да. Причем женщины каждый
раз были разные. Некоторые значительно старше самого Бориса.
   - А может, родители об этом ничего не знали? - высказал предположение
следователь.
   - Трудно поверить, - ответил инспектор уголовного розыска. - Я понимаю,
парень он привлекательный...
   - Интересный, - согласился Гольст.
   - Но ведь родители должны были как-то сдерживать его. Воспитывать, что
ли, цельность, высокие нравственные качества. - Увидев, что следователь
задумался, капитан спросил: - Появилась какая-то идея?
   - Очередная. Я вот что думаю: а не замешана ли тут ревность? Точнее,
месть на почве ревности?
   - Возможно. Или месть за попранную честь сестры, дочери...
   - Вот-вот, - подтвердил Гольст. - Поработайте в этом направлении.
   - Хорошо, - кивнул Самойлов.
   Через несколько дней капитан сооб
   щил Гольсту, что в прошлом году у Бориса Ветрова была какая-то
неприятность, связанная с одной девушкой - Мариной Зубовой. А этой весной
вернулся из армии брат Марины - Виктор и якобы обещал рассчитаться с
Борисом. Более того, Виктора Зубова вроде бы видели в Быстрице незадолго
до трагических событий на даче Ветровых.
   Гольст решил побеседовать с девушкой. Марине только-только исполнилось
девятнадцать лет. Она очень смущалась.
   Тактично, без нажима, Владимир Георгиевич все же сумел добиться то нее
показаний.
   - В прошлом году я лежала в городской больнице... - начала рассказывать
Зубова.
   - А что у вас было?
   - Ревмокардит. Там красивый двор, как парк. Гулять можно. Сижу я как-то
вечером на скамеечке, смотрю, идет Боря Ветров. В белом халате...
   - Вы были знакомы раньше?
   - Ну да! Я знала, что Боря учится в медицинском. Он подошел ко мне,
поздоровался, поинтересовался, что со мной. Я сказала, что лежу в
четвертом отделении. А он в это время был на практике, и как раз в ту ночь
у него было дежурство. Боря спросил, в какой я палате. Когда поужинали и
легли спать, он пришел. Говорит - пойдем, послушаем музыку, а то, мол,
здесь скучища.
   Я пошла. А что? Действительно, в больнице от тоски не знаешь, куда
деваться.
   Он повел меня на другой этаж. Зашли в какую-то комнату. Там были только
столик и лежанка, обитая дерматином, ну, как в больницах бывает. В комнате
находился еще один врач, вернее, практикант, как я потом поняла...
   - Кто такой?
   - По-моему, они с Борисом учатся вместе.
   - Его имя, фамилия?
   - Борис называл его фамилию...
   Полонский!
   - А имя?
   - Не помню. Еще там была медсестра Таня. На столе - две бутылки вина,
бутерброды с колбасой. Я спрашиваю:
   где магнитофон? Полонский смеется:
   еще, мол, не купили. И предлагает мне выпить. Я стала отказываться,
потому что врачи категорически запретили мне пить спиртное. А Борис на
полном серьезе заявил, что все это ерунда и никакой болезни у меня нет,
просто издержка переходного возраста. В общем, уговорили выпить...
   - Вы пили? - уточнил следователь.
   - Все пили... Потом поиграли немного в карты. Ну, еще выпили... Я
опьянела... Полонский и Таня куда-то ушли...
   Борис опять заставил меня выпить, произнес тост за мое выздоровление...
   Потом стал целовать меня... А дальше я не помню...
   - Еще пили?
   - Кажется. В общем, когда я проснулась, то свет не горел и в комнате
никого не было. Я одна и... и... ну, в общем, совсем без ничего... Без
одежды...
   Зубова замолчала, опустив голову.
   - А где был Ветров? - осторожно спросил Гольст.
   - Не знаю. Мне было очень плохо...
   И голова, и все тело болели... Страшно стало: вдруг узнают?
   - О чем?
   - Ну... - Зубова замялась. - Борис имел со мной близость...
   Из дальнейших ее показаний выяснилось, что о ночной попойке в больнице
стало известно главврачу. Поднялся шум. Борису грозили большие
неприятности в институте, но как будто отцу удалось замять скандал.
Пострадали Таня (она ушла с работы "по собственному желанию") и Марина,
которую тут же выписали.
   - Ну что ж, - сказал Гольст, обсуждая эту историю с Самойловым, -
основания для мести у Виктора Зубова имелись серьезные.
   - Правда, погибли родители, а не Борис, - заметил капитан.
   - А до этого - исчезла Лариса. Может, око за око, зуб за зуб? Надо
проверить, какие у Виктора друзья, где он был в день пропажи девочки и в
ночь, когда погибли Ветровы-старшие.
   - Проверим, - кивнул Самойлов.
   - Было бы интересно также узнать, не случались ли у Бориса Ветрова и
другие неприятности, подобные этой.
   Сергей Михайлович Ворожищев еще раз допросил кое-кого из родственников
Ветровых.
   - Наша версия о том, что тут убийство, кажется, еще больше
подтверждается. Косвенно пока, - сказал он, делясь с Гольстом своими
впечатлениями.
   - Выкладывайте подробнее, Сергей Михайлович, - попросил Гольст.
   - Интересные сведения сообщила сестра Ветрова-старшего Ангелина
Карповна. Она была очень близка с братом. Говорит, что поражалась
самообладанию Александра Карповича. В те дни, когда пропала дочка, он
лучше всех держался в семье. Переживал, конечно, но духом не падал. Искал
мастеров для камина...
   - Что-что? - не понял Гольст.
   - Хотел сделать на даче камин.
   Представляете?
   - Да уж... - Владимир Георгиевич задумчиво чертил на бумаге
замысловатые узоры. - Исчезла дочь, а ему - камин...
   - Вы слушайте дальше, - продолжал Ворожищев. - В день своего
шестидесятилетия, буквально за три дня до смерти, Ветров принимал гостей,
пил вино...
   - Может, хотел забыться немного, отвлечься от тяжелых дум?
   - Не знаю, не знаю, - покачал головой Ворожищев. - Все может быть...
   Но при этом он опять же поделился кое-какими планами с сестрой... Повел
ее на участок, показал, где собирается строить финскую баню...
   - Сауну, - уточнил Гольст.
   - Точно, - кивнул Ворожищев. - Говорит: будешь, сестра, приезжать
париться. Радикулит твой, мол, как рукой снимет. Выходит, ни о каком
самоубийстве он и не помышлял, если вел такие разговоры. Человек жить
хотел!
   И жить красиво! И вдруг... Стреляет в жену, а потом в себя...
   - Противоречие, конечно, явное, - согласился Владимир Георгиевич. - Но
я вот чего понять не могу: одни свидетели твердят, что он потерял голову
от горя, прямо-таки зациклился на этом. А родная сестра... Что-то здесь не
то. Где правда? На людях, выходит, одно, а с Ангелиной Карповной - другое.
Зачем?
   - В том-то и дело, Владимир Георгиевич... Может, Лариса действительно
убита отцом? И его отчаяние - симуляция? А Надежду Федоровну и Александра
Карповича убил кто-то другой...
   - Вот и еще одна версия, - вздохнул Гольст. - Чем больше я думаю о
Ветровых, тем тверже убеждаюсь: как все-таки поверхностно судят окружающие
о людях.. Внешняя сторона, так сказать, фасад иной раз совершенно не
соответствует сути.
   - Это точно, - согласился Ворожищев. - Например, Надежда Федоровна
распиналась перед знакомыми, соседями и сослуживцами, какие у нее
замечательные дети! Прямо-таки лучше на свете не сыскать. А сама
признавалась матери: Борис растет черствым, неблагодарным. Эгоист. Да и с
Ларисой не могла найти общего языка. Жаловалась: еще совсем, мол,
соплячка, а мать ни в грош не ставит...
   - Надежда Федоровна не говорила с родственниками насчет амурных
похождений Бориса?
   - Говорила... Пыталась якобы повлиять на сына, образумить. Но Борис
категорически заявил: он уже взрослый и воспитывать его поздно... Между
прочим, Ветрова считала, что цинизм Бориса - от ранней связи с женщинами.
   - Цинизм? Так и выразилась? - переспросил Гольст.
   - Да, Надежда Федоровна произнесла именно это слово. Еще удивлялась,
почему Борис так меркантилен. Точнее, она называла его крохобором.
   - Уж ей-то не знать, откуда весь этот набор, - усмехнулся Владимир
Георгиевич. - Плоды воспитания родителей. Горькие плоды, - он помолчал. -
Ну ладно, давайте вернемся к вопросу:
   убийство ли это? Вопрос наиглавнейший. Жаль, конечно, упущено много
времени. Но кое-что все же у нас есть...
   И Гольст, и Ворожищев отлично понимали, какая это была помеха для
следствия - упущенное время. Тускнеют отдельные факты, исчезают
вещественные доказательства, в памяти свидетелей стираются или искажаются
детали происшествия.
   Повторный осмотр дачи ничето не дал. Комната, в которой погибли
Александр Карпович и Надежда Федоровна, не раз уже была прибрана, вымыта,
и какие-либо следы, которые как-то помогли бы следствию, отыскать было
чрезвычайно трудно. Но оставался протокол осмотра места происшествия и
фотоснимки, сделанные оперативной группой, прибывшей в Быстрину утром
первого сентября. Они и явились объектом тщательного изучения. Следователи
возвращались к ним еще и еще раз.
   - Я вот думаю, - заметил Гольст, просматривая листы дела с фотографиями
погибших, - могли человек остаться в такой позе после выстрела в себя?
   - Мне самому не дают покоя снимки, - признался Ворожищев, разглядывая
страшные документы, запечатлевшие трагедию. - Что-то здесь не вяжется с
самоубийством.
   - Смотрите, лежит на спине, руки вытянуты вдоль тела, - Гольст листом
бумаги прикрыл на фотографии голову погибшего. - Полная расслабленность,
спокойствие. Словно спит человек. Если бы он стрелял в себя сам, то
наверняка после отдачи ружья руки у него были бы откинуты в стороны,
туловище несколько развернуто, что ли... В общем, тело лежало бы
по-другому.
   - Может, положение трупа изменили? - высказал предположение Ворожищев.
   - Все свидетели, начиная от Бориса и Ольги и кончая соседями, которые
прибежали на выстрелы, говорят, что никто ничего не трогал.
   - А убийца не мог?
   - Зачем? - в свою очередь спросил Гольст.
   - Ну, чтобы инсценировать самоубийство...
   - Но, откуда убийце знать, как должен лежать самоубийца. Это во-первых.
Во-вторых, в комнате было темно.
   Вернее, она чуть освещалась фонарем с улицы. В-третьих, Ветров был
укрыт одеялом.
   Гольст нашел в деле нужное место - показания Бориса. По его словам,
когда он вбежал в комнату, то стащил с отца одеяло, пытаясь разглядеть
ранения. Ружье при этом упало на пол.
   - Опять же ружье, - развивал мысль Гольст. - Могло оно остаться на
кровати, если бы Александр Карпович стрелял в себя сам?
   - Хотите сказать, что в силу отдачи оно должно было упасть на пол? -
уточнил Ворожищев.
   - Скорее всего. Хотя утверждать это категорически трудно. Надо,
помоему, выслушать мнение баллистов.
   - Несомненно, - согласился Ворожищев. - Не понимаю, почему этого не
сделал следователь, который первым вел дело.
   - Мы должны точно знать, - продолжал Гольст, - под каким углом был
произведен выстрел в Ветрова и где должно было оказаться ружье в
результате отдачи.
   - Да, да, баллистическая экспертиза необходима, - заключил Ворожищев. -
Это поможет прояснить ситуацию.
   Проведение посмертной психиатрической экспертизы - дело весьма
хлопотное и трудное. Психическое заболевание не оставляет явных следов на
теле, подобных шрамам, рубцам, изменениям внутренних органов. Если умерший
не состоял при жизни на учете в психиатрической больнице, то очень
непросто установить, нормальный он был или нет. Для этого требуется
выяснить, как он вел себя в кругу родных, знакомых, сослуживцев. А это
значит - опросить множество людей.
   Но и тогда истину установить сложно:
   сколько людей, столько и мнений.
   Александр Карпович Ветров на учете у психиатров не состоял.
Единственный раз его признали больным шизофренией в далеком 1943 году. Но
чем с большим числом родственников, друзей и сослуживцев погибшего
беседовали следователи, тем сильнее укреплялись во мнении, что у Ветрова
была вполне нормальная психика. Так почему же в 1943 году его признали
шизофреником? Врачебная ошибка? Симуляция?
   Инспектору уголовного розыска капитану Самойлову удалось разыскать
одного человека, знавшего Ветрова со времен войны. Это был Чичков,
пенсионер и инвалид. Он служил вместе с Александром Карповичем в запасном
полку. Чичков, в отличие от Ветрова, попал в действующую армию, воевал,
был ранен. Встретился со своими однополчанами в конце пятидесятых годов,
когда Ветров уже ходил в начальниках.
   Жилось Чичкову нелегко: часто болел из-за ранения. Он попросил
Александра Карповича помочь ему в устройстве на подходящую работу. Тот
пообещал и отделывался обещаниями несколько месяцев, так ничего для
старого знакомого и не сделав...
   - Как же это? - удивился капитан. - А воинская дружба?
   - Нашли вояку, - горько усмехнулся Чичков. - Ветров только и мечтал о
том, как бы застрять в тылу. Помню, случай у нас был на учениях. Одному
пареньку из нашего взвода оторвало три пальца на правой руке. Патрон
взорвался. Комиссовали, естественно. Ветров признался мне тайком, что
завидует ему. Я говорю: вот дурья башка, чему завидуешь? Он засмеялся: для
настоящего мужчины главное - голова. А что, мол, если руки будут целы, а
башку оторвет.
   Почему Ветрова освободили от службы в армии, Чичков не знал.
   Капитан Самойлов рассказал об этой беседе следователю Гольсту.
   - Выходит, Ветров мечтал, чтобы его комиссовали, - прокомментировал
свой рассказ Самойлов. - И нашел себе вполне подходящую болезнь: и голова,
и руки целы остались.
   - Как же врачи его не разоблачили? - покачал головой следователь. -
Ведь в те времена были очень большие строгости.
   - А может, подкупил кого. Тогда тоже продажные шкуры встречались. В
общем, Ветров-старший - тот еще патриот! - Самойлов махнул рукой. -
Интересно, что говорила ему совесть, когда он после войны каждый год
Девятого мая принимал поздравления и подарки?
   - Она, вероятно, шептала так тихо, что он ничего не слышал, -
усмехнулся Владимир Георгиевич. - Ну что ж, для нас из всего этого важно
сделать вывод: болел Ветров шизофренией или нет, мог покончить с собой на
этой почве или не мог?
   - По-моему, это такое же самоубийство, как и его шизофрения, - заметил
капитан.
   - Теперь о другом, Леонид Витальевич. О знакомых Ветрова-младшего.
   Вернее, о его бывших любовницах...
   - Этот выкидывал фортели, - сказал Самойлов. - Есть у Бориса дружок,
некто Полонский...
   - Который был замешан в истории с Мариной Зубовой?
   - Да. Знаете, Владимир Георгиевич, прямо противно рассказывать, -
брезгливо поморщился капитан. - Обменивались девицами...
   - В каком смысле?
   - В прямом. Погуляет Ветров с какой-нибудь месяц-другой и передаст
Полонскому. Тот тоже в долгу не остается.
   - Значит, те девицы сами испорченные.
   - Не все. Некоторые порывали отношения с такими кавалерами.
   - Есть обиженные на Ветрова?
   - Есть. Особенно некая Изольда Романова. Подробности пока установить не
удалось.
   - История с ней была до женитьбы Ветрова?
   - Да. В начале этого года.
   - Значит, до... - задумчиво произнес Гольст. - Интересно, сейчас он
остепенился?
   - Да вроде бы.
   - Кстати, о женитьбе, - продолжал следователь. - Странно. Все прочили
Борису богатую невесту с высокопоставленными родителями. И недостатка в
таких невестах, кажется, не было.
   Но почему-то Ветров выбрал Ольгу Каменеву. Скромная девушка, из простой
семьи... Может, не такой уж он испорченный? А все его былые похождения -
грешки молодости?
   - Да, выбор Ольги - непонятная штука... Знаете, Владимир Георгиевич,
если хотите получше разобраться в Ветрове, поговорите с Олегом Турковым.
   Это, насколько мне известно, самый близкий его друг.
   - А кто такой этот Тур ков? - поинтересовался Гольст.
   - Учился с Ветровым на одном курсе. Часто бывает у него дома. В
институте его называют "тенью Ветрова". Говорят, он буквально боготворит
Ветрова.
   И вообще якобы их водой не разольешь.
   - Понятно. Значит, вы думаете, он знает сердечные тайны своего друга?
   - А как же! Если они так близки...
   Наверняка в курсе, с какими женщинами бывал Ветров, какие у него
случались неприятности из-за них.
   - Что ж, возможно, - согласился следователь. - Попробую поговорить с
Турковым. Но захочет ли он посвящать нас в секреты Бориса?
   Капитан пожал плечами:
   - Попытаться все же стоит...
   Гольст встретился с Турковым в студенческом общежитии. Это был высокий,
слегка сутулый молодой человек со светло-голубыми глазами, которые он все
время щурил, глядя на собеседника, видимо по причине близорукости, но
очков при следователе не надевал.
   Сначала Владимир Георгиевич спросил его, как давно он знает Бориса
Ветрова, что их сблизило. Выяснилось, что до института они знакомы не
были, дружба их возникла на втором курсе, когда оба записались в
студенческое научное общество.
   - Борис - это голова! - не скрывал своего восхищения Турков. - Его ждет
большое будущее.
   - Почему вы так считаете? - спросил Гольст.
   - Мы, простые смертные, что называется, грызем гранит науки. А он все
схватывает на лету.
   - Круглый отличник?
   - Круглыми отличниками бывают только зубрилы, - ответил Олег, - которые
берут, извините, седалищем. А Борис - вот этим, - Турков постучал себя
кулаком по лбу. - Да если бы он захотел иметь одни пятерки, это ему ничего
не стоило бы. У нас многие закончили институт с "красными дипломами". Вон
сколько портретов висит в вестибюле. А кто из них стал знаменитым? -
патетически спросил Олег и сам же ответил: - Что-то ни о ком не слышно...
А о Борисе еще узнают, даю голову на отсечение. - Он вдруг замолчал и
долго смотрел на Гольста прищуренными глазами. - Не верите? Думаете,
преувеличиваю?
   - Почему же, - спокойно сказал следователь. - Все может быть. Что,
Борис мечтает стать большим ученым?
   - Он имеет на то все основания, - безапелляционно произнес Турков. -
Уверен, так оно и будет! Борис никогда не смирится с прозябанием
где-нибудь в поликлинике или заштатной больнице. Планы у него - ого-го!
Правда... - Олег вздохнул, - не все понимают, какого это полета человек.
   - Кто именно не понимает? - осторожно спросил Гольст.
   - Да хотя бы в деканате... Это надо же было додуматься: Ветрова,
представляете, Ветрова посылать на практику куда-то к черту на куличики!
Да его надо в научный институт!
   - Насколько я знаю, его оставили практиковаться в области, - заметил
следователь.
   - Это потому, что у него в семье несчастье. А то заслали бы точно.
Ладно, он еще докажет.
   - Что?
   - Какой у него талантище.
   - По-моему, талант может проявиться везде, - сказал Гольст. - Это не
зависит от того, где работает человек - в обычной поликлинике или же в
самом лучшем научно-исследовательском институте.
   - Конечно, - вяло согласился Турков. - Для таких людей, как Ветров, не
имеет значения место прохождения практики или работы после распределения.
Борис добьется своего при любых условиях. Он ни перед чем не остановится.
Но зачем создавать лишние трудности? Для чего гению растрачивать свой ум и
энергию на пустяки?
   "Вот тебе и "тень Бориса"! - подумал Гольст. - Интересно, он
высказывает свои мысли или же мысли самого Ветрова?"
   А Олег продолжал:
   - Обидно видеть, какие люди окружают Бориса, как ведут себя...
   - Что вы имеете в виду? - спросил следователь.
   - В каком он положении сейчас! Такое горе навалилось... Как он только
держится, не представляю. А тут родственнички...
   - Какие?
   - Обыкновенные. Дяди, тети...
   Пользуясь случаем, тащат из дома вещи родителей и Бориса, даже заявляют
права на дачу...
   - Это говорил вам сам Ветров?
   - Да нет, я видел. Одна тетя унесла шубу Надежды Федоровны, другая -
туфли Александра Карповича, третья - фарфоровую вазу... А ведь Борису
очень трудно материально. На стипендию далеко не уедешь. Да еще молодая
жена...
   Иной раз не хватает на еду. Борис вынужден сдавать вещи в комиссионку.
   - Свои?
   - Да нет. Кое-что из уцелевшей одежды родителей. Я сам ему помогал.
   - А что вы можете сказать о жене Бориса?
   - Об Оле? Как жена - хорошая.
   Любит Бориса. Но... - он замялся.
   - Что "но"?
   - Понимаете, как бы вам объяснить... Между нами, конечно... Честно
говоря, я был удивлен, когда Борис на ней женился. Мне кажется, она ему не
пара.
   - В каком смысле?
   - Не понимает, какой человек с ней рядом. Не т