среди рухляди Гольст обнаружил металлический ящик. Вскрыли
его. Там, в частности, оказалась толстая общая тетрадь с записями - что-то
вроде дневника или памятной книжки.
   Владимир Георгиевич изъял эту тетрадь.
   Тело девочки отвезли в морг.
   Гольст успел еще провести допрос Бобринской и двух соседей Ветровых,
оказавшихся случайно в поселке. Затем поехали в город. В дороге, хотя все
изрядно устали, разговор не прерывался ни на минуту. Вертелся он вокруг
одного: кто же убил девочку? Есть ли связь между ее убийством и
последующими трагическими событиями на даче Ветровых?
   - Надо же, - сказал Ворожищев. - Слова Бориса о том, что сестра убита и
закопана в погребе, подтвердились. Интересно, он знал это наверняка или
интуиция?
   - Ничего себе вопросик, - усмехнулся Гольст. - Ответ на него может
стать разгадкой ко всему преступлению.
   - Вы хотите сказать: он знал потому, что сам убил? - уточнил Сергей
Михайлович.
   - Это одна из версии, - ответил Владимир Георгиевич. - Вторая - Ларису
убил отец и проговорился сыну.
   Третья - Борис что-то заподозрил, когда обнаружил в подвале участок с
рыхлой почвой, стал копать и увидел труп сестры...
   - Но почему в таком случае он не сообщил в милицию? - задал вопрос
Ворожищев.
   - Возможно, боялся, что подозрение падет на него, - ответил Голыл. -
Вспомните, кто находился на даче, когда исчезла Лариса? Только Борис и
отец.
   Выходит, что убийца - один из них.
   - Девочку могли убить и не на даче, - подал голос капитан Самойлов. - А
потом уже перенесли труп и закопали в погребе.
   - И это, конечно, не исключено, - сказал Гольст. - Хотя... Подумайте,
какой риск нести тело в дом, лезть в погреб, рыть яму и так далее.
Вспомните, что с момента исчезновения Ларисы на даче все время был
кто-нибудь из Ветровых. Шли поиски девочки, люди в поселке были
встревожены. К каждому подозрительному человеку или событию - особое
внимание...
   - Да, - согласился инспектор уголовного розыска. - Но после гибели
Ветровых и их похорон дом пустовал.
   Поселок тоже обезлюдел, почти все дачники съехали.
   Аргументы Самойлова были вполне убедительны. Но тогда вставал вопрос:
   кто же мог совершить такое страшное злодеяние? Совершенно посторонний
человек - вряд ли, убийца должен был хорошо знать план дачи, иметь ключи.
   Значит, кто-то из родственников, знакомых, соседей?
   Время в дороге пролетело незаметно. Перед тем как расстаться, наметили
конкретные мероприятия, которые следовало провести на следующий день.
   Обнаружение трупа девочки круто меняло ход расследования.
   В эту ночь Владимир Георгиевич так и не смог уснуть. Все думал,
сопоставлял, анализировал. Его очень заинтересовала тетрадь, обнаруженная
в сарае на даче. В том, что она принадлежала Борису Ветрову, сомневаться
не приходилось: стоило лишь сверить его почерк в документах, находящихся в
деле, с записями в тетради.
   В своем дневнике Ветров записывал мысли, казавшиеся ему значительными,
изречения, чем-то поразившие его, отражал в нем некоторые события из своей
жизни. Борис не удосуживался, как правило, помечать, кому принадлежат те
или иные высказывания. Могло даже показаться, что они - плод размышлений
самого Бориса. Но, вчитываясь все глубже, Гольст понял: многие из мыслей
не его. Некоторые Владимир Георгиевич уже где-то встречал, да и стиль
афоризмов выдавал принадлежность их разным авторам.
   Вот, например, какие перлы вычитал из дневника Владимир Георгиевич:
   "Деньги - это то, что есть у других и что нужно добыть мне".
   "Бескорыстно любите деньги".
   "Нет такой высокой стены, через которую не мог бы перешагнуть осел,
нагруженный золотом".
   "Отсутствие денег у людей - порок.
   Человек без денег - просто не человек".
   Гольст отметил, что деньги и все связанное с ними очень занимало
воображение Ветрова. Это был его, если можно так выразиться, пунктик.
   Заинтересовали следователя и такие записи:
   "Дети начинают с любви к родителям, а потом судят их".
   "Зачем надо работать на потомство, когда потомство для тебя все равно
ничего не сделает?"
   Чем больше Гольст углублялся в чтение, тем ярче представал перед ним
человек, писавший этот дневник.
   Ветрову нельзя было отказать в целенаправленности. Но что это была за
направленность!
   "Мораль - это выдумка человека, а не вывод из жизненного опыта".
   "Совесть непобедима лишь для слабых духом. Сильные, быстро овладевая
ею, подчиняют ее своим целям".
   "Коллектив - это сброд, где каждый человек теряет свою
индивидуальность".
   "Народ - раб, лишь немногие призваны быть господами".
   Владимир Георгиевич все больше поражался: откуда у молодого человека
такое преувеличенное самомнение? То, что Ветров не считал себя "сбродом",
заурядностью, было совершенно явно.
   Каждая строка его дневника вопила о том, что именно он, Ветров, - один
из "немногих", которые стоят выше других.
   "Что это? - думал Гольст. - Больная психика? Бред?" Но на бред писанина
Бориса не походила. Ход его мыслей, сами идеи - все отдавало холодной
рассудительностью, трезвым, циничным расчетом.
   "Времена святош и старинных добродетельных рыцарей миновали давно.
   Все, что становится поперек дороги, - буква ли закона, чужая ли воля -
надо сметать или умело обходить". Тут же Борис делает запись, вероятно,
отвечающую его жизненным планам: "Жениться, чтобы сделать карьеру. Сделать
карьеру, чтобы иметь независимость и власть. Иметь власть, чтобы иметь
деньги". После этого откровения он добавляет по-латыни. "Ум кумо", что
означает "любым способом". Владимир Георгиевич уже встречал это изречение:
оно было выведено на обложке дневника крупными буквами...
   Когда Гольст кончил читать дневник, он подумал: "Неужели все это писал
молодой человек, только-только вступающий в жизнь? Ни одной светлой,
романтической мысли. Ни единой строки, в которой бы проглядывали
возвышенность устремлений, восторженность юности". Владимир Георгиевич
словно прикоснулся к чему-то холодному - куску льда, железа... И еще.
   От автора дневника веяло опасностью.
   Ибо человек, вбивший себе в голову подобные идеи, готов на все. Даже на
самое страшное...
   Забрезжил рассвет. Голье г уже знал, что он обязан делать по долгу
своей службы в самые ближайшие часы.
   Бориса Ветрова арестовали около полудня, когда он появился в своей
квартире. Ему разрешили сложить в кухне охотничьи доспехи (ружье в чехле,
патронташ, сумку с кабаньим окороком - он действительно был на охоте),
переодеться.
   В машине, которая везла его в следственный изолятор, Ветров сначала
возмущался, грозил, что будет жаловаться, но постепенно притих.
   На допрос Владимир Георгиевич вызвал его лишь на следующий день, с утра
дал ему время поразмыслить, все взвесить. Допрос состоялся в следственном
изоляторе и велся с применением магнитофона.
   Когда привели Ветрова, Гольст удивился: костюм на нем без единой
морщинки, рубашка свежая, словно Борис надел ее только что. Сам он
тщательно причесан, умыт. Лишь глаза усталые, но спокойные.
   Следователь предъявил ему обвинение в убийстве сестры, матери и отца.
   Борис невозмутимо произнес:
   - Это ошибка. Я никого не убивал.
   - Значит, не признаете себя виновным? - спросил Гольст.
   - Не признаю.
   Владимира Георгиевича поразило его хладнокровие. Никакой растерянности
или замешательства.
   - Так кто же, по-вашему, убил Ларису?
   - А разве она убита? - вопросом на вопрос ответил Ветров
   - Да.
   Гольст положил перед Ветровым фотографии, сделанные в погребе
быстрицкой дачи, где был обнаружен труп девочки.
   Борис посмотрел на них. Лоб его слегка побледнел, рот сжался. Некоторое
время он сидел молча. Потом медленно произнес:
   - Я так и думал... Это отец...
   "Ну и выдержка, - мелькнуло в голове у следователя. - Крепкий орешек.
   Такого голыми руками не возьмешь".
   - Почему вы так думаете? - спросил Гольст.
   - Я говорил раньше... Отец мне намекал... Простите, она, - Борис указал
на фотографии, - была зарыта прямо под спальней, под тем местом, где
стояла кровать отца?
   - Примерно.
   - Это все из-за его ритуальности, - вздохнул Борис - Типичный признак.
   Шизофрения...
   - Александр Карпович был совершенно здоровым человеком, - спокойно
сказал следователь.
   - Уж этого можете мне не говорить, - усмехнулся допрашиваемый. - Я
как-никак врач. Могу разобраться, что к чему.
   - Ну, положим, вы еще только студент, - заметил следователь без всяких
эмоций. - А если вас действительно интересует мнение авторитетных
специалистов - пожалуйста.
   Гольст протянул Борису заключение посмертной судебно-психиатрической
экспертизы А. К. Ветрова. Тот прочитал его, пожал плечами.
   - Но я лично, своими глазами видел выписку из истории болезни. Отец
лежал в свердловской больнице. Его признали шизофреником и освободили от
армии. Чему же верить? - искренне удивился Ветров.
   - Ваш отец тогда симулировал болезнь, - коротко объяснил следователь.
   - Но для чего? - вырвалось у Бориса.
   - Сейчас мы не будем вдаваться в подробности. Главное уяснили? Не было
шизофрении.
   - По-моему, все-таки была. Врачи не боги, простые смертные... Эраре
гуманум эст. Простите, это по-латыни...
   - Я понял. Человеку свойственно ошибаться, - перевел следователь.
   Ветров пустился в пространные рассуждения о том, какая сложная и
запутанная область медицины - психиатрия. Установить диагноз больному
психическим заболеванием иной раз не под силу даже опытнейшему врачу.
   - А тем более, когда человека уже нет, - закончил обвиняемый.
   "Вступать с ним в спор сейчас, пожалуй, не время", - подумал Владимир
Георгиевич.
   - Значит, как вы утверждаете, у вас были подозрения, что Лариса убита
отцом? - спросил он.
   - Да, - ответил Борис.
   - Вы делились ими с кем-нибудь?
   - С женой.
   - А почему ничего не сказали следственным органам?
   - Подозрение еще не доказательство. А у меня никаких доказательств не
было.
   - На чем основывались ваши подозрения?
   - На том, как вел себя отец после исчезновения сестры. Однажды у него
вырвалось нечаянно, что виноват якобы он. И потом эта навязчивая мысль о
самоубийстве... Он был в ужасном состоянии... И в конце концов не
выдержал...
   - Но родные и знакомые говорят, что у него не было желания уйти из
жизни, - возразил Гольст. - Наоборот...
   - Интересно, кто мог сказать такую глупость? - усмехнулся Ветров.
   - Ваша тетя, Ангелина Карловна, еще близкий друг отца. Да и не только
они...
   Следователь дал Ветрову ознакомиться с протоколами, в которых
указывалось, что Александр Карпович мечтал о благоустройстве дачи, строил
планы на будущее.
   - Эти люди не знали истинного положения дел. Но я-то сын! Перед ними он
мог играть, притворяться. С нами, то есть со мной и с мамой, отец не
притворялся.
   "Логично объясняет", - отметил про себя Гольст.
   - Вы догадывались, куда он мог зарыть труп сестры?
   - Догадывался. Вернее, догадка возникла, когда я увидел в погребе, что
под спальней родителей, рыхлый песок.
   - Сказали кому-нибудь об этом?
   - Жене. Ольге.
   - И не пытались проверить свою догадку?
   - Не дай Бог! Хоть у меня и были подозрения, но я гнал их от себя.
Кстати, каким способом убита Лариса?
   Следователь дал Ветрову заключение судебно-медицинской экспертизы.
   Врачи установили, что девочка была задушена.
   Борис прочитал заключение, обхватил рукой лоб.
   - Бедная Ларочка, - прошептал он. - Что она думала в тот момент?
   - Ладно... Расскажите, пожалуйста, подробно о том вечере, когда исчезла
ваша сестра, - попросил следователь.
   Ветров долго и обстоятельно излагал то, что уже было рассказано им
прежде и зафиксировано в документах дела. Только теперь он чуть-чуть
подправил свои показания: по его словам, в то время, когда исчезла сестра,
Борис не только читал книгу в своей комнате, но и вздремнул в кресле.
Выходило, что отец мог незаметно для него спуститься в подвал и сделать
свое страшное дело.
   Люк находился на веранде и не был виден из комнаты Бориса.
   - Уверяю, я совершенно не причастен к гибели сестры, - закончил он. - И
вообще подумайте, зачем мне было ее убивать? С какой целью?
   - С той же, с какой и родителей, - сказал следователь.
   - Да вы что! - не выдержал обвиняемый. - Я зверь, что ли?!
   - Как это у Шекспира, помните?
   "Лей кровь и попирай закон", - процитировал Владимир Георгиевич выписку
из дневника Ветрова.
   Это был пробный камень, и он, кажется, попал в цель. Борис посмотрел на
Гольста с испугом.
   - Но при чем здесь Шекспир? - еле выдавил он из себя.
   - Вам же нравятся сильные личности, не так ли? - спокойно спросил
следователь. - "Убийство - это объективный акт, и смерть не различает, кто
прав, кто виноват", - снова процитировал Владимир Георгиевич из тетради,
найденной в сарае в Быстрице.
   - Не знаю, о чем вы говорите, - раздраженно пожал плечами Ветров.
   Но было видно, что он отлично знал.
   Догадался, что его дневник побывал в руках следователя. По залегшей
складке на лбу Ветрова Гольст понял: Борис лихорадочно соображает, какая
информация из его личных, интимных записей может быть использована против
него. "Пусть, пусть соображает, - подумал следователь. - Теперь уж,
кажется, он выбит из колеи".
   - Хорошо, поговорим о другом, - продолжал Гольст. - Вы ездили в конце
июля в Москву?
   - Ездил, - ответил Ветров, подозрительно глянув на следователя.
   - Зачем?
   - По личным делам.
   - Поделитесь, пожалуйста.
   - Это не представляет для вас никакого интереса.
   - Почему же? - возразил Гольст. - Как раз очень интересно.
   - Ну, если вы настаиваете... - пожал плечами Ветров. - Там у меня была
девушка.
   - Невеста, хотите сказать? - поправил Владимир Георгиевич.
   - Вроде.
   - Вы любили ее?
   - Не любил - не ездил бы.
   - Любили бескорыстно?
   - Нет, - разозлился Борис. - Хотел жениться, обобрать и бросить! Как те
брачные аферисты, о которых пишут в судебных фельетонах в газетах, -
съязвил он.
   - Я вас серьезно спрашиваю, - спокойно сказал Гольст.
   - Извините, но вопрос ваш бестактный, - Ветров обиделся.
   - Увы, такая у нас работа. Приходится порой задавать вопросы и похлеще.
   - Понимаю, - примирительно сказал Борис. - Но подобный, мне кажется, не
к месту.
   "Ишь, задело, - подумал Гольст. - Очень хорошо, пусть беспокоится", - и
продолжал:
   - А теперь давайте вспомним о событии в ночь на цервое сентября у вас
на даче.
   - Пожалуйста, я готов, - поспешно согласился Борис. Даже слишком
поспешно.
   - Расскажите, что вы делали вечером, перед тем, как услышали выстрелы в
комнате родителей, и что было дальше. Вопрос ясен?
   - Вполне.
   Ветров повторил то, что уже говорил раньше.
   - Я хочу уточнить кое-какие детали, - сказал Гольст. - Значит, в момент
выстрелов вы были с Ольгой Каменевой в своей комнате?
   - Совершенно верно. Она это подтвердила. И не раз.
   - Пойдемте дальше, - невозмутимо продолжал следователь. - Сколько
времени прошло между первым и вторым выстрелами?
   - Я же говорил. Полминуты, не менее.
   - И сразу после второго выстрела вы вбежали в комнату родителей. Один
или с Ольгой?
   - Один.
   - Дверь в их спальню была открыта или закрыта?
   - Закрыта.
   - Это вы хорошо помните?
   - Отлично помню, - заверил Борис.
   - Ну что ж, так и запишем, - спокойно сказал следователь, занося
показания в протокол: - "Дверь в спальню родителей была закрыта..." Вы
говорите, что ружье лежало на кровати отца?
   - Да, на одеяле. По-моему, между ног...
   - Точно на одеяле?
   - Точно, - кивнул Ветров. - Потому что, когда я сдернул с него одеяло,
ружье упало на пол.
   Владимир Георгиевич записал в протокол и это показание.
   - Пожалуйста, прочтите и распишитесь, - попросил он. - На каждой
странице.
   Ветров внимательно прочитал протокол, расписался.
   "Волнуется. Не то что прежде, - констатировал Гольст. - Вон как рука
дрожит". Он взял протокол. Помолчал.
   Ветров сидел прямо, выжидательно глядя на следователя. Пауза его
тяготила, что также не ускользнуло от внимания Гольста. Потянув еще
некоторое время, Владимир Георгиевич спросил:
   - Борис Александрович, вы считаете себя умным человеком, не так ли?
   - В общем, не дураком, - ответил Ветров осторожно.
   - И в институте о вас отзываются как о способном студенте, который
мыслит логически, быстро схватывает материал, проявляет недюжинные научные
способности...
   - Приятно слышать, - усмехнулся Ветров. - Кто же так охарактеризовал
меня?
   - В частности, проректор.
   - Петряков?
   - Он самый. Таким образом, я могу апеллировать к перечисленным вашим
качествам - уму, логике, умению мыслить аналитически?
   - Как вам будет угодно, - чуть наклонил голову Ветров.
   - Вы учитесь на врача, - продолжал Гольст. - А врачи, как известно,
должны опираться на объективные, фактические данные... Вог, ознакомьтесь,
пожалуйста, с последними показаниями вашей жены.
   Он дал Ветрову прочесть протокол допроса Каменевой - то место, где она
говорила, что Борис не был с ней в одной комнате, когда прозвучали
выстрелы.
   Следователь внимательно наблюдал за выражением лица допрашиваемого.
   Оно, увы, было бесстрастным.
   - Так я и предполагал, - Ветров усмехнулся. - Мелкая низкая месть! О
женщины! - воскликнул он патетически и, прижав руку к груди, признался
доверительно: - Конечно, в семейной жизни я вел себя не совсем безупречно.
   Но из-за этого сводить со мной счеты подобным образом!.. - он покачал
головой.
   - Вы хотите сказать, что Каменева сказала неправду? - уточнил
следователь.
   - Ложь чистейшей воды! - возмущенно произнес Ветров. - Она не раз
грозила мне. Каждая женщина по натуре собственница. Мужчина для нее что
вещь, должен принадлежать ей весь полностью, без остатка. Поверьте, она
както даже пыталась отравить меня. Снотворным. И вот, докатилась...
   "На что он рассчитывает? - думал Гольст. - Надеется, что я поверю ему,
или просто выигрывает время для подготовки к обороне? Нет, пора кончать
игру в кошки-мышки".
   - Во-первых, не она пыталась отравить вас, - жестко произнес
следователь, - а вы чуть не довели ее до самоубийства. Более того, Ольга
уже выпила смертельную дозу люминала, но вы испугались и промыли ей
желудок. Даже "Скорую" вызвали, но, когда приехали врачи, вы сказали, что
сами справитесь с мнимым сердечным приступом жены.
   Об этом есть соответствующие показания Каменевой, - Гольст положил руку
на папку с делом. - А также врача "Скорой помощи". Зачитать?
   - Нет, - глухо ответил Ветров.
   - Дальше. Выстрелы в спальне ваших родителей были произведены с
интервалом в 3 - 4 секунды, а не через полминуты, как вы утверждаете.
   Следователь зачитал показания Бобринских и Цыплаковых.
   - Ну и что? - хмуро заметил Борис.
   - А то, что ваши родители были убиты.
   Гольст дал Ветрову прочесть заключение повторной судебно-медицинской и
баллистической экспертиз. Тот знакомился с документами долго, несколько
раз перечитывал отдельные места, видимо лихорадочно думая, как устранить
противоречия между бесспорными фактами и своими прежними показаниями.
Владимир Георгиевич терпеливо ждал. Наконец Ветров кончил читать.
   - Что скажете? - спросил следователь.
   - Ничего, - сквозь зубы процедил Ветров. - Вы хотите заманить меня в
ловушку. Уверяю вас - не выйдет!
   - Вы сами себя загнали в ловушку, - спокойно сказал Гольст. - Совершая
преступление, вы допустили массу ошибок. А затем усугубили их своими
показаниями. Во-первых, вы сказали, что ружье лежало на одеяле, а оно не
могло там лежать. Во-вторых, стреляя в отца, вы перепутали спусковые
крючки...
   - Как? - вырвалось у Ветрова. Но он тут же осекся.
   "Не выдержал", - отметил Гольст.
   Однако Ветров попытался исправить впечатление от своего неосторожного
восклицания.
   - Я... Я хочу сказать, при чем здесь крючки? И вообще я при чем?..
   - Готовясь к убийству, вернее, к инсценировке самоубийства отца, вы
привязали веревку к левому спусковому крючк