и. Стало быть, дождь пролился порядочный.
   - А в котором часу, не помните?
   - Не. Часы не запомнил. Врать не хочу.
   - А что говорят теперь в Крылатом?
   - Я бабские разговоры не слушаю,
   - Но ведь слухи ходят?
   - На то и слухи, чтоб ходить, - ответил он уклончиво.
   - Что именно?
   - Из нашинских, говорят, никто не мог такое злодейство сотворить. Никак
чужой кто. Что на заработки приезжали...
   Больше я от него никакой информации не добился. Мы заговорили обо
всякой всячине. В совхозе каких-либо заметных событий не произошло. Все
лица, знакомые мне, находились на месте. Мария Завражная ждала ребенка.
   Завклубом, киномеханик Ципов, получил отсрочку от призыва в армию по
случаю болезни матери, так как являлся единственной ее опорой. Коломойцев
помял машину и слесарил в гараже, потому что лишился на год водительских
прав за вождение "под мухой". У Емельяна Захаровича родился третий внук.
Участковый инспектор Линев соорудил в доме неслыханную вещь-водяное
отопление, работающее на солярке. Доселе невиданное новшество вызвало
массу толков. Савелий Фомин объявил затею непутевой, считая надежней
старый, испытанный уголек. "Копотно, хлопотно, зато верно", - сказал он.
   Мы с честью прикончили кролика. Помидоры я просил Савелия Фомича
забрать: больно перченные, не навредили бы моим миндалинам.
   - А вы травкой не пробовали? - спросил старик.
   - Травкой нет, - сказал я.
   - Может, лучше нынешней химии... Тут у нас одна кудесница есть,
Матюшина Евдекия Дмитриевна. Не слыхивали? Коломойцев у ей на постое.
Бабка умелая. От прострелов, колик, удушья врачует. Любую хворь снимает.
   Сама свои корешки да листики собирает.
   - Запущена у меня болезнь, Савелий Фомич. Только хирург и поможет. Или
же сам, закаливанием...
   - Попробуйте, Игорь Андреевич. Попытка не пытка.
   Худа не будет. А полегчает-за вами пузырек. - Он засмеялся. - Это я
шуткую, конечно. А к бабке Евдокии советую обратиться. Она вон нашего
кузнеца, покойника Егора Игнатьевича, лечила. От запоев. Или взять конюха
Илью Петровича, царство ему небесное, радикулит как рукой сняла... Брат
мой, он в прошлом году помер, только и держался на ее настоечках...
   - Я, Савелий Фомич, еще пожить хочу, - прервал я старика с улыбкой.
   Он хмыкнул и засмеялся:
   - Так эти все по годам померли. - Он еще раз крякнул. - По старости...
   На том наша посиделка и кончилась.
   Утром я зашел к директору совхоза. Емельян Захарович вышел из-за стола
навстречу. Его крупный торс облегал толстый свитер домашней вязки. Он
сильно прихрамывал, хотя и старался скрыть это.
   - Приветствую вас, дорогой Игорь Андреевич, приветствую. Хоть и случай
привел вас опять сюда совсем не радостный. Видите, как обернулось? До чего
вы докопались...
   - Между прочим, не без вашего участия.
   - Какое мое участие, - отмахнулся он. - Присаживайтесь.
   Мурзин проковылял на свое место. И я совершенно автоматически спросил:
   - Ну как здоровье? - И с опозданием понял, что спрашивать не стоило.
Нога его беспокоила сильнее прежнего, это можно было заметить сразу.
   - Ничего, спасибо, - ответил он. Не очень весело. - Единственное
утешение, что не конь. - Он похлопал по больной ноге: - С такой штукой на
работе держат только людей...
   Еще я обратил внимание, что на затылке у Емельяна Захаровича серебрился
едва заметный пушок. Обычно его голова была тщательно выбрита. Что это,
усталость? Да, вид у Мурзина не очень бодрый...
   - Поговаривали у нас на селе, - продолжал он, - но по-настоящему верю
только официальным лицам. И страшно делается за людей, когда сталкиваешься
с подобными фактами. Ну и история... Ладно, такие случаи, как с Аней,
может, особая статья, совсем из ряда вон. Но ведь эрозия души начинается с
мелочей. Зять, к примеру, холодильник покупал. Стоит в магазине несколько
штук. У одного дверца не так хорошо закрывается, у другого стенка чуток
поцарапана, у третьего еще что-то. За пятерку продавец выдал холодильник
без задоринки. Почему так? Или еще. Были мы в Москве с директором
соседнего совхоза. Немолодой он человек, а в столице впервые. Пошли
обедать в ресторан. У него авоська с какой-то безделицей, которой цена
грош. Но просят сдать в гардероб. Он сдал. Обратно выходим, я жду его.
Взял он свою авоську, выходим. Смотрю, смущенный. Спрашиваю: "Что
случилось?" А он мне: "Недаром говорят, всюду деньги, деньги". А что
оказалось.
   Забирает он свою сеточку, гардеробщик намекает, дескать, чаевые
надобно. Он спрашивает, сколько. "Сколько не жалко". И мой знакомый
отваливает трешницу. И гардеробщик взял как ни в чем не бывало. Эх,
вспоминаю свою молодость. Первые комсомольцы, коммуния, субботники...
Бесплатно такую работу делали, за которую сейчас и урочные и сверхурочные,
и премиальные платят. А рвачей и словом били, и... - он показал
внушительный кулак, помолчал, погладил пятерней свой лысый череп. - Да,
совесть на хозрасчет не поставишь. Верно я говорю? - И о чем-то печально
задумался.
   Таким грустным я его никогда не видел. О чем он размышлял? О молодых
годах, проведенных, судя по его словам, в труде и работе, которые его
грели до сих пор, о болячках, мучающих в преклонные годы? Я все хотел
спросить у Емельяна Захаровича, где он получил ранение в ногу. Во время
войны Мурзин лежал в госпитале с простреленным легким. Может быть, ногу он
повредил в мирное время? Интересоваться этим сейчас неудобно...
   И все же меня поражала в нем невероятная энергия.
   Глядя на его могучее тело, я не мог себе представить, как Мурзин может
всерьез говорить об уходе на пенсию. Возможно, это тактика? Трудно сказать.
   За моей спиной хлопнула дверь, и я невольно обернулся. На пороге стоял
Ильин.
   - А, вы заняты, - сказал он, кивнув мне в знак приветствия. Я ответил
тем же. - Не знал. Гали нет в приемной...
   - Может, позже зайдешь, Николай Гордеевич? - виновато произнес Мурзин.
И вопросительно посмотрел на меня.
   Я поднялся:
   - Не буду отрывать вас от дел.
   Ильин прошел в комнату, пододвинул стул к столу и сел без приглашения.
Непонятную власть имел главный агроном над директором совхоза. И это меня
удивляло.
   Придя в кабинет, отведенный мне, я попросил по телефону зайти ко мне
секретаря комитета комсомола совхоза Леню Пушкарева.
   Курносый, с вихорком жестких волос, торчащих гребнем на голове,
Пушкарев производил впечатление веселого балагура. На нем была вельветовая
куртка и солдатские брюки, из чего я заключил, что их обладатель недавно
вернулся из армии. Леня заметно окал. Наверное, с Волги. Так п оказалось.
   - Из-под Сормова я, - признался он. - После службы потянуло на степные
просторы. Нравится тут.
   - Места или люди?
   - Люди тоже нормальные.
   - Вы здесь который год?
   - Второй. А секретарствую всего один год.
   - Большая комсомольская организация?
   - Порядком будет.
   - Большую работу ведете?
   Он поправил свои вихор:
   - Самому как-то неудобно себя хвалить, но работаем неплохо. - Он
засмеялся. - Сам себя не похвалишь, кто похвалит...
   - "Комсомольский прожектор", самодеятельность?
   - Все, как полагается.
   - Скажите, Леня, я слышал, Аня Залесская была в группе народного
контроля? В какой-то степени та же задача, что и у "комсомольского
прожектора". Как, по вашему мнению, могла она иметь конфликт с кем-нибудь
на этой почве?
   - А кто радуется, когда его за ушко да на солнышко?
   - Были какие-то конкретные случаи?
   - Я говорю, могли быть. Но я что-то не слыхал о таком случае.
   - Может быть, в совхозе имели место грубые нарушения или
злоупотребления, к раскрытию которых причастна Залесская?
   - Да нет, что вы. Вс„ по мелочам. Какая-то история с Рыбкиной. Из-за
хлеба.
   - С соседкой?
   - Ага. Они в садике вместе работали. Аня воспитателем, а Рыбкина
поваром. Вы поговорите с работниками детсада. На их собрании этот случаи
разбирали. С тем и кончилось...
   Чтобы выяснить эту историю до конца, я вызвал еще раз Завражную, а
потом Рыбкину, соседку Залесских, муж которой прибежал на место
происшествия сразу после Залесского и Коломойцева.
   Перед допросом Марии Завражпой я тщательнейшим образом обдумал
предстоящий разговор.
   На сей раз решил говорить с ней не в форменном пиджаке, а в обычном,
гражданском. Мне казалось, что на первом допросе ее сковывала еще и моя
одежда со знаками отличия. Действительно, застенчивая, стыдящаяся дефекта
ляца молодая женщина, которая дальше Североозерска выехала только в этом
году... Странная смерть подруги, слухи, а тут тебя вызывает столичный
следователь во внушительном чине, при форме...
   Не учел, видимо, тогда этот важный психологический момент. А иногда с
людьми легче найти общий язык, когда не подчеркиваешь своего положения.
Случалось у меня и обратное явление. Вызовешь на допрос какого-нибудь
руководящего работника, а без соответствующего кабинета и формы с ним
трудно общаться. На лбу у меня не написано, что советник юстиции. Сразу
ощущаешь этакую снисходительность, руководящую неприступность. А как
только появляются на тебе петлицы с двумя звездочками - куда девается
сухой, сдержанный тон, разговор идет на равных, хотя я как был, так и
остался прежним Чнкуровым. Совершенно уверен в том, что такой человек в
обычной для себя обстановке не предложит посетителю присесть, не узнав его
ранга. И если тот окажется гораздо ниже собственного, стоять ему перед
начальственными очами на своих двоих.
   Зато вышестоящий товарищ будет непременно усажен в самое удобное кресло
со всеми вытекающими отсюда заботами...
   Завражная вошла несмело. Она заметно раздалась в теле. Я предложил ей
снять полушубок, повесил на вешалку. Пуховый платок она оставила на себе,
спустив на шею и подобрав концы на груди и животе.
   - Вот, Мария Никаноровна, опять вынужден был вас вызвать.
   - Чего уж. Надо, наверное, - согласилась она несмело.
   - Я хочу с вами поговорить о производственной, общественной жизни Ани
Залесской. Она, кажется, была в группе народного контроля?
   - Да. Мы ее от всего коллектива выдвинули.
   - Были у нее с кем-нибудь стычки по этому поводу в вашем коллективе?
   - Как вам сказать... С Софулей... то есть Софьей Ильиничной Рыбкиной,
нашим шеф-поваром.
   - Подробней, пожалуйста.
   - У нас ведется кампания за экономию хлеба. Везде, наверное, так.,Сборы
пищевых отходов и еще разное. Собрание в детсаду устраивали по этому
случаю. А тут Аня как-то решила с "комсомольским прожектором" проверить
нашу кухню. И захватила Рыбкину, когда она собиралась унести домой пять
буханок хлеба.
   - Целиком?
   - Да.
   - Что, ей не хватает хлеба из магазина?
   - Для свиней. Она каждый год откармливает два-три поросенка на продажу.
Муж ее в район мясо возит. Ну значит, поймали ее с хлебом, материалы
передали в группу народного контроля в совхоз. Софья Ильинична крик
подняла, будто хлеб в магазине купила, не успела домой занести...
   - Может, действительно купила?
   Завражная покачала головой.
   - А если и купила, тоже нарушение. Хлеб не для свиней. Но мы все равно
выяснили в магазине. Рыбкина вообще таскала из столовой ведрами. Отходы,
конечно. На собрании работников детсада ее разобрали. Она пришла на
следующий день к заведующей - и заявление на стол, что хочет уйти по
собственному желанию. Заведующая говорит, пожалуйста, мол. Конечно, срам
всему коллективу.
   А Рыбкина на попятную. Думала на испуг взять. Потом чуть ли не в ножки
кланялась. Заведующей стало жалко ее.
   Да и нам всем тоже. Оставили. С тех пор она на Аню взъелась. В лицо
вежливая, обходительная с ней была, а за глаза косточки перемывала.
   - В каком смысле?
   - Сплетни всякие распространяла.
   - Например?
   Мария потерла лоб, поправила челку.
   - К примеру, почему Аня пошла работать в детсад, хотя и имеет диплом
агронома. Говорит, якобы Аня теплое местечко искала. Боится, мол, руки в
земле замарать. А наш труд, может, не легче агрономовского.
Ответственность большая. Потом, с ребенка-то спрос другой, чем со
взрослого. Что бы ни случилось, ребенок не виноват. На то он и дитя
малое...
   - Что именно труднее - действительно вопрос спорный... А прямых
выпадов, угроз со стороны- Рыбкиной не было?
   - Какие у нее основания? Аня со своими обязанностями справлялась. Так,
цеплялась ни за что.
   - По вашему мнению, Рыбкина проявляла к ней враждебность или нет -
уточнил я.
   - Симпатий не питала. Я имею в виду, после случая с хлебом. А в глаза,
как я уже говорила, вежливо обращалась.
   - Других конфликтов у Залесской не было?
   - Вроде больше не было. Мало ведь она тут пожила.
   - Не было или вы не знаете?
   - Не было. Аня со мной всегда делилась...
   Показания Рыбкиной, как и следовало ожидать, характеризовали Залесскую
не совсем положительно.
   "...После того как Залесская устроила собрание, где меня осрамили на
весь совхоз, я к ней зла не держала.
   Если до этого мы жили как хорошие соседи, то теперь она даже не
здоровалась. Валерий Георгиевич, супруг ее, здоровался со мной и мужем
по-прежнему. Он был культурнее ее. На работе поддерживала с Залесской
нормальные отношения, потому что всякие личные дела не должны вредить
общественным.
   Но помню, она один раз устроила мне скандал при детях, будто я
распространяю против нее сплетни, А я никакие сплетни не распространяла.
То, что Коломойцев рисовал ее у себя дома без одежды, на селе все знают.
   Вопрос. Откуда вам известно, что Коломойцев писал ее обнаженной.
   Ответ. Спросите у любого.
   Вопрос. Вы конкретно от кого слышали?
   Ответ. Сейчас уж не помню.
   Вопрос. Как ваш муж отнесся к тому, что случай с хлебом был предметом
обсуждения на собрании коллектива детского сада?
   Ответ. Не понравилось, что наше имя трепали.
   Вопрос. Кого он обвинял в этом?
   Ответ. Никого не обвинял. А мне запретил приносить домой даже отходы.
Выхлопотал комбикорма.
   Вопрос. Как он относился к Залесской после этого случая?
   Ответ. Он-тихий человек. Мухи не обидит...
   Вопрос. Где вы и ваш муж были в ночь с восьмого на девятое июля?
   Ответ. На именинах у племянника.
   Вопрос. Когда вернулись домой?
   Ответ. В пятом часу утра..."
   Я проверил показания Рыбкиной. Действительно, они ушли в ночь убийства
Залесской от брата ее мужа в пятом часу утра. А по поводу того, что Аня
позировала Коломоицеву обнаженной, решил сначала узнать у его хозяйки.
   Домик Евдокии Дмитриевны Матюшиной был каким-то заброшенным. Здесь явно
не было хозяина. Крыша посередине просела и напоминала седло. Дранка
почернела от времени и топорщилась, как перья у курицы на ветру. Оконца
скособочились, а плетень только что назывался забором:
   из каждых десяти кольев едва сохранилось два. Зато их с лихвой заменял
чертополох. Его засохшие черные кусты сухо шелестели, раскачиваясь из
стороны в сторону.
   Изба крылатовской травницы стояла поперек участка да еще в уголке. И
непонятно, где находился ее фасад и боковая стена. Два крыльца,
поставленные по неисповедимым законам архитектуры, в то же время несли на
себе печать разных стилей: одно-резное, с потрескавшимися деревянными
узорами, другое - срубленное абы как, грубо отесанное.
   Я поднялся на то, которое претендовало когда-то на деревенское
изящество, заключив по логике вещей, что оно ведет в главные покои.
   Матюшина появилась на другом. И, увидев меня, тут же захлопнула дверь.
Озадаченный ее поведением, я некоторое время топтался на месте, соображая,
что бы означал такой прием, и перешел на крыльцо, на котором появилась
она. Робко стукнул. А хозяйка Коломойцева уже подзывала меня с первого
входа.
   - Евдокия Дмитриевна? - спросил я.
   - Я и есть. - Она подозрительно посмотрела на меня.
   - Разрешите? - Я поднялся под навес.
   - Проходите, - не очень любезно предложила она, пропуская меня в
маленькие сени.
   На двери в комнату висела табличка с черепом и перекрещенными костями:
"Стой, высокое напряжение! Опасно для жизни!"
   Я толкнул дверь. В комнате раздался мелодичный звон.
   От косяка тянулся провод к стене, на которой висели различные бубенцы,
колокольчики, колокола, темные старинные и совсем новые, никелированные, с
узорами и гладкие, маленькие и большие. Коломойцев, видать, был большой
оригинал не только в одежде и внешнем облике.
   Занимал он довольно просторную комнату с русской печкой. Помещение было
почти пустое. По углам стояло несколько холстов, натянутых на простые
рамы. Что изображено на них, видно не было, потому что они были повернуты
к стене. Тут находились и ателье и обитель местной знаменитости: стояла
широкая кровать, покрытая серым байковым одеялом, круглый стол и три
табуретки.
   Мы прошли через нее в другую ком-нату. Размерами поменьше, зато
мебель-побогаче. Комод, диванчик, шкаф и кровать, прибранная белой
накидкой с кружевным подзором, с горкой взбитых подушек. Сюда, видимо,
тоже можно было пройти с улицы, но черным ходом. Почему хозяйка провела
меня через жилище постояльца, я не понял.
   Присели у стола. Я объяснил ей, что следователь, из прокуратуры. Она
слушала меня, как показалось, с опаской.
   Матюшина не производила впечатления древней старушки. Передо мной
сидела крепкая пожилая женщина со здоровым румянцем.
   Чтобы как-то начать разговор, я спросил:
   - Не мешает?
   - Что?
   - Музыкальное сопровождение...
   - Мне нравится. А то живем, как в могиле. Снимал Стасик до меня тут у
одни-х, так они его из-за этой музыки и попросили.
   - Да, приятный перезвон. Выходит, как открываешь дверь, всегда перезвон?
   - Всегда.
   - И не ломается механика?
   - Бывает, Но Стасик тут же починит.
   - А как же, например, если вы отдыхаете, вам не мешает?
   - Я привыкла. Иной раз и не замечаешь...
   - Это бывает. Я к вам, Евдокия Дмитриевна, вот по какому вопросу. В
ночь, когда погибла Залесская, вы находились дома?
   Матюшина задумалась. Видимо, ей надо было переключиться с одного
направления мыслей на другое.
   - Конечно, дома. А где же мне еще быть?
   - Вы знали, что Валерий Залесский заночевал здесь?
   - Конечно.
   - Вы это хорошо помните?
   - Хорошо.
   - И пробыл он здесь до которого часа?
   - Час не помню. Я встаю рано. По хозяйству хлопотала. Часов в
восемь-девять слышу, встали. Умылись оба во дворе. Летом у нас сзади,
около сарая, рукомойник висит.
   Ополоснулись они, значит. И ушли. Все переговаривались чего-то. А через
некоторое время соседка проходила. Говорит, Анька, мол, воспитательница из
детского сада, руки на себя наложила. Я сразу и не сообразила, что это
жена Валерия. Как же, думаю, сам только что тут был и вот, пожалуйста...
   - Вы не можете рассказать, как они, то есть ваш жилец и Залесский,
пришли накануне вечером, что делали.
   - Пришли еще засветло. Веселые. Не. знаю, как Валерий, а Станислава я
научилась различать даже за стенкой, когда он того, примет. Сапожищами
стучит, аж у меня посуда звякает.
   - Значит, они пришли выпивши?
   - Было такое.
   - И сильно?
   - Не так чтобы очень. Но с собой принесли, видать, бутылку. -Стасик
постучал ко мне, попросил еще один стакан. И говорит: "Мы, Евдокия
Дмитриевна, немного гуляем, но шуметь не будем". Я говорю, пейте, мол, на
здоровье, если денег не жалко, но и меру знайте.
   - Часто они здесь выпивали?
   - Не могу сказать, что часто, но случалось.
   - Еще с кем-нибудь или всегда одни?
   - Пару раз с ними был этот, киномеханик, конопатый такой.
   - Ципов?
   - Он.
   - А в тот вечер они были вдвоем?
   - Только Стасик да Валерий.
   - А Аня была когда-нибудь здесь?
   - Была.
   - Выпивала с ними?
   - Один раз, когда картины Стасика показывали в клубе.
   - Выставка?
   - Да. После выставки Стасик угощение устроил. Пригласил Валерия с
женой, Ципов был с девчонкой одной, с почты, и какой-то паренек из района.
Молоденький, а его все Юрием Юрьевичем величали. Посидели, отпраздновали.
Я помогала,пирог сготовила.
   - А бывала тут Залесская одна?
   - Заходила. Стасик ее портрет рисовал.
   - А вы присутствовали при этом?
   - Нет.