ранице двойного листа в линейку обнаружены вмятины, оставшиеся,
очевидно, от текста, выполненного на другой бумаге, которая соприкасалась
со страницей. По характеру следов можно предположить, что писали
карандашом или шариковой ручкой, так как нажим был почти равномерен, чего
не наблюдается при написании перьевой ручкой.

   Экспертам удалось восстановить текст:
   "Мой любимый! Я любила тебя так, как никого и никогда не любила.
Полюбила со дня нашей первой встречи.
   По ты раскрылся не сразу. Тогда я не понимала, что тебе для этого нужно
время, и сомневалась в тебе, потому что ты говорил, правда шутя, что не
женишься на мне. Наверное..."


   На других страницах двойного листа в линейку и на страницах обложки
следов и вмятин, которые бы указывали на то, что поверхность бумаги
соприкасалась с другими, на которых выполнялось письмо, не обнаружено..."
   Любому человеку стало бы ясно, что это-набросок письма Залесской,
обнаруженного после ее смерти.
   "Мой милый! Я любила тебя так, как никого и никогда не любила. Ты же со
дня нашей встречи держал свои чувства как бы на тормозе. Тогда я еще не
понимала, что тебе трудно раскрыть свою душу и сердце до конца. Ты
сомневался во мне, а я сомневалась в тебе. Ты иногда говорил, не знаю,
шутя ли, что не женишься на мне. Но все же я верила, что мы будем вместе,
потому что любила..."
   Прежде всего следовало разобраться, каким образом следы текста
оказались именно на первой странице двойного листа?
   Скорее всего, Залесская открыла тетрадь и стала писать, как писала бы
на уроке-с первой строчки. По каним-то причинам написанное ей не
понравилось. Она вырвала лист и уничтожила. С ним, естественно, выпал и
последний (вторая половина).
   Таким образом, получалось: мне попал в руки ВТОРОЙ и ПРЕДПОСЛЕДНИЙ
ЛИСТЫ.
   Когда она снова принялась за письмо, то стала действовать разумнее:
вырвала двойные листы ИЗ СЕРЕДИНЫ.
   Вот почему окончательный вариант дошел до нас не на ВЛОЖЕННЫХ один в
другой, а на СЛОЖЕННЫХ друг к другу листах.
   Более того, писала она его, отложив тетрадь в сторону.
   Этим и объясняется тот факт, что на других страницах двойного листа и
на обложке отпечатков не было.
   Приходилось лишь сожалеть, что Залесская не подкладывала под листы
тетрадь. В таком случае можно было бы выяснить, был ли еще набросок.
   Почему еще? В целой тетради двойных листов шесть.
   Как мы знаем, три ушло на последний вариант. Один - испорчен, другой -
остался в обложке. Итого пять. Судьба шестого не известна. Не исключено,
что его использовали раньше и к событию он никакого отношения не имеет...
   Я изрядно повозился, прежде чем восстановил картину действия Залесской.
Растерзал и исписал несколько тетрадей, пока не нашел самое разумное и
простое объяснение.
   Итак, Аня писала письмо, тщательно все обдумывая и анализируя. Ни в
коем случае не наспех. -У нее было время.
   Еще. В наброске текста, восстановленного экспертами, не было помарок.
   Возможно, что, между первым и последним вариантами прошло время. Может
быть, часы, а может быть, и дни. Она колебалась: писать или нет? Или
обдумывала, как лучше составить письмо? Это тоже важно.
   Если говорить о стиле изложения, второй текст более энергичен,
закончен. Написанный тоже без исправлений, он говорит о решительности
автора, о его эмоциональном настрое.
   Итак, предсмертное письмо является плодом каких-то размышлений и
колебаний. А не актом отчаяния в состоянии аффекта... Выходит, событие,
происшедшее в ночь с восьмого на девятое июля, подготавливалось заранее.
   Но кем? Кто был второй человек? Соучастник? Или убийца? Кто он? К этим
вопросам и сводились все мои поиски.
   Буквально сразу после получения заключения экспертизы открылся еще один
свидетель с любопытными сведениями. Так как он был несовершеннолетний,
учился в третьем классе, то допрос велся в присутствии его классного
руководителя.


   Вот протокол показаний.
   "Перед началом допроса присутствующему педагогу, классному руководителю
Шульц Г. И. разъяснили ее права и обязанности, предусмотренные ст. 159 УПК
РСФСР.
   В соответствии с ч. 3 ст. 158 УПК РСФСР Кыжентаеву Б. Е. разъяснена
необходимость Правдиво рассказать все известное ему по делу.
   Свидетель показал: "В субботу вечером восьмого июля я возвращался к
себе домой от приятеля Валерки Пимкина, у которого смотрел по телевизору
многосерийный фильм "Адъютант его превосходительства", так как наш
телевизор не работал.
   Проходя мимо забора Залесских, я заметил, что в крайнем левом окне
горит свет. Через окно был виден мужчина.
   Он сидел за столом в куртке и шляпе. Разглядеть лицо я не успел, так
как лил дождь и я шел быстро".
   Вопрос классного руководителя Шульц Г. И.:
   - Болот, а как ты отличаешь шляпу от других головных уборов?
   Ответ свидетеля Кыжентаева Болота:
   - У шляпы высокая середина и широкие края. Мой папа такую носит летом.
Вся в дырочках. А фуражка с козырьком, Я отличаю их хорошо.
   Вопрос классного руководителя Шульц Г. И.:
   - Болот, а чем отличается куртка от другой одежды?
   Ответ свидетеля Кыжентаева Болота:
   - На куртке бывает молния, маленький воротник.
   У меня есть куртка из болоньи. Бабушка привезла из Кокчетава. А на
пальто пуговицы.
   Вопрос классного руководителя Шульц Г. И.:
   - Болот, ты хорошо видел лицо сидевшего?
   Ответ свидетеля Кыжентаева Болота:
   - Нет, лицо я совсем не видел. Он нагнул голову, и я под шляпой не мог
разглядеть, кто это.
   Вопрос классного руководителя Шульц Г. И.:
   - Скажи, Болот, а ты видел, чтобы кто-нибудь приходил к тете Ане в
куртке и такой шляпе?
   Данный вопрос классного руководителя Шульц Г. И. отведен следователем
на основании ч. 3 ст. 159 УПК РСФСР.
   Протокол записан с моих слов и прочитан следователем вслух.
   Право делать замечания, подлежащие внесению в протокол, мне разъяснено.
Кыжентаев".
   Удалось установить, что в тот вечер по системе "Орбита" Москва
показывала фильм "Адъютант его превосходительства". Шла первая серия. И
закончилась она без четверти одиннадцать. На следующий день, девятого,
отец Болота пригласил к себе Ципова (киномеханик разбирался не только в
кино-, но и в радиоаппаратуре), и тот сменил испорченную лампу в
телевизоре, так что мальчик остальные серии смотрел дома. Значит, видеть
сидящего человека в доме Залесских (крайнее левое окно - кухня-прихожая)
он мог только именно восьмого, в день убийства.
   Насчет шляпы - тоже как будто можно было верить.
   При первом осмотре места происшествия я обнаружил у Залесских старую
летнюю шляпу из итальянской (так, кажется, ее называют) соломки,
принадлежавшую Валерию.
   Но в одиннадцать часов он находился у Коломойцева.
   Во-вторых, такие шляпы носили многие работники совхоза.
   Когда я слушал показания Болота, у меня перед глазами стоял Ильин. В
неизменной кожаной куртке. Замки-молнии были у ней на всех карманах и
посередине. Свидетель почему-то молнии запомнил. С другой стороны, молния
у него вообще ассоциировалась с этой одеждой. Трудно ее разглядеть при
свете лампочки на расстоянии семи-восьми метров. А впрочем, ребята, бывают
иной раз очень наблюдательны...
   Короче, факт крайне важный. Первое упоминание о человеке, который
находился в доме Залесских в то время, когда могло произойти убийство.
   Из троих мужчин, которые пока, по моим сведениям, имели близкое
знакомство с убитой, о двоих я знал, где они находились в ночь убийства.
Это Залесский и Коломойцев.
   Что делал третий, мне неизвестно.
   И поэтому я позвонил Ильину по телефону и попросил, если он свободен,
зайти побеседовать. Он сказал, что освободится через час-полтора.
   Я его нетерпеливо ждал. Он пришел через два часа.
   Сухо, скорее для формальности, извинился.
   Опять в своей куртке на молниях.
   - Когда вы узнали, что произошло с Залесской? - был мой первый вопрос.
   - В тот же день, - он ответил быстро, без размышлений.
   - Часы не помните?
   - Около двух приблизительно.
   - Почему вы запомнили время?
   - Заехал обедать в столовую.
   - От кого вы узнали?
   - Не помню. Там только об этом и говорили.
   - Вы пообедали, а дальше?
   Он помедлил с ответом.
   - Я не обедал...
   - Вы сказали, что заехали около двух пообедать.
   - Я не обедал, - повторил главный агроном тише.
   - Почему?
   - Кажется, ясно почему...
   - Мне неясно. Причин могло быть много. Закрыта столовая, кончилась еда
или те блюда, которые вы любите... - Я говорил подчеркнуто размеренным
тоном.
   - Я не мог есть...
   - Куда вы отправились из столовой?
   Он мучился. Я это ощущал.
   - Я хотел пойти туда... к ним. Но не пошел. Я вообще не помню, что
делал.
   - Вы были в трезвом состоянии?
   - Совершенно.
   - Значит, не помните, как провели несколько часов?
   - Не знаю. Я не помню этот день...
   - Сколько же времени продолжалось ваше такое состояние?
   - Не знаю.
   - Вы же были на работе, разговаривали, наверное, с людьми...
   - Наверное, разговаривал...
   - Хорошо, Николай Гордеевич. А до того, как вы узнали в столовой о
случившемся, что делали?
   - Был на втором участке. У нас полным ходом шла косовица озимых...
   - Итак, до прихода в столовую вы помните, что делали?
   - Я уже сказал.
   - А как провели ночь, помните?
   - Точно сказать не могу.
   - Где вы были до этого?
   - Не помню... Наверное, в поле.
   - Какая была погода?
   - Какой это был день?
   - Восьмое июля. Суббота.
   - Постойте. - Он потер лоб. - В воскресенье утром я был на втором
участке... Там сильно полегли хлеба... Да, дождь. Ночью шел дождь. Гроза.
   - Значит, вечером восьмого во время грозы вы были в поле?
   - Не помню.
   - Во что вы были одеты?
   Он провел руками по куртке:
   - В ней.
   - А на голове?
   - Шлем. Я ведь на мотоцикле.
   - Вы и летом, в поле, в нем ездите?
   - Я выполняю правила дорожного движения безукоризненно.
   - Хорошо, а если вы на машине?
   Он подумал:
   - Летом это редко бывает. Тогда вообще без ничего.
   - А когда очень печет?
   - В соломенной шляпе, - сказал он.
   - Ладно, прошу все-таки вспомнить, где и как вы провели вечер восьмого
июля, - настойчиво повторил я.
   Ильин нахмурился:
   - Я действительно не помню.
   - По вашим словам, вас совершенно выбило из колеи известие о гибели
Залесской. Не так ли?
   - Да, - он опустил голову.
   - Вы, наверное, в связи с этим вспомнили предыдущий день?
   - Я не помню, что делал, - повторил главный агроном. - И какое это
имеет значение?
   - Мне бы все-таки хотелось знать...
   Ильин пристально посмотрел на меня:
   - Что вы этим хотите сказать? - Последние слова он почти выкрикнул.
   - Успокойтесь, Николай Гордеевич... Мне нужны факты. Убедительные и
неопровержимые факты, - как вы провели тот вечер. И чтобы вы их
подтвердили...
   - Я? - усмехнулся Ильин.
   - Вы.
   - По-моему, что-то подтверждать или утверждать должны вы.
   Я проглотил пилюлю. Потому что он был прав: доказывать - мое дело.
   - Где вы проживаете? - задал я вопрос.
   - Вам это должно быть известно.
   - Прошу отвечать на вопрос.
   - Я живу в отдельном доме, который предоставил совхоз.
   - У вас бывают друзья, знакомые?
   - Редко. По существу, я прихожу домой только ночевать. - Он отвечал
отрывисто и хмуро.
   - И сейчас, зимой?
   - Зимой тоже работы хватает.
   -А в каких вы взаимоотношениях с соседями?
   - Для плохих нет оснований, - буркнул Ильин.
   - Вы общаетесь с ними, заходите к ним?
   - Общаюсь, как и все люди, но захожу редко.
   - Что вы делаете после работы?
   - Обычно сплю, - усмехнулся он.
   - В семь-восемь вечера?
   - В десять-одиннадцать, - зло сказал Ильин. - А в период сева или
жатвы-в два-три ночи. А бывает и так, что вообще не сплю.
   - Таких дяей, наверное, не очень много... Неужели не остается времени
для отдыха, для развлечений?
   - Для меня лучший отдых - книга,
   - Беллетристика?
   - И беллетристика. Что, не верите?
   - Из чего вы заключили?
   - Потому что я вам одно, а вы... - Он махнул рукой.
   -Я выясняю, где вы находились вечером в день смерти Залесской, - сухо
произнес я. - Вы же находились в Крылатом, встречались с какими-то людьми,
что-то делали. Верно?
   - Верно.
   - Назовите их, они подтвердят, чем вы занимались вечером восьмого июля.
   - Лично я не помню. - сказал он упрямо. - И ещ„ раз повторяю: почему я
должен что-то доказывать?
   - Хорошо. Я вам даю на это время. Мы встретимся еще. - Он было
поднялся. - Подождите. Сейчас закончу оформлять протокол, распишетесь.
   Ильин уселся снова. Я писал, стараясь изложить беседу как можно
подробнее. Ильин прочел протокол. Молча поставил на каждой странице свою
подпись. Принимая от него документ, я спросил:
   - Николай Гордеевич, помните, как вы осенью взялись подвезти в район
одну женщину?
   - Помню, - сказал он. - И что?
   - Вы знали, что это моя жена?
   Он посмотрел мне прямо в глаза и спокойно ответил:
   - Я узнал, что эта женщина приезжала к вам, только тогда, когда она
села в машину.
   Я молча кивнул. Не знаю, как он понял мое молчание.
   Потом он добавил:
   - Элементарное внимание к человеку, оказавшемуся в чужом городе.
Наверное, москвичам это кажется диким...
   Я могу идти?
   - До свидания.
   Холодно кивнув, Ильин вышел. Я еще раз внимательно прочел протокол
допроса.
   Доводы главного агронома меня мало убедили. А с другой стороны, может
быть, он в самом деле запамятовал?
   Мне припомнилась съемка для телевидения в кабинете Эдуарда Алексеевича.
Замначальника следственного управления прокуратуры республики не замечал,
что каждые полчаса в метре от него бьют часы. Изо дня в день... Работа
Ильина однообразна. Поля, заседания, комбайны, сеялки. Дни мало чем
отличаются друг от друга.
   Если он не виноват, восьмое июля могло потонуть в потоке будней.
   Если не виноват...
   Но почему он упорно не хочет пойти мне навстречу? Без причины ничего не
бывает...
   Ищенко приехала в совхозную гостиницу ночью, с последним автобусом из
района.
   Она нетерпеливо стряхнула в коридорчике снег с шубы и вошла.
   - Вижу, у вас что-то важное? - пригласил я сесть Серафиму Карповну. -
Может, чаю с дороги?
   - Спасибо. Попью дома.
   - Ну тогда-выкладывайте.
   - Не знаю, может, это и пустой номер... Вот. - Она протянула мне
бумажку.
   "Савчук, Федор Тихопович, 1948 года рождения. Разыскивается по
подозрению в убийстве. Скрывается под фамилией Данилов, Федор Евграфович.
Приметы: рост средний, брюнет, волосы волнистые, глаза карие, худощав.
Особые приметы: на мочке правого уха родимое пятно величиной с горошину,
на безымянном пальце левой руки наколка в виде кольца..."
   - Какое отношение имеет к нам Савчук? - спросил я, закончив читать.
   - Может быть, и не имеет, - сказала Серафима Карповна. - Только он
работал в совхозе летом. Сезонно.
   - Под какой фамилией?
   - Данилов. Позвонила из РОВДа в бухгалтерию совхоза. Они, конечно,
покряхтели - кому охота возиться в таком ворохе бумаг, - но справочку
дали. Действительно, работал такой.
   - Позвонили бы мне, я сам бы поговорил с бухгалтером...
   - А если ошиблась? Вас от дел отрывать...
   - Дело-то общее, Серафима Карповна. Такие деликатности ни к чему...
Какое убийство?
   - Официантку ресторана в Алма-Ате в городском парке нашли.
   - Чем совершено убийство?
   - Ножом. Множественные ранения в области шеи,
   - Понятно. Когда?
   - В апреле этого года.
   - Значит, дело расследуется прокуратурой Казахской ССР. - Я спросил"
Серафиму Карповну, так ли это. Она подтвердила.
   Появление на сцене нового человека с таким "хвостом"
   заставило меня крепко задуматься. Недаром многие сельчане, даже Емельян
Захарович, как в один голос заявляли:
   убийство мог совершить только чужой человек.
   - Хорошо бы узнать подробности... - размышлял я вслух.
   - Ранение в области шеи... - произнесла Ищенко.
   - Конечно, определенная аналогия имеется. Правда, там нож, здесь -
бритва...
   - Опять же, молодая женщина.
   - Все это так, Серафима Карповна... Кем он работал здесь?
   - Разнорабочим на строительстве коровника.
   - В какой период?
   - С третьего июня по шестое июля.
   - А Залесскую убили восьмого. При чем здесь он?
   Серафима Карповна пожала плечами:
   - Это шестого он получил расчет. А сколько времени пробыл еще в
Крылатом, неизвестно.
   - Резонно, в общем-то. Ну что ж, займемся еще и Савчуком-Даниловым...
   Наутро я зашел к Мурзину.
   - Кто у вас ведает делами строительства? - спросил я у директора
совхоза.
   - Зама по строительству не имею. По положению. Вот и приходится следить
самому. Вообще-то, наблюдать поручено главному инженеру, но это такая
штука, нужен глаз да глаз.
   - Кто обычно вам строит? Ну, подрядчики...
   Емельян Захарович засмеялся:
   - Кому не лень, тот и строит. В генеральный план мы до конца пятилетки
не вошли, так что строим хозспособом.
   В управлении говорят: деньги дадим, а лимита на стройматериалы и
рабочих нет. Вот и выкручивайся, Мурзин.
   Верно я говорю?
   - Вы коровник закончили в этом году?
   - Дай-то бог осилить в будущем.
   - Рабочих откуда брали?
   - Студенты в основном.
   - Строительный отряд, по путевке комсомола?
   - Если бы! Сами договорились.
   - И хорошо строят?
   - Я уж на качество смотрю сквозь пальцы. Лишь бы стены были, крыша,
пол. Какая у них может быть квалификация? Никакой. Да и мы больших
претензий предъявлять не можем, потому что с материалами туго. Залили, к
примеру, фундамент, а когда кирпич завезем, одному богу известно. Кирпич
завезли - оконных и дверных коробок нет.
   Вот и работают студентики через пень-колоду.
   - Как же вы им заработок гарантируете?
   - В совхозе работа всегда найдется. Я имею в виду, по строительству.
Заложили силосную башню, ток расширяем, дождевальную установку на
плантации задумал. Обстраиваемся, короче.
   - Распыляете средства, так, кажется, это называется, - пошутил я.
   Емельян Захарович развел руками:
   - Ведь все надо. Верно я говорю? И коровник, и силосная башня... - Он
вздохнул. - II клуб не мешало бы новый. Конечно, можно тихонько сидеть и
ждать, когда там решат, - он ткнул пальцем вверх. - А там думают: раз
молчат, не просят, значит, все есть. Более того, раз все есть, давай-ка
план увеличим.
   - А когда просишь?
   - Тоже увеличивают, - улыбнулся директор совхоза. - А е другой
стороны." продукции действительно больше нужно. Население растет, растут
запросы. Верно я говорю?
   - Но ведь вам помогают?
   - Конечно, помогают! А как же без этого? Но не всего хватает...
Особенно стройматериалов. Строимся интенсивно.
   А ведь, с другой стороны, хорошо, что строимся, верно я говорю?
   - Хорошо, - засмеялся я. - Ну, давайте снова вернемся к коровнику.
   - Он у меня вот здесь, - Мурзин хлопнул себя по шее. - Будет висеть еще
и висеть. А дело очень нужное. Хотим механизацию разворачивать. Знаете,
какая это трудоемкая штука-доение, например? Кажется, чего там, водит
доярка руками - вжик-вжик и готово. А на это часы уходят. Теперь аппараты
доильные ставим. Но ведь какая история: аппараты, оказывается, хоть и
быстрее доярки, но коровы хуже отдают молоко. Приходится додаивать руками.
   - Так что же лучше?
   - Теленок. Вот самый хороший аппарат. Я недавно прочел в одной книжке:
оказывается, когда корову сосет теленок, у нее появляются какие-то
биотоки. Попробовали во время доения аппаратом создавать у нее эти биотоки
искусственно. Хорошо доится, чертяка. Вот хочу написать ученым, чтобы нам
прислали такую аппаратуру. А как в старый коровник ставить новую технику,
а? Верно я говорю?
   - Конечно. Строить действительно надо. Но вы хоть людей, которые
приезжают на временную работу в совхоз, знаете?
   - В каком это смысле?
   - Паспорта проверяете, интересуетесь личностью?
   - Конечно, для этого есть отдел кадров.
   - И у строителей?
   - Обычно имеем дело с бригадиром.
   - Но можете кого-нибудь и не знать, не так ли?
   Ем