не плелся
сейчас  следом  за  мной.  Какой  смысл?  Бери  Сыркиных   пока
тепленькие.  Значит,  когда  я  дожидался фотографий, он кружил
где-то рядом со мной. Не решился бросить меня в одиночестве. Он
ведь не знал содержания нашего разговора. Будем надеяться,  что
не знал. Ладно!

     На  ближайшей  остановке я направился к выходу. Рыжий, как
ни в чем не бывало, продолжал сидеть на своем месте. Может, это
вовсе и не Мюнхаузен?

     Я  взял  такси   и   назвал   адрес   нашего   берлинского
представительства. Расставшись с Сыркиным, я тут же связался по
телефону  с Голдблюмом. Его гостиница находилась в пяти минутах
ходьбы от Фридрихштрассе, и сейчас он уже должен был  появиться
у Горбанюка.

     По   пути   я   неустанно   крутил   головой   в   поисках
преследования. Я уже почти было поверил,  что  рыжий  парень  в
метро  никакой не Мюнхаузен, но неподалеку от представительства
обнаружил  его  снова.  Собственно,  не  будь  того   вагонного
инцидента,  я бы ни за что не обратил на него внимания: когда я
проходил  мимо  светящейся  витрины  "Эспланады",  он  стоял  в
глубине магазина и о чем-то беседовал с продавцом.

     - Поздравляю, - проговорил я, входя в кабинет и протягивая
конверт с фотографиями Голдблюму. - За мной уже увязался хвост.

     - Как  это произошло? - тут же возбужденно вскочил с места
Голдблюм.

     Я рассказал.

     - Конечно, Мюнхаузен?!

     - Разумеется.

     - А почему ты ездишь  на  метро?!  -  набросился  на  меня
Голдблюм. - Я ведь арендовал для тебя "Судзуки-Свифт"!

     - Из   осторожности.   Я  допускал  вероятность  подобного
развития событий, подобного вероломства со стороны Брунгильды и
Мюнхаузена.  А   в   общественном   транспорте   всегда   легче
определить, что за тобой установлена слежка.

     Произнеся   это,   я  и  глазом  не  моргнул.  А  что  мне
оставалось? Признаться, что частный детектив  напрочь  позабыл,
где оставил свою машину?

     Какое-то  время  Голдблюм  внимательно  разглядывал  меня,
видимо, интуитивно почувствовав неладное, но  наконец  вспомнил
про конверт и извлек на свет божий фотографии.

     Я  затаился.  Голдблюм  внимательно  просмотрел фотографии
одну за другой и принялся хохотать. Хохотал он громогласно,  на
все  здание,  а может быть даже - и на всю Фридрихштрассе. Быть
может и до Мюнхаузена доносился  его  хохот.  Мы  с  Горбанюком
ждали.  Если  смех  этот  был  нервного  свойства,  то  имелись
неплохие шансы, что на  предоставленных  снимках  действительно
запечатлены  картины  искомого  художника.  Наконец,  он бросил
фотографии на стол.

     - Можешь подарить их Мюнхаузену, - проговорил он.

     Я разочарованно вздохнул.

     - Вы уверены, шеф? - поинтересовался я.

     - Уверен ли я?! - Он даже покраснел от негодования.  -  Да
это  же  элементарная  подделка.  Разве  можно спутать, скажем,
антилопу с этим... ну, с этим... - он пощелкал  пальцами,  -  с
этим бегемотом, у которого член на носу?

     Видимо,  навыки  русской  речи  в  Америке  им  постепенно
утрачивались.

     - С носорогом, - подсказал Горбанюк.

     - Вот-вот! С носорогом!  Похожие  фотографии  я  видел  по
меньшей  мере  дважды.  Очевидно,  твой Сыркин, намерен сделать
торговлю племянником основной статьей своего дохода. У немецких
детективов  он  уже  в  печенках  сидит.  Потому-то   Мюнхаузен
последовал за тобой, а не за ним.

     - Понятно...

     Я подошел к столу, аккуратно сложил фотографии и спрятал в
карман.

     - На что он, интересно, рассчитывал?

     - Как  на  что? Да ведь эти козлы - немецкие галерейщики -
ничего в современной живописи не смыслят. Откуда ему знать, что
ты работаешь на настоящего профессионала?

     На улицу Горбанюк вывел меня через черный  ход.  По  нашим
расчетам Мюнхаузен должен был сейчас околачиваться где-то возле
парадного  подъезда.  Тем  не менее во время ходьбы я постоянно
оглядывался.

     Было без семи одиннадцать вечера,  когда  я  снова  достиг
Александрплац. Сыркин уже поджидал меня.

     - Ну, как успехи? - поинтересовался он.

     - Да  ничего  особенного,  -  я  протянул  ему  конверт  с
фотографиями. - Картины поддельные.

     - Вы смеетесь! - воскликнул дядя Сыркин. Было похоже,  что
он  и  в самом деле не ожидал подобного развития событий. - Это
какие-то дьявольские козни! Я не позволю  обвести  себя  вокруг
пальца.

     - Отдайте  назад сто марок, и разойдемся без нежелательных
эксцессов, - предложил я ему. - Ваш племянник  меня  больше  не
интересует.

     Но не тут-то было:

     - Нет,  это вы отдайте причитающиеся мне девятьсот марок и
забирайте племянника!

     - Да не нужен нам ваш племянник! Он вовсе не тот, за  кого
себя выдает. Оставьте племянника при себе.

     Я    специально    употребил   местоимение   "нам",   дабы
подчеркнуть, что за моей спиной стоит некая  влиятельная  сила.
Но он пропустил это мимо ушей.

     - Я   не  позволю  вам  так  с  собой  обращаться!..  Алик
подойди-ка сюда!

     Из-за часов появился рослый парень. С дядей они совсем  не
были  похожи.  Длинные,  светлые  волосы,  узкий  лоб...  Глаза
смотрели враждебно. Менее всего он напоминал  художника,  более
всего - рэкетира.

     - Алик, это ты расписал переходы в метро? - демонстративно
поинтересовался дядя Сыркин.

     - Na klar, - хрипло отозвался тот. Что по-русски означало:
"Как же может быть иначе?".

     - Нет, не вы, - мягко возразил я.

     - Вот видишь, молодой человек отказывается верить.

     Я  окинул  их  оценивающим взглядом. Пожалуй, даже с одним
дядей  мне  бы  не  удалось  справиться,   не   говоря   уж   о
племяннике-рэкетире.

     Пришлось  садануть  их  нервно-паралитическим.  Оба тут же
брякнулись на асфальт. Я огляделся по сторонам.

     Вообще-то, в Германии в  подобное  время  суток  на  улице
совершенно   безлюдно.   Но   в  столь  оживленном  месте,  как
Александрплац, могли появиться случайные прохожие. Однако,  мне
повезло. Даже Мюнхаузена поблизости не оказалось.

     Я  наклонился и извлек из внутреннего кармана дяди Сыркина
портмоне. В нем оказалось триста  тридцать  марок  наличными  и
аккуратно  вырезанный из газеты "Европа-Центр" квадратик нашего
объявления. В версии Сыркина -  коммюнике.  "Коммюнике"  и  сто
марок я забрал себе, остальное сунул за пазуху Сыркину.

     Потом   я  предпринял  еще  одну  попытку  разыскать  свой
автомобиль. Но и она закончилась плачевно. Я начал не на  шутку
тревожиться. А вдруг все же ее угнали? Идиотская ситуация!

     Оставалось  только  надеяться,  что завтра, при свете дня,
мне улыбнется удача.

     Когда я возвращался к метро, дядя с  племянником  все  еще
лежали   возле   часов.   "Еще  схватят  воспаление  легких,  -
подумалось мне. - Ночи сейчас свежие."

     Рано утром меня буквально вырвал из сна звонок  Горбанюка.
Неизвестная  женщина  срочно  желала сообщить о художнике нечто
важное. Мысль о том, что сейчас придется куда-то лететь,  сломя
голову,   породила   тяжелый   стон.   Потом  в  голову  пришла
спасительная идея - назначить свидание в холле гостиницы.

     Я долго тер глаза, трогал щетину и  препирался  со  своими
фантомами.  Затем, собрав в кулак силу воли, поднялся с постели
и поплелся в ванную.

     ...Ко всему прочему она оказалась еще и глухонемой.  Звали
ее  фрау  Агапова. В руках она держала газету с объявлением, и,
стоило мне приблизиться, ткнула в него указательным пальцем,  а
потом  тем  же  пальцем  с  помощью  большого сделала движение,
обозначавшее деньги.

     Пришлось и мне прибегнуть к помощи мимики. Я  помалевал  в
воздухе  невидимой  кистью,  затем  сокрушенно  развел  руки  в
стороны.

     Тут же последовал  успокоительный  жест,  после  чего  она
снова плотоядно зашевелила пальцами - деньги?

     Я тоже повторил успокоительный жест.

     - Сколько? - неожиданно прохрипела она.

     Я  обалдело уставился на нее. Она показала пальцем на свое
горло.  Мол,  простыла.  И  не  мудрено.  На   ней   красовался
болониевый  плащ  такого  покроя, какого я и в Союзе-то уже лет
пятнадцать  не  видел,  а  под  ним,  если  верить  месту,  где
отсутствовала  пуговица,  непосредственно  располагалась нижняя
рубашка. Тут  я  заметил,  что  невдалеке  от  нас  ненавязчиво
фланирует  один  из  работников  "Шератона". На нем был мундир,
напоминающий генеральский. Видимо, ее бы сюда вовсе не пустили,
не назови она мою фамилию.

     - Присядем, - сказал я, и мы опустились на мягкий  кожаный
диван   к   очевидному   неудовольствию   работника  гостиницы.
Очевидно, он предпочел бы, чтобы я выгнал ее в шею.

     Агаповой было лет пятьдесят пять, она имела  минимум  метр
семьдесят  росту  и  вполне  лошадиные  черные  зубы. Когда она
двигалась, болониевая ткань громко шуршала.

     - Вы получите сто марок, если сумеете  доказать,  что  ваш
протеже действительно тот, кого мы разыскиваем.

     Я  посчитал,  что  для  человека с ее внешним видом, и сто
марок - вполне приличная сумма. Однако она запросила двести.  Я
согласился.  Тогда  она  с готовностью протянула мне конверт, в
котором, конечно же, оказались фотографии. Только  на  сей  раз
конверт был голубого цвета, а фотографии - черно-белые.

     Я  попросил меня извинить и взмыл на лифте к себе в номер.
Посоветоваться с фантомами.  Малышка  дулась  на  меня  за  мои
художества  с  Майей  Маевской, но, когда я показал фотографии,
взяла их и долго рассматривала.

     - Не чувствуется мысли, - наконец, бросила она.

     - Какой мысли?

     - Пришла беда, откуда не ждали.

     - Ты уверена?

     - Совершенно.

     - Значит я могу даже не показывать их мистеру Голдблюму?

     Тролль иронически косился  на  нас  и  немилосердно  чадил
трубкой.

     - Не  знаю...  По  крайней  мере  во всех тех картинах эта
мысль явственно ощущается. А здесь - нет.

     - Понятно...

     Я находился в некотором замешательстве. Могу ли  полностью
довериться  Малышке,  то  бишь  - самому себе? С другой стороны
очень уж не  хотелось  второй  раз  кряду  попадать  впросак  и
выставлять себя в невыгодном свете перед Голдблюмом.

     - Миша, не дергайся, - покровительственно бросил Тролль. -
Просто  оставь  одну  фотографию себе. Когда будешь в следующий
раз говорить с шефом, покажешь ему, будто невзначай. Если вдруг
Малышка ошибается, а это вполне возможно, то  фрау  Агапову  мы
найдем без труда.

     - Очень трезвая мысль! - я посмотрел на него с симпатией.

     Фрау Агапова действительно начала наш немой диалог с того,
что сунула  мне в руку свою визитную карточку. Иначе, откуда бы
я узнал, что она - Агапова. Ведь  вслух  она  произнесла  всего
лишь  одно слово: "Сколько?" Впрочем, на самом ли деле визитная
карточка принадлежала ей?

     Я бросил одну из фотографий на письменный стол,  остальные
засунул  обратно  в  конверт  и  спустился  вниз.  Фрау Агапова
вопрошающе уставилась на меня. Я отрицательно покачал  головой.
На лице ее отразилось подлинное изумление, и она ткнула пальцем
в  голубой  конверт.  Как  бы  отказываясь  верить  собственным
глазам.

     На сей раз я покачал головой утвердительно.

     - Борька!.. - хрипло воскликнула она. - Сучий потрох!..

     Потом выхватила из моих рук злополучный конверт и швырнула
его в кадку  с  раскидистой  пальмой.  Видно,  какой-то  Борька
обманул   ее   самым  коварным  образом.  Наблюдавший  за  нами
гостиничный "генерал" сделал несколько шагов вперед.

     - Вам нужно пополоскать горло фурацилином или  календулой,
- посоветовал я фрау Агаповой.

     Затем попрощался и отправился в ресторан завтракать.

     Честно  говоря,  чувствовал  я  себя не в своей тарелке. А
вдруг,  Малышка  действительно  ошибается,  и  этот  загадочный
Борька никакой не "сучий потрох"?

     В ресторане, разделавшись с яйцом всмятку, я бросил взгляд
на стеклянную  дверь,  и  неожиданно  увидел  вдалеке, где-то в
джунглях нашего  гостиничного  холла,  огненно-рыжую  шевелюру.
Видно, Мюнхаузен - слишком самоуверенный тип. Иначе он бы давно
уже перекрасился в блондина или брюнета.

     Думаю, можно было бы ограничиться описанием уже упомянутых
двух эпизодов, чтобы в достаточной степени дать представление о
том, как  добросовестно  используют  наши  бравые представители
эмиграции  любую  возможность  подзаработать.   Навевало   это,
разумеется,  мысли не очень веселые, поскольку подобными вещами
занимались явно не от хорошей жизни. Но  вскоре  произошло  еще
кое-что заслуживающее внимания.

     Я  как раз совершил очередную бесплодную попытку разыскать
"Судзуки-Свифт".  Прочесал  местность  вдоль  и   поперек,   и,
наконец,  полностью  уверился,  что  машину похитили. В полицию
обращаться страшно не хотелось, но другого выхода не было.  Все
же  решил сначала позвонить Горбанюку. Может у него имеется для
меня что-нибудь любопытное. И он действительно сообщил, что был
очередной звонок. Некий Григорянц клялся и божился,  что  столь
живо интересующий нас художник - его близкий друг.

     Конечно,  это  не  избавляло  от  похода в полицию, однако
позволяло несколько оттянуть неприятный момент.

     И я устремился на многообещающую встречу.

     - Арно Григорянц, - он протянул мне руку, не преминув  при
этом заметить, что армянин он грузинский - из Тбилиси.

     На  нем  был  черный костюм из панбархата, белая рубашка и
огненно-красный галстук. Почти как у пионера. Поверх костюма  -
модного  покроя  светлый  плащ. Все пуговицы плаща расстегнуты,
воротник поднят.

     Ни о сумме вознаграждения, ни о каких-либо предварительных
условиях разговор не зашел.

     - Минэ  нэ  надо  гаранты,  я  тэбэ  вэру,  у  тэбя  чэсны
взгалад...

     Мы  сели  в  его "Рено". В зеркале заднего обзора я видел,
как засуетился, забегал, срочно ловя такси, Мюнхаузен.  Но  ему
не повезло, и мы оторвались.

     - Мой  друг - такой парэн, - все время повторял Григорянц.
- Такой парэн...

     - Какой? - Я был заинтригован.

     - Увыдыш.

     Через  некоторое  время  выяснилось,  что  движемся  мы  в
направлении  района  Панков.  Ничего  особо подозрительного я в
этом не усмотрел, но улица, на которой  припарковалась  машина,
заставила   насторожиться.  Мы  вошли  в  обшарпанный  подъезд,
поднялись  на  третий  этаж  и  позвонили.  Дверь  открыл   сам
Котелков. За его спиной мелькнула супруга с кофейником.

     - Вот так неожиданная встреча! - воскликнул я.

     Арно Григорянц удивленно уставился на меня.

     - Я ведь говорил тебе, что это - тот же самый! - прокричал
Котелков жене, не оборачиваясь.

     Я сумел разглядеть на стенах комнаты несколько абстрактных
картин. Все его загадочные существа с козлиными мордами куда-то
подевались.

     - Кито тот же самый? - не понял Григорянц. - Ви знакомы?

     Я  рассмеялся.  Появилась  жена  Котелкова  с кофейником в
руках. Было похоже, что она готова вылить горячий кофе  мне  на
голову.

     - Желаю дальнейших творческих успехов, - продекламировал я
и пошел к выходу.

     - Эй,  генацвале!  -  крикнул Арно, но тут Котелков втащил
его внутрь квартиры, и дверь захлопнулась.

     Пришлось идти пешком до ближайшей остановки метро.  Дорога
лежала через пустырь. И здесь я обнаружил свой "Судзуки-Свифт".
Я не поверил собственным глазам. Десять раз сверял номера, хотя
мог  этого  и  не  делать - на заднем сиденье валялся "Огонек",
приобретенный мною на Zoo1.  Естественно,  и  ключ  подошел.  Я
завел двигатель и отправился в гостиницу.

     Не  знаю,  сознавал  ли  мистер  Голдблюм,  каким тяжелым,
рутинным трудом являлось то, что я делаю.  Вряд  ли.  Для  него
важен  был  результат,  а  результата  как  раз и не было. Мы с
фантомами подвели неутешительные итоги. Расследование  буксует.
Продвинуться  не  удалось  ни  на  шаг. Вдобавок эта загадочная
история с автомобилем.

     Каким образом он оказался в Панкове? Внутри ничего не было
тронуто. Бензина истратили ровно столько, чтобы  перегнать  его
от Александрплац. Кто-то явно хотел, чтобы я лишился колес. Или
случайность?

     Вообще,   насколько  я  понимал,  моей  скромной  персоной
вплотную занимался лишь Мюнхаузен. Тролль  не  сомневался,  что
это  - дело его рук. Пока я пил найденное в номере пиво, Тролль
приставал  с  настойчивыми   рекомендациями   его   физического
устранения.   Я  даже  не  отвечал.  Это  давало  Троллю  повод
предполагать, что я всерьез обдумываю его предложение.

     Позже  позвонила  Майя  Маевская.  Малышка  демонстративно
удалилась  в  ванную.  Майя  поинтересовалась, как идут дела. Я
пробубнил что-то невнятное.

     - Завтра  в  галерее  Веньковецкого   проходит   вернисаж,
посвященный  открытию  выставки  современной  русской живописи.
Будет, естественно,  много  наших  художников.  Приходи.  Авось
обнаружишь для себя что-либо интересное.

     Я  вяло  поблагодарил.  Мне  уже  начинало  казаться,  что
предположение о русском  происхождении  гения  заведет  меня  в
непроходимые дебри. А в итоге окажется, что художник приехал из
Огненной земли или Занзибара.

     Все  же  я  позвонил  Голдблюму  и  сообщил  о предстоящем
мероприятии в галерее  Веньковецкого.  Тот  очень  удивился.  Я
слышал, как он щелкнул диктофоном и проговорил: "Намылить Паулю
шею  за  отсутствие  информации  о  вернисаже". Мы договорились
встретиться завтра на открытии выставки в час дня.

     Замечу сразу, что и на следующий день особого прогресса  в
расследовании  достигнуто  не  было.  В галерее у Веньковецкого
собралось довольно много народа. Однако абстракционистов  среди
них было с гулькин нос. Сам Веньковецкий внешне напоминал Пьера
Ришара, беспрерывно потирал руки, видимо, в ожидании барышей, и
бросался на каждого вновь входящего, будто на амбразуру.

     Среди  прочих  я  разглядел  Котелкова  с  супругой, мирно
беседующих с Арно Григорянцем, и Сергея Гламозду. Все выглядело
чинно-благородно. Подали  шампанское  в  бокалах,  Веньковецкий
произнес   проникновенное  вступительное  слово.  Потенциальные
покупатели вполголоса делились  друг  с  другом  впечатлениями.
Обстановку  накалял  разве  что  Ицык.  Он расхаживал по залу с
помятой банкой пива,  приставал  к  наиболее  солидным  с  виду
посетителям  и явно нарывался на скандал. Впрочем, Веньковецкий
не пытался выпроводить его. Видно, Ицык был нужен для  придания
мероприятию необходимого колорита.

     Я  бродил  среди  картин, мучимый одним и тем же вопросом:
кто на самом деле этот таинственный Борька - сучий  потрох  или
хороший парень. Если сучий потрох, то ладно. А вдруг...

     Появилась  Майя  Маевская  -  нарядная,  изящная. Мне было
приятно вспомнить ее голой, а это уже о чем-то да говорило. Она
представила меня нескольким  художникам,  и  те  в  один  голос
воскликнули:

     - А, Пинкертон! Слышали, слышали...

     В свою очередь я представил ее Голдблюму.

     Пожалуй,    Голдблюм    пользовался    здесь    наибольшей
популярностью.  Художники  всевозможных  мастей  облепили  его,
словно  мухи.  Коллекционеры,  уже  наметившие  покупку,  также
стремились выяснить его мнение. Веньковецкий  носил  следом  за
ним поднос с шампанским.

     - В  каком-то  смысле очень полезное мероприятие, - сказал
мне Голдблюм. - Явилась масса наших конкурентов.

     Я обернулся и тут же обжегся взглядом о рыжую шевелюру.

     - Как он мне надоел! - в сердцах воскликнул я.

     - А  рядом  с  ним   -   Брунгильда   Кнопф,   это   милое
бочкообразное создание.

     Если быть до конца объективным, Брунгильда походила скорее
не на  бочку,  а  на  небольшой  бочонок.  Лицом она напоминала
римского трибуна. На подбородке - пятнышко.

     - Нужно попытаться с ними договориться, - бросил Голдблюм.
- В конце концов они не могут  оспаривать  моего  приоритета  в
этом деле.

     Наша   маленькая  процессия  приблизилась  к  конк