ерт знает что творится,
Германия  обязательно  принимает  беженцев.  Мы  ведь  - щедрая
страна. Вот и он, насколько я понимаю,  беженец.  А  Шидловский
подобрал  его.  Они спелись... Я наводил справки, и выяснилось,
что Сомали - вообще дикое место. Там люди выражают свои  эмоции
не   столько  словами,  сколько  интонациями.  Скажем,  "ха-ха"
означает "я голоден", а то же самое, сказанное  гортанно  -  "я
тебя зарежу"...

     - Где сейчас Козираги? - прервал его Голдблюм.

     - Сбежал.

     - Назад, в Россию?

     - Не  совсем. Дело в том, что в Тамбове у Ленчика осталась
мать. И Шидловский постоянно угрожал,  что  доберется  до  нее.
Поэтому  Ленчик  решил,  что расплатиться с Шидловским нужно во
что бы то ни стало. И для этого уехал в Париж.

     - Куда?!

     - Ему  сказали,  что  на  Монмартре  ему  удастся   быстро
сколотить требуемую сумму.

     - Понятно.

     - Прошло  уже  дней десять, как он уехал. А вчера принесло
этого Абу Бабу... Но мне удалось его успокоить. Я  сказал,  что
Ленчик в Париже и вернется с деньгами.

     - А Козираги из Парижа не звонил?

     - Куда  бы  он  мог позвонить? У меня ведь нет телефона. К
тому же я не думаю,  чтобы  он  мог  себе  это  позволить.  Его
задача:  заработать как можно больше денег. Жизнь в Париже ведь
тоже чего-то стоит. Даже жизнь клошара.

     - Прийдется  тебе  ехать  в  Париж,  -повернулся  ко   мне
Голдблюм.

     Я  уже  и  сам сообразил. Париж! Ей-богу, я не имел ничего
против.

     - У  вас  имеется  фотография  Козираги?  -  спросил  я  у
Черемухина.

     - Нет, только картины, они в другой комнате.

     - Среди них есть автопортрет?

     - По-моему,  есть  картина с таким названием. Но ведь он -
абстракционист... Хотя "Портрет инженера Ерофеева" -  тоже  его
работа.

     - Принесите "Автопортрет", - распорядился я.

     - Показать   могу,   но   отдать  -  нет.  Он  же  мне  не
принадлежит.

     - Законно, - процедил сквозь зубы Голдблюм.

     - Хорошо, покажите.

     Он  поднялся  из  кресла  и  исчез.  Из   открытой   двери
послышался  кашель. Минут через пять он появился со свернутым в
трубочку холстом.

     - Пожалуйста.

     На   холсте   были   изображены   несколько   разноцветных
треугольников и что-то, похожее на паука.

     - Все ясно, - проговорил я.

     - Я же предупреждал.

     - А почему картину Веньковецкому вы сдали от своего имени?

     - Это  на  случай, если бы она была продана. Узнай об этом
Шидловский, он бы отобрал все  деньги.  А  ему  нужно  было  на
что-то  жить,  ведь  я  не  в состоянии содержать его. Когда он
уезжал в Париж, у него в кармане было восемнадцать марок. Еще у
него была бумага  и  краски.  Он  мог  рассчитывать  только  на
попутную  машину,  и,  честно  говоря,  я  был  уверен,  что он
вернется. Но он не вернулся.

     - Только  подумать,  -  простонал  Голдблюм.  -  Его  ждут
миллионы  и  миллионы, а он отправляется в путь с восемнадцатью
марками в кармане.

     - Ну, господа призраки, в Париж!

     Сказав это, я поднялся с чемоданом в одной руке, кейсом  -
в  другой,  и вышел из номера. Свою машину я оставил на платной
автостоянке. Возле парадного подъезда меня поджидал роллс-ройс.

     - К Голдблюму, - скомандовал я.

     Мы договорились, что  перед  отбытием  я  должен  получить
последние наставления.

     Голдблюм,  как  обычно, что-то наговаривал на диктофон. На
сей раз - на английском языке. Продолжая свое занятие, он ткнул
пальцем в  кресло.  Потом  палец  постучал  меня  по  колену  и
вытянулся в направлении письменного стола. Там лежали подробная
карта Парижа и несколько путеводителей.

     - Можешь взять это с собой.

     Я  сложил  материалы  в  кейс,  и,  не  будучи в состоянии
остановить поток красноречия босса, попытался по  крайней  мере
понять,   о  чем  идет  речь.  Мне  это  не  удалось.  По  моим
представлениям,   у   Голдблюма   было    ужасное    английское
произношение.

     Наконец, он закончил и уставился на меня.

     - Готов?

     - В Париж - всегда готов, - отрапортовал я.

     - Да,   необыкновенный   город...   -  На  лице  Голдблюма
появилось  сентиментальное  выражение.  -  Первый  раз  я   там
побывал,  когда мне только исполнилось девятнадцать. Было это в
тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году. И первое впечатление
знаешь какое? Второй  Ленинград.  Только  значительно  позже  я
начал по-настоящему его понимать. Вот так-то, мой мальчик.

     - Где посоветуете остановиться?

     Он пожал плечами.

     - Не  знаю,  выбирай  сам.  Я  оплачу любой трехзвездочный
отель.

     - Можно отправляться?

     - Погоди... - Он внимательно посмотрел на меня. -  Как  ты
собираешься его искать?

     - Пойду на Монмартр, послоняюсь. Почти наверняка он там.

     - А если нет?

     - Ну, что-нибудь придумаю. Смотря по обстоятельствам.

     - Гм...  Наверное,  нужно  еще  раз  сходить к Черемухину,
составить как можно более подробный словесный портрет. А то эти
цветные треугольники, мягко говоря...

     - Я и  сам  об  этом  подумывал.  И  не  только  словесный
портрет, нужно втянуть из него все, что представится возможным.
А потом уж - Париж!

     - Действуй, мой мальчик!

     Роллс-ройс занял уже привычное для него место в подворотне
рядом   с  турецкой  прачечной.  Я  сообщил  шоферу,  что  буду
отсутствовать минут пятнадцать-двадцать, и начал восхождение.

     На площадке четвертого этажа стоял огромный негр и  своими
большущими, на выкате, глазами смотрел на меня.

     - Ха-ха! -произнес он гортанно.

     Мне  сделалось  не  по  себе. Нащупав вспотевшими пальцами
свой газовый пистолет, я -  бочком-бочком  -  протиснулся  мимо
него.

     Негр   нехорошо  улыбнулся,  еще  раз  издал:  "ха-ха!"  и
направился вниз. Послышался такой топот, будто спускался слон.

     "Ария "Ха-ха!" из оперы  "Непризнанный  гений",  почему-то
подумалось мне.

     Дверь  в  квартиру  Черемухина  висела  на  одной петле. Я
осторожно  заглянул  внутрь,  но  ничего  настораживающего   не
увидел.  Резиновые  сапоги  все  так  же стояли на тумбочке для
обуви. Я подошел к ним и запустил руку сначала  в  один  сапог,
затем  в  другой.  Газовый  баллончик  отсутствовал.  Здесь  из
комнаты послышался кашель.

     - Это Крайский, - громко проговорил я и вошел.

     Над Черемухиным основательно поработали. Вся левая сторона
его лица  представляла  собой  месиво  и  по  цвету  мало   чем
отличалась   от  лилового  халата.  Правая  сторона  пострадала
меньше, однако и по ней словно провели куриной ножкой,  оставив
несколько глубоких параллельных царапин.

     - Привет, - бодро проговорил я.

     - Вы  с  ним  не  встретились? - поинтересовался Черемухин
безо всяких вступлений.

     - Отчего же не встретились? Очень милый марабу.

     - Это и есть Абу Бабу.

     - Я уже догадался. Что он хотел?

     - Он следил за мной и видел, как вы  приезжали  в  прошлый
раз. Его заинтересовал роллс-ройс. Пришлось выложить ему все.

     - Понятно... А на каком языке вы общались?

     - На  русском.  Когда-то  он  учился  в университете имени
Патриса Лумумбы.

     - Ничего себе, дикарь! Ну и как вы  считаете,  что  теперь
предпримет Шидловский?

     - Я думаю, постарается заграбастать Козираги в свои лапы.

     - М-да, ситуация усложняется.

     - Пришла беда, откуда не ждали, - проговорил Черемухин.

     - Что? - Я весь внутренне сжался. - Что вы сказали?

     - Между  прочим, любимая фраза Ленчика. Последнее время он
часто ее повторял...

     - Мне  кажется,  вы  -  честный  человек,  -  сказал   мне
Черемухин  на  прощание.  Мы  с  ним проговорили около часа, он
выложил все, что знал, а я дал ему еще пятьсот марок.  На  свой
страх и риск. Уж очень больно было на него смотреть.

     - Спасибо, - отозвался я.

     - Знаете,  возьмите  картины  на  сохранение, а то мало ли
что.

     Он отправился  в  другую  комнату  и  вернулся  с  большим
рулоном в руках. Я дал ему телефон Голдблюма. На всякий случай.

     Стоило видеть, как Голдблюм дрожащими руками разворачивает
полотна.

     - Да,  это  несомненно он, - словно зомби приговаривал при
этом босс, - несомненно он... -  Потом  посмотрел  на  меня.  -
Можешь остановиться в четырехзвездочной гостинице, мой мальчик.
Но  помни, ты должен опередить Шидловского! Опередить этого Абу
Бабу! Во что бы то ни стало!

     Я выбрал небольшую гостиницу под  названием  "Сент-Шарль".
Номер  на  первом  этаже без балкона. До площади Италии - минут
семь ходьбы.

     Я прибыл в Париж около  двенадцати  ночи.  Город  еще  был
залит  огнями,  желтой стрелой вонзалась в небо Эйфелева башня.
"И у ног твоих весь пламенный Париж", вспомнилось мне.  Таксист
промчался  по  Елисейским  полям,  потом  по бульвару Распай. У
входа в гостиницу я на  какое-то  время  задержался  и  вдохнул
прохладного  ночного  воздуха.  "Я  в  Париже!"  Не  верилось в
реальность происходящего.

     В номере я первым делом поднял жалюзи  и  распахнул  окно.
Комната   наполнилась   обрывками   французской  речи.  Включил
телевизор. Пел Шарль Азнавур. Шарль  Азнавур  пел  в  гостинице
"Сент-Шарль". Его сменил Жильбер Беко. Того - Джо Дассен...

     На  следующее утро мне захотелось купить себе что-нибудь в
память о Париже.  Я  зашел  в  небольшой  магазинчик  на  улице
Гобеленов  и  приобрел  берет. Он был темно-серым, из роскошной
ткани и стоил целое состояние. И все же я его купил.

     В обнове я и отправился на Монмартр.

     Я выбрался  из  метро,  прошел  по  узкой  улочке,  сплошь
занятой  магазинчиками  дешевой  одежды,  и  поднялся  вверх на
фуникулере. Откровенно говоря, я ожидал, что  художники  начнут
попадаться  уже  рядом  с  Сакрэ  Кер. Но на церковных ступенях
обнаружил лишь негров, торговавших искусственными голубями. Они
пускали их в воздух и голуби  довольно  неплохо  летали.  Возле
самого   собора   расположился  экзотического  вида  шарманщик.
Туристы бросали ему монетки и проходили внутрь.

     Я обошел Сакрэ  Кер  и  побродил  по  кривым  улочкам.  И,
наконец,   вышел  на  небольшую  уютную  площадь,  облюбованную
художниками.  Ко  мне  тут  же  бросились  несколько  из   них,
предлагая  свои  услуги.  Я  сказал:  "Но",  и принялся изучать
обстановку.

     Все художники делились на две  основные  группы:  те,  кто
ходил  с небольшими планшетами в руках, выискивая заказчиков, и
те,  кто  расположился  стационарно,  расставив  образцы  своих
работ,   и   предлагал  потенциальным  заказчикам  присесть  на
маленький стульчик.

     Если честно, я был разочарован. В Москве на Арбате  сидели
интересные  ребята,  а  здесь  обитали в основном халтурщики. В
Париже! На Монмартре! К тому же цены тут  были  фантастические!
Зато  появилась  надежда,  что  Козираги  я  выявлю  без особых
хлопот, и не столько по описанию, сколько по манере письма.  Уж
его-то  техника  отличалась  богатством по сравнению с безликой
техникой местных мазил. Судя по "Инженеру Ерофееву".

     Я принялся шарить  глазами  по  портретам,  однако  ничего
обнадеживающего   не   обнаружил.  Перешел  на  противоположную
сторону и обмер. С одного из портретов на меня  глядел  не  кто
иной,  как... берлинский детектив Мюнхаузен. Впрочем, смотрел -
пожалуй, не то слово. Нагло пялился. Его  рыжая  шевелюра  была
выписана особенно любовно на фоне виднеющегося вдали Сакре Кер.

     Я еще раз настороженно огляделся, однако живого Мюнхаузена
поблизости  не  было.  Тогда  я принялся за художника, сидящего
рядом.  При  этом  пришлось  раз  десять   ткнуть   в   портрет
указательным пальцем, прежде чем до него дошло, что именно меня
интересует.  Из  его  ответа я понял не больше, чем он из моего
вопроса.  А  именно,  два  слова:  monsieur1  и  Allemagne2.  В
отчаянии художник перешел на мимику, и сразу же стало ясно, что
"месье  из  Германии отказался платить". На художнике был такой
же берет, как и у меня. Возможно, он тоже приобрел его на улице
Гобеленов.

     Я еще раз ткнул в портрет пальцем и проговорил:

     - Барон Мюнхаузен.

     Однако француз не понял, что я хочу этим сказать.

     Я посидел на  террасе  за  белым  пластмассовым  столиком,
попивая  кофе.  Небо  было синее и краски вокруг сочные. Не то,
что на портретах обитающих вокруг  мазил.  Однако,  нужно  было
форсировать  поиски Козираги. Появление на горизонте Мюнхаузена
не сделало меня счастливее.

     Я вновь принялся бродить вдоль рядов,  но  если  и  достиг
какого-то  положительного  результата,  то только в том, что не
обнаружил нигде портрета Абу Бабу. Пришлось  пойти  на  крайние
меры.  Я  извлек  из  кармана разговорник и тараном двинулся на
мазил.

     - Russe peintre3... - твердил я, для солидности  добавляя:
- Интерпол. Je cherche russe peintre4... Интерпол.

     Мазилы  всполошились,  беспокойно  завертели головами. Те,
кто ходил с планшетами, разбежались в разные стороны.

     Наконец, меня взял за  плечо  пожилой  мужчина  с  длинной
черной бородой. Отвел в сторону.

     - Если ваш приятель и был здесь, то местная братия его уже
давно  отшила,  -  проговорил  он  на чистом русском. - Они это
умеют.

     - Но где же тогда его искать? - в отчаянии пролепетал я. -
Мне точно известно, что он в Париже.

     - Ну, не знаю, не знаю...  Где-нибудь  в  более  спокойном
месте, и не таком денежном.

     Дойдя  по  бульвару  Сен-Жермен  до  Сен-Жермен-де-Прэ,  я
остановился. Бесцельное гулянье по Парижу начинало  действовать
мне  на  нервы.  В  третий  раз набрал номер Изабель Демонжо1 -
своей единственной парижской знакомой, - но  подключился  вновь
автоответчик. Он что-то ласково и нежно ворковал по-французски.
Я бросил трубку.

     Итак,  Мюнхаузен  в  Париже.  Я старался избегать мыслей о
том, каким образом это произошло. Потому что вывод напрашивался
один: он снова - и достаточно эффективно - сел  мне  на  хвост.
Увидев,  как  я  уезжаю  на парижском поезде, дал денег и номер
своего  радиотелефона  проводнику,  а  сам  вылетел  самолетом.
Впрочем,  он  мог  подкупить  и  Черемухина.  Ведь Голдблюм так
торопился залучить того в  свои  объятия,  что  мы  мчались  на
роллс-ройсе  ни  от  кого не хоронясь. Скорее всего так и было,
поскольку Мюнхаузен оказался на Монмартре даже раньше меня.

     Учитывая  обстоятельство,  что  Абу  Бабу  также   удалось
выколотить   из   Черемухина   нужную  информацию,  можно  было
предположить, что и он не замедлит сюда явиться. Да, собирается
хорошая "компаньеро".

     Я возвратился в  гостиницу,  чтобы  проиграть  ситуацию  с
фантомами.

     - Сейчас  главная  задача:  наметить  принципиальную схему
поисков  Козираги,  -  пыхтя  трубкой,  проговорил  Тролль.   -
Конечно,  в  Париже найдется много мест, где художники пытаются
заработать себе на пропитание, но придется обойти их все.

     - А если он вообще не добрался до Парижа, - возразил я.  -
У  него  всего-то  было  восемнадцать  немецких марок, на такие
деньги не разбежишься.

     - Тогда, где он? - покачал головой Тролль. - В  Берлине-то
его нет.

     - Тоже  не  факт.  Да, он не вернулся к Черемухину, но это
еще не означает, что он исчез из Берлина. Он мог просто создать
видимость, чтобы Шидловский и К° оставили его в покое.

     - Черемухин ведь говорил, что в Берлине ему  больше  негде
остановиться.

     - В Париже ему тоже негде остановиться.

     - Однако,  где-то  же  он  есть,  -  вступила  в  разговор
Малышка.

     - Согласен, - я чмокнул ее в щечку.

     На сей раз она пахла морем и Багамскими островами.

     Тролль недовольно поморщился.

     - И, коль скоро, мы  уже  здесь,  имеет  смысл  попытаться
начать поиски в Париже, - продолжала Малышка.

     - Согласен. - Еще один поцелуй в щеку.

     - А  я,  между  прочим,  с  этого  и  начинал,  - обиженно
произнес Тролль.  -  Нужно  обойти  все  места,  где  художники
предлагают свои услуги туристам.

     - Есть  и альтернативная возможность, - возразила Малышка.
- Мне кажется, что проще обойти места,  где,  предположительно,
он бы мог остановиться на ночь.

     - Но это - весь Париж, - развел руками Троль.

     - Не  совсем.  К  примеру,  в "Савое" его искать не стоит.
Можно  оставить  в  покое  и  другие  гостиницы  любого  ранга,
поскольку  больше  или  меньше, но платить нужно везде. А ему и
без того требуется собрать довольно-таки круглую сумму.

     - А  где  можно  ночевать  бесплатно?  -   поинтересовался
Тролль.  -  В  мусорном  баке?  Может  Мише стоит устроиться на
работу клошаром, и по ночам перебирать отбросы в поисках нашего
гения?

     - Помнится, Черемухин говорил,  что  Козираги  захватил  с
собой спальный мешок...

     - Да, говорил, - подтвердил я.

     - Ну,  вот...  Если не выбираться каждый день из Парижа, а
на это ведь тоже нужны деньги, он может ночевать лишь  в  одном
из парков, там его и стоит искать.

     - М-м-м... - звучало это не совсем убедительно. - А что ты
скажешь по поводу набережных?

     - Набережные  здесь  не  такие  уютные. К тому же по ночам
возле воды прохладно.

     - Миша, не слушай ее, - воскликнул Тролль.

     - Нет, почему же... - Я задумчиво потер рукой  подбородок.
- Между  прочим,  можно попытаться объединить ваши предложения.
Ведь в парках, по крайней мере в некоторых  из  них,  художники
тоже предлагают свои услуги.

     - Но есть и более интересные места, - возразил Тролль.

     - Да,  к  примеру, Монмартр. Подобные точки местные мазилы
держат плотно в своих руках. И хорошо, если  Мюнхаузен  еще  до
этого не додумался.

     - А Абу Бабу до этого вообще никогда не додумается.

     - Не нужно недооценивать Абу Бабу.

     - Ну,  да,  -  ехидно  заметил  Тролль, - он ведь учился в
университете имени Патриса Лумумбы...

     Поздно вечером я попытался еще раз дозвониться до Изабель.
Все тот же результат. Тогда я, наконец, догадался оставить  для
нее  сообщение.  Дождавшись, когда автоответчик проворкует свой
текст, я рассказал, что нахожусь сейчас в Париже и сообщил свои
координаты. Рано утром в моем номере зазвонил телефон.

     - Алло, Миша?

     Голос принадлежал ей.

     - Ты где пропадаешь? - спросонья прокричал я.

     - Я сейчас в Тулоне, никак не могу отсюда вырваться.

     - И сколько ты там еще намереваешься пробыть?

     - Один Б-г знает. Чем я могу тебе помочь?

     Я вкратце описал ситуацию. Сказал,  что  должен  разыскать
русского художника, обитающего где-то в Париже.

     - Да,  нелегкая  задачка... - Она помолчала. - Деньги тебе
зря не платят.

     - Именно, - согласился я.

     - Попробуй посетить... - она  назвала  несколько  наиболее
вероятных мест, и я зафиксировал их на листе бумаги с фирменным
штампом "Сент-Шарль".

     - И все же... Мы увидимся?

     - Не знаю, дорогой. Целую.

     Она повесила трубку.

     - Ну вот, получил хоть какую-то информацию, - извиняющимся
тоном проговорил я, глядя на Малышку.

     С непроницаемым видом та заглянула в список.

     - Центр  Жоржа  Помпиду,  -  прочла она. - Но ведь там нет
парка!

     - Откуда ты знаешь?

     - Я изучила всю карту Парижа.

     - Я тоже, - не преминул вставить Тролль.

     - Мне бы ваши способности, - завистливо вздохнул я.

     - А зачем? - возразил Тролль. - Мы ведь, в конечном итоге,
это тоже ты. И мы всегда к твоим услугам.

     Я посетил центр Жоржа Помпиду. Рядом обреталось  несколько
художников,  однако  Леонида  Козираги  среди них не было. Один
ноль в пользу Малышки. И в пользу Мюнхаузена.

     Затем   я   побывал   в   нескольких   парках,   но   тоже
безрезультатно.  Я  постоянно,  оглядывался по сторонам, однако
рыжей шевелюры нигде видно не было. Это  внушало  беспокойство.
Возможно, Мюнхаузен уже достиг цели?

     Наконец, в небольшом парке непо