"  и  "снаружи",  а
Барбуда  получил  целый год БУРа, уважение  сидельцев и  прицельное внимание
кума.
     Свой  растущий  авторитет  Гек  ощутил,  когда  ребята  из  его  барака
пропулили ему первый грев из курева и консервов, чего раньше не водилось, по
рассказам старожилов.  Кешер был совсем небольшой, каждому  на один зуб,  но
морально  приподняло  БУРовцев очень  заметно.  Гек  радовался:  значит, его
пропаганда  не  пропала  зря.  Когда два  месяца  закончились  и  солнце все
увереннее стало  выныривать из-за темного леса, Гек вернулся в первый барак.
Но тропа "подогрева" в БУР не исчезла, Гек взял под свой постоянный контроль
пересылку  туда и в  штрафной изолятор  еды и  курева. Активисты  урчали  за
спиной,  но  прямого повода  для  конфликта не было: не на  едином  котле --
каждый отвечает за  себя. Кум исходил на мыло, пытаясь дискредитировать, как
учили,  новоявленного урку и  настроить  против него актив.  Но  время  было
упущено:  никто не хотел рисковать своей шкурой  ради кума,  который --  пес
даже для лягавых. А Ларей, по слухам, начал возрождать зонный общак...
     Уже  заметно  припекало. На  деревцах  вовсю  полопались  почки, вечная
мерзлота отступила на  шаг в землю,  зная, что  отступление --  временное  и
недолгое.  У  сидельцев  отобрали зимние  бушлаты  и  обувь,  но  шапки пока
оставили: ходили слухи,  что должны ввести  головные уборы нового образца, а
может,  еще чего придумали  к  Новому  году...  Некурящий  Гек,  в окружении
многочисленных дымящих,  сидел  в  курилке возле  барака и травил  старинные
зонно-лагерные истории,  которые помнил  во  множестве. День был воскресный,
никто не  работал,  что уже не являлось чудом  в последние годы, скудные  на
заказы. Кум, поругавшись со  своей пятипудовой  половиной, убежал от  нечего
делать на зону,  присмотреть  за порядком да  попутно сорвать  на ком-нибудь
злобу.
     -- А-а, Ларей... Лапшу на уши вешаешь... Слушай,  Ларей, давненько ты у
меня  не  был.  Зашел бы,  покалякали бы,  как всегда, кофейку  попили бы...
(Дешевейший прием, но рекомендован сверху и действует, говорят.  Вроде бы не
урка он, а кряква.)
     -- Кто, я?
     -- Да ты, кто еще. Зашел бы, говорю, как-нибудь на досуге?
     -- Ой,  начальник, рад бы, да не  могу -- только что посрал, вон ребята
не дадут соврать!..
     Лиловый и невменяемый кум бежал домой с твердым намерением  изуродовать
"свою корягу", а в ушах все еще звучало издевательское хрюканье  и вой этого
быдла,  потерявшего  страх  перед  ним,  оперуполномоченным  зоны.  Они  еще
поплатятся  за свой  подлый  гогот,  очень поплатятся, особенно этот выродок
Ларей. И Барбуду он сгноит в грязь! И Ларея!
     На  утреннем разводе  случилось  то,  что  должно  было  случиться:  по
секретному  представлению кума  Гека спустили в трюм  на полгода,  и  он мог
утешать себя тем лишь, что пяти дней не досидит -- срок заканчивался.
     Так и  вышло. Геку  приказали собираться и следовать  на вахту: это кум
хотел выбросить  его  из  зоны транзитом,  не  допуская в  родной барак.  Не
удалось  его  по-крупному прищучить, так хоть  мелко напакостить...  Но  Гек
сумел нейтрализовать "последний привет" почти  всемогущего кума: придурки из
хозчасти,  ведущие  документооборот  конторы,  заранее подзапутали некоторые
ведомости, так что осужденный Стивен Ларей до  полного оформления подорожной
еще сутки пробыл на  зоне  и даже получил сухой паек,  поскольку с котлового
довольствия был уже снят. И в барак  усиленного режима на эти сутки его было
уже не  вернуть,  потому что  документы были  оформлены  и  только  Господин
Президент личным  указом  мог теперь согнуть  лейтенанта  Вейца,  начальника
канцелярии, и  заставить его  внести  исправления  в  официальные  служебные
бумаги.
     Гек исписал половину записной  книжки адресами и наколками. Были  среди
них и несколько толковых, могущих пригодиться на воле.
     Каждый барак, и БУР  отдельно, получили по ящику  коньяка: если поровну
лить -- только небо смочить, но дорого внимание. Гек еще в БУРе отчитался за
общак (коньяк покупал на свои) перед новым хранителем, перспективным нетаком
по кличке  Морской,  благословил, а сам пошел на встречу  с волей. Провожала
его добрая половина зоны -- все нетаки, фраты и трудилы. Повязочники молчали
-- ветер дул им в морду, лучше не переть на рожон...
     Вольняшка-электрик на мотоцикле довез его до  железнодорожной станции и
даже поначалу не хотел брать за это  денег, все отнекивался... Гек тут  же в
скверике, стоя  на  осенних кленовых листьях, взял у него пакет с новенькой,
из  магазина,  гражданской  одеждой,   переоделся.  Старую,  зонную,   отдал
шныряющей вокруг бабке, санитару природы,  сверху  сунул ей сотню, не слушая
радостных бабкиных причитаний, пожал электрику руку и полез в вагон. Ехал он
один в двухместном купе и всю дорогу, семь с лишним часов, смотрел в окно.
     А исполнилось ему в ту пору двадцать четыре года.
     * * *
     Холодно и  слякотно было  в городе, дождь, дождь и дождь. Гек поехал по
привычному  адресу и снял  себе квартиру в  том же доме, в той  же парадной,
только этажом выше, на четвертом, последнем. Стоило это  уже  сто шестьдесят
талеров, а  не  сотня, как  прежде. Был,  правда,  телефон,  но  за него шла
отдельная плата. А с деньгами намечалась проблема.
     В конторе Малоуна,  после сердечной пятиминутки, адвокат, по требованию
Гека, представил подробный  отчет о состоянии Гековой наличности. За вычетом
гонораров, потерь -- как  в  случае  с покойным Кацем  -- и трат  на руках у
Малоуна осталось  ровным счетом  девять  тысяч  талеров -- чуть меньше  двух
тысяч долларов, если перевести по курсу. Геку в  дорогу ребята собрали почти
четыре  тысячи  -- пришлось  взять,  чтобы  не  обижать  отказом.  Итого  --
двенадцать-тринадцать, только-только  Малоуну  заплатить за  два предстоящих
месяца... За границу в ближайшие три года не выпустят; с золотишком, не зная
броду,  тоже  не сунешься --  вмиг  повяжут. Кассу, что  ли, где  подломить?
Деньги  позарез нужны.  Деньги и люди. Людей  найти  можно,  есть адреса, но
платить надо сейчас, а дело -- когда еще оно раскрутится...
     Гек наковырял  в  записной книжке одну идейку, собрал  все деньги и, не
откладывая, покатил в Иневию, играть.
     Помимо  официально  разрешенных казино, с их  ограничениями и  длинными
ушами Службы, в столичных городах существовали подпольные игорные притоны --
"мельницы", где играли по-крупному и куда пускали  только  с рекомендациями.
Гековы  рекомендации сработали, он  подвергся обыску  на  предмет  оружия  и
уселся пятым  к покерному столу, купив  себе  фишек на десять тысяч  -- "для
начала". Больше у него не было, только на обратный  билет, но признаваться в
этом не стоило.
     Гек, памятуя  о былом, дотошно  уточнил все нюансы в правилах,  заказал
себе кока-колы и сделал первую вступительную ставку -- сотню.
     Игра шла удачно: соперники были богаты, в блефе  не  сильны, высоко  не
задирали, -- и к трем часам ночи (а пришел он в девять вечера) Гек настриг к
своим десяти еще шестьдесят тысяч. Состав играющих к тому времени наполовину
обновился, игра пошла  крупнее и интенсивнее, хотя  прухи особой по-прежнему
никому не было. Гек на двоечном каре взял одномоментно еще тридцать тысяч  и
решил  соскочить,  поскольку  уже  получилась  сотня,  на  раскрутку  вполне
хватало.   Но  игра  неожиданно  вышла  на  новый  виток:   за  его   столом
сконцентрировались постепенно  крупные и  удачливые игроки, а среди них один
--  шулер.  Гек  мгновенно  его  вычислил,  стоило  лишь  тому  приняться за
"исполнение". Катала был умен и опытен: отыграл два часа, осмотрелся, прежде
чем взялся за дело. Своих денег у него было много, на сотни тысяч, и игру он
взвинчивал соответственно, чтобы поймать момент и  выиграть максимум в одной
сдаче -- постоянное везение настораживает партнеров. Гек поблагодарил судьбу
за то, что удержался от соблазна и сам играл честно...
     Как  и ожидалось, на сдаче шулера  всем пришла крупная карта -- Геку, к
примеру, три семерки  с джокером до прикупа, соседу  слева  -- заготовка  на
"рояль",  соседу  справа флеш червонный, готовый, напротив  -- тоже, видимо,
лом --  Гек  не сумел  подсмотреть толком  --  "подкаретник"  на  тузах либо
королях. Ну и себя он, конечно, не обидит после прикупа...
     Впятером доторговались до  шестидесяти тысяч (с  каждого)  --  и решили
прикупать... Сбросили карты...
     -- Стоп! -- заорал Гек, прижав банкомету  кулак  с картами к столу,  --
ваш номер  старый! Сейчас вы  получите  каре, вы -- либо стрит, либо флеш, у
вас должна  быть готовая карта, а я так  и останусь с четырьмя  семерками. А
он, как банкующий, крупнее наберет. Я отвечаю!
     Он выломал из  посиневших  пальцев  колоду, попросил партнеров положить
карты пузом кверху и принялся подчеркнуто  медленно раздавать прикуп. Охрана
уже держала подозреваемого за плечи, покамест аккуратно --  возможна  ведь и
ошибка.  Но  мужик был так бледен  и молчалив, что все все сразу поняли  про
него.   А  на  столе  уже  лежали   два  каре,   червонный  флеш,   бубновый
флеш-недорояль и его высочество стрит-флеш трефовый от восьмерки до дамы без
джокеров.
     Охрана уже  без церемоний заткнула шулеру рот и  поволокла вон,  однако
Гек был настороже:
     -- Момент! Правил еще никто не отменял! Сначала сюда его: цвет наружу!
     Делать нечего -- охрана вернулась  с извивающимся  и  мычащим  каталой:
мужик  опытный и в своем  праве -- все деньги разоблаченного каталы  делятся
поровну между остальными  играющими за  этим  столом. Если бы они забыли  об
этом --  ну тогда да, законная добыча охраны,  а сейчас -- разве что колечки
да часики, ему-то они теперь...  Лбы, глядя на ускользнувший  свой  гонорар,
мысленно  кромсали  бедового   мужика-разоблачителя  на   части:  из  каталы
вытряхнули  больше семисот  тысяч наличными, по триста  с лишним  на рыло бы
вышло...
     К моменту  сдачи  у  Гека  было  около ста двадцати  тысяч. Да  с  кона
разделили шестьдесят на  четверых (свои ставки каждый назад  забрал), да еще
по сто восемьдесят тысяч, минус червонец в кассу мельницы (выигравшие платят
три  процента) --  на  круг  выходит  около  трехсот  тысяч. Отлично!  Можно
возвращаться домой и забыть о "кассах" -- время требует других идей.
     Гек  успел на утренний  бабилонский  экспресс и  весь  путь  до  вечера
проспал у себя в  купе,  велев проводнику никого  не  подсаживать и ничем не
беспокоить.  На Бабилонском вокзале у  тамбура  проводник с поклоном  принял
сотню и откозырял. Ему явно хотелось что-то сказать, его прямо распирало, но
пассажир был щедр и угрюм, мало ли -- кто он там...
     И таксер поначалу молчал и все многозначительно поглядывал на Гека, так
что  тот  не знал,  что и подумать -- глаз  на лбу  вырос или в  розыск  его
объявили... А по радио все никак не могли сообщить прогноз погоды, увлеклись
похоронной муз...
     -- Что-о?!
     -- Ага! -- Плотину прорвало, и торжествующий  таксист закивал  головой:
-- Сегодня утром с  женой телик смотрим, вдруг бац! -- заставка  с цветами и
музыка. Я на другую  программу --  то же самое! Я на пятую-десятую -- то  же
самое.  А  тут  брательник звонит: его  жены брат, тоже  водила,  из  Дворца
прибежал -- хана, мол, нашему! И точно: неутешная всенародная утрата -- умер
великий  президент великой страны, весь  мир скорбит. Музыка повоет-повоет и
опять  -- соболезнования, телеграммы.  Кто теперь будет  на троне? Не знаете
часом?
     --  Нет, политикой не увлекаюсь.  Да хрен бы с ним! Был бы трон, а жопа
будет. Нам-то какая разница -- кто там придет?
     -- Это-то верно, а  любопытно все же. Сейчас сцепятся, глаза друг другу
выцарапывать...

     Со  смертью  Юлиана  Муррагоса  во  всем южном  полушарии  парагвайский
Стресснер  остался  единственным  долгоиграющим  диктатором:  его  ровесник,
"старший  политический брат",  с  которым  они почти одновременно  пришли  к
власти в своих странах, отныне стал историей.
     И  рухнули в  пыль  казавшиеся несокрушимыми ценности: личный  мажордом
Господина  Президента --  тихая,  но  влиятельная  фигура  на  очень хлебной
должности -- кому он теперь нужен? У преемника будет  свой мажордом, и новый
начальник   охраны,   и  иной  кабинет  министров,  и  другие  любовницы.  А
родственники? Прежним -- кратковременные соболезнования, а потом  -- хорошо,
если  просто забвение:  поверженных грех  не  потоптать  --  должны  же быть
виновные  в  бедах и  неудачах  государства... Чиновникам  полегче,  но тоже
несладко  --  адресно  низвергнут самых крупных,  а на  нижних этажах пойдет
тотальная  чистка:  победившие  кланы  будут  пожирать  побежденных,  целыми
колониями налипших за многие десятилетия на бока государственного корабля.
     Ох уж эти традиции! Немыслим Дворец  без лампасов: пятидесятидвухлетний
начальник  Генерального  Штаба  (как  он  попал  на  традиционно  сухопутную
должность -- сокрыто в  склеротическом мраке президентских кадровых  служб),
адмирал флота Леон Кутон, обойдя на  повороте своего  министра-маразматика и
официального   вице-дебила,   провозгласил   себя  исполняющим   обязанности
Президента.  Воздух, можно сказать, еще  сотрясался от траурных  салютов,  а
государственный  совет  из  представителей  парламента  и  правительства уже
перевел его из и. о. в полноценного  Господина Президента, так что войсковое
оцепление вокруг Резиденции Правительства  можно было снимать. На  заседании
не  было  господина  Председателя, который пил вмертвую, сидя  под  домашним
арестом: ничего  хорошего  в  оставшемся  будущем  ему  не  светило. Министр
обороны был  обвинен в злоупотреблениях  --  можно было  и  в  бездуховности
обвинить,  восьмидесятилетний  алкаш  мало уже  что понимал,  вице-президент
поддержал по  бумажке  все, что  ему велели,  парламент  --  это уже  вообще
неважно...
     -- А-а, Дэниел Доффер, вольно. Проходи поближе, к столу. -- Леон Кутон,
отныне Господин  Президент, сдвинул очки на  лоб и постарался сделать улыбку
максимально добродушной.
     -- Знавал я твоего батю, не близко правда, но в деле видел не раз. Даже
под его началом довелось побывать, на маневрах "вода--воздух",  где он всеми
нами командовал. Вот кому бы Президентом быть, не  мне -- рожден был править
твердой рукой. Что у тебя?
     -- Прибыл согласно вашему приказанию к четырнадцати ноль-ноль, Господин
Президент! --  не моргнув  глазом, отчеканил Дэнни.  Клевать  на фамильярное
ностальгирование по покойному  батюшке  он не собирался  -- адмирал славился
прямолинейным коварством, крутостью обхождения и любовью к военным порядкам.
     Господин  Президент  с  одобрением  оглядел  мощную  подтянутую  фигуру
Доффера, в безупречно выглаженном и вычищенном штатском костюме.
     -- Прибыл без опозданий, что, впрочем, естественно. Но -- к делу. Видит
бог,  не  искал я  себе этот хомут на шею  -- да так уж сложилось. Коли надо
Отечеству послужить -- служи и не ной. Правильно я говорю, Дэниел?
     -- Так точно.  (Раз  Кутон перешел  на "Дэниел", то и  отвечать следует
также на флотский манер -- четко, но без титулов.)
     -- Каков там глас народа -- ты бы должен знать по службе?
     -- Народ многолик, и мнений много. Есть те, кто о старом  скорбят. Но в
большинстве, в  основе своей -- воспрянули после решения Госсовета. Господин
Президент, я не подхалим  и не специалист... льстить, -- Дэнни споткнулся на
липком  звукосочетании,  -- но ничего  иного  доложить не  сумею. Да, спектр
мнений широк, но процентов восемьдесят -- безоговорочно за вас!
     -- Ну уж, восемьдесят! Врешь, поди?
     -- Никак нет -- статистика,  на компьютере обработано,  машина врать не
умеет.
     -- Зато люди --  ох  как умеют! Беседовал я тут  --  с  наследием,  так
сказать... Не можешь ничего делать, обленился, зажрался, обабился, ну  так и
доложи, сукин ты сын! Но не ври, не втирай очки! Простить -- не прощу,  но и
под  трибунал  не  отдам,  за  честность  хотя  бы. Так  нет  --  изолгался,
проворовался  --   и   дальше,  понимаешь,   норовит:  "под   вашим   мудрым
руководством,  я,  мы..." А  у самого в Штатах миллионные  счета  в банке на
сына-дипломата. Расстреляю, без разговоров.
     Кутон легко встал с кресла и пошел по кабинету, растирая поясницу.
     --  Принимай Департамент  под  свою  руку. Команда мне нужна --  страну
поднимать, авгиевы конюшни  чистить. Одному  --  не потянуть,  хоть тридцать
часов в сутки работай.  А я от дела да от службы бегать не  приучен. И нужны
не старые пни, а упорные молодые парни! Тебе небось лет тридцать пять?
     "Да, где-то так", -- самым краешком сознания усмехнулся про себя Дэнни,
преданно глядя в глаза Господину Президенту.
     -- Самый тебе возраст для больших дел. Но спать на рабочем месте нам не
придется, обещаю. Не раздумал еще?
     -- Кто, если не я? Так у нас в десантуре учили, Господин Президент!
     -- Лихо учили.  И на флоте  так. Что о Фолклендах  можешь  сказать? Без
подготовки, в двух словах.
     -- Гм,  гм. -- Дэнни откашлялся. -- Острова, почти безлюдные, несколько
тысяч  населения.  Так  называемые  спорные  территории.  Но никакие  они не
спорные,  а  исконно  бабилонские,  оккупированные Британией.  Стратегически
важны для  нашей безопасности.  Аргентина  также претендует на Фолклендские,
для них -- Мальвинские, острова, причем безосновательно.
     -- Кроме географического  расположения -- еще какие плюсы?  Ископаемые,
плодородие, рыбные ресурсы?
     --   Это   прерогатива  внешней...   контрразведки,  с  кондачка,   без
подготовки, боюсь соврать...
     -- Ну и разведку бери  себе, незачем службы дробить да крыс  кабинетных
плодить. Справишься?
     --  Так  точно.  Единый  организм  и  должен  быть   единым.  Разрешите
обратиться, Господин Президент?
     --  Обращайтесь. -- Кутон, весьма чуткий на  нюансы, тотчас среагировал
на  официальные  нотки в словах своего собеседника и перешел на  официальное
"вы".
     Дэнни  оценил  свой промах  и  мгновенно  перестроился  на просчитанное
легкое нарушение субординации по типу отец -- сын:
     --  Господин  Президент,  разрешите  мне еще  два  месяца  с  неделей в
заместителях походить? Я потом -- ночей спать не буду -- наверстаю!
     -- А-а, это ты об Игнацио  заботишься?  Да я, признаться, хотел  его на
пенсию,  но  с полной выкладкой отправить, с орденами,  с  выслугой, со всем
почетом. Что эти два месяца решат? Ладно, будь по-твоему. Вступился, значит,
за  шефа, вместо того чтобы в спину плюнуть... Это редкость в  наше время...
Ну, есть еще ко мне вопросы?
     -- Никак нет. Разрешите идти?
     -- Иди. Да, Дэниел, впредь постарайся не обращаться ко мне с просьбами,
по которым решение уже принято. Понял?
     -- Так точно.
     -- Ступай. -- Кутон с интересом наблюдал, как Дэн Доффер  делает четкий
поворот  через левое плечо: печатать  шаг в штатском  костюме нелепо,  а тон
армейский уже взят -- что он будет дальше делать?
     Но Дэнни не  сплоховал:  безупречно  развернувшись  на  сто восемьдесят
градусов, он пошел к двери уверенно и мягко, почти не размахивая руками. Уже
у выхода он четко повернулся, склонил голову, выпрямил, прищелкнув каблуками
модных кожаных штиблет, и вышел в распахнутую вездесущим адъютантом дверь...

     Целую неделю  Гек ошивался по публичным домам Бабилона, выбирая те, что
поспокойнее и классом выше  среднего. Впрочем, из-за объявленного траура три
дня всюду  соблюдалось спокойствие: отменены все шоу, премьеры,  концерты  и
спортивные матчи. Гек за неделю так и не ночевал дома ни разу, некогда было.
Девок  он  выбирал  длинноногих и грудастых,  без выкрутасов в  поведении, а
блондинки они  были,  брюнетки -- он и  не  вспомнил  бы на следующий  день.
Поначалу все  шло  распрекрасно, и все  же к концу недели  Гек нет-нет  да и
вспоминал американочку Тину, которая хоть и не умела почти ничего, но была с
Геком от души, без шкурного интереса,  и