еми соответствующими причиндалами
-- армией, чиновниками, купцами, полицией и законами.
     -- Бесспорно.
     -- Законы  рождаются и  меняются,  но суть  одна:  кто  не соблюдает --
преступник.
     -- Если он в сфере закона.
     -- Как? А,  ну да, Нерон  выше, чем закон... Я пониже смотрю. Поскольку
законы несовершенны, да и не могут стать совершенными надолго, то  в них или
между  ними  есть  прорехи.  Пусть  даже щели. И если они  есть, то какой бы
крепкой ни была законодательная броня, рано или поздно в эти щели просочится
вода, или  там --  газ, муравей...  И  против него броня бессильна. В  одной
стране -- это муравьи, в другой -- вода...  Вы  понимаете мою мысль? Природа
рано или поздно всегда найдет  щель и угнездится там. Я заметил -- перекроил
броню,   нет  воды.  Но   мухи-падлы  залетали...  Мух  извел  --   ржавчина
образовалась... С любой отдельной  напастью  я справлюсь, а не допустить  их
совсем -- не могу...
     --  Вот  ведь  какой  интересной  может  стать  философия  в  контексте
конкретных приложений! Любопытно. И в общем-то -- на поверхности лежит, но я
раньше не задумывался об этом.
     -- Пользуйтесь, дарю.
     -- Обязательно. Но  скажите  мне,  а если  приложить эти рассуждения  к
Нерону... Знай об этом Нерон -- сумел бы он уберечься от своих муравьев?
     Сабборг внимательно посмотрел на Дэнни.
     -- Сумел  бы. Ведь век человеческий короток,  и на  его век  хватило бы
предусмотрительности и осмотрительности. Но он об этом не знал.
     --  Отсюда  урок: или  развивайся,  или  время  обгонит  тебя.  В  лице
муравьев.
     Сабборг заерзал в кресле, выпростал из-под  задницы правую руку и вдруг
стал  чесать  живот  в  районе  пупка.  Животина  мерно  колыхалась  в  такт
пошкрябываниям.
     -- Мне  жаль, Доффер, что столько сил и  лет  мы угробили,  воюя друг с
другом. Правда, все это было в интересах дела... Вы войны боитесь?
     -- В каком смысле?
     --  Во ВСЕХ смыслах... Если я в  разговоре с вами  употребляю известные
обороты речи, то это просто дань привычке, а не страху. Яйцо на отруб дам --
никакой  оперативной записи вы  сейчас  не ведете.  Не такой вы дурак, чтобы
стремиться перехитрить самого себя.
     -- Оставайтесь с яйцами,  вы  правы. Я вам  не  министр обороны:  война
всегда  хуже  мира.   Но  было  бы   преждевременно  сегодня  не   опасаться
международных войн. Разве что другие сверхдержавы... Но я боюсь  войны, если
она касается  нашего государства... У  меня, как и у вас, дети... Что  может
быть дороже и важнее семьи? Это одна из немногих непреходящих  ценностей. Ну
и само собой -- верность стране и Президенту. А вы, как оказалось, отнюдь не
дурак, господин Сабборг. Это приятно.
     -- "Как оказалось"?  Да я  еще умнее  вас и могу  в  шесть  секунд  это
доказать.
     -- Докажите.
     -- Вот: а я и раньше не считал вас дураком!..
     Дэнни  заржал первый, вслед за ним и Сабборг вновь затряс пузом, только
теперь живот колыхался вверх-вниз и без помощи пятерни.
     --  Вряд  ли  мы с  вами  станем друзьями, ваше  превосходительство, но
думать о завтрашнем дне лучше  и эффективнее совместно, нежели порознь. Ведь
всем нам приходится думать о завтрашнем дне. Не правда ли? -- Сабборг кивнул
головой, все еще смеясь,  но Дэнни показалось, что небольшие уши  его словно
бы  подтянулись  и  еще  плотнее  прижались к круглому черепу.  -- Во всяком
случае, поясняю свою мысль,  нам стоит встречаться иногда и по поводам более
серьезным,  чем изучение  внутривидовой грызни в клетке у очумевших  грязных
маргиналов.
     -- Ну  а кто  против. Надо --  так  надо. Только увольте  меня на  этих
деловых  встречах  от контактов  со  всякими  там  мажордомами  в  ливрейных
лампасах и прочими шуршащими жополизами...
     -- А вы меня, -- подхватил понятый  с  полуслова Дэнни. --  В следующий
раз, ох, когда  он еще будет,  пригласите  меня в свое логово, а? Никогда не
видел вживую, своими глазами, как выглядит Контора в быту.
     -- Валяйте, не обижу.
     -- Вы  намекаете насчет первых  минут  нашей  сегодняшней встречи? Хочу
загладить.  Дружбу,  повторяю,  я  не предлагаю,  не  в  кино,  однако готов
вернуться к обсуждению вашего предложения насчет Арвид--Дэниел.
     -- Хм,  да что обсуждать-то,  господин Доффер? Мне близко к полтиннику,
вы тоже не мальчик. Это наш  Адмирал клал с прибором на возраст и болезни  и
держится молодцом, всем нам на зависть...  Что же касается имен и на "ты" --
у нас  с  вами уже сложился  стереотип за время первой  беседы, а  в  зрелом
возрасте  стереотипы трудно ломать. С этической точки зрения вроде бы  и нет
проблем,  но вот  чисто технически... Странно как-то, вроде взрослые люди...
Ну давайте  попробуем.  Кто  первый  начнет  и как,  собственно? У вас  есть
готовая инструкция на эту тему?
     -- Сейчас я  ее  принесу,  -- ухмыльнулся Дэнни  и направился  к  бару,
продолжая  удивляться про себя, как он раньше не рассмотрел за этим кабаньим
рылом гибкого и сильного ума.

     Закончилось восстановление  зоны  аккурат перед  праздником. Ни о каком
концерте и речи  уже не шло:  сидельцы все  еще  намертво были  вмурованы  в
бараки, только и  таскали, что в  шизо и на следствие; зонное  начальство  с
печальным  свистом  улетело  со своих постов на  новые места  службы, кто  с
"неполным  служебным соответствием", кто с понижением в звании и  должности.
Удержался лишь начальник хозчасти, неблизкий родственник генерал-губернатора
округа, но и ему теперь предстояло  заново  акклиматизироваться  в служебной
среде, в которой он оставался единственным высокопоставленным старожилом.
     Но время шло, и жизнь постепенно налаживалась:  вновь  заработали цеха,
через вольняшек и унтеров сначала тоненьким ручейком, а спустя пару месяцев,
когда ослаб аварийный  шмон-режим,  полновесной  рекой  потекли  запрещенные
радости:  курево,  алкоголь, чаек,  сахар, деньги,  письма,  радиоприемники,
порнуха...  Геку  пришлось  передать часть  связей и  полномочий  подручным,
поскольку его новое положение требовало иного рода усилий и занимало все его
время.
     Он побожился прилюдно и исполнил.  Он стер с  лица земли  мощное осиное
гнездо  скуржавых,   один  из  важнейших  бастионов  их  "пробы".  Проклятие
"де-факто" перестало существовать;  любой правильный нетак, либо ржавый, мог
отныне  без  голодовок  и саморезов подниматься на зону, не опасаясь за свою
жизнь (или  честь). С "де-юре"  вопрос был посложнее,  поскольку  авторитеты
золотой пробы пока еще не приняли  вердикта и  не  разослали соответствующих
маляв.
     В  том-то   и  состоял  один   из  самых  сложных  и   тонких  моментов
существования Гека в здешнем мире  зазеркальных понятий и неписаных эдиктов.
Он знал для себя, что его "проба" -- высшая, но уж больно мала она была -- в
сам-один -- и  не  имела законных перспектив на возрождение.  Стало быть, от
взаимодействия со ржавыми, наиболее близкими по духу и понятиям урками, было
не уйти. Но признать их верховенство или хотя бы ассимилироваться с ними Гек
не желал -- он выше, и все тут.
     Рассчитывать на  легкое признание  этого  факта  со  стороны  ржавых не
приходилось, но и  воевать  с ними нельзя, да  и незачем -- просто получится
еще одна смута и брожение и беспредел... Как быть? Гек думал.
     Может быть, ему бы стало полегче, узнай он, что и ржавые попали почти в
аналогичное положение по  отношению к нему. Все зоны юго-востока и выше были
переполнены слухами о случившемся на двадцать шестом спецу.  Времена Большой
Рвакли, казалось бы, канувшей  в седую вечность, возвращались во  всем своем
страшном величии. Триста псов, погибших в одночасье, -- и в самом деле очень
уж круто, а рассказы, идущие от этапа к  этапу,  от зоны к зоне, приумножали
сей результат до тысяч. Все, кто  хотя бы мимолетно видел легендарного Ларея
--  на  этапе ли,  в  камере,  сейчас или в прошлом -- становились желанными
рассказчиками. И  любой  жест  его,  любое слово и  действие,  задним числом
позлащаемое недавними подвигами,  наполнялось  глубоким смыслом и значением.
Лунь  и  раньше  докладывал  ржавым -- как  он  выглядит, как держится и что
излагает,  но  теперь  он  мог  не  обращать  внимание  на  скепсис  золотых
авторитетов, ибо  авторитет человека, бесстрашного  и безупречного  в  своих
понятиях, который приблизил его к  себе и относился к нему, простому нетаку,
с уважением  --  в его глазах и в  глазах любого правильного  сидельца весил
теперь  не  меньше целой  сходки  ржавых.  Бабилонский "Пентагон" давно  уже
почернел усилиями того же  Ларея, и хотя подтвержденные урки все еще туда не
ходили дальше  предвариловки, но  нетакам был  в "Пентагоне"  полный зеленый
свет и уважение, если по заслугам. И там помнили Ларея и  чтили его первым в
самых  почетных тюремных  святцах...  Как ни  цеплялись  ржавые,  как бы  ни
хмыкали, но придраться к словам и поступкам  Ларея --  не могли. Более того,
жесткость и непримиримая  верность Ларея  старинным  "идеям", отныне  широко
известная в  пределах царства-за-колючкой,  на  этом фоне  превращала  самих
ржавых в вольнодумцев и неженок.
     Лунь в сотый и тысячный раз сдержанно подтверждал: да, это его подушка,
да, как  тебя сейчас --  вместе кушали...  поначалу  страшно, а... потом  --
тоже, только по-другому...
     Как  бы  то  ни  было, но Луня,  проверенного нетака  по третьей ходке,
возвели --  приняли в "пробу"  на  очередном сходняке.  Золотые рассчитывали
таким образом  сохранить  влияние и удерживать молодых авторитетов  в  своей
пробе, черпая через них свежую кровь и силу, столь необходимые в бесконечной
битве  под угрюмым  тюремным солнцем.  Да, если бы Гек знал об  этом,  то не
удержался бы от улыбки: это отвечало его планам на  будущее  и хоть немного,
но упрощало важнейшую из задач: найти точку опоры в существующей пробе, а не
ковать новую. И то, что его персонально приговорили к мученической смерти на
всех  скуржавых  сходках  страны, --  ни  в  какой степени его  не колыхало:
попадись он им -- без приговора разорвут.
     А  тут  грянул  высочайший  Указ от Господина Президента:  долгожданная
амнистия и кое-что еще. Амнистия, стараниями Сабборга, почти восстановившего
прежнюю   степень   Адмиральского  благоволения,   коснулась   немногих   --
женщин-матерей,     малолеток-первосрочников,    мелких    правонарушителей,
погоревших  лягавых  всех  мастей,   военнослужащих...  Профессиональный  же
уголовный мир не получил в этом  смысле ничего.  Сабборг хотел как лучше, по
принципу: сел -- досиживай,  но  забыл  в служебном раже,  что лишает  своих
"цепных"  присных,   служителей  решетки,   сильнейших  рычагов  влияния  на
сидельцев.  На  зонах,  прежде   вполне  благополучных,  где   администрация
поставила "на путь исправления" и под свой контроль всю неформальную  знать,
ЧП посыпались как горох: драки, побеги, голодовки -- все то, что раньше было
уделом  черных урочьих зон. Однако было в указе и пресловутое "кое-что еще",
а  именно: отмена  локальных ограждений в жилых  и промышленных  зонах  мест
лишения  свободы. До некоторой степени это ослабило напряжение для  тех, кто
сидел и не ждал  милостей  от  великого  праздника:  дышать  стало легче,  и
общаться, и держаться, и вообще...
     Местные  зонные власти всеми правдами  и неправдами  пытались сохранить
сидельческий быт в  прежних, уже невидимых границах, но дело было сделано --
ветер не воротишь...
     С полгода, не меньше, прошло со времени  победы,  пока на зону поднялся
первый  нетачий  этап.  Пусть  и  небольшой,  в  шесть рыл, но прецедент был
создан: так еще одна зона "официально" стала черной.
     Гек по-прежнему жил в своем  четвертом бараке, но перенес  резиденцию в
противоположный правый  торец  -- а  то привыкают люди к  рутине,  случайную
близость  к  оазису  принимают за положенную природой данность,  ленятся, не
поспевают за  изменениями...  Всем  хочется  поближе  к  трону держаться  --
началось  массовое переселение и подспудная тусовка по принципу: кто выше --
тот ближе. Наружная часть правого торца  барака  к тому же стояла  прямо под
лучами прожектора и  хорошо  просматривалась с  вышек --  мало ли кто затеет
недоброе, ну, к примеру, захочет добраться до Ларея с помощью взрывчатки или
подкопа... Так пусть "попки" на вышках и правильному делу послужат, охраняют
то, что должны охранять.
     Порядок, принятый ранее в трех  бараках, Гек распространил на всю зону.
Его беспощадность  к отступникам попригнула  все недовольные головы, но само
недовольство не остановила. Люди шептались  в курилках и закутках, кляли его
на все  корки (с  оглядкой),  но -- что делать -- приспосабливались, жить-то
надо. Однако основные сидельческие массы, не из числа борзых и деликвентных,
почувствовали реальное  облегчение:  появился стабильный  заработок,  вполне
божеские поборы  (добровольно-принудительные  пять  процентов),  установился
жесткий, но всем понятный порядок взамен прежнему беспределу. Каждый трудила
теперь знал, что может потребовать правды и справедливости у кого угодно и в
поисках ее дойти  хоть до  самого Ларея, хотя и не всякому  дано --  вот так
запросто поговорить с верховным Паханом. Каждый нетак воочию мог видеть, как
стремительно  поднимаются  в  урочьей  иерархии   недавние  товарищи,  делом
доказавшие ум, решительность и верность. Не ссы и не волчи, не мелочись и не
крысятничай, сучье -- руби, перед псами не гнись. И  однажды, сидишь такой в
курилке,  травишь  с  кентами  на  сон  грядущий,  а  тут  посыльный:  Ларей
приглашает к себе на вечерний чаек -- ух ты, в рот компот!..
     Вот и  сейчас Гек  сидел в  своей конторке и готовил малявы соседям  на
близлежащие  зоны:  на ординарный режим и на  малолетку. С ординаром -- было
хлопот: почти поголовно сидит там дуроломная  молодежь по первому разу.  Сил
девать  некуда,  мозгов взять неоткуда...  "...Перестать  обманом  играть на
"просто  так", прекратить наказывать хером  -- все ведь вернется  бумерангом
через трамбовки.  Соблюдайте себя. Любой  незаслуженный самодеятельный опуск
будет  наказываться на тот же манер, ибо нельзя гадить в доме, где живешь ты
и твои собратья. Лягавый всегда рад макнуть человека в  грязь  -- лишите его
такой  радости... На этот раз гревом поможем и  дадим чистых "коней" с воли,
но  вы должны держать  свой общак  на нужды многих, а не некоторых. Зырковым
назначаю..."
     С малолеткой тоже мороки хватало,  но Гек не жалел  времени и  сил  для
контакта с молодняком: о подрастающем поколении думать бывает поздно, а рано
-- не  бывает. Три-пять лет пройдет,  и они рядом сядут. Кто  это  будет  --
ужели все равно? Нет, конечно... И Гек терпеливо, подробно и  без  малейшего
раздражения разбирал их жалобы и запросы, учил зонному уму-разуму.
     "...каждый может учиться в  школе, от нетака до парафина, это никому не
в падлу, если оценки не из-под кулака. Пока  ты парнишка -- можешь  ходить в
кружок,  лобзиком стараться, да  хоть стихи сочинять... Но  уж коли ты нетак
или  решил поддерживать  -- долой со сцены, вон  из  секции -- пусть  другие
декламируют, а нетаку не положено перед псами прыгать. По поводу кассеты..."
     --  Бушмен!  Кто у нас в музыке современной рубит?.. Позови  Бубенчика,
живо.
     -- ...Что он там сопит? Трахает, что ли, кого?
     --   Тише,   мудила!   Услышит   --  жопу  оторвет!..  Тренируется  он,
физкультурой занимается  для здоровья...  Каждый  день  по тренажеру бегает,
приседает, отжимается и нас заставляет. Сейчас закончит -- доложу...
     -- ...Садись, братишка... Как зовут по имени? Вот что, Том, меня просят
рассудить по поводу одной вещи... Группа  музыкальная есть черт те откуда, с
библейским таким погонялом, из Нового Завета... Забыл, сейчас скажу... Так у
них  альбом  имеется или  песня  со  стремным  названием  "Сучья  шерсть"...
Известная?.. Ага. Какого, говоришь, семьдесят пятого?..
     "...По поводу кассеты сообщаю, что группа английская, запись старая и к
нашим понятиям отношения не имеет,  что видно  из содержания. Слушать  ее не
западло,  а название звучит скорее как  "Собачьи волосы". Правилку отменить.
Не перегибайте палку.  Лучше думайте о себе, а  то пришел тут с малолетки --
сразу  к  нам  один  спец  по  мохнатым  сейфам,  да  еще нюхать  и ширяться
повадливый: под нарами теперь живет..."

     Фант  вполне  обвыкся на новом месте жительства и даже  настолько,  что
напросился  на свидание с  Геком  и попросил у  него  разрешения жениться на
местной   красотке   из   бухгалтерии   лесоперерабатывающей  фабрики.   Гек
поморщился, но благословение дал.
     -- Может, теперь вовсе от нас отколешься?
     --  Нет, ну что вы!  Просто надоело одному болтаться, да  со случайными
бабами... Она очень хорошая, я вас обязательно познакомлю.
     --  А вот это  как раз и не обязательно.  Да, есть слушок -- да ведь ты
сам первый знаешь, что могут меня на другое место жительства перебросить.  И
как тогда?
     -- И я перееду. У  нас  же детей пока не предвидится, так что на подъем
мы легки, а деньги есть...
     -- Ну-ну. Она любопытная?
     -- Так... В меру, я бы сказал. Техникой не пользуется.
     --  Допустим. Теперь  о делах с моей стороны.  Освобождается  несколько
парней, из  толковых,  я  им дал  наколочку  к  Ушастому,  пусть  пристроит.
Остальные наши должны, кстати, прикинуть  -- куда  размещать новеньких, если
таковые  пойдут.  А я  на это рассчитываю.  В столицу  не  обязательно, пора
осваивать  вплотную  и  другие  перспективные  места  --  и  миллионники,  и
поменьше. В основном -- ближе к  северо-западу. Гнедых предупреди  от  моего
имени  --  если еще хоть  раз  помимо  меня поведут шашни с  колумбийцами...
Экспорт ацетона, понимаешь ли!.. Пусть дураками не кидаются:  каждого утоплю
в  такой бочке мелкими кусками.  Это если они искренне врубиться не могут --
зачем колумбийцам понадобилось втридорога добывать ацетон  чужими руками.  А
если они понимают  да продолжить хотят -- накажу на всю свою фантазию, так и
передай, это они осмыслят. У меня все. Что у тебя еще?
     -- Красный  открыточку  Арбузу, точнее  на его адрес,  прислал.  Вас  с
Рождеством поздравил и в гости приглашал.
     -- Ну, если отпустят  на недельку... Но, кроме  шуток,  рад, очень рад.
Что он, как он?
     -- Большой  человек вроде  стал... К  открытке  фотки  цветные:  вилла,
бассейн, сам весь  в смокинге. Вокруг раздолбаи  в черных  очках, вроде  как
охрана...
     -- Во как... Где фото?
     -- Я... Ой...  Забыл захватить... -- Воцарилась жутковатая  пауза, Фант
зажмурился.
     -- Не следует забывать. Ты понял?
     Фанту  и  страшно  было  -- хуже нет, когда шеф  так  леденеет в  своем
спокойствии,  --  и  муторно -- человек  сидит, а  он  ему  -- элементарное,
очевидное -- и то забыл...
     -- Дурак я, по маковку дурак! Такого не повторится, зуб даю! Шеф...
     -- Ларей. Верю. Проехали. Что еще?
     -- Я и вправду...
     -- Дальше.
     -- Малоун опять спрашивал, нельзя ли приехать, в качестве адвоката...
     -- По делу?
     -- О деле ничего не говорил. По-видимому -- просто навестить.
     --  Нет.  На  воле будем по  гостям  ходить.  Я ценю и  рад был  бы его
увидеть... Не  дурак, поймет. Эх, Джо, Джозеф... Ты  ему помягче объясни,  с
душой, чтобы не обижался. Золотой мужик,  что тут  скажешь... Еще растолстел
небось... Ты как с ним?
     --  Переписываемся,  -- ожил Фант.  --  Когда  я  в  Бабле  --  видимся
регулярно. Он себе такую крутую тачку смастерил двухпроцессорную...
     -- У тебя в голове ничего не щелкает? От твоих компьютеров?
     -- Не-а... А что?
     -- А то. Хорош. Парням привет. Пусть  Эл и Тони  в течение месяца-двух,
не  позже, в  названном  порядке меня  навестят.  Еще  через  месяц --  Серж
Ушастый.  Гнедых -- видеть  не  желаю, покуда  не загладят то,  что  должны.
Малышу я сам черкану, своей  почтой. Фото и открытку пусть  Арбуз  захватит.
Чуть что засечешь на подслушке -- сообщи. Ты еще здесь?..