змутился Валерий. - У мальчика несомненные
способности к биологии, он добился там именной  стипендии,  а  это  мало
кому удается. Он  уже  стал  самостоятельным  человеком,  я,  во  всяком
случае, спокоен за твоего сына.
   - Твой сын, между прочим, тоже учится в  Америке,  -  заметила  Нина,
обращаясь к брату и напирая на местоимение "твой". - Так вы с ним  и  не
увиделись. Между прочим, это довольно дорогое удовольствие - учить детей
за границей. Не думала, что за философию столько платят.
   Валерий пожал плечами:
   - Я не платил ни копейки - к счастью, у меня масса  коллег  по  всему
миру, они с удовольствием помогли мне. Связи  -  это  тоже  своего  рода
капитал. А насчет моего сына... так я, Нина, уже  привык.  Да  и  теперь
поздно. У меня Наташа и жена, и ребенок по совместительству.
   - Это как? - хором спросили Нина и ее муж.
   - Да она совершенно не приспособлена к жизни, - пояснил Валерий. - Не
приглядишь  -  обязательно  во  что-нибудь  вляпается   или   что-нибудь
перепутает. Как дитя. Только и умеет хорошо переводить детективы.
   Родственники переглянулись. Я благоразумно  промолчала.  Мой  дорогой
доктор наук и профессор, похоже, искренне считал, что я не от мира  сего
и полагаю, будто булки растут  на  деревьях,  а  кофе  и  чай  текут  из
водопроводного крана. Впрочем, ему самому действительно было все  равно,
что есть, во что одеваться и какой  мебелью  и  тарелками  пользоваться.
Гений - он и есть гений.  А  я,  при  всей  моей  непрактичности,  умела
довольно много: от выпечки пирогов  до  вышивки  гладью.  И  еще  быстро
печатала на машинке и разбирала любой почерк, в том числе  и  совершенно
неудобочитаемый - моего философа. Наконец, в первом браке, с отцом моего
ребенка, я прекрасно  справлялась  со  всеми  так  называемыми  "святыми
женскими обязанностями", да и с кое-какими мужскими заодно, если  уж  на
то пошло.
   В общем, все  прошло  почти  хорошо,  а  главное,  моя  совесть  была
спокойна: у моего драгоценного снова появилась родня.  А  родственников,
как известно, не выбирают. Да и,  может  быть,  они  только  при  первой
встрече так вели себя, с непривычки, а потом переменятся.
   Второй визит состоялся не скоро - где-то через полгода после первого.
К себе Нина нас не приглашала, а на мои  приглашения  отвечала  вежливым
отказом, ссылаясь то на занятость по работе, то на дачные хлопоты, то на
плохое самочувствие. Слава богу, хоть по телефону брат с сестрой  теперь
разговаривали более или менее регулярно. Наконец они  снова  приехали  к
нам в гости. Но второй визит оказался почему-то  не  менее  натянутым  и
значительно более  коротким.  Нина  раскашлялась,  сидя  на  этом  самом
диване, потом они с мужем вдруг ни с того ни с сего заторопились  домой,
обещали созвониться...
   Но снова мы встретились только тогда, когда Валерия не  стало.  Месяц
он ел все меньше и меньше, худел, плохо спал, но ни на что не жаловался.
А потом вообще перестал вставать с дивана. Участковый врач только руками
развела и посоветовала  госпитализировать.  От  этого  мой  муж  наотрез
отказался - больниц он на дух не переносил. Сказал -  пройдет,  весенняя
депрессия, не впервые.
   Не  прошло.  Он  так  и  угас,   чуть-чуть   не   дожив   до   своего
пятидесятилетия. Вечером заснул, а утром уже не проснулся.  В  состоянии
транса я позвонила его сестре, и  первый  вопрос,  который  она  задала,
поразил меня даже в том почти невменяемом состоянии, в котором  я  тогда
находилась:
   - Завещание Валерий так и не написал?
   Нет, завещания Валерий не оставлял. Что было завещать-то?  Библиотеку
по философии? Старый, расстроенный рояль? Или мою  скромную  гордость  -
новую кухню, отделанную вагонкой и облицованную  замечательной  плиткой?
Кухню - мечту  советской  домохозяйки  восьмидесятых  годов?  Ничего  не
скажешь, богатое наследство!
   Похоронами распоряжалась Нина, хотя платила за все  я.  Распоряжалась
по телефону, они с мужем приехали только  в  крематорий,  причем  тогда,
когда  печальная  церемония  уже  почти  закончилась.  По   их   словам,
старенькая машина Игоря чуть ли не трижды ломалась по пути от их дома на
шоссе Энтузиастов до крематория на Хованском кладбище. Что ж,  возможно.
Основную энергию сестра моего покойного мужа затратила на то,  чтобы  не
производилось  вскрытия,  напирая   на   какие-то   религиозно-этические
соображения,  и  своего,  как  ни  странно,  добилась.  Мне  тогда  было
безразлично, от чего умер Валерий, самой жить не хотелось.
   Поминки  организовали  сослуживцы  Валерия,  у  него   в   институте.
Предложение Нины отвезти меня домой и побыть со мной  какое-то  время  я
отклонила: Марина настояла, чтобы я несколько дней прожила на даче у  ее
родителей и сама меня туда проводила. Больше я Нину не видела, да  и  не
стремилась, а на ее неоднократные настойчивые  предложения  приехать  ко
мне, помочь,  поддержать,  всегда  отвечала  отказом,  сама  не  понимая
почему. Наверное, потому, что она слишком напоминала бы мне о том,  кого
я потеряла. И не могла я забыть странного вопроса о завещании, хотя чушь
же очевидная!
   Как потом выяснилось - не чушь. Через несколько месяцев после  смерти
Валерия его первая жена внезапно материализовалась в моей жизни, заявила
о том, что по закону ее  сыну  положена  половина  квартиры.  Если  я  в
состоянии выплатить стоимость своей половины - пожалуйста. Если нет...
   Дело кончилось тем, что квартиру продали, а мне купили  мои  нынешние
апартаменты. Полагаю, надули, но тогда мне было не до того,  а  когда  я
слегка пришла в себя, выяснилось, что поезд не только ушел, но и  рельсы
разобрали и сдали в металлолом. Можно было оспорить через суд, но это уж
и  вовсе  не  в  моем  характере.  Тем  более  что  сонаследники  вполне
откровенно дали мне понять: человек смертен, и  я  в  этом  плане  -  не
исключение.  Причем  смертен,  как  известно,  внезапно.   Умереть,   не
достигнув сорока лет, мне  не  хотелось.  Еще  меньше  хотелось  умереть
насильственной смертью и при загадочных обстоятельствах. Пусть  правовые
вопросы для меня темный лес (покажите мне человека, который,  не  будучи
профессионалом, разбирался бы в отечественных законах, в них и юристы-то
"плавают"),  но  напереводила  я  достаточно,  чтобы  представить  себе,
сколько есть способов убрать с дороги неродного. Этот опыт мы  у  Запада
перенимаем прямо-таки стахановскими темпами...
   Из омута воспоминаний меня вытащил мой гость, причем  для  этого  ему
пришлось не слишком деликатно потрясти меня за плечо.
   - Мой друг сейчас приедет. Давайте все-таки выпьем чаю. На  вас  лица
нет. Лично я дал бы вам рюмку чего-нибудь покрепче. У вас есть?
   Я, как сомнамбула, полезла в шкаф и достала  бутылку,  оставшуюся  от
каких-то гостей. В ней еще оставалось грамм триста, не меньше.
   - Вот, - протянула я емкость Андрею.
   - Ликерное вино... Господи, спаси нас от интеллигенции! Я же  сказал:
покрепче.
   - Уксусная эссенция подойдет? - огрызнулась я, чувствуя, что  начинаю
сходить  с  ума.  -  Крепче  ничего  нет.  Простите,  Андрей,  я  просто
вспомнила...
   - Что - вспомнила?
   - Да о смерти мужа... О том, как меня из квартиры выжили... В  общем,
это неважно.
   -  Не  уверен.  Ладно,  выпейте  хоть  вина,  вас  трясет.  А   потом
постарайтесь рассказать мне, что именно вы вспомнили. Может быть...
   -  Вы  со  мной  разговариваете,  как  следователь   в   американском
детективе, - попыталась я занять оборонительную позицию. - Сразу  скажу,
я не убивала своего мужа, не ограбила ни одного банка и даже  никого  не
навела на коллекцию антиквариата. Просто я...
   - Просто вы запутались,  Наташа,  -  очень  мягко  сказал  Андрей.  -
Простите, я работаю в сугубо мужском  коллективе  и  вообще  не  слишком
уверенно чувствую себя с женщинами. Возможно, лезу не в  свое  дело,  но
мне хочется вам помочь...
   - Почему? - выпалила я, окончательно наплевав на все  приличия.  -  С
какого перепугу вы кидаетесь мне помогать? По вашим собственным  словам,
вам предстояло целую ночь работать, а вы вместо этого не  только  никуда
не торопитесь, но еще и начинаете разбираться  с  проблемами  совершенно
посторонней для вас бабы. Зачем вам это надо? Кто вы?
   - Не знаю, зачем  мне  это  надо.  Я  -  специалист  довольно  узкого
профиля, по странному совпадению мне  иногда  приходится  иметь  дело  с
радиоактивными материалами. И я категорически  отказываюсь  считать  вас
посторонней бабой: в конце концов, я у вас в гостях. Да, напросился,  но
у каждого мужчины свои способы начинать ухаживать за женщиной...
   Приехали.  Он  что,  считает  меня  абсолютной  идиоткой,   способной
заглотнуть такую вот примитивную наживку? Возможно, я ему  действительно
чуть-чуть понравилась, но не до такой же степени, чтобы отказываться  от
своих первоначальных планов ради случайной знакомой. Принимая к тому  же
во внимание поздний час и дальнюю дорогу.
   Резко зазвонил телефон, и я даже подскочила от неожиданности. Кто  же
это на ночь глядя?
   - Наташа, - услышала я голос Володи, - Марина случайно не у тебя?
   - А она должна быть у меня? - осторожно спросила я. - Ты же знаешь, я
все забываю последнее время.
   - Просто ее до сих пор нет дома, и я уже не знаю, что и  думать.  Она
сказала, что  задержится  немного  на  работе,  потом  кое-что  купит  и
приедет. И вот...
   - Ты что, не знаешь? Там пожар у нее на работе.
   - Какой еще пожар?
   - Такой, на который пожарные приезжают. Я была в клубе,  видела.  Три
верхних этажа полыхают, никак потушить не  могут.  Постой,  постой,  так
Марина там?
   Я услышала, как Володька то ли всхлипнул, то ли охнул,  и  тут  же  в
трубке раздались короткие гудки. А в моей квартире  -  звонок  в  дверь.
Пришел друг моего новообретенного поклонника.
   Два незнакомых мужика в  полночь  у  меня  дома!  Масика  хватила  бы
кондрашка, узнай он об этом. Впрочем,  такая  новость  вполне  могла  бы
заставить его отказаться от сомнительной брачной авантюры. Если не сойду
с ума и выживу -  обязательно  расскажу.  Впрочем,  рискованно:  замучит
попреками и советами, как нужно всего остерегаться и что  обычно  бывает
на уме  у  всякого  нормального  мужчины  при  виде  женщины.  Не  знаю,
наверное, мне везет на ненормальных мужчин: никто из моих знакомых,  как
близких, так и не  очень,  не  пытался  ко  мне  приставать  со  всякими
глупостями даже тогда, когда я была молода. А уж теперь-то... Да  ладно,
семь бед - один ответ.
   Подумать только, всего лишь пару часов тому назад меня  больше  всего
беспокоило, не слишком ли большой тарарам у меня в квартире!

Глава 3
СНЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

   Какое же это невероятное облегчение: осознать, что свободен. Свободен
от необходимости считаться с  привычками  и  намерениями  совершенно,  в
общем-то, постороннего человека. От беспокойства, что кто-то может грубо
вторгнуться в любовно созданный тобой мир и нанести непоправимый  ущерб.
Свободен от всего!  И  правильно:  он,  такой  умный,  необыкновенный  и
талантливый,  должен  быть  в  особенном  положении.   Свобода   -   это
действительно осознанная  необходимость,  и  уж  кому-кому,  а  ему  это
известно на собственном опыте.
   Как  его  жалели,  когда  он  осиротел!  Его   собственную   холодную
отрешенность воспринимали как глубоко  запрятанные  душевные  муки.  Как
скорбь о самых близких ему людях. А он сжимал челюсти, чтобы  не  выдать
охватившее его чувство облегчения и восторга. Больше не придется слушать
причитания матери о том, что пора бы и  семьей  обзавестись,  а  то  она
внуков не успеет понянчить. Внуков ей захотелось, извольте радоваться! А
ему, значит, работать не для того, чтобы обеспечивать себе  относительно
нормальную жизнь в этой сумасшедшей стране, а для того, чтобы кормить  и
одевать сопливых и крикливых детенышей? И заботиться о какой-то  женщине
только потому, что она их мать. Никто даже мысли не может допустить, что
ему не нужны ни жена, ни тем более  дети.  Ему  и  родители-то  давно  в
тягость.
   Слава богу, больше не придется терпеливо слушать бесконечные рассказы
отца о фронтовом братстве, о том, каким должен быть настоящий мужчина, и
прочую сентиментальную чепуху, которую нес выживший из ума  старик.  Что
он завоевал в этой войне? Двухкомнатную квартиру  в  кошмарном  доме  на
окраине города? Или право раз в год приобрести что-то недоступное другим
людям:  холодильник  или  телевизор?  Добро  бы  импортные,   а   то   -
отечественные монстры, на которые без слез взглянуть невозможно,  не  то
что ими пользоваться. И еще нытье о чести и совести, о  том,  что  нужно
уважать самого себя и не поступаться принципами. Один  раз  сказал  отцу
как бы в шутку: "Воробей отметил:  раньше  совесть  была  -  без  штанов
ходил, а теперь вот две пары имею".  Л  орел  подтверди:  "Вот  именно".
Господи, какую лекцию пришлось выслушать!
   Мало ему было того, что приходилось скрывать свои настоящие деньги от
родителей.  Ежемесячно  он  давал  им  достаточно  скромную  сумму   "на
хозяйство". И скрежетал зубами от необходимости  изо  дня  в  день  есть
"макароны по-флотски" или - верх роскоши! - котлеты с жареной картошкой,
а не  парное  мясо  со  свежими  овощами.  С  омерзением  курил  вонючие
отечественные сигареты, а не трубку с душистым табаком. Бесился,  потому
что всем напиткам на свете  предпочитал  виски  с  содовой,  но  не  мог
принести в дом дорогую бутылку. И так во всем.
   Но теперь уже все. Нет никого, кто мог бы  помешать  ему  довести  до
конца задуманное и обеспечить  себе  наконец  достойную  жизнь,  надежно
защищенную от всяких посягательств  извне.  Все  оказалось  до  смешного
просто: надеть спецовку, в которых там какие-то  придурки  крышу  чинят,
взять в охапку рулон пенопласта  и  пройти  мимо  охранников,  изображая
желание показать им бирку-пропуск на груди. Конечно,  охранники  махнули
рукой: проходи, мол, мужик, не отсвечивай, и так вы целый день туда-сюда
мелькаете, надоели. Обратно железную стремянку понес, так даже  помогли,
чтобы турникет не испортить. Обхохочешься с этой пропускной системой.
   А если будут искать, так никто посторонний в здание не проходил. И не
посторонний - тоже. Потому что охранникам в голову не придет  вспоминать
какого-то  там  строителя.  Три  этажа  полыхнуло  -  еще   лучше,   чем
планировалось,  перекрытия-то  деревянные,  дерево  старое.  И,   кстати
говоря, следы остаются только в детективах, чтобы  было  о  чем  писать.
Умных преступников не задерживают.
   А он  вообще  не  преступник.  Просто  немного  превысил  необходимые
пределы самообороны. Две жизни в обмен на его спокойствие  -  разве  это
много? Это вообще ничто.

***

   Валерий сидел в кресле возле моей  тахты  и  ждал,  когда  я  наконец
соизволю  проснуться.   На   лице   -   обычное   выражение   терпеливой
снисходительности пополам с нежностью. Мое сердце сделало резкий  скачок
- и забилось ровно и спокойно. Слава богу, теперь все будет хорошо.
   - Ну, и что  же  ты  вытворяешь?  -  спросил  муж.  -  Сколько  можно
говорить, что работать нужно с умом,  а  главное  -  знать  меру.  Опять
переутомилась, опять кричишь во сне,  опять  какие-то  твои  детективные
кошмары...
   Господи боже ты мой, все  это,  оказывается,  было  сном!  Кошмарным,
длинным, нелогичным сном. Вот он, Валерий, живой-здоровый, я по-прежнему
в своей комнате в пречистенской квартире среди привычных и любимых вещей
и предметов, за окном золотятся купола храма Христа  Спасителя  на  фоне
ярко-голубого весеннего неба, и меня  не  терзает  чувство  невыносимого
одиночества.
   - Больше не буду, - весело ответила  я.  -  Честное  пионерское.  Мне
приснился такой глупый сон, ты себе не представляешь...
   И тут я обнаружила, что в облике моего  мужа  что-то  изменилось.  Он
смотрел на меня, но у него не было глаз. Пустые глазницы под  веками.  И
хотя он говорил, голос его звучал не в комнате, а где-то внутри меня.  В
моем сознании.
   - Ты провинилась. Ты позволила сжечь меня, хотя знала, что я этого не
хотел. Ты допустила,  чтобы  квартира  моих  родителей  досталась  чужим
людям. Ты заслуживаешь наказания.
   От ужаса у меня перехватило дыхание. Я попыталась закричать -  голоса
не было. Я хотела встать - но что-то тяжелое навалилось на  грудь  и  не
давало даже шевельнуться. А из стены выступило и двинулось ко мне  нечто
такое, что я из последних сил подняла руку, простонала и...
   И обнаружила, что спала одетая в новой квартире на окраине. В комнате
стояла плотная завеса табачного дыма,  на  столе  -  остатки  вчерашнего
чаепития, а за окном - неприветливое зимнее утро. Значит, мне ничего  не
приснилось. То есть приснилось, что приснилось...  Тьфу,  бред  собачий!
Впрочем, бред начался накануне поздним вечером. Друг Андрея, назвавшийся
Павлом, учинил мне форменный допрос  относительно  обстоятельств  смерти
Валерия. Дважды заставил повторить, кто и когда навещал нас с  мужем  на
той, прежней, квартире. Допытывался, были ли у Валерия или у меня враги.
При чем тут мои враги, я решительно не могла  понять.  Во-первых,  их  у
меня нет, мой злейший враг - это  я  сама  (опять  же  по  афористичному
определению Валерия). А во-вторых,  если  бы  и  были,  то  пытались  бы
ускорить мою кончину, а не кого-то еще. Впрочем, еще, как говорится,  не
вечер.
   - Как знать, - загадочно обронил Павел. - Иногда  важнее  не  столько
убить человека, сколько заставить его страдать. Как я понял, ни  кончина
супруга, ни вынужденный  переезд  удовольствия  вам,  мягко  говоря,  не
доставили...
   Очень  остроумно!  Глядя  на  Павла,  подтянутого,  спортивного  вида
мужчину лет сорока пяти - пятидесяти, с холодными серыми глазами, трудно
было  заподозрить  в  нем  завзятого  шутника.  Скорее  наоборот.   Хотя
внешность слишком часто бывает обманчивой.
   - Мне - нет, не доставили,  -  сухо  ответила  я.  -  Но  есть  такие
личности, называются мазохистами, которым подобные приключения доставили
бы просто искреннее наслаждение. Вдруг я скрытая  мазохистка?  Или,  как
вариант, неунывающая вдова - помните, был  такой  проходной  персонаж  у
Булгакова?
   Но  оба  моих  гостя  явно  не  были  расположены  к  дискуссиям   на
литературные темы.
   - За сколько вы продали вашу прежнюю  квартиру?  -  внес  свою  лепту
Андрей. - Вы ведь имели право на половину. А сколько получили?
   Я пожала плечами:
   - Получила вот эту квартиру. Какие-то бумаги,  конечно,  подписывала,
но  цифр  не  помню,  хоть  убейте.  Да  в  любом  случае   там   стояла
государственная цена - в рублях. Но  не  больше  восьмидесяти  миллионов
старыми, уверена. У меня были большие расходы на похороны,  я  влезла  в
долги, пришлось кое-что продать. Да и на  переезд  понадобились  деньги.
Впрочем, я в любом случае не могла  бы  перевезти  сюда  всю  обстановку
целиком. Три комнаты - это в три раза больше чем  одна.  Опять  пришлось
продавать. А у меня с математикой отношения, мягко говоря, сложные.
   - А с другими наследниками вы общались?
   - Только по телефону. Позвонила мадам, первая супруга моего  мужа,  и
обозначила,  так  сказать,  ситуацию.  Спасибо  ей  за  это,  кстати.  Я
настолько умная, что даже не  подумала  о  том,  что  нужно  вступать  в
какие-то там права. Наследство! Я  же  совок  -  прописана  в  квартире,
значит, все в порядке. А времена меняются...
   - А как же вы оформляли все дела?
   -  Через  посредника.  Мадам  нашла   какую-то   риэлтерскую   фирму.
Покупатель - кстати, тоже ее находка -  появился  почти  мгновенно,  как
будто она его в кармане держала, и квартиру смотрел для проформы - одним
глазом, чуть ли не на бегу. Наверняка меня одурачили,  но,  как  говорил
мой муж, лучше все потерять, чем сожалеть об утраченном. И  уж  точно  -
лучше  жить  на  окраине,  чем   умереть   в   центре   при   загадочных
обстоятельствах.
   - То есть? - в один голос спросили Андрей и Павел.
   Я конспективно изложила мои квартирные ст