нию из драгоценных камней -  металические  и  кожаные  пластины  их,
перевитые янтарными, аметистовыми,  серебристыми  и  изумрудными  шнурами,
составляли  как  бы   вторую   его   кожу,   гибкую,   тускло   мерцающую,
адамантово-прочную, как шкура дракона. На кожаных пластинах светился  узор
из золотого лака, тонкие, словно нить, инкрустации радужно переливались на
металле, за красным шелковым поясом торчала пара деревянных лаковых  ножен
- одни длинные и одни короткие. Шлем ему  заменяла  железная  полумаска  с
драконьим рылом и клыками, она  закрывала  нос,  оставляя  снаружи  глаза,
подобные на бледной коже маленьким инкрустациям черного дерева. Противника
он вызывал молча, указывая на него длинным мечом, который держал во  время
боя  двумя  руками.  Фаррелл  слышал   ропот   благородных   лордов,   все
оживлявшийся, пока ронин Бенкеи расправлялся поочередно с  тремя  молодыми
рыцарями, без видимых усилий тузя  их  со  всех  сторон,  подобно  горному
ветру. Когда рухнул третий рыцарь, получивший удар  мечом  под  ребра,  от
которого он до конца турнира дышал, будто астматик, Фаррелл  спросил,  сам
того не заметив, вслух:
     - Когда это он успел так навостриться?
     За спиной Фаррелла послышался лающий смешок и следом голос Эйффи:
     - Эй, вы первым заговорили. Новая эра в наших отношениях.
     На ней было бархатное платье, с первого  взгляда  коричневое,  но  по
мере того, как сильнее задувал ветерок и менялось освещение,  все  сильней
отливавшее  чуть  рыжеватым,  лисьим  золотом.  В  золотом  узоре   платья
проступали лилии и виноградные листья,  золотой  поясок  перехватывал  его
сразу под грудью. Волосы под  тонкой  сеткой  с  белыми  бусинами  невинно
прикрывали виски.
     - Может быть, он навострился за лето, - сказала она, - а может  быть,
тысячу лет назад, изучая дзен в горах  Японии.  Вам  этого  все  равно  не
узнать.
     Фаррелл молча смотрел на нее.
     - Не узнать, не узнать, - повторила она. - Вы же не можете  наверняка
сказать, кто прячется под козлиной образиной, которую он напялил.  Да  кто
угодно. Может быть даже - один из моих.
     Ронин  Бенкеи  медленно  обводил  взглядом   поле,   выбирая   нового
противника, ибо таково было его право по  законам  Турнира  Святого  Кита.
Взгляд ненадолго задержался на напряженном лице Гарта де  Монфокон,  затем
на короле Богемонде, кивнувшем и наполовину привставшем с трона  (королева
Ленора, опустив глаза, впилась себе пальцами в бедра). Однако ронин Бенкеи
лишь вбросил меч в мерцающие ножны, почти до земли склонился перед королем
с королевой и покинул поле. Фаррелл видел,  как  он  скрылся  в  маленьком
шатре, над которым не плескалось ни знамени, ни флажка.
     - Во всяком случае, я знаю, кто ты,  -  ответил  он  Эйффи.  -  Ты  -
Розанна Берри, в этом году у тебя экзамен по алгебре, ты  пропустила  кучу
уроков физкультуры, у тебя по-прежнему высыпают  прыщи,  если  ты  переешь
сладостей, и ты все еще продолжаешь грызть ногти. Кроме того, ты повинна в
смерти человека и всерьез считаешь себя волшебницей.
     Цвет ее глаз изменился. Голубовато-зеленые и достаточно мирные,  лишь
чуть заметно отливавшие тьмой в начале разговора, теперь они,  совсем  как
ее платье, светились рыжим золотом, разгоравшимся все ярче  и  ярче,  хоть
кожа вокруг глаз оставалсь тугой и бескровной. Она прошептала:
     - Охренеть можно, какой  вы  умный.  Вы  правильно  догадались,  я  и
вправду волшебница. Вы только подождите немного, ладно? - подождите и сами
увидите, волшебница я или нет.
     Она куснула себя за палец и убежала, и Фаррелл увидел, как она встала
рядом с отцом, который в это время бросал  вызов  испанскому  рыцарю  дону
Клавдио. Ветер скручивал голубой короткий плащ Гарта, налепляя его на тело
и снова схлестывая,  отчего  кольчуга  Гарта  вспыхивала  и  гасла,  будто
текучая вода.
     Фаррелл встретился с Беном, они стали прогуливаться вдвоем,  стараясь
нечувствительным образом приглядывать за  перемещениями  Эйффи  и  Никласа
Боннера. Дело оказалось до крайности трудным, поскольку Эйффи и  Никлас  -
явно сговорившись заранее - до самого вечера вращались в толпе по почти не
пересекавшимся орбитам. Повседневный наряд Бена избавлял его  от  внимания
зрителей,    но    Фаррелла    постоянно     перехватывали,     уговаривая
сфотографироваться с мистером и миссис  Брингль  из  города  Хайланд-Парк,
штат Мичиган, или спрашивая, нельзя ли маленькой  Стаси  подержать  лютню,
всего одну минутку. Когда он, наконец,  освободился,  выяснилось,  что  он
потерял и Бена, и тех, кого они преследовали, и  ему  пришлось  еще  долго
шнырять в толпе, всматриваясь в бархатные  наряды  и  шляпы  с  плюмажами,
прежде чем он снова их углядел. Никлас Боннер явился на  Турнир  в  облике
жонглера  и  порой  его  передвижения  можно  было  проследить   благодаря
следующим за ним детям, которые  стекались  к  Никласу,  завидев,  как  он
бредет,  оплетенный  узором  из  летающих  вокруг   его   головы   четырех
апельсинов. На щеках его были краской написаны ромбики, а  под  глазами  -
крохотные кинжалы.
     А бойцы все текли и текли на турнирное поле, вкатываясь и выкатываясь
под смех, радостные клики,  непрестанное  клацанье  мечей  и  глухой  звон
грохающихся оземь, укрытых доспехами тел. В тот день стали рыцарями пятеро
оруженосцев, еще одному в схватке на  двуручных  мечах  сломали  ребро,  а
ирландский лорд Матгэмгейн, почти победив тосканского герцога  Чезаре  иль
Диаволо,  имел  несчастье  сломать   руку.   Несколько   в   разной   мере
прославленных рыцарей бросали вызов королю Богемонду, и Фаррелл  был  лишь
одним из многих, дивившихся  тому,  что  происходило  дальше,  потому  что
король каждый раз поднимался с трона, вручал корону Леноре и  дрался,  как
россомаха, ибо его до краев переполняло  отчаяние.  Он  сразил  не  только
Рауля Каркассонского, но и герцога Бенедиктуса, наскакивая на них едва  ли
не до того, как они успевали толком принять боевую стойку, не оставляя  им
времени даже на то, чтобы понять, с какой пограничной с  безумием  отвагой
они столкнулись. Королева Ленора следила за  поединками  глазами,  полными
слез, словно ей приходилось смотреть против сильного ветра.
     Ронин Бенкеи короля так и не вызвал. Словно фигурка старинных  часов,
он  выходил  из  своего  небольшого  шатра  и  возвращался   вовнутрь,   в
промежутках сражаясь с  высокородными  рыцарями  и  оруженосцами,  выбирая
противника  случайным  по  внешнему  впечатлению  образом  и  всякий   раз
побеждая. Фаррелл и Бен  ели  корнуэльский  пирог,  пончики  Святого  Ива,
прихлебывали обжигающий чай из целебных трав и, забывая про все на  свете,
следили за парой ловчих соколов, круживших  над  самой  высокой  из  башен
отеля, по временам величаво снижаясь и  вновь  воспаряя  над  Турниром.  С
таким же мягким шелестом улетало и время.
     В конце концов именно  Гарт  де  Монфокон  сразил  короля  Богемонда.
Схватка их оказалась недолгой и ничем не врезалась  в  память,  не  считая
того, что Богемонд вышел на бой, явно не питая  никаких  надежд.  Эйффи  и
Никлас  Боннер  внезапно  возникли  на  боковой  линии  турнирного   поля,
подбадривая Гарта выкриками, и внимание Богемонда, похоже, было  приковано
больше к ним, чем к  его  презрительно  смиренному  противнику.  Когда  он
полным печали движением попытался нанести Гарту удар, Фаррелл увидел то, о
чем рассказывала Ловита - деревянный клинок  извернулся  еще  в  полете  и
скользнул мимо смеющегося Гарта. Это  повторялось  опять  и  опять,  пока,
наконец, в воздухе не замелькали оба меча,  и  шлем  короля  Богемонда  не
слетел с его головы, когда сам  он,  медленно  кренясь,  повалился  набок.
Поднявшись,  он  устало,  но  с  изяществом  поклонился  Гарту  и  в  знак
вассальной верности сжал его ладонь в своих.
     Рев, сопровождавший явление нового короля, еще не набрал полной силы,
а Эйффи уже взлетела на трон, вырвала корону  из  рук  королевы  Леноры  и
повернулась к толпе, чтобы крикнуть - с такой безжалостной радостью, точно
формула, произносимая ею, была буквально верна:
     - Король умер - да здравствует король! Да здравствует король Гарт  де
Монфокон!
     До конца своих дней Фаррелл хранил в  памяти  эту  на  миг  застывшую
живую картину - витражное  окно,  в  котором  Эйффи  с  лицом  новобрачной
навсегда склонилась, коронуя отца, а над ними в низком вираже застыли  два
сокола, и совсем рядом Ленора поддерживала своего побежденного властелина.
На заднем плане тесной  группой  маячили  с  непроницаемыми,  полустертыми
лицами благородные лорды Лиги Архаических Развлечений,  написанные  теперь
уже забытыми красками. Большую часть этих людей он видел в последний раз.
     Единственным, кто никак не вязался с витражной  картиной,  был  ронин
Бенкеи.  Он  стоял  несколько  в  стороне,  чужаком,  вторгшимся  в  своих
драконьих доспехах  из  совершенно  иной  области  искусства,  и  рассекая
композицию картины, указывал  длинным,  слегка  изогнутым  мечом  на  едва
коронованного короля Гарта. Какое-то время никто  его  не  замечал,  затем
поднялся неслыханный гвалт и посыпались во  множестве  словеса,  столь  же
архаические, сколь и крепкие, ибо никогда еще нового короля не вызывали на
бой через несколько минут после  его  восшествия  на  престол.  Сторонники
Гарта потребовали собрать ad hoc  [для  данного  случая  (лат.)]  Коллегию
Герольдов, но  неожиданно  большое  число  противников  взревело  с  такой
издевкой, что сам Гарт  величаво  выступил  вперед  и  возвестил  о  своей
готовности биться.
     Плавным жестом он вернул корону Эйффи, натянул свой знаменитый черный
шлем и ступил на поле, и едва он ступил, как ронин Бенкеи, завизжав, точно
колеса тормозящего поезда, налетел на него.
     Несомненная ладонь Джулии скользнула в Фарреллову - правая,  судя  по
мозолькам на большом и указательном пальцах, выросшим за годы рисования  -
такая же широкая, как у него, сильная и  прохладная  ладонь.  Не  повернув
головы, он спросил:
     - А Мика где же?
     - На рыбалке. Он на этой неделе признал еще трех человек,  а  сегодня
они все ввалились к нам и увезли его рыбачить в Заливе.  Мне  кажется,  он
вот-вот окончательно придет в себя.
     - Приятно слышать.
     Джулия впилась ногтями в его ладонь, говоря:
     - Вот так и знала,  что  ты  будешь  сквалыжничать.  Я  тебя  нарочно
разыскивала, думала, что тебе может потребоваться помощь. Над чем бы Эйффи
не колдовала у себя в лаборатории, все  свои  новинки  она  испытывает  на
Турнире Святого Кита, так всегда было. А этот еще не кончился.
     За плечом Фаррелла Бен очень тихо сказал:
     - Что верно, то верно, не кончился. Что там за дьявольщина творится?
     До сих  пор  Фаррелл  не  видел,  чтобы  Гарт  де  Монфокон  потерпел
поражение в поединке. Если на то пошло,  он  не  видел  даже,  чтобы  этот
костлявый рыцарь, сражаясь, оборонялся, а не нападал; но теперь только это
и осталось ему после  первого  же  удара,  который  он  попытался  нанести
скачущему, ныряющему из  стороны  в  сторону,  визжащему,  драконоголовому
воплощению неистовства, только что не  крутившему  взад-вперед  сальто  на
манер японского демона. Ложный выпад, вихрь неразличимых движений, и  Гарт
уже упал на колени, прикрываясь щитом, - еще один  выпад,  и  он  сложился
почти вдвое, а меч его отлетел,  беззвучно  приземлившись  у  ног  Леноры.
Ронин Бенкеи победно завопил, молотя по Гартову щиту, который, от  каждого
удара съезжал назад и в конце концов начал гулко биться о черный шлем.
     - Быть этого не может, - сказал Бен, - Эйффи никогда бы не допустила,
чтобы Гарт потерпел такое поражение.
     - В прошлом году  допустила,  -  напомнила  Джулия,  но  Бен  покачал
головой, поднявшись на цыпочки и вытянувшись вперед.
     - Тогда было совсем другое дело. Помогать ему на всем пути к короне и
бросить пять минут спустя? Не понимаю, как она могла это сделать.
     - Может быть, ты ее и вовсе не понимаешь, - сказал Фаррелл.
     Эйффи, стоявшая, вцепившись в  Никласа  Боннера,  на  боковой  линии,
обычным ее пронзительным  криком  подбодрила  отца,  когда  тот  с  трудом
поднялся с колен, чтобы снова взять  меч.  Пока  Гарт  тащился  к  Леноре,
острый край его щита скреб землю, а Ронин Бенкеи пританцовывал и  глумливо
вскрикивал, но добраться до оружия Гарту позволил. Фаррелл произнес:
     - У нее уши какие-то неправильные.
     Бен и Джулия обернулись к нему, и он сказал:
     - Ну неправильные, ну  что  я  могу  поделать.  Они  уже  около  часа
меняются, заостряются, будто у эльфов - в общем-то, довольно красивые,  но
не ее. И с его ушами тоже что-то не так. И нечего на  меня  таращиться.  У
меня привычка такая - приглядываться к ушам.
     Гарт,  совсем  как  Богемонд  перед  ним,  похоже,   никак   не   мог
сосредоточиться на противнике, но все озирался в немом неверии на Эйффи  и
Никласа Боннера. Ронин Бенкеи одной из граней  меча  парировал  отчаянный,
нанесенный вслепую рубящий удар, другой отбросил в сторону мотающийся  щит
противника и с такой силой гвозданул Гарта де Монфокон по  черному  шлему,
что щлем загудел, будто внутри его не было никакой головы. Даже мощный рев
ронина Бенкеи не смог заглушить вопля  мстительного  наслаждения,  который
испустила Ленора.
     Гарт еще не ударился оземь, а Бен уже рванул  прямо  через  турнирное
поле, сминая аленькие цветочки Святого Кита. Фаррелл с Джулией, держась за
руки,  старались  не  отставать  от  него.  Не  обращая  внимания  ни   на
приветственные вопли  зрителей,  ни  на  чумазых  и  громогласных  воинов,
валящих толпой, чтобы отдать  ритуальные  почести  второму  за  этот  день
новому Турнирному королю  -  Фаррелл  хорошо  видел  Хамида  ибн  Шанфара,
который,  стоя  на  музыкантском  помосте,   хладнокровно   импровизировал
победный пеан, совершенно отличный от того, какой он намеревался пропеть -
Бен прошагал к молодым людям, что стояли, глядя, как Гарт  поднимается  на
ноги, и взяв обоих за плечи, развернул к себе лицом и сказал:
     - Господи Иисусе Христе, вот же сукины дети, надо выбираться  отсюда,
- собственное его лицо приобрело внезапно оттенок старого тротуара.
     С близкого расстояния они  мало  чем  походили  на  Эйффи  и  Никласа
Боннера. С близкого расстояния все в них - возраст, внешность, одежда, пол
- расплывалось мреющими пятнами, будто смазанная газетная фотография.  Они
улыбались, рты у них двигались,  издавая  человеческие  звуки,  и  похоже,
никто еще не заметил, что на людей они похожи  не  больше,  чем  плавленый
сыр.  Фаррелл  глядел  на  них  достаточно  долго,   чтобы   почувствовать
головокружение и дурноту. Ему подумалось, что если они коснутся  его,  он,
не сходя с места, умрет.
     - Уподобища, - без  выражения  произнес  Бен.  -  Колдуны  в  древней
Норвегии умели делать таких, Эгиль  о  них  знал.  Сотворить  их  довольно
просто, но они быстро разлагаются. Эти сгниют уже к закату, они нужны были
только для того, чтобы продержать нас здесь подольше. И это им удалось.
     Вцепившись в Фаррелла и Джулию, как в пару молотков,  он  прокладывал
ими дорогу через толпу,  запрудившую  турнирное  поле.  Фаррелл  прикрывал
рукой лютню и все оглядывался, норовя еще раз увидеть уподобищ, хотя  даже
мысль о том,  что  их  мякотные,  ухмыляющиеся,  бескровные  образы  могут
надолго пристать к его сетчатке, представлялась ему омерзительной. В конце
концов, все трое вывалились на улицу остановились, задыхаясь, под опускной
решеткой на въезде в автостоянку, и Джулия сказала:
     - Я оставила мотоцикл на Эскалоне. Встретимся у дома.
     Она повернулась, чтобы уйти, но Бен по-прежнему крепко держал  ее  за
руку.
     - Мы встретимся прямо здесь. Не надо тебе ехать к дому одной, - голос
Бена казался таким же  серым,  как  лицо,  и  звучал  так  тихо,  что  шум
вечернего движения почти заглушал его. Джулия взглянула на него и кивнула,
и Бен ее отпустил.
     Когда  они,  погрузившись  в  Мадам  Шуман-Хейнк,  вернулись,  Джулия
ожидала их, сидя верхом на BSA. Бен, высунувшись из окошка, крикнул ей:
     - Поезжай боковой дорогой, вокруг холма.
     BSA взвыл, словно обеденный гонг в аду, и рванул вперед мимо палаток,
флажков и автобусов телевидения, стоявших на  лужайке  у  "Ваверли".  Пара
соколов так и кружила над отелем, Фаррелл видел  их  в  зеркальце  заднего
вида еще долго после того, как синий с золотом  Стрелец  Лиги  Архаических
Развлечений скрылся из глаз.
     - Почему этой дорогой? Мы на ней ничего не выиграем.
     BSA летел впереди по идущей подножьем холмов не размеченной  полосами
дороге, ныряя в поток машин и выныривая из него, как  штопальная  игла,  и
вынуждая Фаррелла без передышки совершать одно уголовное  преступление  за
другим, чтобы хоть из виду его не терять.
     - Да, не выиграем, - только и ответил Бен. Он сгорбился  над  панелью
управления, кулак, прижатый ко рту, заглушал слова. Другая  рука,  сколько
Фаррелл ни отбрасывал ее, раз за разом возвращалась  к  рычагу  скоростей,
стискивая его так, что заржавелый металл покрякивал, будто натянутый трос.
     Фаррелл сказал, чтобы только не молчать:
     - Эти штуки, двойники, неплохо они у нее получились. Если бы  она  не
постаралась немного себя приукрасить...
     - Я же тебе сказал, что это дерьмо никаких усилий не требует, - голос
Бена, сердитый и оскорбительный, казалось, распадался, на манер  уподобищ.
- Забава для ученика чародея, идиотские  упражнения,  чтобы  руку  набить.
Ради Христа, объедешь ты, наконец, этого чертова старого маразматика?
     - Отдашь ты мне, наконец, этот  чертов  рычаг?  -  Фаррелл  вывалился
из-за автофургона длиной в  четверть  мили,  собираясь  его  обогнуть,  но
водитель фургона немедленно поднажал, на недолгий, но волнующий промежуток
времени превратив дорогу в трехрядное скоростное шоссе.
     Рядом с Фарреллом Бен, слишком испуганный, чтобы обращать внимание на
угрозу неминучей погибели, бормотал:
     - Не может быть, чтобы она была настолько сильна, этого  просто  быть
не может. Зия ее по стенкам размажет.
     Фаррелл на слепом повороте обошел фургон  да  заодно  уж  и  школьный
автобус - Мадам Шуман-Хейнк лучше всего чуствовала себя на спуске.
     Тускло-серебряные тучи, тянувшиеся длинной  вереницей,  внезапно  все
разом пришли в движение,  точно  их  сдернул  с  места  буксир.  Это  было
единственное  предупреждение,  полученное  Фарреллом  прежде,  чем  ударил
ветер, заставив фольксваген содрогнуться и загудеть, {как в тот раз, когда
медведь в  Йосемите  унюхал  пойманных  мной  тунцов}.  Мадам  Шуман-Хейнк
ковыляла, почти останавливаясь, пока он не перевел ее на вторую  скорость,
заставив двинуться вниз по склону холма и сосредоточась только на одном  -
не  дать  ей  перевернуться.  Дождь,  который  вежливо  воздерживался   от
появления, пока не закончился спуск, начался вместе с подъемом, и  тут  же
деревья по сторонам дороги  исчезли,  а  ветровое  стекло  будто  залепило
цементом. Фары у Мадам Шуман-Хейнк толком светились лишь  на  максимальной
скорости, а дворникам, чтобы увязнуть, хватало и  обильной  росы.  Фаррелл
распластался на руле, он вел фольксваген, ориентируясь по огням  встречных
машин, и беззвучно напоминая Каннон,  что  у  него  с  ней  имеются  общие
знакомые.
     Бен, впавший в отчаяние в тот миг,  когда  пошел  дождь,  попеременно
костерил Эйффи и Фаррелла, а  Мадам  Шуман-Хейнк  раскачивалась,  кашляла,
тарахтела трансмиссией, но ехала. Фаррелл ни за что  не  углядел  бы  BSA,
если бы встречная машина не высветила мотоцикл  -  он  лежал  почти  вверх
колесами в зарослях толокнянки немного в стороне от дороги, а рядом лежала
Джулия, пытаясь вытащить из-под  него  ногу.  Фаррелл  шарахнул  ногой  по
педали тормоза, ушедшей в пол куда быстрее, чем это  когда-либо  удавалось
акселлератору,  фольксваген  самоубийственно  заскользил,  вытряхнув  Бена
назад, в способное к практическим действиям здравомыслие, и в ко