Чарльз ВИЛЬЯМС
    БРИЛЛИАНТОВОЕ БИКИНИ


    ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Анонс

   Когда исчезла танцовщица Каролина, возлюбленная предводителя гангстеров и
единственная свидетельница его гибели, местный  шериф  отправился  на  ферму
дядюшки Сагамора, решив, что  она  прячется  именно  там.  Однако  на  ферме
оказались  только  сам  хозяин  и  его  брат  с  сыном-подростком.   События
поворачивают так, что вскоре пропадают и Сагамор  с  братом.  Тогда  мальчик
отправляется на их поиски...

Глава 1

   О, это было отличное лето, можете не  сомневаться.  Папа  говорит,  фермы
куда как полезны для здоровья, а уж полезнее  фермы  дяди  Сагамора  вам  не
найти, даже и  не  старайтесь.  Там  есть  озеро,  где  можно  ловить  самую
настоящую рыбу, и у меня был пес, не говоря уж про охотников на кроликов  со
всамделишными ружьями и о мисс Харрингтон. Она была просто прелесть и  учила
меня плавать.
   Мисс Харрингтон? О, это у нее была  та  самая  виноградная  лоза,  вокруг
которой потом поднялся такой шум. Да вы,  верно,  и  сами  помните.  Это  же
попало во все газеты.  Татуировка  в  виде  виноградной  лозы  с  маленькими
голубыми листочками. Она вилась вокруг  ее  правой  груди,  словно  тропинка
вокруг холма, и заканчивалась крошечной розочкой в самом центре. Папа  потом
задал мне взбучку за то, что я раньше не рассказал  ему  о  ней,  но  какого
черта, - откуда мне было знать, что не у  всех  есть  розочки  на  груди?  Я
просто счел само собой разумеющимся, будто у благотворительных дам тоже есть
такие рисунки, только я никогда не спрашивал их об  этом,  потому  что  пока
общался с ними, еще и в глаза не видел ни мисс Харрингтон, ни ее виноградную
лозу.
   Но это я забегаю вперед. Лучше начну с самого начала и в  первую  очередь
расскажу вам, как это вышло, что мы приехали к дяде Сагамору. А все  оттого,
что папу стали слишком уж часто призывать в армию.
   Похоже, неудачный выдался год для призывников.  Первый  раз  папу  замели
посреди зимы, когда мы приехали в Гольфстрим-Парк, потом в Пимлико, но  хуже
всего пришлось в Акведуке. Мы с трудом нашли, куда притулить наш трейлер,  и
только-только начали печатать, как его снова забрали. Ну и разумеется, меня,
как всегда, заграбастали благотворительные дамы.
   Эти благотворительные дамы такие смешные. Не знаю почему,  но  они  всюду
одинаковые. Обычно у них пышная грудь, и они задают тебе одни и те же старые
вопросы, а когда ты пытаешься объяснить  им,  что  путешествуешь  по  всяким
большим городам, таким как Хиали и Бельмонт-Парк, и что папа просто советник
по капиталовложениям в скачки  и  у  него  куча  неприятностей  с  призывной
комиссией, они начинают переглядываться, качать головами и  повторять:  "Ах,
какой кошмар! А ведь он еще совсем дитя!"
   Так вот, эти благотворительные дамы в Акведуке все расспрашивали меня,  в
какую школу я хожу, отчего это мама ушла от папы, умею ли я читать и писать,
и все такое прочее. Я ответил, что отлично умею читать, а то как  же?  Тогда
они сунули мне под нос какую-то книжку, чтобы  проверить.  Увесистая,  прямо
скажем, была книженция, я потом читал ее весь месяц, что  провел  в  приюте.
Про одного  парня  по  имени  Джим  Хокинс  и  одноногого  пирата  по  имени
Долговязый Джон Сильвер, просто умора. Хотелось бы мне снова  ее  раздобыть,
чтобы узнать, чем там кончилось. Как  вы  думаете,  можно  где-нибудь  здесь
достать еще одну такую?
   Но, возвращаясь к благотворительным дамам - увидев,  что  мне  трудновато
пришлось, они снова запереглядывались и забормотали:
   - Да-да, так мы и думали.
   А мне и впрямь было нелегко. Не то чтобы попадались по-настоящему трудные
слова, но этот  тип  как-то  чудно  пищит,  у  него  все  слишком  уж  хитро
закручено.
   - Билли, тебе не следовало говорить, будто ты умеешь  читать,  -  сказала
главная дама. Всегда легко узнать, какая из них главная, потому что, как  ни
странно, но грудь у нее всегда пышнее, чем у прочих.
   - Но, мэм, - отвечаю я. - Я умею читать. Просто эта  штука  как-то  чудно
написана. В каждом слове слишком много букв.
   - Что за чушь, - говорит она. - Как это слишком много  букв?  Неужели  ты
думаешь, что Роберт Льюис Стивенсон не умеет писать правильно?
   - Не знаю я ничего про этого вашего Стивенсона, - стою я на  своем,  -  а
всего-навсего пытаюсь объяснить, что эта штука не так написана и в  ней  сам
черт ногу сломит. Смотрите, сейчас я вам покажу, что имею в виду.
   У меня в кармане как раз завалялся сандвич с  копченой  колбасой,  потому
что мы только успели выйти и  направиться  к  ипподрому,  как  папу  сцапали
пинкертоны. Вот я и вспомнил, что он завернут в  обрывок  вчерашнего  списка
забегов. Вытащив сандвич, я откусил кусок и принялся показывать.
   - Глядите сюда. - И я ткнул пальцем в листок. - "Барньярд Гейт  (М)  105*
чал.мер.З, от Барнаби - Гейтс Айяр, от Франджи-Панджи. Дек. 5, ТрП, 6ф, 1:13
- 17, III* 1-1, 1-5, 1-3, 8-9,  Стр'гф'л'Дж  МолЗ,  Зл'п'л'чн  119,  Б'сп'чн
П'др'жк 112, Пнчк 114". Улавливаете? А теперь взгляните на этот забег: "Муха
2 Аку 1/2 фт: 48". Что молния против собаки, и если вам вздумается хоть цент
на него поставить, значит, у вас в голове опилки.  Он  вечно  сперва  рвется
вперед, но с дыхалкой у него плоховато,  и  он  всегда  сдыхает  у  восьмого
столба.
   Тут они прервали меня, и начался форменный бедлам. Они ну никак не желали
верить, что я все это читаю. А я сказал, что это так же  ясно,  как  нос  на
лице, и растолковал: Барньярд - это чалый мерин-трехлетка, не выигравший еще
ни одного забега. Он сын Барнаби от Гейтс Айяра, что  от  Франджи-Панджи.  В
последних скачках он шел примерно 1 к 17 в забеге молодняка в  Тропикал-Парк
пятого  декабря.  Жокеем  у  него  скакал  Джордж  Стрингфеллоу  весом   сто
одиннадцать фунтов при полной выкладке, разрешенной для  молодняка.  Дорожка
была мокрой, и время победителя составило  минуту  и  тринадцать  секунд,  и
Барньярд Гейт лидировал на старте,  на  полпути  и  на  выходе  на  финишную
прямую, но затем выдохся и пришел восьмым,  отстав  от  фаворита  на  девять
корпусов. А тремя  победителями  стали  Злополучный,  Беспечная  Подружка  и
Пончик. Поэтому я прямо заявил благотворительным дамам, что если кто здесь и
не умеет читать, так это они, а не я.
   Тут все и завертелось. Они закричали, что мальчик, который  умеет  читать
только таблицы со скачек, - позор  американскому  образу  жизни  и  что  они
отправятся прямиком в суд, отберут меня у  папы  и  упекут  в  приют.  Я-то,
понятное дело, был против, но что тут возразишь? Оставалось лишь ждать, пока
папа отвертится от призыва.
   Словом, они продержали меня в приюте битый месяц  и  обращались  со  мной
неплохо. Даже позволили взять почитать "Остров сокровищ", и я  так  увлекся,
что уже не мог оторваться. Поначалу дело шло медленно, лишние буквы  мешали,
но  я  помаленьку  уловил  суть  и  наловчился  вроде  как  прищуриваться  и
отбрасывать ненужное, так что мне стало полегче. Я добрался уже до  середины
и был в полном восторге,  когда  заявился  папа.  Он  потребовал  встречи  с
благотворительными дамами, суперинтендантом приюта и еще  какими-то  людьми,
которых я не знал, и это было нечто. Все так и кипели, а папа кричал, что он
советник по капиталовложениям в скачки, и в том нет ничего  дурного,  и  кто
они, по их мнению, такие, чтобы отбирать у него его мальчика?
   Я украдкой попытался вырвать несколько страниц из книжки, на случай  если
ее у меня отберут, и спросил папу:
   - А ты знаешь что-нибудь о Долговязом Джоне Сильвере?
   - В жизни не слыхал, - отвечает папа. -  Верно,  пес  какой-нибудь,  а  я
собачьими бегами не занимаюсь.
   Ну, тут они все разом на него насели, и тогда-то он  вспомнил  про  ферму
дяди Сагамора. Мы поедем туда, сказал он, для мальчика нет  ничего  полезнее
жизни на ферме. Чего у папы не отнимешь, так это  способности  убеждать.  Он
такой говорун! Когда продает  таблицы,  любого  простофилю  вмиг  заговорит.
Он-то, правда, зовет их клиентами. Я просто видел, как папа ухватился за эту
идею и так и загорелся.
   - В самом деле, - принялся он вещать, -  вы  только  подумайте  обо  всех
великих людях, которые начинали на фермах,  таких  людях,  как  Линкольн,  и
генерал Томас Ли, и Гровер Уэйлен, и Уильям Уодсворт Хоторн, и Эдди  Аркаро.
Да вы только подумайте, до чего это здорово: кормить  уток,  собирать  яйца,
лопать арбузы, пить парное молоко, кататься на лошадях... - Тут  он  осекся,
кашлянул и пошел на попятную:
   - Нет. Как подумаешь, так, пожалуй, лошадей-то там и нет.  Помнится,  мой
брат Сагамор всегда говаривал, что ни за что не потерпит их у себя. Мулов  у
него пруд пруди, а лошади ни одной. Он их прямо-таки ненавидит. Джентльмены,
можете вы вообразить себе более подходящее для подрастающего мальчика место,
чем такая ферма?
   У папы аж слезы на глаза навернулись от одной только мысли,  до  чего  же
полезна жизнь на ферме.
   Ну, так вот оно и вышло. Много еще  было  всякой  болтовни,  но  в  конце
концов все согласились с папой насчет фермы и  сказали,  что  я  могу  идти.
Правда,  предупредили,  что  если  он  еще  раз   попадет   в   какие-нибудь
неприятности в районе Нью-Йорка, то меня опять заберут  на  попечение,  и  в
этот раз насовсем. Мне даже смешно стало, мы же в Нью-Йорке сроду  не  были,
но им я, разумеется, ничего не сказал.
   Мы ушли, сели в трейлер и поехали было прочь, но  угодили  в  самую  гущу
машин и так заплутали, что уж и не знали, где мы. Акведук куда  больше,  чем
Хиали или Пимлико, и там столько улиц, что ты можешь колесить по  ним,  пока
не помрешь с голоду, но так и не найти пути оттуда. Вскорости мы застряли  в
пробке  на  улице,  где  было  множество  шикарных  отелей   с   коврами   и
разноцветными навесами от парадного входа через весь тротуар. Папа  окликнул
какого-то  типа,  стоящего  под  одним  из  этих   навесов   и   одетого   в
умопомрачительную ливрею, всю красную и золотую.
   - Что это за улица? - спрашивает папа.
   - Парк-авеню, - отвечает тот наглым тоном.
   - А как, - кричит папа, - проехать отсюда к Джерси?
   Этот тип уставился на него как баран на новые ворота.
   - А кому это надо? - говорит он и принимается рассматривать ногти.
   - То-то и плохо в этом треклятом месте, - поясняет мне папа. - Зачем тебе
куда-то ехать? Ты и так уже здесь.
   Тут другой тип, в ливрее и обезьяньей шляпе, вывел из передней двери  пса
на кожаном поводке. Ей-богу, в жизни не видел такой длиннющей псины, а ножки
коротенькие прекоротенькие,  а  пузо  только  что  по  земле  не  волочится,
особенно когда они спускались по ступенькам. Тот первый тип в красно-золотом
весь надулся и побагровел, но все же взял поводок и двинулся вниз по  улице.
И тут пес как прыгнет, как выдернет поводок у него из рук - и помчался прямо
по мостовой среди машин.
   Парень в ливрее бежал за ним, лавируя между  автомобилями  и  все  больше
багровея.
   - Сюда, сюда, славный песик, - звал он. - Сюда, Зиг Фрид. Милый Зиг Фрид.
Я тебе все зубы повыбиваю, ты, мерзкая колбаса.
   Но Зиг Фрид развернулся и - бац! - очутился у  нас  под  машиной.  Пробка
начала потихоньку продвигаться вперед, и водители вокруг нас принялись вовсю
сигналить и всячески обзывать папу. Я испугался, что он вот  так  возьмет  и
поедет, а потому выскочил и пополз за псом. Тот  ухмыльнулся  мне  и  лизнул
меня в щеку. Я сгреб его в охапку и залез обратно в машину, а он уселся  мне
на колени и продолжал ухмыляться. Ну  и  пес!  Такой  симпатяга,  да  еще  и
улыбаться умел.
   Тип в ливрее, уворачиваясь от машин, подбежал к нам.  Физиономия  у  него
стала под стать камзолу.
   - Давайте сюда эту проклятую дворнягу! - заорал он, злобно глядя на папу.
   - Проваливай. Таким, как ты, только пуделей и водить, - отозвался папа.
   - Давай  его  сюда!  Не  то  копа  позову.  Дорога  перед  нами  как  раз
расчистилась. Папа поднял палец.
   - За тебя, Мак, - произнес  он,  и  мы  со  свистом  рванулись  вперед  и
проскочили перекресток прежде, чем снова успел зажечься красный свет.  Через
мгновение мы уже были за углом, и этот тип нас так и не догнал.
   Зиг Фрид был чудо какой потешный. Он снова лизнул  меня  в  ухо,  гавкнул
пару раз, а потом высунул голову в окно и принялся ухмыляться всем встречным
прохожим на тротуаре.
   - Можно мне оставить его себе? - попросил я. - Можно?
   - А чем ты собираешься его кормить? - возразил папа. - Псы вроде этого, с
Парк-авеню, в рот не возьмут ничего, кроме икры и мяса норки.
   - Бьюсь об заклад, он слопает обычную кость не хуже другого какого пса.
   - Ну, не знаю, - проворчал папа, - но где ты его будешь держать, когда мы
приедем в Голливуд-Парк?
   - Голливуд-Парк? - изумился я. - Разве мы не едем  к  дяде  Сагамору?  Он
покачал головой:
   - Ну разумеется, нет. Я придумал это,  только  чтобы  отвязаться  от  тех
старых носатых куриц.
   Тут мне стало  грустно,  ведь  я  успел  уже  столько  всего  здоровского
напридумывать о житье на ферме, но я промолчал. Что толку спорить  с  папой?
Спустя какое-то время  мы  отыскали  туннель,  ведущий  под  реку,  а  когда
выехали, папа объявил, что мы уже в Джерси. Про Зига Фрида  я  больше  и  не
заикался, надеясь, что папа позабудет о нем и я смогу оставить его себе.  Но
он сам то и дело подскакивал и лизал папу в лицо.
   - Вот щенячьи нежности, - буркнул в очередной раз папа, едва разминувшись
со здоровенным грузовиком.
   Но все равно не велел мне выкинуть пса. Похоже, он что-то обдумывал - вид
у него был довольно обеспокоенный, и он все время шипел что-то себе под нос.
Вскоре он свернул на обочину и пересчитал оставшиеся у нас деньги.
   - А далеко от Акведука до Голливуд-Парка? - поинтересовался я.
   - Порядочно. Неделя пути, а то и дольше. Вечером мы устроились на  ночлег
возле какой-то речушки, и, пока папа жарил колбасу, я спросил его:
   - Па, а почему бы нам не отправиться к дяде Сагамору?
   - Ну, во-первых, его там может и не оказаться. Последнее, что я слышал  о
нем, это что его призывают.
   - А у него тоже печатный бизнес?
   - Нет, - ответил папа, открывая бутылку пива и  усаживаясь  на  камень  с
сандвичем в руке. - Скорее мануфактурный.
   - Ясно. - Я кинул Зигу Фриду кусок колбасы.  Он  мотнул  головой,  поймал
кусок на лету, подкинул, точно кот мышь, и заглотал в мгновение ока.
   - Гляди-ка, папа, - говорю я. - Он лопает колбасу.
   - Как мило с его стороны, - ухмыльнулся папа. - Истинный демократ, а?
   - Можно его оставить, па?
   - Там видно будет, - отрезал он. - Только не  приставай.  У  меня  и  так
забот полон рот.
   Зиг Фрид принялся вылизывать сковородку. Похоже,  топленый  жир  пришелся
ему по вкусу. Уже стемнело, и костер под деревьями потрескивал так уютно.  Я
вытащил из прицепа спальник, раскатал  и  растянулся  на  нем,  а  Зиг  Фрид
свернулся калачиком у меня под боком. Мне страсть как хотелось оставить  его
у себя. Папа откупорил очередную бутылку пива.
   - А что такое Голливуд-Парк? Мы там уже бывали? - спросил я.  Мы  столько
больших городов объездили, что я им уже счет потерял.
   Папа покачал головой.
   - А почему нет?
   - Потому что для этого надо пересечь весь Техас.
   - А что такое Техас, папа?
   - Что такое Техас? Ну, я тебе скажу. - Он зажег сигарету и вытянул  ноги.
- Техас - это самая большая область в мире без единого ипподрома, не  считая
Тихого океана. Я много лет мечтал добраться до Голливуд-Парка и Санта-Аниты,
но у меня никогда не было столько денег, чтобы  проделать  весь  путь  через
Техас одним махом, а только так и можно его преодолеть. Как-то раз,  еще  до
твоего рождения, я покинул Оуклоун-Парк, добрался аж до  Тексарканы  и  рано
утром, собравшись духом, рванул через Техас. Но чем больше я об этом  думал,
тем сильнее малодушничал, и миль через пятьдесят окончательно сыграл  труса,
повернул обратно и больше уж не пытался. - Он глядел  на  огонь  и  вздыхал,
тихонько покачивая головой. - Быть может, теперь я уже слишком  стар,  чтобы
снова рискнуть.  Для  этого  надо  либо  быть  молодым  и  полным  задора  и
готовности терпеть любые невзгоды, либо иметь кучу денег. С  Техасом  дурака
не поваляешь. Там в какую сторону ни глянь, на тысячи миль ни одной скаковой
дорожки. И коли совсем на мель сядешь, придется устраиваться на  работу  или
что похуже. Нет, это  не  безопасно  Я  видел,  что  он  и  впрямь  серьезно
озабочен. Каждый вечер, когда мы  останавливались  на  ночлег,  он  доставал
дорожные карты и  линеечкой  измерял  расстояние  и  подсчитывал  оставшиеся
деньги. Но, как ни крути, выходило все одно и то же.  Мы  сядем  на  мель  в
местечке под  названием  Пайот,  на  полпути  между  городами  Фэрграундс  и
Голливуд-Парк.
   - Нет, черт побери, ничего не выйдет, - сказал он как-то поздно ночью.  -
Номер не пройдет. Мы застрянем посреди  Техаса,  будь  уверен.  Единственное
место, где  мы  можем  отсидеться,  покуда  осенью  не  откроются  скачки  в
Фэрграундс, это ферма Сагамора.
   Я завопил от радости и стиснул Зига Фрида в  объятиях,  а  он  тявкнул  и
лизнул меня в ухо. Вот так мы и поехали к дяде Сагамору.

Глава 2

   Папа уже давненько не бывал на ферме, поэтому едва мы свернули с шоссе на
проселок, ему пришлось расспрашивать, как туда проехать. Мы  притормозили  у
маленького,  без  пятнышка  краски  деревянного   домика.   Напротив   стоял
бревенчатый амбар, а  какой-то  мужчина  гонялся  по  двору  за  поросенком.
Услышав вопрос, он остановился и, сняв  шляпу,  вытер  лоб  красным  носовым
платком.
   - Сагамор Нунан? - переспросил он странным голосом, словно бы дивясь.
   - Ну да, - подтвердил папа.
   - Вы что, в самом деле собираетесь к Сагамору Нунану? - Тот все  ушам  не
верил.
   - А что тут дурного? - Папа начинал уже злиться. - Он ведь еще там живет,
разве нет?
   - Сдается мне, да, - кивнул тот. - По крайней мере, я не видел, чтобы его
оттуда выдворяли.
   - Ну и как тогда нам туда проехать?
   - Что ж, держитесь прямо по  этой  дороге.  Гравий  скоро  закончится,  и
пойдет все больше песок, но ничего, проедете даже с этим вашим прицепом. Как
взберетесь на пологий  песчаный  холм,  увидите  колею,  ведущую  налево,  к
навесным  воротам.  Оттуда  еще  с  четверть  мили,  и,  ежели  ветер  будет
встречный, вы и сами учуете. - Он снова отер лицо. - А коли встретите  какие
машины оттуда, лучше посторонитесь - они, верно, будут мчать как угорелые.
   - Мчать как угорелые? - повторил папа.
   - Угу. Шериф-то наш обычно бывает здорово зол  после  того,  как  съездит
туда. Просто рвет и мечет. Трех поросят мне уже сбил в этом году - Да, плохо
дело, - протянул папа. Мужчина тряхнул головой:
   - Собственно  говоря,  я  потому  и  гоняюсь  за  этим  кабанчиком.  Двое
шерифовских парней вот-вот проедут обратно, так что мне лучше  бы  привязать
его, пока худа не вышло. У них тяжелая рука на поросят.
   Папа поблагодарил его, и мы поехали дальше.
   - А что он имел в виду - "вы и сами учуете"? - спросил я.
   Папа-с отсутствующим видом покачал головой. Похоже, задумался о чем-то.
   - Кто знает. С Сагамором никогда ничего не скажешь толком.
   Мы въехали на гряду холмов, поросших соснами. Машина с  натугой  волочила
прицеп по песку, мотор аж весь раскалился. Когда мы перевалили за гребень  и
начали спускаться вниз, то заметили другой автомобиль. Он стоял на небольшой
прогалинке справа от дороги, как раз за поворотом. Деревья там расступались,
и видно было дно пересохшей речки у подножия холмов. На крыше машины, свесив
ноги на капот, сидел какой-то мужчина в белой шляпе и с биноклем, прямо  как
на скачках. Папа нажал на тормоз и остановился, а тот тип выпустил  бинокль,
повисший на ремешке у него на шее, и уставился на нас. Я попытался углядеть,
что это он там высматривает, но вокруг виднелись лишь поля да деревья.
   - Что ищете? - полюбопытствовал папа. Внутри  машины  оказался  еще  один
мужчина, и тоже в белой шляпе. Он вылез нару