Чарльз ВИЛЬЯМС
   СТАРШИЕ АРКАНЫ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  tp://www.bestlibrary.ru


Анонс

   Сюжет романа построен на основе  великой  загадки  -  колоды  карт  Таро.
Чарльз Вильямс, посвященный розенкрейцер, дает свое, неожиданное  толкование
загадочным образам Старших Арканов.

Глава 1

НАСЛЕДСТВО

   - ..Законченный Вавилон, - проворчал м-р Кенинсби и потянулся к  вечерней
газете.
   - А мне казалось, что Вавилон-то как раз и не закончили, - сообщила Нэнси
брату и взглянула на отца - слышит ли он.
   Отец промолчал. Только через минуту ему пришла на  ум  подходящая  фраза,
что-нибудь вроде:
   "Зато теперь он достиг полного завершения", но  что  с  нее  было  толку?
Нэнси опять прицепится, да и сынок  не  упустит  случая  вставить  словечко.
Дети, одно слово. Он перевел взгляд на сестру. Сидит себе у камина,  читает,
видите ли. Всем довольна. И что уж она там такого интересного нашла?
   - Ну, а ты, Сибил, что поделывала  сегодня?  -  спросил  он  с  фальшивым
участием, а когда сестра подняла голову, сердито отметил про себя, что  кожа
у нее словно молодеет с каждым днем.
   - Так, кое-что, - отозвалась  Сибил  Кенинсби.  -Прошлась  по  магазинам,
пирог испекла, погуляла, поменяла книги в библиотеке.  А  после  чая  решила
почитать.
   - Славный денек, - с непонятной интонацией бросил м-р Кенинсби. Ему очень
хотелось поколебать благодушное настроение сестры, хотя,  честно  говоря,  у
нее другого просто не бывает. У Сибил, похоже,  все  дни  хороши.  Он  снова
уткнулся в газету.  -  Кажется,  правительство  готовит  свежие  пошлины  на
сухофрукты.
   Сибил хотела ответить, но раздумала. "Глуповата  становлюсь,  -  подумала
она. - Могла бы и пройтись насчет свежих пошлин и  сухих  фруктов.  Да  нет,
просто лень". Вместо нее заговорила Нэнси.
   - Опаздываешь, тетя. Ты должна была ответить:
   "Цены, наверное, опять вырастут!". А тебе скажут:
   "Только они и растут при этом проклятом правительстве!".
   - Может быть, ты позволишь мне самому за себя сказать? - проворчал отец.
   - Тогда не тяни, пожалуйста. А то как будто похоронный  марш  из  "Саула"
слушаешь . Никак не дождешься, пока кончится, - не сдавалась Нэнси.
   - Нэнси опять не ко времени, - тут же ввязался в перепалку Ральф.  -  Кто
же в наше время ставит такое старье?
   - Иди ты к черту! - огрызнулась Нэнси. М-р Кенинсби немедленно поднялся.
   - Нэнси, не смей выражаться подобным образом в этом доме, - заявил он.
   - Ну и ладно, - Нэнси подошла к окну, открыла его,  высунулась  наружу  и
заявила всему свету - правда, понизив голос и досадуя за это сама на себя:
   -Убирайтесь к черту.
   Потом, аккуратно прикрыв окно, сообщила отцу:
   - Это было не в доме.
   - Нэнси, что-то ты  сегодня  не  в  духе,  -  спокойно  произнесла  Сибил
Кенинсби.
   - А хоть бы и так, - не сдавалась Нэнси. - Кто начал-то?
   - Не груби тете, - сделал замечание отец. - Она  тебе  как  мать,  и  она
все-таки хозяйка в этом доме.
   - И прочая, и прочая... - Нэнси прорвало. -Она - святая. А я - презренная
тварь и дочь...
   Она осеклась, но было поздно. Отец взял газету, у самой двери обернулся и
сухо произнес:
   - Сибил, если я буду нужен, то я у себя в кабинете, - и вышел из комнаты.
   Ральф ухмыльнулся и подмигнул Нэнси; Сибил внимательно и чуть  насмешливо
посмотрела на племянников.
   - Какой порыв! - проговорила она, ни к кому  не  обращаясь,  и  Нэнси  не
сообразила, злиться ей или восхищаться.
   - Неужели отец никогда тебя  не  раздражает?  осторожно  поинтересовалась
она.
   - Нет, моя милая, - безмятежно откликнулась Сибил.
   - Неужели ты и на нас никогда не злишься?
   - Нет, моя милая.
   - Неужели тебя вообще никогда никто не раздражает? - вступил Ральф.
   - Конечно же, нет. Какие странные у нынешних детей представления!  Почему
я должна раздражаться?
   - А вот нас отец еще как раздражает, - подытожила Нэнси. - И  я  сама  не
знаю, когда начну заводиться. Только все равно не из-за нас с  Ральфом  весь
этот сыр-бор разгорелся. И, между прочим,  Вавилонскую  башню  действительно
так и не достроили.
   Сибил Кенинсби снова открыла книгу.
   - Нэнси, милая, ты ничего не начинаешь, ты просто встреваешь не к  месту,
- проговорила она и опустила глаза на страницу с  таким  решительным  видом,
что Нэнси не осмелилась переспросить, что тетя имела в виду.
   Дом затих как и до прихода м-ра Кенинсби, но вскоре тишину  нарушил  звон
колокольчика. Нэнси помчалась в прихожую.
   - Не торопись, Агнес, - звонко окликнула она служанку, - я сама открою.
   - Не иначе, как Генри пришел, - заметил Ральф после  ее  исчезновения.  -
Надо полагать, его пригласили на ужин?
   - Да, - проговорила Сибил, не отрываясь от  книги.  Эта  манера  отвечать
односложно  и  считать  вопрос  исчерпанным,  словно   Сибил   вознамерилась
буквально  следовать  заповеди  Христа  о  досужих  разговорах,  многим   не
нравилась,  и  Ральф  не  был  исключением.  При  необходимости  тетя  умело
поддерживала светскую беседу, а при случае охотно общалась  с  друзьями,  но
вместе  с  тем  спокойно  обходилась  без  множества  общепринятых  фраз   и
любезностей. Это создавало вокруг  нее  некоторую  пустоту;  знакомые  вдруг
начинали чувствовать, что привычный мир вот-вот рухнет,  и  они  окажутся  в
неприятном вакууме.
   - Ваша тетушка, - заметил как-то раз м-р Кенинсби, - не любит  болтать  о
пустяках. А жаль.
   Ральф тогда согласился с ним, Нэнси заспорила, и  началось  одно  из  тех
бесконечных препирательств, которые так раздражали и одновременно привлекали
отца. Раздражали потому, что задевали его  достоинство;  привлекали  потому,
что по крайней мере напоминали: достоинство у него все-таки  есть,  раз  его
можно задеть. В эти минуты он острее ощущал свою  значимость.  Еще  бы!  Он,
как-никак, лицо официальное - попечитель психиатрической лечебницы.  Правда,
в глубине души его уже  давно  мучила  мысль  -  ну  и  какой  толк  от  его
должности? Ему уже пятьдесят восемь; скоро пятьдесят девять. Конечно,  Сибил
старше; ей уже за шестьдесят, и она всем довольна. Наверное, через несколько
лет и он перестанет страдать от своей никчемности. Да, конечно, со  временем
и в его душе воцарится мир.
   Впрочем, сегодня, сидя в комнате,  которая  считалась  его  кабинетом,  и
просматривая перед  ужином  вечернюю  газету,  он  думал  не  о  собственном
предназначении, а об отвратительном поведении Нэнси.
   Никакой почтительности, никакой сдержанности, никакой  благопристойности,
наконец. Все его старания.., несомненно, она слишком  увлеклась..,  чересчур
много общалась с этим молодым человеком, Генри Ли.., вот  и  нахваталась  от
него. Последнее время этот Генри что-то зачастил к ним. Но  кто  кем  больше
увлечен или к чему приведет подобное общение этого м-р  Кенинсби  сообразить
не мог, а на помощь рассчитывать не приходилось. Оставалось утешаться мыслью
о том, что однажды она еще  пожалеет...  Не  станет  тогда..,  когда  совсем
запутается.., и всех запутает.., путаница запутается.., да уж.
   Тут в комнату вошла Нэнси, небрежно бросила:
   "Эй, старина, послушай-ка...". Да нет, он вовсе не спит; так что  незачем
его будить. М-р Кенинсби терпеть не мог, когда его  заставали  спящим  перед
ужином. Может быть,  все-таки  не  заметила...  "...  Ну  и  вообще.  Может,
поговоришь немного с Генри, пока за стол не садились?".
   Если бы он точно  знал,  насколько  далеко  зашли  извинения  дочери,  то
сообразил бы, как лучше их принять. Но он  прослушал  начало,  а  доказывать
теперь, что не спал,  не  хотелось.  Ничего  не  оставалось,  как  не  спеша
прокашляться, подняться и величественно молвить:
   - И не смей грубить тете. Этого я не потерплю.
   Нэнси,  сияющая  после  короткого  разговора  с  Генри  и   в   радостном
предвкушении следующего, обвинений не приняла, кротко  заметив,  что  именно
она назвала Сибил святой, и отец с дочерью мирно вернулись в гостиную.
   М-р Кенинсби уже несколько месяцев был знаком  с  предполагаемым  женихом
дочери, но так и не привык к нему. Он знал, конечно, что Генри Ли -  молодой
адвокат,  пока  без  практики,  но  видел  в  будущем  зяте  только  цыгана,
избравшего почтенную профессию не иначе как с какой-то зловещей целью.
   В гостиной ему навстречу  поднялся  высокий,  стройный  молодой  человек,
темноволосый, смуглый, с яркими, пронзительными глазами и  длинными  чуткими
пальцами. Мягкий воротничок рубашки походил на шейный платок. "Курятник, - в
который раз подумалось м-ру Кенинсби. - Как раз  для  Нэнси  -  лишь  бы  по
дорогам шляться. У нее самой имя какое-то цыганское. Это мать  виновата...".
В именах он чувствовал жутковатую значительность, отчасти потому,  наверное,
что самого его назвали Лотэйром. Это отвратительное имя  появилось  заботами
крестной его отца, богатой старой дамы, испытывавшей страстный восторг перед
лордом Бэконсфилдом. В надежде польстить старой  грымзе  крестник  и  назвал
дочь Сибил, а сына - Лотэйр. Хорошо еще, что не Танкредом или  Элроем,  или,
не дай Бог, Эндимионом. Даже м-р Кенинсби-старший признавал,  что  сочетание
Эндимион Кенинсби звучало чудовищно. Появлению  других  персонажей  помешали
два обстоятельства: во-первых, крестная  оставила  политику  и  ударилась  в
религию, начав переводить большие суммы денег англиканским женским  общинам;
во-вторых, детей у ее  крестника  больше  не  было.  Но,  увы,  он-то  успел
родиться до ее  внезапного  обращения.  Лотэйр  всегда  и  всюду  Лотэйр:  в
документах, на банковских чеках, в письмах, анкетах, адресах,  справочниках.
Во всех важных делах - Лотэйр Кенинсби. О, если бы его звали Генри Ли!
   Усаживаясь за стол, он снова подумал об этом. Он думал над этим, пока  ел
суп. Что-то всегда было к нему несправедливо: удача, судьба,  рок...  Бывают
такие люди, на которых все шишки  валятся,  которые  получают  раны  еще  до
начала битвы; и не всем, между прочим, удается  держаться  так  хорошо,  как
ему. Но как же она дразнит его - эта  призрачная  удача!  Вот  и  в  прошлом
месяце Дункан - как всем известно, человек был  бедный  -  вместо  простого,
полезного, честного наследства,  оставил  своему  старинному  другу  Лотэйру
Кенинсби какую-то коллекцию игральных карт, чтобы оный Лотэйр хранил чертову
коллекцию в целости и сохранности до  самой  смерти,  после  чего  коллекция
должна перейти  в  собственность  Британского  музея.  О  последнем  условии
наследнику  и  думать  не  хотелось.  Он  подозревал,  что  несколько  колод
представляют ценность, и немаленькую. Но пару лет - по крайней мере, год,  -
лучше ничего не предпринимать. Слишком  много  людей  об  этом  знают.  Даже
статья была в какой-то газете. В ближайшее время он не сможет продать их,  -
м-р Кенинсби вздрогнул, впервые мысленно произнеся это слово.
   - Папа, - сказала вдруг Нэнси, - ты ведь после ужина покажешь  нам  карты
мистера Дункана? - Кенинсби неприязненно усмехнулся, но Нэнси не  отступала.
- Генри прочитал о них в газете. - Кенинсби представил себе цыгана, сидящего
под забором с клочком газеты в руках. - И он немножко разбирается в  картах.
Ой, Генри, в чем ты только не разбираешься!
   "Ну да, - желчно подумал м-р Кенинсби, - ярмарка, деревенские  простофили
выкладывают последние гроши, чтобы угадать, под каким  наперстком  горошина.
Тоже мне, знаток!".
   - Дорогая, - начал он, - мне тяжело вспоминать... Ведь  Дункан  был  моим
хорошим другом.
   -  Ну  пожалуйста,  тебе  ведь  нетрудно...  Ему  нравилось,  когда  люди
интересовались его коллекцией.
   Кенинсби поднял голову и заметил, как  на  лице  Сибил  мелькнула  легкая
улыбка. Чему она улыбается? Нэнси сообщила неопровержимый  факт,  касавшийся
последних лет жизни Дункана, и теперь Кенинсби не мог сообразить, как  лучше
выпутаться. Но Сибил-то чему радуется?
   - Я буду вам очень признателен, - вступил в разговор молодой  человек.  -
Мне в самом деле интересно! Наверно, это  у  нас  в  крови,  -  добавил  он,
подшучивая над Нэнси.
   - Ты и гадать умеешь? Погадаешь мне? - щебетала она.
   - Немного по картам, немного по руке, ну и немножко по звездам, - сообщил
он.
   - По руке я и сама могу, - объявила Нэнси. - Я гадала папе и тете тоже. Я
только не смогла прочесть папину  линию  жизни  -  она  вроде  кончается  на
сорока, а он вот он - живой.
   М-р Кенинсби, ощущая себя скорее на  том  свете,  чем  на  этом,  опустил
голову.
   - А мисс Кенинсби? - спросил Генри, слегка наклонившись к ней.
   - Она, по-моему, собирается жить вечно, - заявила Нэнси. -  У  нее  линия
жизни даже под палец уходит.
   Генри странно поглядел на Сибил,  но  ничего  не  сказал,  и  разговор  о
хиромантии оборвался, когда Ральф заявил, что всякий там спиритуализм и тому
подобная ерунда - просто вздор.
   - Как вы собираетесь узнать по моей ладони, что в пятьдесят я заболею,  в
шестьдесят мне перестанет везти, а в семьдесят я уеду в Занзибар?
   - Руки - штука странная, - сказал Генри. - О линиях на  них  до  сих  пор
мало что известно.
   - Да? - удивился Ральф.
   - Таких красивых рук, как у тети, я ни у кого не видела, -  Нэнси  искоса
взглянула на Генри и отметила, как изумленно шевельнулись его брови.  Что  и
требовалось. Пусть посмотрит и сравнит потом. У нее тоже  красивые  руки.  И
все остальное, между прочим, не хуже, чем у других. Она  легонько  коснулась
его плеча и добавила:
   - Посмотри сам.
   Все посмотрели, даже сама Сибил  благосклонно  взглянула  на  собственные
руки и мягко согласилась:
   - По-моему, довольно милые.
   М-р Кенинсби  мысленно  отметил,  что  сестра,  как  всегда,  отличилась.
Человеку не пристало хвалить самого себя. Что люди подумают, если  он  вдруг
примется утверждать, будто лицо у него "довольно милое"?
   - Просто замечательные, - убежденно сказала Нэнси.
   - Классные, - подтвердил Ральф.
   - Они прекрасны, - серьезно произнес Генри.
   - Я видел потрясающую руку в Британском  музее,  -  начал  м-р  Кенинсби,
ощутив, что и ему пора сказать веское слово,  -  какого-то  царя,  наверное,
египетского. Гигантская голова, а  перед  ней  -  огромная  рука  со  сжатым
кулаком. - Он для наглядности сжал кулак.
   - Я знаю, о чем вы говорите, - кивнул Генри, - это статуя Рамзеса, а рука
называется "Рука власти".
   - Рука Власти! Мне показалось, что такая  рука  больше  подходит  убийце.
Нет, конечно, это величественно, - и Нэнси без  всякой  связи  с  предыдущим
добавила:
   - А перед кофе, пожалуйста, покажи нам карты.
   Кенинсби опять не нашелся  с  ответом  и  мрачно  согласился.  Когда  все
поднялись, ему пришлось уточнить у сестры:
   - Где они, Сибил?
   - В ящике, у тебя в кабинете, - отозвалась она. -И каталог там же.
   - Каталог? - поразился Ральф. - Да он был пижон! Завести, что ли, каталог
своих старых теннисных ракеток?
   - Эти карты, - подчеркнуто  торжественно  произнес  м-р  Кенинсби,  -  не
какие-то там потрепанные  игральные  колоды.  Это  весьма  ценная  и  редкая
коллекция знаменитых карт, в некотором смысле, полагаю,  бесценных.  Собрать
ее стоило немалых трудов.
   Нэнси ущипнула Генри за руку, когда они вслед за  ее  отцом  выходили  из
комнаты.
   - Знаешь, он ведь говорил то же самое и  раньше,  пока  они  ему  еще  не
принадлежали, я сама слышала.
   - Ты говоришь, бесценные? То есть стоят больших денег? -  заинтересовался
Ральф.
   - Не могу сказать наверняка, сколько заплатили бы коллекционеры, но  речь
идет о весьма значительных суммах. - С этими  словами  м-р  Кенинсби  открыл
большой деревянный ящик и, вспомнив о Британском музее, повторил мрачно:
   - Весьма и весьма значительных.
   Сибил достала из ящика солидный гроссбух и предложила:
   - Если хотите, я буду  читать  описания,  а  кто-нибудь  станет  называть
номера. - Каждая колода помещалась в отдельном кожаном футляре с узкой белой
полоской для номера.
   - Садится! - заявил Ральф. - Чур, я буду называть номера. Они по  порядку
идут? Что-то не похоже. Номер девяносто четыре.
   - Пожалуй, читать лучше мне, Сибил, - сказал  м-р  Кенинсби.  -  Я  часто
слышал, как Дункан рассказывал о них, и вообще так уместнее. Ты доставай  их
и называй номера. А молодые люди смогут посмотреть.
   -  Тогда,  будьте  добры,  подвиньте  мне  вон  то   кресло,   Генри,   -
распорядилась Сибил. Ее брат уселся по другую сторону маленького столика,  а
"молодые люди" столпились вокруг.
   - Номер..., - начала Сибил и остановилась. -Ральф, если тебе  не  трудно,
перейди на ту сторону, где Нэнси и Генри, тогда я тоже смогу посмотреть.
   Ральф подчинился, не сообразив  сразу,  что,  давая  тетушке  возможность
посмотреть, он сам  терял  возможность  наблюдать  за  влюбленной  парочкой.
Сибил, добившись максимального эффекта без видимых потерь, начала снова:
   - Номер...
   - Боюсь, что тебе это не очень  интересно,  тетя,  -  извиняющимся  тоном
проговорил Ральф.
   Сибил только улыбнулась и в третий раз произнесла:
   - Номер...
   - Не помню ни  одного  случая,  чтобы  твоей  тете  что-то  оказалось  не
интересно, - строго проговорил  м-р  Кенинсби,  отрываясь  от  каталога,  но
обращаясь не столько к Ральфу, сколько к  Сибил.  -  И  как  только  ей  это
удается, хотел бы я знать!
   - Папочка, - пропела Нэнси, - тетя у нас - совершенное  чудо,  но,  может
быть, мы пока отвлечемся от этой темы и займемся картами?
   - Сейчас как раз и "займемся", как ты это  называешь,  Нэнси,  -  ответил
отец. - Не забывай только, что для меня это суровое испытание, и отнесись  к
этому посерьезнее.
   Нэнси под столом крепко стиснула руку Генри и  смолчала.  В  тот  момент,
когда сосредоточенная тишина грозила перейти в гнетущую, голос  Сибил  четко
произнес:
   - Номер девяносто четыре.
   - Девяносто четыре, -  прочел  м-р  Кенинсби.  -Франция;  около  1789  г.
Предположительно, по рисункам Давида. Особая революционная символика. В этой
колоде валеты представлены как  крестьянин,  нищий,  трактирщик  и  санкюлот
соответственно; дамы представляют  Марию  Антуанетту;  у  каждой  -  красная
полоса вокруг шеи - след гильотины. Короли отсутствуют. Над тузом помещается
красный колпак, как  символ  свободы.  По  краю  каждой  карты  идет  девиз:
"Республика, единая, свободная, нерушимая".
   - Номер девять, - Сибил достала следующую колоду.
   - Девять, - прочел м-р Кенинсби. - Испания, XVIII век. Дворцовые карты на
церковные  темы  кардиналы,   епископы,   священники.   Карты   никогда   не
использовались.  Вероятнее  всего,  были  нарисованы  в  посвящение  или   в
благодарность.  Сведения  о  лицах,  изображенных  на  портретах,  смотри  в
приложении.
   - Номер триста сорок один, - сказала Сибил.
   - "Очень редкий экземпляр, - произнес м-р Кенинсби. - Одна из  древнейших
колод Таро. Установить ее происхождение не удалось; карты схожи с колодой XV
века из  Лувра,  но,  возможно,  созданы  еще  раньше.  Материал  -  папирус
необычной выделки. Четыре масти - обычные для символики  Таро  жезлы,  мечи,
чаши и монеты. Порядковые номера Старших Арканов  указаны  на  каждой  карте
римскими  цифрами".  Итак,  перечисляю:  номер  один  -   Жонглер,   два   -
Императрица, три - Верховная жрица, или папесса...
   - Кто? - не удержалась Нэнси. - Папа Иоанна? Прости, папочка, я не хотела
тебе помешать.
   - Четыре - Папа или Иерофант, пять - Император или  Правитель,  затем  по
порядку: Колесница, Влюбленные, Отшельник,  Воздержание,  Сила,  Правосудие,
Колесо фортуны. Повешенный.
   - Славную партию в бридж можно было бы сыграть, - заметил Ральф. - Хожу с
"Повешенного"! Повисла неприятная пауза.
   - Ральф, если тебе смешно... - начал м-р Кенинсби и замолчал.
   -  Давайте  продолжать,  -  предложила  Сибил.  -  Я  сама   сказала   бы
какую-нибудь глупость, но Ральф меня опередил. Захватывающе интересно!
   М-р Кенинсби буркнул что-то под нос и продолжил:
   - Смерть, Дьявол, Падающая башня. Звезда, Луна, Солнце, Страшный суд... -
он приостановился, чтобы поправить очки. Остальные