Анна ДАНИЛОВА 
   ЧЕРНОЕ ПЛАТЬЕ НА ДЕСЕРТ 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
 
Анонс 
 
   Чудовищный и  необъяснимый  способ  расправы  с  ограбленными  и  убитыми
бизнесменами заставил Екатерину и Изольду, следователей прокуратуры по особо
важным делам, провести не одну бессонную  ночь.  И  везде  -  от  Москвы  до
побережья Черного моря  -  незадолго  до  гибели  жертв  видели  в  обществе
прелестной светловолосой  девушки,  одетой  в  экстравагантные  и  необычные
платья. Города, где были совершены убийства, таинственным образом  совпадают
с маршрутом гастролей  цирка  лилипутов.  Эта  тонкая  ниточка,  за  которую
удалось  ухватиться  следователям,  была  лишь  началом  запутанного  клубка
злодеяний, родившихся в воспаленном мозгу прекрасной преступницы.
 
   Автор благодарит консультанта Виталия Вахидова.
 
Глава 1 
 
   - Говорите, разбилась насмерть? - Изольда Хлуднева,  старший  следователь
по особо важным делам областной  прокуратуры,  положила  телефонную  трубку,
которую  слушала  около  пяти  минут,  не  проронив  ни  звука,  после  чего
выплеснула остатки кофе в корзину с бумагами и  зажала  только  что  выбитую
щелчком  из  новой  пачки  сигарету  между  зубами.  Прикурила  от   золотой
зажигалки. - Выезжаем!
   Залитая солнечным светом Набережная шелестела нежной майской листвой, а с
Волги тянуло свежестью и тонким рыбным духом. На гранитных розовых ступенях,
ведущих от летнего кинотеатра к пристани, рядом с которой высился сверкающий
на солнце  массив  гостиницы  "Братислава",  лежало  тело,  прикрытое  белой
прямоугольной  простыней.  Проступившая  сквозь  ткань  кровь   уже   успела
подсохнуть, когда Изольда вышла  из  машины  и  бодрым  шагом  спустилась  к
погибшей.
   - Уберите простынку! - приказала  она  приехавшему  с  ней  оперу  Вадиму
Чашину  и  только  после  этого  привычным  движением  сняла  черные   очки.
Сощурилась,  глядя  на  распростертое  перед  ней  тело,  обтянутое   ярким,
канареечно-желтым шелковым платьем с черной каймой по краям. Залитые  кровью
неестественно вывернутые ноги и раскинутые руки.  Длинные  накладные  волосы
были забраны в высокий конский хвост  и  теперь  веером  рассыпались  вокруг
бледного, в кровоподтеках  лица  с  размазанной  на  губах  помадой  и  явно
накладными ресницами.
   - Странно, почему она босая? - Изольда  раздавила  подошвой  узкой  туфли
окурок и сунула в рот  новую  сигарету.  -  Думаю,  она  прилетела  сюда  из
гостиничного номера... Бедняжка...
 
*** 
 
   Я хорошо помню тот пасмурный майский день, когда началось это безумие,  -
сначала шел холодный скупой дождь, а потом вдруг выпало немного  снега...  Я
увидела этого мужчину сквозь стекло  купейного  окна,  когда  он,  ежась  от
холодного ветра с дождем и снегом, покупал сигареты у  какой-то  женщины  на
станции. В черном плаще, бледный, с грустным лицом, он приковал  мой  взгляд
настолько, что, когда  поезд  тронулся  и  женщина  с  сигаретами  на  лотке
заскользила назад, сама я, подавшись вперед,  чуть  не  свалила  со  столика
стакан с минералкой... До этого момента я ехала в купе одна, возвращалась  с
моря - пристанища ленивых эпикурейцев, разочарованных в русской  зиме  с  ее
холодами и морозами (к сонмищу которых причисляла себя с самого  рождения  и
нисколько не стыдилась  этого).  Там  я  много  спала,  дышала  на  довольно
безлюдном в это время года черноморском  пляже  свежим  соленым  воздухом  и
читала.
   Представьте мое удивление, когда мужчина в черном плаще заглянул в купе -
а ведь я была уверена, что он остался где-то на перроне.
   - Можно?
   Я пожала плечами: как будто от меня что-то зависело. У него  есть  билет,
стало быть, дальнейший путь мы продолжим вместе. Проводница уже  через  пять
минут после появления нового пассажира принесла в  купе  сразу  два  стакана
горячего чая с лимоном.
   -  Газет  свежих  хотите?  -  спросила  она,  с  удовольствием,  как  мне
показалось, разглядывая моего попутчика.
   Он отказался, снял плащ, оставшись во всем темном, джинсовом, выпил  чаю;
а второй стакан придвинул ко мне:
   - А это вам.
   Я молчала, чтобы он не подумал, что я  жажду  завязать  с  ним  дорожную,
пошлую беседу. Молча кивнув, я отпила несколько глотков. Пожалуй,  это  было
самым ярким событием того вечера, поскольку, покончив со своим чаем, мужчина
забрался на верхнюю полку и уснул. А утром мы приехали в С., вышли из поезда
и, пожелав друг другу всего хорошего, сели в разные такси  и  разъехались  в
противоположные стороны.
   Мы могли  бы  больше  никогда  не  встретиться,  и  тогда  ничего  бы  не
произошло... Но тем же вечером в ночном клубе "Ротонда", куда  я  заглянула,
чтобы повидаться с друзьями, я снова увидела моего попутчика.
   Он сидел спиной ко мне в самом дальнем углу тускло освещенного желтоватым
светом бара и пил. Его одинокая темная фигура вызвала во  мне  трепет,  а  к
щекам прилила кровь, как если бы мне стало стыдно за  собственные  мысли.  Я
уже не слышала, что говорили мне мои соседи по столику, по поводу  чего  так
громко смеялись; мне  хотелось  одного:  покинуть  это  шумное  заведение  с
гремящей  музыкой,  толпой  танцующих  распаренных  девиц  в  мини-юбках   и
прозрачных блузках и бритоголовых юнцов с серьгами в  оттопыренных  ушах,  и
оказаться на свежем воздухе, в синих сумерках уходящего  дня.  Но  только  с
ним, с тем единственным мужчиной, присутствие которого заставило  мою  кровь
закипеть в жилах... Это было не изведанное мною прежде чувство, о котором  я
так много слышала и которого ждала, чтобы упиться этим любовным ядом,  а  уж
потом - будь что будет. Я полюбила  этого  мужчину,  его  бледное  лицо  под
копной темных спутанных волос, грустные глаза, низкий бархатный голос и  его
руки с длинными красивыми пальцами которые видела всего лишь  несколько  раз
еще там, в поезде, когда он снимал с себя плащ...
   Внезапно я словно оглохла - все звуки бара превратились в густое звуковое
желе, которое отделило меня от внешнего мира, я даже не слышала, кто из моих
подвыпивших друзей просил меня остаться, не замечала, кто  пытался  удержать
за рукав... Я решила выйти одна на темную улицу, где, на  мое  счастье,  уже
перестал идти дождь и было удивительно тепло.
   Ждать, когда следом  за  мной  выйдет  ОН,  было  глупо.  Мне  ничего  не
оставалось, как побрести по тускло освещенному бульвару  в  сторону  стоянки
такси, чтобы добраться домой и позвонить Изольде, своей  тетке.  Только  она
была  способна  выбить  из  моей  головы  смурь  и  привести  мои  мысли   в
относительный порядок. Моя  мать  уехала  с  отчимом  в  Африку  в  какую-то
зоологическую экспедицию и обещала вернуться лишь к зиме. Я скучала по  ней,
писала и отправляла им, в их африканское пекло,  письма,  которые,  как  мне
всегда казалось, не доходили до них - сгорали в жарком, огненном  воздухе...
Изольда, мамина сестра, опекала меня и подкармливала, когда я  спускала  все
присланные мамочкой доллары на нелепые путешествия и выходки...
   "Ротонда" находилась на Набережной, в самом ее цветущем и красивом месте,
возле отреставрированной белоснежной каменной беседки с белыми  колоннами  -
приютом влюбленных. Я тоже целовалась в ней когда-то с мальчишками,  но  это
было очень давно. Сейчас же, освещенная со  всех  сторон  прожекторами,  эта
беседка - поистине архитектурный шедевр -  казалась  сотканной  из  жесткого
белого кружева и была чудо как хороша. Не желая привлекать к  себе  внимание
праздношатающегося вокруг бара молодняка, я спустилась по гранитным ступеням
к воде, посидела немного на  каменном,  теплом,  прогретом  дневным  солнцем
парапете (и куда делась непогода, ветер и утренний дождь со снегом?!), после
чего  стала  подниматься  наверх,  к  основной  аллее,  казавшейся  и  вовсе
праздничной из-за светящихся разноцветными огнями витрин бара  и  ресторана,
расположенных на первом этаже гостиницы "Братислава". Как вдруг  увидела  на
ступенях нечто странное - коряво нарисованный  жирным  белым  мелом  силуэт.
Так, я видела в кино, фиксируют положение трупа - небрежно и  грубо,  словно
отделяя мелом мертвое от живого.
   Белая меловая линия только издали казалась силуэтом, а вблизи  я  поняла,
что она дробится по трем ступеням, как если бы тело лежало поперек лестницы.
   Не помню, как  я  оказалась  на  верхней  смотровой  площадке.  Зубы  мои
стучали. Мне показалось, что за мной кто-то идет, и  этот  кто-то,  наверно,
пришел сюда, чтобы еще раз взглянуть на место, где  он  накануне  убил  свою
жертву...
   Ведь убийцы всегда возвращаются туда, где совершили преступление...
   Маленькая тень скользнула по парапету, кто-то, похожий  на  черное  юркое
животное, - должно быть, подросток, которого  затошнило  от  выпитого  пива,
смешанного в желудке с дешевым вином, - нырнул в кусты - и оттуда  донеслись
характерные звуки...
   Я кинулась к палатке, торгующей пивом и сигаретами, чтобы уже оттуда,  по
ярко освещенной улице, добраться до стоянки, как вдруг услышала:
   - Не бойся...
   Медленно поворачивая голову, я, счастливая, уже знала,  кому  принадлежит
этот голос.
   - Не бойся, не убегай, это просто мальчишка...
   А я уже ничего не боялась. В голову ударила теплая  пьяная  волна,  и  я,
охваченная сладостным ожиданием, смотрела, как  мужчина,  который  несколько
минут назад скучал в баре, не  подозревая  о  моем  существовании,  медленно
подходит ко мне.
   - Привет, ты не узнаешь меня?
   - В купе... - выдавила я из себя первое, что пришло в голову. - Вы  ехали
со мной в одном купе.
   - Варнава.
   - Не поняла...
   - Имя у меня такое - Варнава.
   Он смеялся надо  мной  заранее,  словно  давал  понять,  как  он  ко  мне
относится и что может себе позволить со мной в дальнейшем.
   - Конкордия, - тоже как можно серьезнее представилась я.
   - Да нет, я не шутил...
   - Тогда Валентина.
   - Я могу вас проводить. Здесь полно пьяных.
   И мы медленно двинулись в сторону речного порта.
   - Какое у вас странное имя... Варнава. Так сразу и не запомнишь.
   - А вы и не запоминайте. Куда  вас  отвезти?  -  Мы  уже  приблизились  к
стоянке такси, и к нам подошли двое водителей.
   - На Ильинскую площадь, - сказала я, все еще не веря своему счастью.
   Ведь я назвала свой адрес, а не Изольдин. Зачем ему знать, где живет  моя
тетка.
   Хотя приглашать его в гости вот так сразу я тоже пока не собиралась.  Мне
было интересно, как станет складываться все само собой помимо моей воли. Все
и сложилось. Быстро, словно мозаика в детском калейдоскопе, набитом цветными
стеклышками: утром я проснулась в его постели.
   Большая квартира с множеством просторных прохладных пустующих комнат, где
из мебели лишь в спальне с зеркальными стенами стояла огромная кровать да  в
дальней комнате - большой шкаф, в котором я нашла несколько женских  платьев
и коробки с туфлями. В ванной комнате также  обнаружились  следы  пребывания
женщины, причем женщины, ни в чем себе не отказывающей... Каждая вещь  таила
энергетику  хозяйки,  начиная  от  деревянной  щетки  для  волос  и   кончая
обтянутыми парчой сверкающими туфельками в шкафу.
   Варнавы не было, он оставил записку: "У меня кончился кофе".
   Я  всегда  подозревала,  что  мужчины  сделаны  из  качественно   другого
материала, нежели женщины. Неужели он подумал, что чашка кофе может заменить
мне его присутствие, его утренний нежный поцелуй?.. Но он ушел,  растворился
в гудящем рассветном городе, в его магазинах, улицах и светофорах...  Другое
дело, что я за время его отсутствия успела осмотреть квартиру. Это доставило
мне если не удовольствие, то хотя  бы  позволило  сделать  кое-какие  выводы
относительно личной жизни Варнавы. Судя  по  уровню  жизни,  представленному
здесь скудной,  хотя  и  дорогой  мебелью  да  кое-какими  бытовыми  вещами,
купленными в магазине Дюпона, мой новый любовник ни в чем не нуждался. Разве
что в женской ласке. Его драгоценная возлюбленная либо бросила его, либо  он
сам расстался с ней, не выдержав конкуренции с ее остальными  любовниками  -
женщина, носящая такие открытые и стильные платья, которые не шли у меня  из
головы,  и  пользующаяся  вместо  нафталина  пачулями,   этой   ароматнейшей
индийской травкой, которой благоухали ее  вещи,  не  могла  ограничить  свою
интимную жизнь одним мужчиной. Это была шикарная женщина, ревность к которой
у меня уже переходила все границы, когда вернулся Варнава.
   - Мне не нужен твой кофе, - встретила я его словами, которые сами, словно
черные бабочки, слетели с  моих  губ  и  растворились  в  моей  ненависти  к
неизвестной мне сопернице. - Я и имя-то твое успела  забыть,  не  говоря  об
остальном. Тебя бросили, и ты решил утешиться мною...
   Я заготовила еще много слов, они так и теснились в моей голове и  сердце,
возникая из раненой души и поднимаясь к самому горлу, но Варнава прижал меня
к себе и поцеловал. Это был не  утренний  нежный  поцелуй,  которого  я  так
жаждала, едва открыв глаза и вспомнив, что натворила...  Это  был  жадный  и
страстный поцелуй мужчины, провожающего свою женщину на смерть. Ни больше  -
ни меньше.
   - Ее больше нет, - шептал он хрипло в перерыве между поцелуями и  яростно
сжимал мои плечи, чтобы вновь и вновь впиться губами в  губы,  -  ее  больше
нет... Ты прости меня, но ты права, и рана моя глубока... Очень глубока.
   Я вырвалась из его безумных и сильных рук и закрыла рот ладонью - мне  не
нужны были его поцелуи, реанимированные страстью к другой  женщине.  Они  не
принадлежали мне, как не принадлежал мне и этот мужчина. Я разрыдалась.
 
*** 
 
   - Может, это его прозвище? - предположила Изольда, выслушав мой отчаянный
и слезливый рассказ, когда я приехала к ней в прокуратуру и, рухнув  там  на
стул, уронила голову на руки и затряслась,  как  дешевая  актриса-инженю  на
пробах. - Варнава. Никогда прежде не слышала такого имени. Слушай, птица  ты
моя бескрылая и безмозглая,  тебе  что,  моих  рассказов  мало?  Значит,  ты
подцепила его в "Ротонде" и поехала, как идиотка, к нему домой? В первый  же
вечер? А ты знаешь, что именно возле "Ротонды", прямо на  лестнице,  ведущей
на смотровую  площадку,  вчера  утром  нашли  труп  молодой  женщины...  На,
смотри...
   С этими словами Изольда  достала  из  ящика  письменного  стола  папку  и
швырнула ее мне. Из нее выскользнули большие цветные снимки: труп женщины  в
желтом платье, заснятый в разных ракурсах. И много крови, очень много крови.
   Особенно впечатляюще выглядела белая простыня, пропитанная красным...
   - Ее что, изнасиловали? - спросила я, потому что навряд ли такую красивую
женщину могли убить, предварительно не  насладившись  ее  телом.  Во  всяком
случае,  такой  вывод  я  сделала,  исходя  из  моего  знакомства,  пусть  и
поверхностного, с практикой Изольды. У нее было очень много дел, связанных с
убийствами. Женщин, как правило, перед тем, как убить,  насиловали.  Мужчины
удовлетворяли таким образом свою первобытную сущность. Быть  может,  поэтому
моя тетка испытывала жгучую неприязнь к существам мужского  пола  и  жила  в
гордом  одиночестве,  находя  удовольствие   лишь   в   хороших   сигаретах,
качественной водке и общении с моей  семьей.  Она  даже  не  любила  тратить
деньги - не ходила по магазинам, не покупала себе ничего  нефункционального,
за что мы с мамой всегда ее ругали и  безуспешно  пытались  сделать  из  нее
нормальную жизнелюбивую женщину.
   - Нет, ее, похоже, сбросили из окна гостиницы или она  выбросилась  сама,
пока еще мы не знаем. Сейчас главное  для  нас  -  это  установить  личность
потерпевшей. Представь себе - она жила  до  последнего  момента,  вплоть  до
удара о гранит... И мужчина, который с ней это совершил (а  я  уверена,  что
убийца - мужчина), был ее возлюбленным, ты только посмотри,  как  несчастная
накрашена и одета. В таком виде ходят только на свидания.  Мы  ждем,  может,
поступит  заявление  об  исчезновении...  Кроме  того,  ведется   работа   в
"Братиславе", уверена, там ее видели и знают.  Другое  дело,  что  после  ее
гибели мало кто захочет давать какие-либо  показания.  Кстати,  хотела  тебя
спросить, сейчас что, в моде такие платья? Я хоть и не спец, но мне кажется,
что такой фасон был в моде лет пятьдесят тому назад. А вот почему она  босая
- вообще не понимаю.
   Разве что туфельки слетели во время полета... Или же  их  надо  искать  в
одном из номеров гостиницы.
   - Я почему-то уверена, что она не сама выбросилась из окна, ей  наверняка
помогли...
   - Пока ничего конкретного сказать не  могу...  -  задумчиво  откликнулась
Изольда, после чего вернулась к вопросу о платье:
   - Так что ты думаешь относительно ее странного и вызывающего наряда?
   Но я не могла говорить. Перед моими глазами стоял Варнава, я даже  видела
его  шевелящиеся  губы,  а  потом  видение  поплыло,  и  откуда-то  появился
раскрытый шкаф с женскими платьями. Мне показалось, что среди них было такое
же платье, желтое с черной каймой. Или у меня что-то с головой.
   - Это несовременное платье, немодное. Но красивое, стильное...
   Мне стало нехорошо. Я вдруг почувствовала себя свиньей. Разве можно  было
уезжать от него, когда он находился в таком состоянии? У него умерла любимая
девушка, а я разоралась, устроила скандал  и  даже  демонстративно  пошла  в
ванную комнату, чтобы смыть со своего лица поцелуи Варнавы, предварительно с
отвращением в голосе известив его об этом. Мне не было прощения.
   - Я не сказала тебе самого главного - у него умерла девушка.
   - Кто? У кого? - Изольда посмотрела на меня  широко  раскрытыми  глазами,
поскольку вдруг оказалось, что я в эту минуту меньше всего думаю о погибшей,
фотографии которой все еще находились у меня в руках. - Господи, это ты  все
про своего ненормального, как его... Варнаву? Боже мой, ну и имечко...
   - ...И он набросился на меня  и  стал  целовать.  А  я  повела  себя  как
идиотка. Убежала. Что мне теперь делать?
   - Сиди себе дома, продолжай изучать английский и напиши письмо  родителям
(она и отчима считала моим родителем, кстати, вполне справедливо).
   Вот приедут они осенью, отдохнут месячишко,  а  потом  поедете  туда  уже
вместе.
   Изольда имела в виду исполнение моей давней мечты  -  участие  в  маминой
экспедиции в качестве оператора. Знание английского  языка  Изольда  считала
непременным условием вхождения  во  взрослую  жизнь,  хотя  сама  она  могла
произнести на английском всего пару-тройку слов типа "o'key" и "all right".
   - Я же серьезно... Ты что, не понимаешь, он нужен мне, со мной  случилось
несчастье, я...
   Я не могла в этих казенных стенах произнести слово "любовь".  Слишком  уж
затасканным оно было и могло прозвучать пошло. Но как мне объяснить Изольде,
что при имени Варнавы у меня подкашиваются ноги, что я должна  его  увидеть,
должна быть рядом с ним...
   - Хочешь взглянуть на платье? - вдруг спросила  меня  тетка  и,  раскурив
очередную сигарету, повернулась к сейфу и загремела ключами. Через минуту на
соседнем столе уже лежало желтое окровавленное платье.
   - Этот материал называется твил, он очень хорош в носке,  -  меланхолично
произнесла я, продолжая шмыгать носом. - Его можно купить  сейчас  в  каждом
магазине. Он  не  мнется  и  хорошо  стирается.  Даже  кровь  отойдет,  если
постараться. Это я к тому, что платье хоть и старомодного фасона, а сшито  в
наше время. Оно почти новое. Ты не могла бы мне дать один  снимок,  чтобы  я
кое-что проверила...
   Я не собиралась пока говорить ей о своем предположении,  что  уже  видела
сегодня похожее платье, - решила повременить.
   - Мне кажется, что у меня есть журнал с этим  фасоном...  -  с  легкостью
соврала я.
   Изольда, этот бронтозавр в юбке, нисколько  не  смущаясь,  протянула  мне
один из самых кровавых снимков, где голова мертвой женщины была дана крупным
планом... Предчувствие ледяным комом подкатило к сердцу и откатило,  оставив
холод и страх. Страх, что я больше никогда н