Дик Фрэнсис.

                                   Риск
      
      
      Dick Francis. Risk. 1977. - М.: ЗАО "Изд-во "ЭКСМО-Пресс"", 1999
      Перевод с английского Е. Антропова, Д. Прошунина
      
      Отсканировала Аляутдинова А.Х.


      ГЛАВА 1

      В четверг семнадцатого марта утро я  провел в волнении, день - в эк-
стазе и вечер - без сознания.
      В четверг на  исходе ночи, где-то  в предрассветный час,  я  медленно
выплыл из пучины беспамятства и увидел  кошмарный сон. В нем не было бы ни-
чего особенного, если бы я спал.
      Мне понадобилось довольно много  времени,  чтобы осознать, что на са-
мом-то деле я пробудился. Наполовину, во всяком случае.
      Ни проблеска света. Я  думал, что открыл глаза, но я ничего  не видел
- темнота стояла кромешная.
      Было очень шумно. Слышалось множество разнообразных звуков, громких и
непонятных: рев мощного двигателя, дребезжание,  скрип,  шорохи.  Я  лежал,
смутно представляя, что происходит, подавленный нескончаемой какофонией.
      Я лежал на чем-то, напоминавшем матрас. На спине. Я продрог. Тело за-
текло и ныло. Меня мутило и знобило. Я был совершенно разбит.
      Я попытался пошевелиться. Почему-то мне не удалось поднести к лицу ни
ту, ни другую руку. Они словно прилипли к бокам. Очень странно.
      Прошли целая  вечность. Я чувствовал себя все хуже.  Я еще больше за-
мерз и полностью проснулся. Попробовал сесть и ударился  головой обо что-то
твердое, находившееся прямо надо мной. Я снова лег, подавив внезапный прис-
туп паники,  и заставил себя еще раз, шаг  за шагом, проанализировать ситу-
ацию. Руки. Почему я не могу  шевелить руками? Потому, что мои запястья как
будто привязаны к штанам. Это казалось бессмыслицей, но ощущение было имен-
но таким.
      Место. Интересно,  где я? Я.  с трудом подвигал затекшими ногами, ис-
следуя. Выяснилось, что я без ботинок. В одних носках. Слева,  совсем близ-
ко, начиналась  стена. Сверху нависал очень  низкий потолок. Справа  я нат-
кнулся на более мягкую преграду, возможно, матерчатую.
      Я подался чуть-чуть  вправо всем телом  и потрогал ее  пальцами.  Это
оказалась не ткань, а сеть. Похожая на туго натянутую теннисную  сетку. Она
не пускала меня. Я просунул пальцы  сквозь ячейки, но не сумел ничего нащу-
пать с другой стороны.
      Глаза. Если только я внезапно не  ослеп (а у меня были серьезные сом-
нения  на  этот  счет), я лежал где-то, куда не проникал ни один луч света.
Блестящий вывод. Весьма конструктивный. Чертовски обнадеживает.
      Уши. Пожалуй, с  этим дело обстояло хуже всего. Непрерывный, навязчи-
вый гул оглушал, надежно замуровав меня в узком, темном склепе:  из-за гро-
хота я не слышал ничего, кроме гудевшего поблизости мощного мотора.  У меня
возникло ужасное чувство, что никто не услышит меня, даже если я закричу. И
вдруг мне мучительно захотелось кричать.  Чтобы  ктонибудь  пришел. И чтобы
этот кто-нибудь объяснил, где я нахожусь, почему и что, черт возьми, проис-
ходит. Я открыл рот и заорал.
      Я орал: "Эй! Сюда!" и "Проклятый ублюдок, выпусти меня!" - и метался
в бесплодной ярости. Все усилия привели  лишь к тому, что мои крики и страх
не нашли выхода в замкнутом пространстве  и  рикошетом  вернулись  обратно,
усугубив и  без того скверное  положение. Цепная реакция. Верный способ до-
вести себя до изнеможения.
      В конце концов я прекратил вопить и замер  неподвижно. Проглотил слю-
ну, скрипнул зубами и  попытался  собраться с мыслями. Растерянность обычно
побуждает к идиотским поступкам. "Сосредочься, - сказал я себе. - Думай".
Рокот мотора...
      Это большая машина. Она работала на пределе и стояла где-то рядом, но
не в том помещении, где находился я. За стеной.
      Я тупо подумал, как было бы хорошо, если бы она остановилась. Тогда я
не чувствовал бы себя таким больным, подавленным и  испуганным. Машина про-
должала равномерно грохотать, я ощущал вибрацию сквозь стены.  Это не газо-
турбинный двигатель: он работал  недостаточно  ровно и без подвываний. Пор-
шневой двигатель.  Большой мощности, как  у трактора... или грузовика. Но я
лежал не в грузовике. Я не ощущал движения. Скорость не менялась, машина не
разгонялась и не замедляла  ход.  Никакого переключения передач. Значит, не
грузовик. Генератор. Я решил, что это генератор, вырабатывающий электричес-
тво. Я лежал в темноте, связанный,  на чем-то вроде полки, рядом с электри-
ческим генератором. Окоченевший, больной и перепуганный. Но где?
      Что касается того, как я сюда  попал... пожалуй, об этом я имел неко-
торое представление.  Я довольно отчетливо  помнил, как все началось. Я ни-
когда не забуду семнадцатое марта, четверг.
      Но были вопросы, на которые я  не мог найти ответов. Почему? Зачем? И
что дальше?


      ГЛАВА 2

      В четверг утром клиент, жизнь  которого  полетела  под откос, надолго
задержал меня  в конторе  в Ньюбери: в это время  мне уже давно, полагалось
ехать на скачки в Челтенхем.  Однако  я счел неприличным сказать ему:  "Да,
мистер Уэллс, мне ужасно жаль, что у вас такие неприятности,  но  я не могу
остаться и помочь вам сейчас, поскольку мне хочется поскорее смыться  и на-
чать развлекаться". Мистера Уэллса, совершенно отчаявшегося  человека с от-
сутствующим взором, было просто необходимо вытащить  из бездны безысходного
горя.
      Потребовалось три  с половиной часа психоанализа, сочувствия, бренди,
рассуждений о путях и средствах и общей жизнерадостной  болтовни, чтобы по-
сеять в его душе семена надежды. А между тем я не был его врачом, священни-
ком, стряпчим или каким-либо  доверенным  лицом, но всего лишь бухгалтером,
которого он, потеряв голову, нанял накануне вечером.
      Бесчестный финансовый консультант пустил мистера Уэллса по миру. Мис-
тер Уэллс, обезумев от отчаяния, где-то услышал, что  Рональд Бриттен, нес-
мотря на молодость, уже осуществлял спасательные работы. В разговоре по те-
лефону мистер Уэллс  пустил в ход  веские аргументы: он  предлагал  двойную
плату, рыдал и сулил вечную благодарность. И он надоел мне до смерти.
      В тот день я в первый  и, вероятно, в последний раз в жизни готовился
участвовать в розыгрыше Золотого кубка в  Челтенхеме:  у  английских  жоке-
ев-стиплеров эти скачки стоят в табели о рангах на втором месте после Боль-
ших Национальных. Не имело значения, что жучки невысоко оценивали шансы мо-
ей лошади, а букмекеры принимали предварительные ставки из  расчета сорок к
одному. Факт оставался  фактом:  для жокеялюбителя, вроде меня, приглашение
скакать в розыгрыше Золотого кубка являлось пределом мечтаний.
      Из-за мистера Уэллса я не ушел из конторы спокойно и заблаговременно,
бегло просмотрев ежедневную почту. Только без  четверти  час  я  предпринял
первые попытки отделаться от навязчивого клиента. Мне удалось заставить его
встать со стула только тогда, когда  я поклялся встретиться с ним в ближай-
ший понедельник и снова подробно обсудить его трудное  положение. Он открыл
дверь и опять застыл на пороге. Уверен ли я, что мы рассмотрели все аспекты
проблемы? Не  мог бы  я уделить ему побольше времени  сегодня днем? В поне-
дельник, твердо  сказал я. Может,  ему имеет смысл обратиться к кому-нибудь
другому?
      - Сожалею, - сказал я, - мой старший партнер уехал в отпуск.
      - Мистер  Кинг? - спросил он, указав на  аккуратную надпись "Кинг и
Бриттен", красовавшуюся на открытой двери.
      Я кивнул, мрачно подумав, что мой  старший партнер, если бы он не пу-
тешествовал в настоящий момент по Франции, обязательно проследил бы за тем,
чтобы я вовремя отправился  в  Челтенхем. Тревор Кинг, крупный, седовласый,
властный и практичный, хорошо понимал, что для меня важнее.
      Мы работали вместе в течение шести  лет - с тех пор как он переманил
меня из столичной конторы, где я проходил практику. Он предложил мне нечто,
от чего я  был  не в силах отказаться:  гибкий  рабочий график, позволявший
выкраивать время для участия в скачках. К тому моменту он имел уже пять или
шесть клиентов из  "скакового" мира, ибо Ньюбери являлся центром подготовки
лошадей, здесь  располагались  десятки  конюшен,  обитатели которых топтали
своими копытами меловые холмы Беркшира. Подыскивая  замену помощнику, кото-
рый покидал  его, Кинг рассудил, что расширит клиентуру  в этой сфере, если
наймет меня.  Конечно, он не говорил об этом прямо - не такой он был чело-
век, чтобы потратить два слова, когда  довольно и одного. Но вскоре его ин-
терес стал очевиден, так как он не скрывал удовлетворения, когда  его замы-
сел начал постепенно осуществляться.
      На первый взгляд способный бухгалтер и жокей-любитель - непримиримые
противоположности. Однако все, что Кинг предпринял, проверяя мою квалифика-
цию, сводилось к следующему: он спросил моих бывших  нанимателей, готовы ли
они значительно повысив мое жалованье,  чтобы  удержать  меня. Они ответили
утвердительно и дали мне хорошую прибавку. Тревор улыбнулся, словно кроткая
акула, и  удалился. Затем он  предложил мне стать его полноправным компань-
оном и массу свободного времени для скачек. Моя партнерская доля будет сто-
ить мне десять тысяч фунтов, и я могу выплатить ее за несколько лет из сво-
их доходов. Что я об этом думаю?
      Я подумал, что все может обернуться просто великолепно. Так и вышло.
      В каком-то смысле я и теперь знал Тревора не лучше, чем в первый день
знакомства. По сути, наши отношения начинались  и  заканчивались  у  дверей
конторы. За ее пределами они  ограничивались  одним  ежегодным  официальным
обедом, на который я  получал письменное приглашение от его жены. Он  жил в
роскошном доме: само здание и интерьер относились примерно  к двадцатым го-
дам  нынешнего  столетия. Друзья Тревора принадлежали в  основном  к  числу
крупных предпринимателей  или  советников графства - состоятельные, солид-
ные, как и сам Тревор.
      На профессиональном уровне я хорошо изучил  его. Тревор придерживался
ортодоксальных, консервативных  взглядов,  умеренных и традиционных. Он был
старомодным без напыщенности  и давал своего рода первоклассные советы, ка-
завшиеся разумными  даже тогда, когда  задним числом выяснялось, что это не
так.
      Возможно, Тревор был не чужд некоторой жестокости. Иногда у меня воз-
никало  впечатление,  что ему доставляет истинное удовольствие выводить  на
чистую воду клиента,  уточняя размеры его налоговой задолженности, и наблю-
дать, как тот сникает.
      Расчетливый и  методичный, сдержанно честолюбивый; ему нравилось быть
местной знаменитостью, и  он умел мастерски очаровывать богатых пожилых ле-
ди. В качестве клиентов он отдавал предпочтение процветающим компаниям и не
любил профанов с запутанными делами.
      Наконец я избавился от одного из таких профанов - мистера  Уэллса, и
со  всех ног  помчался  на автомобильную стоянку  около  нашей конторы.  От
Ньюбери до Челтенхема шестьдесят миль, и я изгрыз ногти, пока ехал, так как
путь мне без конца блокировали то дорожные работы,  то армейские автоколон-
ны. Я знал также, что последнюю милю до ипподрома мне придется полчаса пол-
зти в длинном хвосте желающих попасть на скачки. Уже много раз говорилось о
том, насколько рискованно  выставлять любителя ("пусть и хорошего", как на-
писал некий благожелательный обозреватель) против профессионалов высшей ли-
ги на лучших лошадях королевства, в чемпионском заезде, на самых престижных
состязаниях сезона. "Лучшее, что  может  сделать Роланд Бриттен, это убрать
Гобелена с дороги остальных участников", -  советовал менее благожелатель-
ный журналист. В душе я отчасти  соглашался с ним, однако не собирался сле-
довать его рекомендациям.  Не явиться вовремя  - пожалуй, стало  бы  самым
непрофессиональным поступком из всех возможных.
      Опоздание было последним  и в настоящий момент наиболее актуальным из
целого перечня проблем. Как жокей-любитель я участвовал в скачках с препят-
ствиями с шестнадцати  лет, но ныне, на пороге тридцатидвухлетия, сохранять
форму мне становилось труднее и труднее. Возраст и сидячая работа постепен-
но истощали запас сил и выносливости, которую я всегда воспринимал как дол-
жное. Теперь мне приходилось затрачивать массу усилий на то, что  некогда я
проделывал играючи. Каждый день рано утром  я по полтора часа работал с ло-
шадьми одного местного тренера,  но  этих упражнений уже было недостаточно.
Недавно во время нескольких,  особенно  трудных заездов я почувствовал, что
сила вытекает из  моих  натруженных мускулов, словно вода  из  ванной. И по
этой  причине  я  проиграл по меньшей мере одну скачку. Я не посмел бы пок-
лясться, что физически готов скакать в розыгрыше Золотого кубка.
      Объем работы в офисе увеличился  настолько,  что  просто выполнить ее
как полагается уже являлось проблемой. Я начал чувствовать себя дезертиром,
бросая дела  в середине  дня и отправляясь на скачки.  По субботам все было
прекрасно, но нетерпеливые клиенты  с  негодованием относились к моим поез-
дкам в Аскот по средам  или  в Стрэтфорд-на-Эйвоне по четвергам. Я  работал
дома вечерами, чтобы восполнить упущенное время, но это не устраивало нико-
го, кроме Тревора. И клиентура, как говорится, не давала мне продохнуть.
      В то утро, кроме встречи с  мистером Уэллсом, у меня имелись и другие
неотложные дела. Я должен был обжаловать размеры налогов, взимаемых с жоке-
ев экстра-класса. Я должен был подписать аудиторский акт для поверенного. И
оставались еще две  судебные повестки, обязывавшие клиентов явиться в нало-
говую комиссию, что требовало немедленных, хотя и формальных, действий.
      - Я отправлю прошения об отсрочке, - сказал я Питеру, одному из на-
ших двух помощников. - Позвоните  обойм  клиентам и скажите, чтобы они  не
беспокоились. Я немедленно займусь их  делами.  И проверьте, есть ли у  нас
все необходимые документы. Если чего-то не хватает, попросите их прислать.
      Питер угрюмо и неохотно кивнул, намекая, что я даю ему  слишком много
поручений. Возможно, он прав.
      Тревор вынашивал планы нанять еще одного помощника, но пока не спешил
их реализовывать из-за предложения, над которым мы оба ломали голову в нас-
тоящее время. Крупная  лондонская фирма была  не прочь расшириться  за  наш
счет. После предполагаемого слияния они хотели открыть свой  филиал в поме-
щении нашей конторы - и вместе  с нами в качестве служащих. Материально мы
выигрывали,  поскольку  стремительно  возраставшие накладные расходы  вроде
арендной платы, платы за электричество и  секретарские услуги производились
сейчас из наших собственных карманов.  Наша  нагрузка  тоже уменьшится, ибо
теперь, если один из  нас болел или брал отпуск, на плечи  другого ложилось
тяжкое бремя. Но Тревору нелегко было смириться с перспективой превратиться
из хозяина в подчиненного, а я опасался потерять свободу. Мы отложили реше-
ние на  две недели,  до возвращения Тревора из Франции.  Но рано или поздно
нам придется посмотреть в лицо суровой реальности.
      Я барабанил пальцами по рулевому колесу своего "Доломита", с нетерпе-
нием дожидаясь, когда загорится зеленый  свет  на светофоре. Я в сотый  раз
взглянул на  часы. "Давай  же, - вслух сказал я.  - Давай". Бинни Томкинс
придет в ярость.
      Бинни, тренер Гобелена, не хотел, чтобы я скакал на этой лошади.
      - Только не в Золотом кубке, - решительно заявил он, когда владели-
ца выступила с  таким предложением. Они  с воинственным видом  стояли  друг
против друга у весовой ипподрома в Ньюбери, где Гобелен только  что выиграл
трехмильную скачку: миссис Мойра Лонгерман, маленькая блондинка, похожая на
птичку, против высокого крепкого мужчины, обманутого в лучших надеждах.
      - ...лишь потому, что он ваш бухгалтер, -  раздраженно говорил Бин-
ни, когда я, взвесившись, присоединился к ним. - Чудовищная нелепость.
      - Но ведь он победил сегодня, не так ли? - ответила она.
      Бинни развел руками. Дышал он тяжело. Миссис Лонгерман предложила мне
скакать в Ньюбери импульсивно, под  влиянием  момента:  ее постоянный жокей
упал во время предыдущего заезда и сломал лодыжку. Бинни без  особого энту-
зиазма  согласился  временно ангажировать меня. Но Гобелен считался  лучшим
скакуном в его конюшне, и для тренера средней руки, вроде  Бинни, выставить
лошадь на соревнованиях за Золотой кубок в Челтенхеме было событием. Он хо-
тел лучшего профессионального жокея, какого  только  мог  заполучить. Он не
хотел бухгалтера миссис Лонгерман,  выступавшего  в тридцати скачках в год,
если повезет. Миссис  Лонгерман, однако, пробормотала что-то о передаче Го-
белена более сговорчивому тренеру, а я не проявил должного бескорыстия и не
отказался от предложения. Бинни бушевал напрасно.
      Прежний бухгалтер миссис Лонгерман  в  течение многих лет позволял ей
выплачивать в государственный бюджет намного больше налогов, чем следовало.
Я добился, чтобы ей возвратили переплату, исчислявшуюся тысячами. Разумеет-
ся, это не самый лучший критерий при выборе жокея, которому  предстоит ска-
кать на  вашей лошади,  но я понял, что она  таким образом благодарит меня,
предлагая нечто бесценное. Я от всей души не желал подвести ее, и это стало
источником дополнительных переживании.
      Меня тревожило, что я не сумею разумно пройти дистанцию, о  падении я
не думал. Если  жокей  боится упасть, значит, ему  пора  уходить из конного
спорта. Наверное, однажды такое произойдет и со мной, но пока не происходи-
ло. Я опасался оказаться несостоятельным, освистанным, и я боялся опоздать.
      Бинни рассыпал искры,  словно подожженный бикфордов шнур, когда я на-
конец примчался в весовую, едва переводя дух.
      - Где тебя носит?  - сердито спросил он. - Ты хоть  понимаешь, что
первая скачка уже закончена и через пять минут тебя оштрафовали бы за неяв-
ку?
      - Прошу прощения.
      Я отнес седло, шлем и сумку  с прочим снаряжением в раздевалку, с об-
легчением плюхнулся на скамейку и попытался перестать потеть. Вокруг царила
обычная суета.  Жокеи одевались, раздевались, ругались, смеялись; благодаря
многолетнему знакомству  они считали меня  своим. Я вел счета тридцати двух
жокеев и неофициально заполнял  налоговые  декларации еще дюжине. На сегод-
няшний день я  вел бухгалтерию тридцати одного тренера, пятнадцати конноза-
водческих ферм,  двух  распорядителей  жокейского  клуба, одного ипподрома,
тринадцати букмекеров, двух транспортных фирм, перевозивших лошадей, одного
кузнеца, пяти торговцев фуражом и сорока с лишним человек, владевших скако-
выми лошадьми. Вероятно, я знал о  финансовых делах частных лиц в мире ска-
чек больше, чем кто-либо из присутствовавших на ипподроме.
      У парадного круга Мойра Лонгерман дрожала  от радостного возбуждения.
Ее носик пуговкой задорно торчал из высокого и пушистого воротника. Она ку-
талась в шубку из меха лисы,  а на светлых кудряшках держалась пышная лисья
шапка. Голубые глаза пожилой женщины сияли  от восторга, и, глядя на ее ис-
креннее оживление, было легко понять, почему тысячи и тысячи людей приобре-
тают скаковых лошадей и тратят столько средств на их содержание.  Не только
ради выигрыша или из хвастовства: скорее во имя острых ощущений,  какие да-
рит усиленный выброс адреналина, и чувства  сопричастности. Мойра Лонгерман
прекрасно осознавала, что веселье может обернуться разочарованием, слезами.
Но глубокие, тенистые  долины делают сияющие горные вершины особенно желан-
ными.
      - Гобелен выглядит изумительно, не правда ли? -  воскликнула она, и
ее маленькие руки, затянутые в перчатки,  взметнулись  в  сторону  скакуна,
медленно шедшего по кругу под пристальными взорами болельщиков, заполнявших
трибуны.
      - Великолепно, - искренне согласился  я.  Бинни  хмуро покосился на
ясное, холодное небо. Он представил Гобелена в наилучшем виде, какого редко
достигали другие его питомцы: безукоризненно  заплетенные  грива  и  хвост,
смазанные копыта, новая попона, начищенная до блеска кожаная сбруя и приче