конце концов!
     Позиция  Фюрера.  Я  отвергаю  иррациональный  бунт в  духе  Солдата  и
Остряка.  И  не принимаю позицию исторического терпения Горева и Григорьева.
Ждать столетия?! Люди хотят улучшений условий  жизни сейчас,  для себя, а не
для  отдаленных  потомков.  Для  этого нужны радикальные перемены в  стране.
Нужна новая революция,  причем сверху,  по  инициативе высшего  руководства.
Нужны такие реформы, чтобы народ перестал ждать подачек сверху, чтобы он был
вынужден работать так, как работают на Западе.
     - Ты предлагаешь капитализм?
     - Чушь! Это - идеологическая сказка, будто Запад есть капитализм. Запад
- это плюрализм, демократия, индустриальное общество.
     - Что, там уж и капитализма больше нет?
     - Есть. Но это - совсем не то, о чем нам прожужжали уши. И  роль его не
та.
     - Ты можешь привести пример твоих радикальных реформ?
     -  Сколько  угодно.  Например  -  безжалостно  закрывать   экономически
нерентабельные предприятия.
     - А что  это будет означать на  деле для миллионов людей?  Безработицу,
принудительную  высылку  в  места,  где  люди  не хотят добровольно жить. На
словах  твоя реформа выглядит хорошо, а на деле она есть  покушение на самое
фундаментальное завоевание нашей истории  - на гарантированную работу. Народ
это понимает своей шкурой. И, естественно, будет протестовать по-своему.
     -  Позиция  народа  реакционна.  Надо  его заставить  в  принудительном
порядке начать жить по-новому.
     - А как сочетать это насилие над народом с демократией?
     - А я и не настаиваю на демократии. Я за разумную диктатуру.
     - Наш  народ  по  горло  сыт  этой разумной  диктатурой.  Он  стремится
разрушить ее.
     -Сейчас в  стране назрели огромные разрушительные силы, - сказал Горев.
- Сейчас как проповедь иррационального бунта снизу, так и попытки ради-
     кальных реформ сверху могут  иметь один и тот  же результат, а именно -
разруху,  хаос,  смуту,  деградацию, катастрофу. Сейчас настоящий  борец  за
блага  народа  и   страны  не   тот,  кто   призывает   к  восстанию  или  к
преобразованиям, а тот, кто стремится удержать страну от  этого. Надо думать
не о том, чтобы приобрести что-то новое,  а о том, чтобы сохранить, осознать
и оценить то хорошее, что мы уже имеем.
     - А что хорошего мы имеем?
     - Хотя бы эту прекрасную природу!
     - Я должен вас разочаровать. Эта прекрасная природа испорчена  навечно.
Здесь - зона повышенной радиации.
     Чернов не хотел произносить эти слова, чтобы не портить настроение. Они
вырвались непроизвольно. Ночь он не спал. Ему не давала уснуть мысль: почему
самые простые элементы человеческого бытия оказались самыми труднодоступными
и самыми уязвимыми для мирового зла?! Оправдан ли прогресс вообще?!
     Прогресс   не  есть  абсолютное  благо.  Прогресс  в  одних  отношениях
сопровождается регрессом в других. Ничто не дается даром. Ничто не  проходит
безнаказанно.  И  за  прогресс  приходится  расплачиваться.  И  плата  порою
достигает таких размеров,  что невольно  возникает вопрос  о  том,  оправдан
прогресс  или  нет.  Прогресс в  каком-то  отношении  достигает  предела, за
которым  его издержки  начинают  превосходить выгоды  от него. От  прогресса
выгадывают  одни,  а  расплачиваются другие.  Число  жертв  прогресса в мире
растет, причем  -  быстрее,  чем число  счастливчиков. Прогресс давно  вышел
из-под  контроля  людей   и  превратил  их   в  своих  марионеток.  Он  стал
принудительным. Прогресс не делает людей лучше. Он ведет к разрушению  самых
высших  продуктов  цивилизации  -  принципов  и   критериев  нравственности.
Прославление прогресса есть идеология благополучных.
     Современный научно-технический прогресс не есть  просто прогресс во имя
улучшения условий жизни людей. Он имеет социальные основы, не имеющие ничего
общего   со  стремлением  облагодетельствовать  человечество.  Его  движущим
мотивом  являются эгоистические  интересы  лишь какой-то части человечества,
навязываемые всем в качестве  всеобщих. Человечество покатилось по наклонной
плоскости прогресса. Оно уже не в силах избежать его катастрофических
     последствий. Человечество утрачивает  нечто гораздо  более важное,  чем
очевидные   достижения   прогресса,  а   именно  -   утрачивает  человека  и
человечность. Люди превращаются  в  роботообразные существа, объединенные  в
роботообразную цивилизацию с фальшивыми страстями и примитивными мыслями.

В отпуске
     Отпуск летом 1984 года Юрий провел в  Красноармейске. Мать уехала на Юг
с Маловым. Заботу об Юрии взяла на себя бабушка.
     Большую часть времени Юрий бродил в одиночестве по окрестностям города.
Иногда  доходил до Атома .  Однажды он встретил там мужчину лет  сорока. Тот
тоже  бродил  без  цели.  Разговорились. Новый  знакомый  назвался  Робертом
Кузьминым.  Он  отбыл семилетнее  заключение за  антисоветскую  (как  гласил
приговор)  деятельность. Теперь ему предстояло провести в Атоме еще пять лет
внутренней ссылки.
     -  Вы будете смеяться, -  сказал Кузьмин, -  но меня  осудили за защиту
коммунизма.
     - Как так, - удивился Чернов.
     -  А  вот  так!  Бывает  защита  похуже критики. Если  бы я  критиковал
коммунизм, мне дали бы два  или три года  обычных лагерей.  А за  защиту мне
влепили семь лет тюрьмы  и лагерей строгого режима с последующей  пятилетней
ссылкой.
     - Что же это за защита, если Вас так сурово наказали?!
     -  Я  написал  книгу,  в  которой  обосновал  закономерность  всех  зол
коммунизма.  В результате  диссиденты  не стали  меня защищать, объявив меня
махровым сталинистом. На  Западе книгу  не стали  печатать поэтому.  А  наши
власти сочли книгу клеветой на наш общественный строй.
     - А что Вы думаете теперь о нашем строе?
     - Сейчас надо о другом думать, о более важном.
     - Что Вы имеете в виду?
     - Близится великая смута. Скоро у нас  все  начнет рушиться. Боюсь, что
придется  защищать  коммунизм  иначе,  от   всякой   мрази,  которая  похуже
коммунистов будет.
     - Откуда она возьмется?
     - Всякого дерьма в России всегда было в избытке. А наш социальный строй
породил  дерьмо  эпохальное,  причем  -  в  огромном  количестве.  Все  наши
привилегированные слои таковы. Рыба, как говорится, с головы гниет.
     Чернов встретился с Кузьминым  еще несколько раз. Тот развивал ему свои
идеи насчет коммунизма. Чернов к своему удивлению слушал с любопытством.
     -  Сам по себе идеал  коммунизма хорош,  может  быть лучше  всех прочих
идеалов, - говорил Кузьмин.  - Но,  увы, его невозможно осуществить на деле.
Он  предполагает  разрушение   частнособственнической   психологии.  А  поди
попробуй  это  довести   до  конца!  Для  этого  надо  ликвидировать  семью,
накопление   имущества   в  семьях,   наследование  имущества,  прославление
писателей,  музыкантов,  актеров  и  прочих   конкретных  личностей.   Нужно
установить строгую иерархию распределения благ,  ликвидировать все источники
дохода, кроме  официальной работы. Нужно, чтобы вся жизнь людей протекала на
виду у коллективов. Надо ограничить образованность людей и культуру.
     - А это зачем?! Я думаю, надо как раз наоборот поступить!
     - Для  страны достаточно двести писателей.  А их у нас  десятки  тысяч.
Число художников, музыкантов,  актеров,  спортсменов и  прочих  паразитов  в
сотни  раз превышает  здоровые потребности общества.  А ведь каждый  из  них
воображает  себя  гением  и   требует  привилегий.  Избыточное   образование
прививает людям завышенное представление о себе, хотя практически  люди  все
равно остаются ничтожествами л даже еще больше портятся.
     - Значит, коммунистический идеал вообще неосуществим?
     - Осуществим  лишь в малых  масштабах, частично и на короткое  время. А
наше общество стало разлагаться, не успев сложиться как следует.
     - Но хоть какое-то приближение к идеалу возможно?
     - Чем ближе общество подходит к идеалу в каком-то одном отношении,  тем
дальше оно  отдаляется  от идеала  в другом  отношении. Это  - изначальное и
вечное противоречие всякого социального идеала.
     Узнав  о том,  что  вместе с  Черновым работает  сын  начальника Атома,
Кузьмин попросил через него воздействовать на отца, чтобы Кузьмину разрешили
переселиться в Красноармейск. Он мог бы преподавать
     в  школе или техникуме,  в крайнем  случае  - работать в библиотеке или
сторожем. Миронов  пообещал поговорить с  отцом, но  обещание не выполнил. А
Чернов как-то позабыл о случайном собеседнике.

Приговор
     В  начале  1985  года  Чернов  закончил  сбор  материалов  относительно
жизнедеятельности Маоцзедуньки и на  их основе вынес ей приговор. Это был не
просто приговор некоей  Елкиной Евдокии Тимофеевне как частной  личности, но
приговор  всему  советскому  обществу,  лишь символизируемому этой  Елкиной.
Естественно,  он  познал это общество  в том виде,  в  каком оно сложилось в
брежневские годы,  включая несколько лет правления  Андропова и Черненко как
их инерцию. Причем,  он познал это общество  не как профессиональный ученый,
способный наблюдать его с той же объективностью, с  какой естествоиспытатель
изучает стадо обезьян  или  муравейник, а как  социологически  и  философски
безграмотный, но  от природы неглупый и наблюдательный человек, испытывающий
на себе самом все недостатки  этого общества. Он познал его в его негативных
проявлениях, не обращая внимания на его исторически завоеванные достоинства,
принимая эти достоинства как нечто само собой разумеющееся, как нечто данное
от  природы.  Ему  и  в  голову  не  приходило  взглянуть  на   деятельность
Маоцзедуньки  с  точки зрения  объективных закономерностей  функционирования
власти  вообще  и  коммунистической   власти  в  особенности,  ибо  он  этих
закономерностей  не знал  и  даже  не подозревал  о  их  существовании.  Его
знакомство  с  философско-социологической  литературой  оборвалось  в  самом
начале,  еще до  того, как  он мог  заметить  приложимость  идей  мыслителей
прошлого  к   феноменам   современности.  Он   познавал   свое   общество  и
символизирующие  его   личности  как  наиболее  страдательная  ткань   этого
общества. Наверно,  так познавали бы  человека  израненные  и  окровавленные
части тела человека, вынужденного преодолевать трудности ради спасения своей
жизни.
     Приговор  Чернова  гласил:   Евдокия   Тимофеевна  Елкина,   прозванная
Маоцзедунькой, приговаривается им,  Черновым, к  публичной смертной казни за
ее  преступную  деятельность  в  качестве  представителя  власти  советского
общества  и выразителя преступной  сущности этого общества.  Теперь осталось
привести  приговор в исполнение. Для  этого  нужен был надежный и убежденный
помощник. Найти его -  задача  Чернова на ближайшее  время.  Не  может быть,
чтобы в таком огромном скоплении людей не нашелся такой человек!
     Но неожиданное для Чернова развитие событий в стране нарушило его четко
определившиеся планы.

Перестройка
     Период, начавшийся в  Советском Союзе  в 1985 году с приходом  к высшей
власти  Горбачева,  стали  называть перестройкой. Первоначальным  намерением
новой  власти  было  заставить  страну  ускоренными темпами догонять  Запад.
Началась эпидемия  принудительных  реформ,  вследствие  которых  страна была
ввергнута  в  состояние  кризиса  и  смуты.  Я  описал  эту  смуту  в  книге
Перестройка  и  контрперестройка (Ed.  Olivier Orban,  1991),  к  которой  и
отсылаю читателя.
     Каждый тип  общественного устройства вырабатывает свою систему запретов
и ограничений - систему табу. Назревший в Советском Союзе в брежневские годы
и разразившийся в горбачевские годы кризис разрушил сложившуюся систему табу
и  вверг  страну  в состояние  смуты. Это  состояние  на  Западе отчасти  по
неведению,  а  отчасти умышленно  было  расценено  как  эволюция  советского
общества в сторону западной демократии. На самом же деле смута не есть нечто
позитивное,  подобное   западной   демократии.   Она  есть  явление   сугубо
негативное,  т.е.   состояние   распущенности,   хаоса,  неподконтрольности,
неспособности  сохранять   прежнюю  систему  табу.   Тут   все   оказывается
дозволенным,  но  не  в  качестве нормальной эволюции общества, а в качестве
отклонения  от  нормы,  в  качестве  заболевания.  Здесь  человек  совершает
поступки,   ранее   считавшиеся  недопустимыми,  не  в   силу   органической
потребности  и  в  рамках  существующих  норм,  а   в  силу  представившейся
возможности безнаказанно и даже с  выгодой покуражиться  публично, воображая
себя смелым; талантливым  и  умным борцом за  свободу и прогресс. Смута есть
имитация свободы и прогресса,
     но не свобода и не прогресс. Человек  здесь в гораздо большей мере есть
раб обстоятельств и других людей, чем  в условиях  системы  табу. Общество в
состоянии  смуты  подобно  человеку  в   состоянии  опьянения  или  действия
наркотика.
     Хотя предпосылки  кризиса вызревали в самих  основах общества  по  всей
стране,  описанное выше состояние наступило в Партграде  не  сразу. Партград
втягивался в него  постепенно.  Политика перестройки ввела  в заблуждение  и
обольстила многие  миллионы  людей  в стране, в том числе -  и  партградцев.
Ухудшение материального положения  первое  время  горбачевцам  еще удавалось
отнести за счет застойного  брежневского периода.  Потребовалось по  меньшей
мере два года, чтобы партградцы стали воспринимать  ухудшение  всех аспектов
их  жизни  как следствие именно  политики перестройки. На  высотах власти  в
Москве к этому времени было произнесено слово кризис.  Стали его употреблять
и в Партграде.

Чернов
     Чернов  с самого начала  перестройки обратил  внимание на  такие три ее
особенности. Первая  из них  - узурпация  высшей  властью  функций  критиков
недостатков  советского  общества.  Разгромив  диссидентов,  власть  в  лице
Горбачева  и его  сообщников вернула себе право на  критику своего общества,
которую  (критику) на  короткое время захватили  в  свои руки оппозиционеры.
Высшие   руководители  страны   сами  заговорили,   как  диссиденты.   Запад
преисполнился неслыханными  восторгами  по  этому поводу. О  людях,  которые
ценой жертв и  даже ценой  жизни сумели  сказать Западу  правду о  советском
обществе, теперь позабыли  совсем  или  отпихнули  куда-то  на  задворки.  В
качестве главных критиков советского режима стали выступать те люди, которые
ранее  были  оплотом  режима  и душили его критиков. В этом  Чернов усмотрел
первую величайшую подлость перестройки.
     Вторым из явлений перестройки, затронувшим Чернова, была дестабилизация
и  дезорганизация всего привычного строя жизни. Чернов приготовился к  тому,
что коммунизм с его привычными атрибутами пришел на  многие  века. Как бы он
ни относился к этому, он был
     уверен  в том, что  страна  жила,  живет  и  будет жить стабильно  и  в
будущем,  и   строил   стратегию   своей   жизни   применительно   к   этому
фундаментальному условию. Теперь же  все, казалось, рушилось. Он, Чернов, не
был  сторонником  коммунизма.  Но  кажущееся и  частично  реальное  крушение
коммунизма  его  не  обрадовало.  То,  что  приходило  на  смену  привычному
состоянию  общества,  оказывалось  неизмеримо  хуже  его,  грязнее,  подлее,
оскорбительнее.  В  ситуации  хаоса теряла  смысл  любая  честная  жизненная
стратегия. Решающую роль приобретали самые  гнусные качества  людей.  Раньше
Чернов мог построить свой независимый мирок в рамках того стабильного образа
жизни.  Теперь  этот  мирок  рухнул,  а создать нечто  подобное вновь было в
принципе невозможно.
     И  третьим  явлением,  глубоко  затронувшим  Чернова,   было  поведение
окружавших его  людей. Как только  стало ясно, что на вершине власти принята
установка на разоблачение,  дискредитацию,  очернение  и  оплевывание  всего
советского  и   коммунистического,   неисчислимое  множество  всякого   рода
подлецов, прохвостов,  конъюнктурщиков и  прочего сброда ринулось  исполнять
эту установку, наживая себе репутацию  мужественных  борцов против  режима и
глубоких мыслителей.  На самом  деле мужество требовалось на  то,  чтобы  не
попасть в эту  моральную и интеллектуальную помойку, выпущенную из гнойников
человеческих  душ.   А   глубокомыслие  этих   мыслителей  было   взято   из
антисоветской  и антикоммунистической литературы,  из передач  антисоветских
радиостанций, из критических  книг  самиздата и  тамиздата  . Идейные воры и
мародеры завладели умами и чувствами людей. Эти люди, большинство из которых
сделало сравнительно успешную карьеру  в доперестроечные годы и пользовалось
какими-то благами того периода, стали изображать из себя жертвы брежневского
террора. Перестройка в огромных  масштабах  удовлетворила затаенное  желание
палачей  выглядеть жертвами,  апологетов  режима  выглядеть  его  критиками,
бездарностей  выглядеть  талантами,  трусов  выглядеть  храбрецами,  дураков
выглядеть умными, короче говоря - желание ничтожеств выглядеть значительными
и благородными личностями.
     Вот долгожданные приблизилися сроки. И свора старых подлецов,
     Приняв обличие борцов, Отважно ринулася обличать пороки.
     Чернов решил, что эта перестройка не для него. Ему  в мире, захваченном
этим  сумасшествием,   места  нет  и  быть  не  может.  Перестройка  сделала
бессмысленной  его идейную ориентацию. Перестройщики, пришедшие к власти,  с
огромной  выгодой для себя сделали то,  что  по  законам  нормальной истории
должны были бы сделать  исключительные одиночки в борьбе  с властью и  ценой
жертв. Они  превратили  в источник и  средство для своей корысти и тщеславия
все  то,  что было источником  потерь  и  страданий  для этих исключительных
одиночек. Они присвоили себе  все то,  что по праву распределения функций  в
обществе выполняла его страдающая часть. Но они это сделали не с целью самим
пережить  страдания,  а  с  целью  появиться  на  арене  истории  в  обличий
благодетелей  рода человеческого.  Подлость  и  лицемерие  коммунистического
общественного  устройства в этом  антикоммунистическом обличий превзошли все
подобные  случаи прошлой истории. Самодурство коммунистической  власти здесь
проявилось как саморазрушение, а хамелеонство коммунистических подвластных -
как холуйская  готовность  вывернуться наизнанку  и  наплевать  самим себе в
лицо.

Маоцзедунька
     Маоцзедунька была первой в партградском руководстве, кто сообразил, что
горбачевская политика есть нечто более серьезное и долговременное, чем новая
метла.  Хотя  первый  секретарь  обкома  партии Жидков  из кожи  лез,  чтобы
показать, что он не консерватор, что он душой и телом за перестройку, судьба
его была  предрешена. Новая  Великая  Революция  Сверху требовала  жертв.  В
Москве  начались  поиски козлов отпущения  среди брежневцев.  Первой жертвой
стал выходец  из  Партграда,  секретарь и член Политбюро  ЦК КПСС Портянкин,
обвиненный в консерватизме и  в коррупции. Жидков как брежневский ставленник
должен был  стать козлом  отпущения на уровне области. Маоцзедунька  почуяла
это  и  с яростью  накинулась  на  Жидкова,  сваливая  на него  вину за  все
недостатки прошлого. В Партградской правде была напечатана гигантская статья
за ее подписью  с  дифирамбами по адресу  Горбачева и  с  руганью по  адресу
Брежнева,  Портянкина,  консерваторов и,  разумеется,  Жидкова.  По  слухам,
статью для нее написал писатель Смирнов, упоминавшийся выше.
     Маоцзедунька  была  уверена,  что   ее  изберут  на  место  Жидкова,  и
размечталась о том, как она потом скакнет в Москву и  войдет в число лидеров
перестройки. Чем черт не шутит! Те, кто сейчас всплыл на поверхность, ничуть
не  умнее ее. Ту чушь, какую  они  там порют,  она, Маоцзедунька, может сама
пороть,   даже  глотнув  без  закуски  бутылку   водки.  Но  надежды  ее  не
оправдались. Из  Москвы прислали своего  человека, Крутова, старого приятеля
Горбачева по совместной работе в Ставрополе. И по законам борьбы за власт