и позволил ей нажать эту кнопку.
     - Я  бы  не  стал  этого  делать, - сказал я. - Даже если вы не хотите,
чтобы  я  помог вам. Просто выслушайте меня. Эти несколько минут не принесут
вам никакого вреда. А затем, если захотите, можете нажимать кнопку.
     Секунду-две она молчала, затем сказала:
     - Говорите.
     Я  встал  и  закурил.  Ее  возвышающаяся  надо  мной  фигура  несколько
нервировала меня.
     - Я  буду  с  вами  предельно  откровенен.  Возможно,  вы действительно
утратили  память,  а  возможно,  и  нет.  Лично я думаю, что нет. Но если по
каким-то  серьезным  причинам  личного  характера вам так нужно, я ничего не
имею  против.  Но в одном я уверен - вы не сказали правду о вашем пребывании
в  отеле  "Омбремон".  Если бы вы знали, что произойдет после вашего отъезда
из отеля, то вы, конечно, были бы более... ну, скажем, осмотрительны.
     - Я не понимаю, о чем вы...
     - Понимаете. Я говорю о номере 16.
     - Я была в номере 15.
     - Но вы звонили Денфорду в Англию из номера 16.
     - Конечно,  нет.  -  Какой бы большой и замороженной она не была, здесь
не  требовалось  ни  опытного глаза, ни столь же опытного уха, чтобы понять,
что  она  сдерживает что-то внутри себя, вероятно, страстное желание заорать
на  меня,  чтобы  я  убирался с яхты прямо к черту. И мне не слишком приятно
было осознавать это. Совершенно неожиданно мне стало жаль ее.
     Я покачал головой.
     - В  вашем  счете  не было оплаты за телефонный разговор. Зато она была
внесена  в счет за номер 16. И человек, проживавший в этом номере, - мужчина
- отдал деньги без разговоров. Итак, куда это нас ведет?
     Она пошла обратно к столу и остановилась рядом со мной.
     - Это  никуда  нас  не  ведет, мистер Карвер. Я ничего не знаю о номере
16.  Если  в  отеле  что-то  перепутали  и  кто-то  оплатил  мой  телефонный
разговор,  потому  что  слишком  спешил, чтобы проверять правильность счета,
меня  это  ни  капли не интересует. Единственное, что меня интересует, - это
чтобы  вы  поскорее  ушли  и  оставили  меня  в покое. Возвращайтесь к моему
отчиму  и посоветуйте ему забыть о машине. - Она замолчала, и я заметил, как
по  всему  ее телу прошла легкая дрожь, выдающая большое напряжение, которое
она  с  трудом  удерживала  внутри  себя. Я понял, что достаточно небольшого
толчка  с  моей  стороны,  упоминания  об Анзермо, или о белом пуделе, или о
том,  как  она,  смеющаяся  и  счастливая,  отъезжала  утром от отеля, и все
выплеснется  наружу.  Я бы со спокойной душой подтолкнул многих людей. Но не
ее.  Джулия была здесь ни при чем. Во мне самом был какой-то барьер, который
не  позволил  мне  сделать  это. Все, что я хотел узнать у нее, мне придется
узнавать  в  другом  месте.  Моя  работа заставляет смотреть на людей как на
мозаичные  головоломки  -  ты  вынужден  собирать  их, не думая о том, что в
итоге  может получиться мерзкая и порочная картина. Но с ней я так поступить
не  мог.  Она  была большой и прочной как айсберг, но теплое течение отнесло
ее  слишком  далеко  на юг, и она уже была готова рассыпаться на куски. Я не
хотел  наносить ей последний удар. Но теперь мне во что бы то ни стало нужно
было найти Анзермо. О, да, я жаждал встречи с ним.
     Я направился к двери.
     - Хорошо.  Забудьте, что я был у вас. - Я дружелюбно улыбнулся ей. - Но
если  у  вас  когда-нибудь  возникнет  желание  уткнуться  кому-то в плечо и
выплакаться, дайте мне знать.
     Она  опустила  руку,  взяла  один  из свободных кусочков и, не глядя на
меня, сказала:
     - Спасибо, мистер Карвер.
     У двери я сказал:
     - Это  все  ерунда.  Но  все  же  помните,  что у меня хорошие, широкие
плечи.  -  Это  была  правда. Мои плечи были почти такими же широкими, как и
ее.  Я  вышел,  думая  о  словах Роберта Бернса о пользе сбрасывания бремени
греха  и  вреде  сокрытия.  Я не знаю, удавалось ли когда-либо ранее женщине
заморозить  все  у  себя  внутри,  парализовав  свои  чувства,  но Зелии это
удалось  сделать  после  отъезда из отеля "Омбремон". И я намеревался узнать
почему.
     Но    сначала    я    должен    был    проскользнуть   мимо   особы   с
серебристо-пурпурными  волосами и в красных шортах. Особой надежды у меня не
было,  а  в конце я даже обрадовался этому, так как то, на что я рассчитывал
у  меня  не  получилось  с  Зелией,  зато  это мне легко удалось с Мирабелль
Хайзенбахер,  урожденной  Райт,  сценический  псевдоним - Мирабелль Лэндерс,
тридцати  восьми  лет,  дружелюбно  настроенной,  изнывающей  от скуки и уже
полностью  готовой выйти замуж за О'Дауду после получения развода с мистером
Хайзенбахером - "чертовым лысым обувщиком" (ее слова).
     Когда  я  стоял у трапа и думал, куда мог пропасть мой парень с яликом,
она  спустилась  с палубы в зеленом шелковом пляжном костюме и, взяв меня за
локоть свободной от сигары рукой, сказала:
     - Если  вы  не  выпьете  со мной, вам придется добираться назад вплавь.
Пойдем.
     Она  провела меня на корму, где под навесом нас ожидали кресла, столы и
напитки. Она была по-щенячьи дружелюбна и столь же беспокойна.
     - Узнали что-нибудь у Зелии? - спросила она.
     - Нет. Она еще находится в сильно замороженном состоянии.
     - Я  не  могу  понять, почему О'Дауда напрягает ребенка с этой чертовой
машиной. Он так упакован, что ему какая-то машина.
     - Он был с ней крут, да?
     - Первоначально.  Я  даже  подумала, что он сейчас стартует и выйдет на
орбиту.  У меня даже возникло секундное сомнение. Такой темперамент. В конце
концов,  за  этого  парня  мне  выходить  замуж. Но затем я подумала, какого
черта!  У  всех  мужчин  есть  свои  недостатки,  а  у  него,  в  отличие от
большинства,  есть  миллионы, поэтому нет причин лишать цветок любви ухода и
позволить ему вянуть. Почему он так уперся в эту машину?
     - Если бы я знал. Вы давно его знаете?
     - Три,  нет,  четыре  года.  Прекрасный  мужик,  только после того, как
пропала  машина,  в  нем появилось что-то, что мне не нравится. Здесь должно
быть что-то большее нежели машина. Вы знаете мою теорию?
     - Расскажите.
     - Иногда   мне  кажется,  что  Зелия  нарочно  потеряла  машину,  чтобы
досадить  ему.  Она,  должно быть, догадалась, что там есть что-то еще кроме
самой  машины,  и  решила  похоронить  ее,  чтобы отомстить ему. Своего рода
эмоциональная компенсация за что-то.
     - Вы консультировались у психоаналитика.
     - Нет.   Обычно   я   провожу  время  на  подушках  исключительно  ради
удовольствия.  Но сейчас все по-другому. В эти дни я - исключительно девушка
Кэвана О'Дауды.
     - Если  бы  он  получил  назад  свою  машину,  он  был бы приятнее, чем
сейчас, да?
     - Конечно.  А  я бы не торчала здесь, приглядывая за Зелией. Терпеть не
могу  яхты  и  катера.  Она  тоже  хочет вырваться отсюда. Она уже несколько
недель сидит здесь. К чему вы клоните?
     - Разве я клоню?
     - Бросьте,  я  знаю,  какой  взгляд  у  мужчины,  когда он хочет что-то
узнать,  а  у  вас  сейчас  как  раз  такой взгляд, хотя вы явно собираетесь
спросить  не  о  том,  о  чем  обычно  спрашивают  меня мужчины, и это, черт
возьми, не делает мне комплимента.
     - Я просто хочу доставить О'Дауде удовлетворение.
     - Ну, живее. Итак?
     - Есть ли телефонная связь между "Ферокс" и берегом.
     - Нет.
     - А что происходит с почтой? Например, когда вы пишите О'Дауде?
     - Наконец-то  мы  перешли  к делу. Почему не сказать прямо? Вы думаете,
что после вашего визита Зелия может написать кому-нибудь?
     Я  посмотрел  на нее поверх большой порции джина с тоником, которой она
меня  снабдила.  Да,  она  была женщиной, которая знает, куда идет, и знает,
как  держать  себя. Она собирается выйти замуж за О'Дауду. Если она что-то и
не  знала  про  мужчин,  то  это, вероятно, уместилось бы в короткое, в пару
строк  приложение  к  объемистому  тому личных воспоминаний. Она должна быть
такой,  потому  что  я  еще  ничего  не сказал ей, а она уже была со мной. Я
подмигнул  ей.  Она  загасила  сигарету  о  стойку  кормового  ограждения  и
ответила мне тем же.
     - Говорите  правду,  - сказала она, - и Мирабелль, возможно, поможет...
пока  это, конечно, работает на то, чтобы вернуть О'Дауде хорошее настроение
и вытащить Зелию из депрессии.
     - В  разговоре с Зелией я упомянул один фактик, который может вызвать у
нее  желание  написать  кому-нибудь.  Если бы я смог получить имена и адреса
всех  людей,  кому  Зелия  напишет  в следующие двадцать четыре часа, это бы
очень помогло. Сложно?
     - Нет.   Все   письма   на   корабле   опускаются  в  почтовый  ящик  в
кают-компании,   а   вечером  один  из  стюардов  доставляет  их  на  берег.
Какое-нибудь конкретное имя или адрес?
     - Да нет.
     - Лгун. Где вы остановились?
     - "Маджестик".
     - Вам нравится ваша работа?
     - Я путешествую, встречаюсь с людьми и помогаю некоторым из них.
     - Тогда,  ради бога, помогите Зелии выбраться из-под ледника. Я обязана
торчать  здесь  неделями,  что лишает меня массы удовольствий. Это, конечно,
мужчина, да, кому она будет писать?
     - Я бы не стал держать пари.
     - Почему  нет,  ведь  шансы  равны.  В  любом  случае,  это должен быть
мужчина.  Любой  девушке  когда-нибудь становится нужен мужчина. Держу пари,
что  она нашла себе кого-то и он плохо обошелся с ней. Впервые в жизни она с
головой  бросилась  в то, что сквозь ее розовые очки показалось ей настоящей
любовью,  а затем - бам - мерзавец обставил ее по всей форме. Они все такие,
даже  самые  приятные,  но  у  нее совсем не было опыта, который помог бы ей
пережить удар. Правильно?
     - Из вас выйдет первоклассная мачеха.
     - Жена  - вот все, что меня интересует. Я думала, что у меня получилось
с  Хайзенбахером,  но  у  него  появились отвратительные привычки, а когда я
отучила  его  от  них,  он  просто ушел в себя и занялся коллекционированием
японской  резьбы  по  слоновой  кости,  нецке и прочей ерунды. Я сдалась. Не
хотите остаться на обед?
     Я  сказал,  что, к сожалению, не могу, и мне потребовалось еще полчаса,
чтобы,  наконец,  уйти.  Меня  доставили на катере, и на набережной меня уже
поджидал мистер Наджиб Алакве, эсквайр.
     Он зашагал рядом со мной, вручил мне ключи и сказал:
     - О'кей, мистер Карвер, машина не та. Узнали что-нибудь у мисс Зелии?
     - Нет. Но почему я должен держать вас в курсе?
     - Три  тысячи  фунтов,  мистер  Карвер.  Чертовски  щедрое предложение.
Джимбо  телеграфировал  мне  его  сегодня  утром. Три тысячи фунтов, если вы
сейчас   перестанете  работать  на  О'Дауду,  или  четыре  тысячи,  если  вы
продолжаете, находите машину и передаете ее нам, ничего в ней не трогая.
     Я покачал головой.
     Его глаза завращались в точности, как у его брата.
     - Отказ серьезный, мистер Карвер?
     - Совершенно верно.
     Он глубоко и печально вздохнул и произнес:
     - В  таком  случае, все, что я могу сказать, - что последствия для вас,
мистер Карвер, могут быть...
     - "С" как радикальная мера?
     - Совершенно верно.
     Я  пообедал  в  ресторане  отеля, затем поднялся к себе в номер, лег на
кровать  и  уставился  в  потолок. Это был очень утомительный для созерцания
потолок,  без  единой трещины или пятна, поэтому мне пришлось заняться чисто
мыслительной  работой. Что за люди, спрашивал я себя, могли нанять близнецов
Алакве?  О'Дауда  никогда  бы не нанял их кроме как для работы на территории
Африки,  где  они  не  были бы столь вызывающе заметны, хотя у меня возникла
мысль,  что и на базаре в Аккре они выглядели бы так же странно. В Европе же
они  были  похожи на парочку тропических птиц, случайно попавших в голубиную
стаю.  Вероятно, их хозяина или хозяев это не волновало. Братьям Алакве было
нужно  то,  что  спрятано в "Мерседесе", и они знали, что О'Дауда знает, что
это им нужно и - я был почти уверен - что О'Дауда знает, кто их хозяева.
     Затем  я  подумал  о  Зелии.  У меня в голове уже начала вырисовываться
природа  ее  амнезии.  Макс  Анзермо, я надеялся, сможет заполнить пустующие
места, если я когда-нибудь смогу его достать.
     Около  четырех  зазвонил  телефон.  Это была Уилкинз с длинным, как моя
рука,   списком  фирм,  холдинговых  компаний,  дочерних  компаний,  контор,
занимающихся  размещением  недвижимости,  и  различных агентств, которые все
существовали  под  крышей  "Атена  Холдинга  Лимитид".  Я знал, что основная
масса  информации была получена не в Сомерсет-Хаус, а от доброго горожанина,
крепко  поработавшего в пабах на Минсинг Лейн и Флит Стрит. Когда я закончил
письменный прием перечня, Уилкинз спросила:
     - Вас интересует что-нибудь конкретное?
     - А что, должно интересовать?
     - Принимая  во  внимание  Джозефа Бовану и некоего джентльмена по имени
Джимбо  Алакве,  который  заходил  сюда  сегодня  утром  поболтать  о вас, я
подумала, что...
     - Как вы с ним поболтали?
     - Он  сказал  мне, что может достать мне электрическую печатную машинку
с  пятидесятипроцентной  скидкой.  Вы  хотите,  чтобы я поподробнее узнала о
"Юнайтед Африка Энтерпрайсиз"?
     Я  сказал, что хочу. Эта компания была в списке, который она только что
продиктовала.
     Через  полчаса  мне  позвонил Денфорд. Мистер О'Дауда, сказал он, хочет
получить  отчет  о  положении  дел  на  настоящий момент и подробности моего
визита к Зелии. Он полагает, что вы уже видели ее.
     - Я ее видел и ничего не получил от нее.
     - Ничего?
     - Абсолютно  ничего.  Но  я  ухватил другую ниточку, которая, возможно,
поможет мне.
     - Мистер  О'Дауда  оценил  бы  более подробную информацию об этой новой
ниточке. Вы понимаете?
     - Конечно. Очень скоро я сообщу детали.
     - Короче говоря, вы пока еще никуда не продвинулись?
     - Я представил себе, как заморгали его холодные агатовые глаза.
     - Да,  я бы сказал, что это справедливое резюме. Но не волнуйтесь. Я не
падаю  духом.  И  жаждущее  сердце  летит все время впереди, на милю обгоняя
шелест давно уставших шин.
     - Прошу прощения.
     - Это  я так. Но вы можете сделать для меня кое-что полезное. Мне нужен
полный  список  гостей,  друзей  и  членов семьи, которые могли находиться в
эвьенском  шато  мистера О'Дауды в последние две недели перед отъездом Зелии
на красном "Мерседесе". Могу я это получить?
     На  том конце провода пауза затянулась несколько дольше обычного, затем
он сказал:
     - Думаю, что да.
     - Сейчас?
     - Нет. Мне нужно навести кое-какие справки.
     - Хорошо.  Я  позвоню  завтра  или  послезавтра. Да, вы можете сообщить
мистеру  О'Дауде  одну вещь. Некий мистер Джимбо Алакве - мой секретарь даст
вам  его  адрес  -  предложил  мне  три  тысячи  фунтов, чтобы я оставил эту
работу. Интересно?
     - Вы, конечно, отказались.
     - С большим трудом.
     Около  шести,  когда я все еще лежал на кровати и думал о том, что надо
принять  душ и спуститься в бар выпить чего-нибудь, зазвонил телефон. Портье
сообщил мне, что меня хочет видеть мисс Джулия Юнге-Браун.
     Я  встретил  ее  у  двери.  Она  вошла с ослепительной теплой улыбкой и
спадающей   с  одной  руки  норковой  накидкой,  распространяя  вокруг  себя
приятный  аромат  "Жюли  Мадам". После несколько часового созерцания потолка
мои  глаза  испытывали  определенные  трудности  с  фокусировкой. Она села в
кресло,  скрестила  прекрасные,  длинные ноги, одернула свое черное платье и
сказала:
     - Я никогда не видела мужчин с такими опухшими глазами. Пили в обед?
     - Они  всегда  делаются  такими, когда я сплю днем. Пару порций виски и
все тут же вернется на место. Куда мы поедем ужинать?
     - Никуда. Почему вы не оставите все это?
     - Вы решили, что я - не в вашем вкусе?
     - Это еще пока в процессе рассмотрения. Что вы узнали у Зелии?
     - Зелия,  -  сказал  я, - это женщина, которая требует понимания. Я мог
бы  кое-что  узнать у нее, если бы мне удалось на достаточное время оторвать
ее от мозаичной головоломки.
     Она  холодно  посмотрела на меня, но в ее взгляде, мне показалось, было
чуть-чуть  больше  тепла,  чем  во  взгляде  человека,  еще  не закончившего
процесс  рассмотрения.  Она  слегка  тряхнула  головой и из-под черной пряди
мягких   волос  выглянул  кораллово-розовый  кусочек  уха,  который  тут  же
стыдливо спрятался обратно словно морской анемон.
     - Зелия,  -  сказала  она,  -  провела  почти  весь сегодняшний день на
кровати,  вся  в слезах. Я еще никогда ее такой не видела. Что, черт побери,
вы ей сказали? - Последняя фраза прозвучала очень резко и жестко.
     - Когда вы приехали?
     - В обед. Что вы сделали с Зелией?
     - Поездка на "Фейсл Веге" была приятной?
     - Да.  Не  увиливайте.  Если  вы можете только причинять Зелии боль, то
оставьте,  черт возьми, ее в покое. Да, возможно, - она посмотрела на меня с
выражением сердитой задумчивости, - вы мне очень не понравитесь.
     - Жаль.  Я  бы предпочел обратное. И не заводитесь так по поводу Зелии.
Между  нами, она разбудила во мне Сэра Галахада, и я просто рвусь в бой. Мне
нравятся   большие,   красивые  девушки.  Но  мне  не  нравится,  когда  они
заморожены.  Они  должны быть теплыми и полными жизни. Поэтому почему бы вам
не замолчать и не отдать мне тот конверт, который вы вертите в руках.
     Она   посмотрела   на  свою  правую  руку  и,  казалось,  с  удивлением
обнаружила там конверт, который она вытащила из своей сумочки.
     - Если бы я так часто не меняла свое мнение о вас, - сказала она.
     - Дайте  этому  время.  Скоро  стрелка  успокоится  и укажет вам верный
курс.
     Она отдала мне конверт.
     - Это от Мирабелль. Она попросила меня передать его.
     - Да,  вот  женщина,  которая мчится вперед на всех парах, закованная в
броню,  с  укрепленными скулами, и да поможет Господь тем материковым льдам,
которые  встанут  на  ее  пути.  -  Я  перевернул  конверт.  Джулия грамотно
поработала,  но все же было видно, что конверт был вскрыт и снова заклеен. Я
вопросительно посмотрел на нее.
     - Я  открывала  его,  - сказала она. - Я представить себе не могла, что
Мирабелль может сказать вам.
     - Вы  не  могли? Ну, если бы мне дали миллион, я бы предоставил ей свое
ухо  для шептания до конца моих дней, и меня бы это совсем не трогало, но ей
бы пришлось избавиться от пурпурного оттенка ее волос.
     В  конверте  находилась половина обычного блокнотного листа, на котором
Мирабелль написала:
     "Одно  письмо,  через полчаса после вашего ухода. Сейчас она в постели.
Письмо  ушло на берег со всей почтой в пять часов. Макс Анзермо, Шале Баярд,
Сен Боне. Не вздумайте сделать ребенку больно".
     Я  положил письмо в карман. Джулия смотрела на меня так же, как ребенок
смотрит  на  фокусника.  Я достал сигареты и закурил. Она смотрела, как тает
первое облачко дыма.
     - Спасибо за доверие, - сказал я.
     - Что заставляет вас так думать?
     - Вот это. - Я помахал письмом. - Иначе вы бы его просто порвали.
     - Ну?
     - Что, ну?
     - Кто этот Макс Анзермо и какое отношение он имеет к Зелии?
     - Вы не слышали это имя раньше?
     - Нет.
     - Тогда  забудьте  о  нем.  Если  вы любите Зелию. А когда вернетесь на
"Ферокс",  поблагодарите  Мирабелль  и  попросите  ее  сделать  то же самое.
Хорошо?
     - Если вы так говорите. Вы собираетесь встретиться с ним?
     - Да.
     - Когда? Завтра?
     - Да.
     - Я отвезу вас.
     - У  меня  есть  своя  машина,  а  вы  останетесь  здесь.  Я только что
попросил вас забыть о Максе Анзермо.
     - Она  встала  и,  поправляя  норку и поблескивая бриллиантами наручных
часов,  подошла ко мне. Норки и бриллианты, "Фейсл Веги" и яхты, "Мерседесы"
и  шато  в  Альпах, паштет из гусиной печенки, икра и шампанское - мечта, но
все  это не изолирует ни ее, ни Зелию, ни Мирабелль, ни любую другую женщину
от  жизни,  от  тех  маленьких  отвратительных  привычек,  которые некоторые
мужчины  получают  при