рождении,  а  другие  приобретают,  уже живя на этом
свете.  Мужчины  -  охотники  и, как бы они себя не обманывали, женщины - их
добыча.  В  тот момент эта мысль мне не понравилась. Если бы я мог оказаться
вне  всего  этого,  но  это было невозможно. Единственным утешением было то,
что  большинство мужчин с неохотой, но соблюдают правила игры в закрытые для
охоты  сезоны.  Но  некоторые не соблюдают. Я был уверен, что Макс Анзермо -
из  последних. Из них же, подумал я, и Кэван О'Дауда. Когда-нибудь, сказал я
себе,  кто-нибудь должен их застрелить, сделать из них чучела и повесить над
баром.
     - Что  на  вас  нашло?  -  спросила она. - Ваш взгляд вдруг стал таким,
будто вы захотели кого-то ударить.
     - Пусть эти опухшие старые глаза вас не обманывают.
     Она подошла еще ближе.
     - Они  не  такие  уж  и  опухшие, как мне показалось. И я действительно
начинаю  думать,  что они не обманывают меня так, как вам бы этого хотелось.
А хотите я откажусь от уже обещанного мной ужина?
     - Ради  меня  не  стоит.  Я  собираюсь  рано  лечь спать. Завтра у меня
трудный день.
     Ей  меня  не  провести.  Я точно знал, что у нее было сейчас на уме и с
того  самого  момента,  как  она  вскрыла  письмо  над  паром  на  яхте  или
где-нибудь еще.
     Ей  так  же  не  терпелось встретиться с Максом Анзермо, как и мне. Это
меня  не  устраивало.  Я хотел встретиться с ним первым, и без свидетелей. Я
был уже целиком поглощен предстоящей встречей.
     - Я действительно очень хочу поехать с вами завтра, - сказала она.
     - Я  поеду  один.  Если  вы все испортите и от моих услуг откажутся, то
О'Дауда  найдет кого-нибудь еще, какого-нибудь шустрого исполнителя, который
потом  во  всех красках опишет все ребятам в баре и все весело посмеются. Вы
же не хотите этого, поэтому не вмешивайтесь!
     Где-то  глубоко  внутри  меня  затеплилось и стало быстро разогреваться
чувство,  которое  возникало  у  меня  нечасто,  да  я и не хотел, чтобы оно
появлялось   часто,   но   которому,  когда  оно  возникало,  я  не  мог  не
подчиниться.  Кто-то должен получить... О, да, кто-то должен хорошо получить
-  имя  стучало  в  моем  мозгу  подобно  метроному.  Она  также поняла, что
происходит,  медленно  протянула  руку и мягко, двумя пальцами взяла меня за
рукав.
     - Хорошо,  -  сказала она. - Я не буду вмешиваться. Бедная Зелия, - она
повернулась  и  пошла  к  двери. У самой двери она обернулась. - Окажите мне
услугу.
     - Какую?
     - Не старайтесь быть с ним вежливым.
     Она  ушла.  Я  подождал несколько минут, позвонил в службу размещения и
попросил  приготовить  мой счет. Я уезжаю сразу после ужина. Не могли бы они
послать  кого-нибудь ко мне за ключами от машины, чтобы подогнать "Мерседес"
прямо  к  центральному входу? При счастливом стечении обстоятельств я буду в
Шале  Баярд примерно в то же время, когда Макс Анзермо получит письмо Зелии.
В одном я был уверен - я не найду в Шале Баярд рыцаря без страха и упрека.
     Я  выехал  в  начале  одиннадцатого.  Моросил  мелкий  дождь.  На улице
никаких  признаков Наджиба Алакве. Но даже если бы он и был там, меня бы это
не  беспокоило.  Я  был  совершенно  уверен,  что  на  "Мерседесе"  я  смогу
стряхнуть любой хвост.
     Сан  Боне  был  в двадцати или тридцати с лишним километрах к северу от
Гапа,  и мне нужно было ехать по той же самой дороге, по которой я добирался
в  Канны  из  Гренобля.  По  карте  я  вычислил,  что мне предстоит проехать
чуть-чуть  больше  семисот  пятидесяти километров. Времени было достаточно и
можно было не спешить.
     Не  доезжая  до  Гапа,  я  поспал  часок,  а в Гапе устроил себе ранний
завтрак   -   кофе  с  коньяком  и  пара  рогаликов  с  абрикосовым  джемом.
Подкрепившись,  я  покинул  Гап  и  стал подниматься в горы мимо Коль Баярд.
После  перевала  я  скатился  прямо  с  Сан  Боне и взял курс на Шале Баярд.
Узкая,  с  неважным  покрытием дорога какое-то время шла вдоль реки, а затем
стала  круто  подниматься  наверх  через  сосново-дубовый лес, изгибаясь изо
всех  сил.  Так  что  мне  пришлось  обратить  все  внимание на нее, а не на
окрестные виды.
     Деревянное  шале было достаточно свежим, с розовыми и зелеными ставнями
и  полосатой  крышей  тех  же  цветов,  сделанной  из  барочных  досок. Шале
упиралось  в  крутой,  поросший всякой растительностью склон горы. Плато, на
котором  оно  располагалось,  было  размером  с  два  теннисных  корта.  Сад
отсутствовал,  только  деревья  и  кусты  по  обеим сторонам отвратительного
качества  подъезда  и  вокруг дома. На площадке перед домом находился гараж.
Двери дома были закрыты.
     Я  оставил  машину  под  самой  верандой,  которая  тянулась через весь
фасад,  и  поднялся  по  ступенькам. Вдоль веранды в цветочных горшках росли
петуньи  и  герань.  Входная дверь была открыта и за ней находился небольшой
холл,  отделанный  узкими,  полированными сосновыми планками, странного вида
коврик  и  высокие,  громко тикающие напольные часы, показывающие пять минут
десятого.
     Рядом  с  дверью я увидел шнурок звонка. Подергав его, я услышал где-то
в  глубине  дома  звяканье,  настолько  громкое, что, наверное, разбудило бы
даже  мертвого.  Но  в  доме  никто  не проснулся. Я подергал еще, но ко мне
никто не вышел.
     Я  вошел.  Холл  имел две двери. Я попробовал обе. Первая открывалась в
коридор,  ведущий  на  кухню.  Кухня  была  небольшая и до блеска чистая. На
столе  были  остатки  завтрака,  а  в плетеном кресле - кот. Кот взглянул на
меня,  поднялся,  потянулся, а затем повалился на подушку, свернулся клубком
и забыл обо мне.
     Я  вернулся  и  открыл вторую дверь. За ней была большая комната длиной
во  всю  заднюю  стену  дома.  Из  ее окон была видна часть склона и далекие
горные  вершины, некоторые из которых уже были покрыты снежными шапками. Это
была  хорошая, уютная комната: полированный сосновый пол, шкуры, две большие
кушетки,  четыре просторных кресла, большой круглый стол, вытесанный из дуба
и  украшенный  вазой  с  разноцветными георгинами, которые бы ввели Джимбо в
экстаз.  В  одном  из углов стоял стол, а у фальш-стены, которая была частью
лестницы,  ведущей  на открытую галерею с рядом дверей, располагался книжный
шкаф  и  длинный  сервант, полный бутылок, сигаретных пачек и старых газет и
журналов.  Я  закурил  и  поднялся  наверх. Там было три спальни с аккуратно
убранными  кроватями  и  ванная.  Лежащая  на  краю ванны губка была мокрой,
равно  как  и  зубная  щетка  и  мыло.  Я спустился в гостиную и начал более
детальный  осмотр.  Книжный  шкаф представлял определенный интерес. На одной
из  полок  располагалось  самое  большое  из  всех  виденных  мною  собрание
поваренных   книг  на  различных  языках.  Если  Макс  был  специалистом  по
поварскому   делу,   то  у  него  нашлось  бы  чем  порадовать  гостя  любой
национальности.  Остальные  три  полки были забиты остросюжетной литературой
на  французском, английском и немецком языках. Приятно было узнать, что Макс
владеет несколькими языками. Не будет сложностей в общении.
     Стол  был аккуратный и прибранный и на нем, и в нем мало что было. Было
ясно,  что  Макс  не  любит  оставлять личные бумаги где попало. Я обнаружил
несколько  аннулированных  чеков, уплаченных счетов (большинство - местные),
список  акций  и  ценных бумаг (большинство из которых были французскими, но
были  и американские), который время от времени пополнялся. Он, по-видимому,
ничего  не  продавал,  потому  что  в  списке  не  было ни одной вычеркнутой
строчки.  Я не пытался определить, чего все эти ценные бумаги стоят. В одном
из  ящиков  стола  я нашел кипу рекламных буклетов торговцев недвижимостью и
все  они  касались  исключительно  ресторанов и кафе от Парижа до Марселя. В
другом  ящике  лежал  девятимиллиметровый  "Браунинг"  с полным магазином, а
рядом  с  ним  -  коробка с патронами и запасной магазин. На всякий случай я
положил все это в карман.
     Я  подошел  к окну, полюбовался видом и подумал, сколько еще Макс будет
отсутствовать.  Я  предположил,  что  он  совершает  утренний моцион. Он был
человек  аккуратный  и  организованный  -  убирает  кровать перед выходом из
дома,  тщательно  вытирает  везде  пыль,  выбрасывает  содержимое пепельниц.
Аккуратен  и,  как  это  обычно  бывает,  с  устоявшимися  привычками, любит
кулинарное  искусство  до такой степени, что уже стал, или собирается стать,
владельцем  ресторана  или кафе, добр по отношению к животным (кот, кажется,
был  всем  доволен)  и  обладает  вкусом  при  составлении  букетов,  о  чем
свидетельствовала  ваза  с  георгинами.  Отвернувшись от окна, чтобы еще раз
посмотреть  на  цветы,  я  заметил,  что  пропустил одну вещь. Рядом с вазой
лежал конверт.
     Я  взял  его. Он был открыт и в нем лежало письмо. На конверте было его
имя  и  адрес  и вчерашний штемпель каннской почты. Я должен был благодарить
ребят  из  почтово-телеграфной компании. Они все-таки опередили меня, хотя у
них была всего лишь пятичасовая фора.
     Я  опустился  в кресло у камина. Оно было таким глубоким и широким, что
я  даже  подумал,  что  мне  никогда  не достичь дна. Я все-таки его достиг,
устроился  поудобнее  и  вытащил  письмо из конверта. Оно было от Зелии и не
имело никаких радостных обращений типа "Дорогой" или "Любимый мой":
     "Я  надеялась,  что  у меня никогда не будет никаких контактов с тобой.
Но  обстоятельства  сделали  это крайне необходимым. По какой-то причине мой
отец  крайне  обеспокоен  пропажей  машины  и  нанял  для ее розыска некоего
мистера  Рекса  Карвера из Лондона. Этот человек был у меня сегодня. Хотя он
и  не  упомянул  твоего  имени,  он,  должно  быть, знает его, потому что он
знает,  что  ты  находился  в  соседнем  с  моим  номере в том отеле и что я
звонила  домой  от  тебя.  Я все отрицала. Я буду продолжать все отрицать. Я
просто  хочу,  чтобы  все,  что случилось, стерлось в моей памяти. Если этот
человек  вычислит тебя, сделай то же самое. Ты никогда обо мне не слышал. Ты
уже  раз предал меня. Я ни ненавижу, ни прощаю тебя. Я просто выбросила тебя
из  головы.  Если  ты  предашь меня еще раз и все расскажешь этому человеку,
или  кому-либо  еще,  то  я  клянусь,  что  сделаю  так,  что тебя убьют. Ты
уничтожил  что-то  во  мне.  И  если  это  станет  известно кому-либо еще, я
уничтожу тебя.
     Зелия".
     Я  положил  письмо  обратно  в конверт и опустил конверт в карман. Все,
что  она сказала, не было для меня новостью. Каждое слово было сказано ею на
полном  серьезе  и  мне  стало жаль ее. Вот ведь, черт возьми. Мне было жаль
ее,  но  у  меня  была  работа.  Если  я  смогу,  то  я постараюсь больше не
причинять  ей  боль.  Она,  возможно, и хочет стереть все, что произошло, из
памяти,  но я должен знать, что же произошло. Как только я узнаю, как только
я  смогу  заняться непосредственно объектом моего интереса - машиной, я тоже
сотру  все  это  из  своей  памяти.  Я сидел и пытался представить себе, что
чувствовал  Макс  Анзермо,  когда  читал  письмо. Вероятно, оно не очень его
интересовало, иначе бы он не бросил его так небрежно на стол.
     В  этот  момент  за  моей  спиной  раздался  звонкий лай и что-то белое
подкатилось  по  полированному  полу  к  креслу,  запрыгнуло мне на колени и
начало  лизать  мое лицо. Это был маленький белый пудель. За дверью раздался
чей-то запыхавшийся голос:
     - Отто!  Отто, ты что совсем рехнулся притащиться сюда на этом чертовом
автомобиле. Ты хочешь, чтобы все...
     Он осекся, так как заметил меня. Я стоял, держа пуделя на руках.
     - Ты  торопишь  события,  Макс,  -  сказал  я.  -  Это не та машина, на
которой уехал Отто. Цвет тот же, но номера другие.
     Я  опустил  пуделя  на  пол,  и он заходил вокруг меня на задних лапах,
словно исполняя цирковой номер.
     - Умница, - сказал я. - А как он в качестве охотничьей собаки?
     В одной руке он держал ружье, в другой - пару голубей.
     - Кто  вы  и  что вы здесь делаете? - Он спросил это по-английски почти
без акцента и спокойным голосом.
     - Карвер,  -  сказал  я.  -  Рекс  Карвер из Лондона. Мне кажется, мисс
Зелия Юнге-Браун упоминала обо мне в своем письме.
     Я  предъявил  ему письмо. Он не упал в обморок и не повалился в кресло.
Он  просто  стоял  и лишь бросил короткий взгляд на большой круглый стол. Он
был  выше  меня,  стройный - ни грамма лишнего веса - и сильно загорелый, но
загар  был  каким-то  нездоровым.  На  нем  была  свободная куртка с меховым
воротником,  черная фуражка и черные брюки, заправленные в резиновые сапоги.
У  него  было  умное,  приятное  лицо  и  сверкающие  зубы. Мне он совсем не
понравился,  но  я  мог  себе  представить, как при плохом освещении и после
нескольких  бокалов шампанского некоторые женщины называли его своей мечтой.
Но  Зелия,  никогда  бы  не подумал. Но, однако ж... когда женщина, наконец,
решает открыть шлюзы, никогда не знаешь, куда потечет вода.
     Абсолютно спокойно он сказал:
     - Я не понимаю, о чем вы говорите. Пожалуйста, покиньте мой дом.
     Он  бросил голубей на кресло и взял ружье обеими руками, направив его в
пол.  Он  уже  преодолел  первоначальное  удивление и оценил меня. Что я мог
сделать,  пока  у  него  в  руках  ружье?  Я решил посмотреть, как далеко он
пойдет.
     Я пожал плечами и сказал:
     - Если  тебе  нравится  такая  позиция,  ради  Бога.  Но  она ничего не
даст... а я еще вернусь.
     Я  направился  к  двери, и он слегка повернулся, чтобы держать меня под
постоянным наблюдением. Когда я поравнялся с ним, он сказал:
     - Прежде  чем  вы  уйдете,  я хотел бы получить назад письмо, которое я
оставил на столе.
     Я  остановился,  посмотрел на него так, словно принял его требование за
заводку  -  чего я, конечно же, не собирался делать, пока он держал наготове
двустволку  -  а  затем,  пожав  в  очередной  раз плечами, вытащил письмо и
протянул ему.
     Он улыбнулся, слегка обнажив белоснежные зубы, и покачал головой.
     - Положите его на это кресло.
     Я  подошел к креслу, положил письмо на одну из его ручек, а затем резко
и   сильно   толкнул  кресло  в  его  сторону.  Пол  был  отполирован  очень
качественно.  Дальняя  ручка  ударила  его  в бедро, он потерял равновесие и
прежде  чем он успел обрести его снова, я бросился на него. Миггз, я уверен,
сказал  бы,  что  я  действовал медленно, но для Макса Анзермо моей быстроты
вполне  хватило.  Ребром ладони я ударил его по запястью - ружье теперь было
только  в  одной руке - ухватил ствол оружия и, резко повернув его, стал его
полным  хозяином.  Я  полагаю,  что мог бы остановиться на этом, но приятное
теплое  чувство  наполнило меня, и я подумал, а почему бы не воспользоваться
случаем  и  не  сделать  его более склонным к сотрудничеству. Я сильно ткнул
его  прикладом  в  живот  -  он  согнулся пополам - а затем, опять же ребром
ладони,  ударил  его  по  шее. Он с грохотом обрушился на пол, что вызвало у
глупого пуделя бурю восторженных прыжков и повизгиваний.
     Он  оказался  бойцом.  Два  раза  он  поднимался с пола, и каждый раз я
отправлял  его  обратно,  не  слишком заботясь о правилах Куинзберри, потому
что  помнил  правило Миггза: "Не любезничай, будь злым, но чтобы в итоге они
могли говорить".
     Я  позволил  ему  доползти  до  кресла  и заползти в него. Он бессильно
откинулся  на  спинку.  Из  уголка  его  рта  текла  кровь,  а в его взгляде
читалось жгучее желание убить меня. Я сел на край стола перед ним.
     - Прежде  чем  я  начну  задавать вопросы, - сказал я, - давай проясним
один  момент. Все, что ты скажешь о мисс Зелии, останется строго между нами.
Считай меня исповедником. Я слушаю, и дальше меня это не идет. О'кей?
     Он  бросил  мне  что-то  нехорошее на незнакомом языке. Чтобы заставить
его  быть  повежливее,  я  ударил  его  прикладом ружья по коленной чашечке,
стараясь  не  сломать  ее.  Он скорчился от боли, согнулся пополам, и пудель
запрыгал  вокруг  него,  стараясь  лизнуть  его  в  лицо. Он грубо отшвырнул
собаку и повалился назад в кресло.
     - Ублюдок.
     - Я  и не надеюсь, что ты полюбишь меня. Но если хочешь, я приму это за
оскорбление. Отвечай, или я переломаю тебе все кости. Готов?
     Он ничего не ответил, и я посчитал его молчание за согласие.
     - Хорошо,  -  сказал  я.  -  Давай  начнем с конца. Может быть, так нам
удастся избежать кое-какой грязи, лежащей посередине. Кто такой Отто?
     Он  задумался,  и  не  только над тем, что ответить. Я хорошо знал этот
взгляд  и эти медленные движения приходящего в себя человека, который решает
пойти  тебе навстречу в надежде, что это так обрадует тебя, что ты потеряешь
всякую осторожность.
     - Отто Либш, один мой приятель.
     - Возраст, национальность, как выглядит, где живет и чем занимается?
     - За  тридцать.  Австриец.  Высокий,  крупный, светлые волосы, начинает
лысеть. Чуть-чуть прихрамывает, мочка левого уха отсутствует.
     Слишком  бойко  и  слишком быстро. Я ударил его стволом ружья по руке и
он взвыл от боли.
     - Попробуй еще раз. С самого начала.
     Он  слизнул  кровь  с  руки, а затем - с глазами, полными успокаивающих
фантазий относительно того, что бы он со мной сделал - сказал:
     - Двадцать  пять.  Француз.  Маленького  роста,  темноволосый,  худой и
хилый  на  вид.  Бог  знает,  чем  он  занимается и где живет. Он появляется
совершенно неожиданно по своему усмотрению.
     - Не  слишком хорошо. Если бы тебе понадобилось связаться с ним, что бы
ты сделал?
     Он  колебался  какое-то  время,  потом  посмотрел  на  ружье и решил не
рисковать.
     - Я  бы  позвонил  его  подружке,  Мими Пробст. Турин, 5-6-4-5-7-8. Виа
Калетта, 17.
     Не  сводя с него глаз, я попятился к серванту, взял телефон, вернулся и
поставил его на пол перед ним так, чтобы он мог едва до него дотянуться.
     - Позвони  в  справочное  и  попроси номер телефона Пробст, Виа Калетта
17, Турин. Затем передай трубку мне.
     Он снял трубку и, набирая номер, сказал:
     - Я говорю вам правду.
     - Правда - это единственное, что я всегда проверяю.
     Чтобы  дозвониться,  потребовалось какое-то время. Действуя одной рукой
-  в  другой  держал  ружье - я закурил. Наконец ему ответили он сказал, что
ему  нужно,  кивнул  мне  и  поставил  телефон на пол, положив трубку рядом.
Через  несколько  секунд  девушка сообщила мне необходимую информацию. Моего
французского  вполне  хватило,  чтобы  понять,  что он назвал мне правильный
номер.
     Я поставил телефон на стол и спросил:
     - Когда ты был здесь с Зелией, Отто ведь тоже был с вами?
     - Да.
     - Он украл машину?
     - Да.
     - И ее багаж, и часы, и драгоценности, и все остальное?
     - Да.
     - Приятный человек. Тебя это не обеспокоило?
     - Нет.  -  На  его  губах  появилась  легкая  тень усмешки, и мне очень
захотелось хорошим ударом стереть ее с его лица.
     - Его  интересовала  именно  эта  машина  или ему было все равно, какая
машина, была бы возможность без проблем уехать на ней?
     - Отто  украл  бы  все,  что угодно. Он мой приятель. Он забавный... но
прирожденный вор.
     Он быстро приходил в себя: я чувствовал это.
     - Как долго ты знал Зелию до момента вашего приезда сюда?
     - Прилично. Встречались время от времени.
     - Где?
     - В Женеве. Всякий раз, когда она приезжала в родительское шато.
     - Ты  внимательно  прочитал письмо? - Я кивнул на то место на полу, где
оно лежало.
     - Да.
     - Тогда  вот  тебе  мой  совет.  Она  хочет забыть те часы, которые она
провела  здесь.  Так  оно  и будет. Если ты будешь мешать этому, я бесплатно
займусь тобой, и тебя забудут навсегда. Понятно?
     - А вы не знаете, что здесь произошло?
     - Нет,  черт  возьми,  не знаю, и не хочу знать. Меня интересует только
машина.
     Он ухмыльнулся, и я начал краснеть.
     - Вы  не  хотите  знать,  что  из  себя  представляет  этот  прекра