ье  Горон
был ко всему человек тонкий и проницательный.
   Вокруг него простирались вдаль его владения - белая  авеню  де  ла  Форе,
кишащая машинами  и  открытыми  экипажами,  поблескивающими  в  предзакатных
лучах. За  спиной  мосье  Горона  простирался  ввысь  фасад  отеля  "Замок",
снабженный навесами в желтую с черным  полоску,  дабы  защитить  террасу  от
солнца. За столиками на террасе народа было мало. Несколько выпученные глаза
мосье Горона пристально уставились в собеседника.
   - И все же эта мадам Нил в плачевном состоянии, - добавил он. - Что-то ее
мучит. Увиделась с Лоузами, и ее как подменили. Совесть, что ли, заговорила?
Или что-то еще? Улики, как уже сказано, несомненны...
   - И тем не менее, - с безупречным французским  выговором  заметил  Дермот
Кинрос, - вы не удовлетворены. Мосье Горон сощурился.
   - Это вы ловко угадали, - признал он. -  Положа  руку  на  сердце:  я  не
вполне удовлетворен. Оттого-то я и обратился к вам за помощью...
   Дермот ответил на его вежливую улыбку.
   Трудно определить, чем сама наружность доктора Кинроса сразу отличала его
в толпе, так что, завидя его, вы бы тотчас подумали: вот интересный человек,
хорошо бы с  ним  познакомиться.  Может  быть,  он  так  располагал  к  себе
исключительной терпимостью, написанной на его лице и обещающей вам,  что  он
вам близок и вас поймет.
   Это было  лицо  человека,  много  испытавшего  на  своем  веку,  славное,
задумчивое; упорный умственный труд оставил на нем легкие морщинки, а темные
глаза глядели рассеянно. Седина еще не тронула густых темных волос. Лишь при
особых поворотах  головы  вы  могли  догадаться,  что  половина  этого  лица
восстановлена пластической операцией после того, как ее разворотило снарядом
в Аррасе. По этому лицу вы угадывали чувство юмора и  непоказной,  серьезный
ум; сила характера проступала в этих чертах  далеко  не  всегда,  а  лишь  в
особых случаях.
   Он покуривал сигарету над стаканчиком  виски  с  содовой.  Но,  хоть  он,
казалось бы, отдыхал, ощущения полного отдыха он еще в жизни не испытывал.
   - Да, да, я вас слушаю, - сказал он. Префект полиции понизил голос:
   - Ну так вот, тут, можно сказать, затевалась прекрасная партия. Я имею  в
виду мадам Еву Нил и  мосье..,  они  его  называют  Тоби,  но  вообще-то  он
Горацио... Лоуз. Идеальная партия, и  деньги,  и  все  такое  прочее.  Почти
великая страсть.
   - Великой страсти, - заметил Дермот Кинрос, - вообще не  бывает.  Природа
позаботилась о том, что если бы А не познакомился с В, он точно так  же  был
бы счастлив с С.
   Мосье Горон оглядел его с вежливым сомнением:
   - Вы это серьезно, доктор?
   - Для меня это научный факт.
   - Так вы, я полагаю, - продолжал  мосье  Горон  все  с  тем  же  вежливым
сомнением, - незнакомы с мадам Нил?
   - Нет, - улыбнулся Дермот. - Но то, что я незнаком с данной особой,  вряд
ли меняет научный факт.
   - Ах, ну да! - вздохнул мосье Горон и перешел  к  делу.  -  Неделю  назад
ночью на вилле "Привет" на рю дез Анж,  кроме  хозяина  сэра  Мориса  Лоуза,
находились еще его жена, его дочь Дженис, его сын мосье Горацио и его  шурин
мосье Бенджамин Филлипс. И, кроме них, еще двое слуг.
   В восемь часов вечера мадам  Нил  и  все  семейство  Лоузов,  кроме  сэра
Мориса, отправились в театр. Сэр Морис от театра отказался.  Он  вернулся  в
каком-то  странном  настроении  -  заметьте!  -  после  обычной  ежевечерней
прогулки. Но  чуть  попозже  настроение  у  него  переменилось.  В  половине
девятого ему позвонил  его  приятель,  антиквар  мосье  Вейль.  Мосье  Вейль
сообщил ему, что приобрел драгоценность, сокровище, потрясающий экспонат для
коллекции сэра Мориса. Мосье Вейль вызвался принести это чудо  из  чудес  на
виллу "Привет", чтоб сэр Морис мог тотчас же на него полюбоваться. Так он  и
сделал.
   Мосье Горон умолк. Доктор Дермот Кинрос выпустил колечко дыма и проследил
его полет в ленивом теплом воздухе.
   - Ну и что это за сокровище? - спросил он.
   -  Табакерка,  -  ответил  мосье  Горон.  -   Табакерка,   как   говорят,
принадлежавшая самому императору Наполеону. Префект полиции слегка замялся.
   - Когда мосье Вейль  впоследствии  назвал  мне  цену  этого  предмета,  -
продолжал он, - я просто ушам своим  не  поверил.  Господи  боже!  Надо  же!
Швырять такие деньги на свои прихоти. Ну, конечно, историческая  ценность...
- тут он выдержал лукавую паузу. - Кстати! Ведь император Наполеон  в  самом
деле нюхал табак?
   Дермот улыбнулся.
   - Друг мой, - сказал он. -  Вы  хоть  раз  в  жизни  видели,  как  играют
Наполеона в английском театре? Любой исполнитель считает своим долгом  через
каждые пять слов непременно вытаскивать табакерку и носиться с нею по сцене.
И в достоверных мемуарах тоже вечно  рассказывается  о  том,  как  император
просыпает на себя табак.
   Мосье Горон затуманился.
   - Итак, - заключил он, - нет никаких оснований подозревать, что табакерка
не принадлежала императору. Но, помимо всего прочего, - он отхлебнул кофе  и
округлил глаза, - табакерка сделана - представляете себе? -  из  прозрачного
розового агата, оправлена в золото и усеяна мелкими  бриллиантами.  Форма  у
нее любопытная, вы  увидите.  К  ней  приложен  паспорт,  подтверждающий  ее
подлинность.
   Сэр Морис пришел в восторг. Кажется, он вообще питал  особое  пристрастие
ко всему, что  связано  с  Наполеоном.  Он  согласился  купить  табакерку  и
попросил разрешения оставить ее у себя на ночь, а утром  послать  чек.  Увы,
табакерка пока не оплачена, мосье Вейль буквально вне себя,  и,  ей-богу,  я
его не осуждаю.
   В тот самый вечер, как я уже вам сказал, мадам Нил отправилась в театр  с
семейством Лоузов. Они смотрели английскую пьесу  под  названием  "Профессия
миссис Уоррен". Вернулись они часов в  одиннадцать  и  разошлись  по  домам.
Молодой мосье Горацио провожает ее до двери и прощается с ней. Между прочим,
следователь потом его спрашивает: "Мосье, вы поцеловали ее на  прощанье?"  А
тот весь ощетинился и отвечает: "Простите, но это не ваше дело". Следователю
показалось подозрительно, уж не поссорились ли они.  Но  подозрение  это  не
подтвердилось.
   Мосье Горон снова замялся.
   - Лоузы возвращаются домой. Сэр Морис тотчас сбегает  вниз  по  лестнице,
чтоб поскорей похвастаться своим сокровищем в зеленой с золотом шкатулке. Ни
у кого, кроме мисс Дженис (она говорит, что это прелесть),  приобретение  не
вызывает ни малейшего энтузиазма. Леди Лоуз замечает, что грех так швыряться
деньгами. Сэр Морис Лоуз, вспылив, резко заявляет, что с  него  довольно,  и
уходит к себе в кабинет. Остальные идут спать. Но двое, заметьте  это  себе,
не могут уснуть.
   Мосье Горон наклонился  вперед  и  постучал  по  столу.  Он  так  увлекся
собственным рассказом, что кофе у него совсем остыл.
   - Мосье Горацио, этот самый Тоби, сознается, что в час ночи  он  встал  с
постели и позвонил мадам Нил... "Ага, -  говорит  ему  следователь,  -  вас,
значит, пожирала  страсть?"  Но  тут  мосье  Горацио,  изменившись  в  лице,
отвечает, что ничего подобного. Видите: не подкопаться!  А  ведь  все  равно
что-то чувствуется. Что-то тут есть. Согласны?
   - Не уверен, - сказал Дермот, - Значит, вы не согласны?
   - Ну, это не так важно. Дальше рассказывайте.
   - Итак! Он спускается позвонить, а поговорив, возвращается к себе. В доме
темно. Ни звука. Он видит свет под дверью отцовского кабинета, но  не  хочет
тревожить сэра Мориса.
   Тем временем самой леди Лоуз тоже не спится.  Не  то  чтобы  приобретение
табакерки огорчало и угнетало ее, но  ей  как-то  не  по  себе.  В  четверть
второго - запомните время! - она встает с постели. Она идет в кабинет  мужа.
Якобы чтобы напомнить ему, что пора спать; но на самом деле,  как  она  сама
признается, чтобы произнести небольшую, мягкую проповедь относительно людей,
покупающих весьма дорогие изделия из розового агата.
   Голос мосье Горона поднялся до сценических высот.
   - И вот - конец! - произнес он, несколько неожиданно прищелкнув пальцами,
- она находит его мертвым за секретером. Ему пробили голову,  нанеся  девять
ударов кочергой, которая теперь висит среди прочих каминных принадлежностей.
Он сидел спиной к, двери и  составлял  описание  табакерки,  которое  так  и
осталось перед ним.  Но  слушайте  дальше!  Один  из  ударов,  случайно  или
нарочно, пришелся по агатовой табакерке, и ее разнесло вдребезги.
   Дермот присвистнул.
   - Мало было, - сказал мосье Горон, - лишить старика  жизни.  Так,  видите
ли, надо еще разбить его  сокровище.  Но,  возможно  (повторяю),  это  вышло
случайно.
   Дермот не на шутку встревожился.
   - Вряд ли, метясь в человеческую голову, - ответил он, - можно угодить по
табакерке на столе. Если, конечно...
   - Простите, что вы сказали, доктор?
   - Нет, ничего. Это я так. Рассказывайте дальше.
   Мосье Горон поднялся было на цыпочки и уже сложил руку возле уха, как  бы
ловя слова премудрости. Выпуклые глаза впились в Дермота.  Но  ему  пришлось
снова сесть.
   - Преступление жестокое, - продолжал он. - Бессмысленное преступление. На
первый взгляд кажется, что его совершил безумец...
   - Глупости, - вставил Дермот,  слегка  раздражаясь.  -  Наоборот,  вполне
типичное преступление.
   - Типичное?
   - В своем роде. Но простите, что я вас перебил. Продолжайте.
   - Ничего не украдено, - сказал мосье  Горон.  -  Никаких  следов  взлома.
Преступление совершено тем, кто знает дом, знает, где висит кочерга, и знает
даже, что старик туговат на ухо, так что можно неслышно подкрасться  к  нему
сзади. Такая прекрасная, благополучная семья, почти как французы! Они просто
потрясены, они в ужасе!
   - Ну а дальше?
   - Они отправляются за мадам Нил. Они очень привязаны к мадам  Нил.  Сразу
же после того, как совершилось преступление, мосье Горацио  и  мисс  Дженис,
как мне сообщили, всячески старались с ней связаться. Их остановил  дежурный
полицейский,  объяснив,  что  им  не  следует  покидать  дом   до   прибытия
полицейского комиссара. Кажется, мисс Дженис все-таки потом удалось еще  раз
выскользнуть на улицу. Но с мадам Нил она, по-видимому, так и не увиделась.
   Появляется комиссар. Так! Он их спрашивает. Так!  Они  просят  разрешения
повидать мадам Нил. Комиссар предлагает послать за  ней  человека.  Посылают
того самого полицейского, который уже  проявил  такое  служебное  рвение.  К
счастью, при нем есть фонарь. Дом мадам Нил как раз напротив, вы,  вероятно,
уже слышали или читали?..
   - Да, - подтвердил Дермот.
   - Полицейский, - сказал мосье Горон, положив на стол  оба  своих  толстых
локтя и скорчив неописуемую гримасу, - входит в ворота и идет по дорожке. На
дорожке, у самой входной двери виллы мадам Нил, валяется...
   - Ну? - не выдержал паузы Дермот.
   - Розовая лента, не то поясок, ну, какими женщины  подвязывают  халаты  и
пеньюары. И на пояске этом пятнышки крови.
   - Ясно.
   Снова наступила пауза.
   - Но этому полицейскому пальца в рот не клади. Толковый. Не говоря худого
слова, он сует поясок себе в карман. Он звонит в звонок. Ему  открывают  две
перепуганные женщины. Имена  этих  особ,  -  тут  мосье  Горон  справился  с
крошечным блокнотиком, - Ивета Латур, горничная. И Селестина Бушер, кухарка.
   - Женщины что-то шепчут ему в темноте, приложив пальцы к губам, тем самым
призывая его к молчанию. Они увлекают его наверх и там  объясняют,  что  они
видели.
   Ивета Латур рассказывает, как ее разбудил страшный шум. Выйдя из комнаты,
она видит мадам Нил, крадущуюся в собственный дом. Встревожившись (хоть  она
не робкого десятка), Ивета будит Селестину Бушер,  кухарку.  Они  спускаются
вниз и заглядывают в спальню  мадам  Нил.  Рядом,  в  ванной  с  зеркальными
стенами, они видят мадам Нил, страшно растрепанную, запыхавшуюся,  смывающую
кровь с лица и рук и пытающуюся застирать  кровавые  пятнышки  на  кружевном
белом халате, поясок от которого потерян.
   Мосье Горон оглянулся.
   На террасе "Замка"  появлялись  новые  посетители.  Солнце,  уже  готовое
спрятаться за сосновые стволы по ту сторону рю де ла Форе, било в глаза.
   Картина, подумал Дермот Кинрос, почти нестерпимой  яркости:  поспешность,
волнение, любопытство прислуги, умноженное зеркалами  разгоряченное  лицо...
Картина эта всплыла из пучин зла, находящегося в ведении полиции,  но  также
из неисследуемых пучин психики, находящейся в его собственном ведении. Он не
спешил с выводами. Он только сказал:
   - Ну и?..
   - Так вот! Наш полицейский призывает обеих служанок, Ивету и Селестину, к
полному молчанию. Он прямо отправляется к  спальне  мадам  Нил  и  стучит  в
дверь.
   - Она лежала в постели?
   - Ничего  подобного!  -  почти  в  восторге  воскликнул  мосье  Горон.  -
Одевалась, чтоб выйти на улицу. Она объяснила, что Горацио Лоуз разбудил  ее
телефонным звонком - вторым  телефонным  звонком,  учтите,  всего  несколько
минут назад, - и рассказал ей о происшедшем. А до этого она, мол, ничего  не
слышала. Ни свистков полицейских, ни криков, ни воплей. Видите ли - ничего!
   Ну надо же, доктор! Какое актерство! Какие слезы по бедному  сэру  Морису
Лоузу! Как дрожали у нее губы! И какие у нее были глаза! Невинный ангел,  а?
И белый халатик спокойно висит в шкафу; а рядом, в ванной, еще не сошел  пар
с зеркал, под которыми она так старалась отмыть кровь старика.
   Дермота передернуло.
   - Ну и что же ваш полицейский? Что он сделал?
   - Он посмеялся про себя и как ни в чем не бывало спросил у нее, не желает
ли она перейти через дорогу, чтоб утешить друзей. После чего  он  извинился,
что несколько задержится.
   - С целью?..
   - Вот именно. С целью незаметно завладеть халатиком.
   - Ну?
   -  Ивета,  горничная,  всеми  страшными  клятвами  поклялась,  что  будет
помалкивать, а когда мадам спросит про халатик, скажет, что он в чистке. Для
большего правдоподобия в чистку действительно отправили целый  ворох  других
вещей. Ну, а если мадам разволнуется? Да не станет  она  волноваться!  Пятна
крови она застирала. А то, что химическая экспертиза все равно их обнаружит,
ей и в голову не придет. Но кровавые пятна, милый доктор,  отнюдь  не  самое
интересное в этом халатике.
   - Не самое интересное?
   - Нет, - и тут мосье Горон забарабанил пальцами по столу. -  Ивета  Латур
внимательно изучает халатик на глазах у  моего  подчиненного.  И  эта  самая
Ивета Латур обнаруживает, что к подолу его прилип крошечный осколок розового
агата.
   Префект полиции снова  выдержал  паузу,  и  на  сей  раз  она  не  носила
сценического характера, но означала, что этим - увы - все,  собственно,  уже
сказано.
   - После недели упорных стараний нам удалось  точно  приладить  осколок  к
разбитой табакерке. Этот кусочек отлетел от нее, когда мадам Ева Нил разбила
кочергой голову старого джентльмена. Ужасно. Но тем не менее факт. И песенка
мадам Нил спета.
   Он снова умолк. Дермот прочистил горло.
   - А как сама мадам Нил, - спросил он, - все это объясняет?
   На лице мосье Горона выразилось недоумение.
   - Простите, - поспешил поправиться Дермот. - Я совсем забыл. Вы  ведь  ей
пока ничего не говорили.
   -  В  этой  стране,  доктор,  -  произнес  Горон  с  достоинством,  -  не
выкладывают карты на стол, покуда игра не окончена.  Объяснений  с  нее  еще
потребуют. Но лишь после ареста, когда ее будет допрашивать следователь.
   А эти  допросы,  помнилось  Дермоту,  -  удовольствие  маленькое.  Пыток,
разумеется, не применяют, но допускается  почти  любая  форма  "давления  на
психику". Только очень выносливая, крепкая  женщина  может  выдержать  такой
допрос, не сказав ничего лишнего.
   - А вы уверены, - спросил он, - что ни  одно  слово  из  собранного  вами
материала не пойдет дальше?
   - Совершенно уверен.
   - Поздравляю вас. Ну  а  как  насчет  обеих  служанок  -  Иветы  Латур  и
Селестины Бушер? Они не сплетничают?
   - Нет, с этим все  в  порядке.  Селестина  сослалась  на  шок,  и  мы  ее
отпустили. На другую, на горничную, можно положиться как на каменную  стену.
Это  могила.  -  Мосье  Горон  задумался.  -  Вообще-то,  мне  кажется,  она
недолюбливает мадам Нил.
   - Да?
   - Но знаете, что я вам еще скажу, эти Лоузы держатся великолепно.  Просто
необыкновенные люди. Вне себя от  горя.  И  все  же  отвечают  на  все  наши
вопросы. Они, как у  вас  говорится,  -  следующие  три  слова  мосье  Горон
отважился произнести по-английски, - ведют сэбя моледсом. С  мадам  Нил  они
исключительно сердечны...
   - А почему бы нет? Разве они подозревают ее в убийстве?
   - Господи, с чего вы взяли?
   - Как же они объясняют тогда убийство? Мосье Горон развел руками.
   - Как объясняют? Взломщик! Маньяк!
   - Но ведь ничего не украдено?
   - Ничего не украдено, - согласился мосье  Горон,  -  но,  кроме  агатовой
табакерки, трогали еще одну вещь. В кабинете, в застекленной горке слева  от
двери, хранилось еще одно  сокровище:  дорогое  ожерелье  из  бриллиантов  и
бирюзы, тоже обладающее исторической ценностью.
   - Ну?
   - Ожерелье, слегка запачканное кровью, нашли  на  полу  рядом  с  горкой.
Значит, маньяк!
   Доктор Дермот Кинрос, быть может, лучший во  всей  Англии  специалист  по
судебной психиатрии, с любопытством посмотрел на своего собеседника.
   - Подходящий термин, - сказал он.
   - Подходящий термин, доктор? То есть?
   - "Маньяк". Ну и как, по их мнению, этот взломщик-маньяк проник в дом?
   - К счастью, - сказал мосье Горон, - до этого Лоузы пока не додумались.
   - Но если на то пошло, как же проникла в дом мадам Нил?
   Мосье Горон вздохнул.
   - Боюсь, - сказал он, - что тут как раз последнее доказательство.  Четыре
виллы на рю дез Анж строила одна и та же компания. И любым из четырех ключей
можно открыть все четыре парадные двери.
   И, вновь  поневоле  переходя  на  веский  тон,  мосье  Горон  через  стол
наклонился к Кинросу.
   - В нагрудном кармане пижамы мадам Нил, - сказал он, - неоцененная  Ивета
Латур обнаружила ключ от входной двери. Заметьте! Ключ от собственной  двери
в пижамном кармане! Зачем? Зачем таскать с собой этот  ключ,  уже  собираясь
лечь в постель? Приходит вам в голову хоть какое-то  разумное  объяснение  -
невинное объяснение? Нет. Объяснение тут одно. Мадам Нил  ключ  понадобился,
чтобы проникнуть в дом напротив. Таким образом, налицо  последнее,  решающее
доказательство того, что она была на вилле "Привет" в ночь убийства.
   Да, она попалась. Теперь уже ясно.
   - И все же.., какие же у нее были мотивы? - настаивал Дермот.
   И мосье Горон стал ему отвечать. Солнце спряталось за деревья, оставя  по
себе багровую полосу в небе и душный жар. Французское солнце бьет  в  глаза,
как прожектор; когда оно опустилось, им пришлось долго моргать, осваиваясь с
переменой освещения. Бусинки пота блестели на лбу у мосье Горона.
   Дермот приподнялся, чтоб бросить окурок через каменную балюстраду,  подле
которой стоял их столик. Но так и застыл с окурком в руке.
   Терраса поднималась на два-три фута  над  мощеным  двориком,  где  стояли
точно такие же столики. За одним из столиков под самой балюстрадой, так  что
голова ее приходилась вровень  с  ногами  Дермота  и  мосье  Горона,  сидела
девушка, своим темным платьем и шляпкой угрюмо нарушавшая веселый колорит Ла
Банделетты. Она задрала голову; Дермот смотрел прямо ей в глаза.
   Девушка была хорошенькая, ярко-рыжая, на вид лет двадцати двух - двадцати
трех. Долго ли она  просидела  так,  невидимая  за  бьющими  лучами  солнца,
неизвестно. Перед ней стоял нетронутый коктейль. За ее спиной по авеню де ла
Форе гудели и жужжали машины, и открытые экипажи цокали и звякали так  мирно
и безмятежно, будто ничего не стряслось и не может стрястись.
   Вдруг  девушка  вскочила,  с  грохотом  перевернув  стакан  и  расплескав
коктейль по всему оранжевому столику. Она быстро схватила сумочку и  ажурные
черные перчатки, швырнула на столик пятифранковую монету и бросилась  прочь.
Дермот, не в силах забыть выражение ее гла