з, не отрываясь смотрел ей вслед.
   Мосье Горон заговорил, не повышая голоса.
   - И дернул же нас черт, и тянул же нас кто-то  за  язык  разговаривать  в
общественном месте! - высказался он. - Это ведь мисс Дженис Лоуз.
 
Глава 7 
 
   - Ну, успокойся, Дженис, - утешала ее Елена, - ты просто в истерике.
   Дядя  Бен,  наклонившийся  потрепать  за  ухо  своего  спаниеля,  который
пристроился возле чайного столика,  бросил  на  племянницу  такой  горестный
взгляд, что его можно было и не сопровождать словами.
   - Вовсе я не в истерике, - ответила Дженис таким срывающимся голосом, что
это прозвучало совершенно не убедительно. Она сдернула перчатки. - И это  не
сон, и не догадки, и не выдумки. Говорю вам, - она уже почти перешла на крик
и бегло глянула на Еву,  не  встретясь  с  ней  глазами,  -  они  собираются
арестовать Еву!
   У Елены расширились глаза.
   - Да за что же?
   - Мамочка, да потому, что они считают, что это она убила!
   - И охота тебе повторять всякий вздор, - вздохнула Елена, но тем не менее
за этим последовала неловкая пауза.
   "Не может быть, - пронеслось в голове у  Евы.  -  Нелепость.  Вот  уж  не
думала, не гадала".
   Ева механически  поставила  на  стол  чашку  недопитого  чая.  Просторная
гостиная виллы "Привет" сияла натертым паркетом. Передние окна  выходили  на
рю дез Анж;  в  задние  окна  заглядывал  прохладный  зеленый  сумрак  сада.
Косматый, золотистый, в темных подпалинах спаниель  преданно  смотрел  из-за
чайного столика  на  дядю  Бена.  Сам  дядя  Бен,  приземистый,  плотный,  с
короткими седеющими волосами,  как  всегда,  молчал  и  смотрел  приветливо.
Елена, рослая,  любезная,  страдающая  одышкой  дама  в  серебряных  буклях,
контрастировавших  с  круглым  розовым   лицом,   натянуто   и   недоверчиво
улыбалась...
   Она, по-видимому, выдержала нелегкую борьбу с собой. Она  смотрела  прямо
на Еву.
   - Ева, поймите, - сказала она жалобно  и  провела  языком  по  пересохшим
губам; рот у нее был большой, что нисколько  ее  не  портило.  -  Мы  знаем,
конечно, что это не вы.
   Выпалив это пылкое извинение, она уже не могла смотреть Еве в глаза.
   - Но почему же они... - начала Елена.
   - Подозревают? - подхватил дядя Бен.
   - Ну вот, - продолжала Дженис, устремив взгляд в зеркало над  камином,  -
вы ведь не выходили из дому той ночью, правда? Вы ведь не возвратились домой
вся в крови, верно же? А наш ключ у вас в кармане? Не было же этого? Ну и..,
осколок от табакерки? Не прилипал же он к вашему  подолу?  Ничего  этого  не
было, ведь правда?
   Странно, как это  потолок  не  обрушился  на  уютную  гостиную.  Спаниель
скулил, требуя кормежки. Елена нашарила  очечник,  вынула  оттуда  пенсне  и
посадила на нос. И так и застыла с открытым ртом.
   - Ну, знаешь ли, Дженис! - наконец выговорила она строго.
   - Все это до последнего слова, - крикнула Дженис ей в ответ, - я  слышала
от самого префекта полиции. Да! - упрямо повторила она.
   Дядя Бен Филлипс стряхнул  крошки  с  пиджака.  Он  рассеянно  и  ласково
потрепал за уши своего спаниеля. Он полез в карман  за  неизбежной  трубкой.
Наморщенный лоб и добродушные голубые глаза  выдали  изумление,  которое  он
тотчас же стыдливо спрятал.
   - Я была в "Замке", - объяснила Дженис. - Зашла туда выпить.
   - Дженис, - по привычке заметила Елена, - сколько раз я тебе говорила...
   - Я подслушала, как Горон говорил там с одним  доктором;  он  англичанин,
видная шишка в судебной психиатрии. То есть это доктор, а не Горон; я где-то
видела его фотографию. Горон сказал, что Ева в ту ночь пришла вся в крови  с
осколком табакерки на подоле.
   Джение по-прежнему никому не смотрела в глаза.  Шок  прошел.  Его  сменил
ужас.
   - Он говорит, ее видели две свидетельницы,  Ивета  и  Селестина.  Полиция
забрала ее халат; на нем была кровь...
   Ева Нил застыла, вытянувшись на стуле. Она смотрела прямо на  Дженис,  но
не видела ее. Еве хотелось  расхохотаться  и  хохотать,  хохотать,  лишь  бы
заглушить страшный шум в ушах.
   Обвинить ее в убийстве! Это было бы смешно, если бы не было так  страшно.
Как удар ножом в спину. Нет, все равно  смешно.  Только  вот  в  этом  бреде
насчет "осколка табакерки, прилепившегося  якобы  к  ее  подолу"  -  вот  уж
действительно непонятно! - ничего смешного нет. Тут какое-то  недоразумение,
или ее нарочно хотят загнать  в  угол  и  прикончить.  Конечно,  полиции  ей
бояться нечего. Кошмарное, нелепое обвинение в убийстве старика Лоуза  легко
опровергнуть. Достаточно открыть все про Неда Этвуда, а он подтвердит.
   Что она никого не убивала,  доказать  легко.  Но  рассказывать  про  Неда
Этвуда...
   - В жизни не слыхала ничего более смешного,  -  воскликнула  она,  -  ой,
дайте хоть в себя прийти!
   - Так это все неправда? - настаивала Дженис. Ева резко тряхнула головой.
   - Нет, ну, конечно, неправда! - сказала она.  -  То  есть...  И  тут  она
запнулась. Голос у нее дрогнул так, что это было красноречивей всяких слов.
   - Конечно, это неправда, - твердо сказал дядя Бен. Он откашлялся.
   - Конечно, неправда, - эхом отозвалась Елена.
   - Тогда, - упорствовала Дженис, - что это за странное "то есть"?
   - Я.., я не понимаю...
   - Сначала вы сказали все как надо, - объяснила Дженис, - а потом  вы  как
будто спохватились, и так непонятно посмотрели, и сказали "то  есть"  -  как
будто что-то все-таки на самом деле было.
   (Господи, ну как им сказать?) - Значит, это  все  неправда?  -  вне  себя
сыпала Дженис. - Ведь тут не может же быть что-то верно, а что-то нет?
   - Пожалуй, девчонка говорит не такие уж глупости, - неохотно заметил дядя
Бен, снова откашлявшись.
   Три  пары  глаз,  славных  глаз,  без  сомнения,  доброжелательных  глаз,
уставились на Еву. На секунду у нее перехватило дыхание.
   Наконец-то до нее дошло. Все это нагромождение домыслов и  недоразумений.
Или еще похуже, как, например, этот "осколок табакерки", который навязчиво и
мучительно плясал у нее в уме. Но ведь кое-что из этого факты. Полиция может
их доказать. И совершенно бесполезно отрицать их.
   - Скажите, - начала Ева, нащупывая почву. - Неужели вы  можете  поверить,
что именно я могла.., ну.., поднять руку.., именно на него?
   - Нет, милая, конечно, нет, - успокоила ее Елена, и ее  близорукие  глаза
посмотрели на Еву просительно. - Вы только скажите нам, что  все  это  ложь.
Больше нам ничего не надо.
   - Ева, - спокойно проговорила Дженис. - Какую жизнь вы вели до встречи  с
Тоби?
   Впервые в этом доме ей задали такой нескромный вопрос.
   - Ну, Дженис, знаешь ли! - оборвала ее Елена совершенно вне себя.
   Дженис не обратила  на  мать  никакого  внимания.  Она  медленно  перешла
гостиную  и  села  на  низенький  мягкий  стул  против  Евы.  Нежная,  почти
прозрачная кожа, какая часто бывает у рыжих, в минуты волнения порой  отдает
зловещей синевой. Большие, темные глаза Дженис  уставились  на  Еву.  В  них
смешались восторг и отвращение.
   - Не подумайте, что я вас осуждаю! - сказала она с неуклюжим великодушием
своих двадцати трех лет. - Я даже вами восхищаюсь.  Правда.  Я  всегда  вами
восхищалась. Но просто префект полиции об этом  говорил.  Я  только  за  ним
повторяю. То есть насчет того, зачем вам могло понадобиться убить папу. Я не
говорю, что вы убили, поймите! Я вовсе и не думаю, что это вы. То  есть  что
это именно вы... Только...
   Дядя Бен кашлянул.
   - Мы, я надеюсь, все тут широких взглядов, -  сказала  Елена,  -  верней,
кроме Тоби и еще, пожалуй, бедного Мориса. Но знаешь ли, Дженис!
   Дженис пропустила слова матери мимо ушей.
   - Вы ведь были замужем за этим Недом Этвудом, да?
   - Да, - сказала Ева. - Конечно, была.
   - Он сейчас в Ла Банделетте, знаете? Ева облизала губы.
   - Да?
   - Да. Неделю назад он был в баре "Замка". Он довольно  много  говорил  и,
помимо всего прочего, сообщил, что вы до сих пор в него влюблены  и  что  он
вас вернет во что бы то ни стало, даже если ему придется ради этого  открыть
нам на вас глаза.
   Ева не в силах была шевельнуться. Сердце у нее то совершенно замирало, то
начинало бешено колотиться. Она просто онемела от этой наглости.
   Дженис оглядела всех. . - Вы помните, - продолжала  она,  -  вечер  перед
тем, как умер папа?
   Елена зажмурилась.
   - Как он  тогда  вернулся  с  прогулки,  -  продолжала  Дженис,  -  такой
пришибленный и огорченный? И не пошел с нами в театр? И ни за что  не  хотел
объяснять  почему.  И  ведь  только  когда  ему  позвонил  антиквар   насчет
табакерки, он успокоился, верно? И что-то такое он  еще  сказал  Тоби  перед
нашим уходом в театр, помните? И Тоби тоже стал какой-то странный, да?
   - Ну и что? - не выдержал дядя Бен, внимательно изучавший свою трубку.
   - Глупости, - сказала Елена. Но при упоминании о той ночи слезы выступили
у нее на глазах и с круглого лица сползли благодушие и румянец. -  Тоби  так
расстроился тогда просто из-за того, что "Профессия миссис Уоррен"  -  пьеса
о.., ну, словом, о проституции.
   Ева выпрямилась на стуле.
   - Больше всего папа любил гулять по зоологическому саду  за  "Замком".  И
вот, если этот мистер Этвуд пошел за ним и сказал ему что-то насчет...
   Дженис не кончила фразу. Она кивнула на Еву, отводя от нее глаза.
   - И папа пришел домой - помните? - странный и бледный. Он  что-то  сказал
Тоби. Тоби ему не поверил. Ну вот только представьте себе, что все было так!
И - помните? - Тоби не мог заснуть. В час ночи он позвонил Еве.  И  если  он
передал ей папины слова? А она пришла сюда выяснять отношения с папой и...
   - Простите, одну минуточку, - очень спокойно сказала Ева.
   Она глубоко вздохнула, подождала,  пока  сможет  ровно  дышать,  и  снова
заговорила.
   - Интересно, что же вы обо мне все это время думали? - спросила она.
   - Ровным счетом ничего! - крикнула Елена, срывая  с  себя  пенсне.  -  Вы
прекрасная, вы лучше всех! О господи, да куда же это опять запропастился мой
носовой платок! Просто когда Дженис несет про эту кровь и бог знает про  что
еще, а вы ее не обрываете, вы не отрицаете...
   - Да, - сказал дядя Бен.
   - Но я хочу еще кое-что выяснить, -  не  унималась  Ева.  -  Что  это  за
обиняки и недомолвки, и вопросы, каких я от вас раньше никогда  не  слышала?
Уж не на то ли вы намекаете, что "Профессию миссис Уоррен" надо  бы  назвать
"Профессией миссис Нил"? Так, что ли?
   Елена оторопела.
   - Нет, милая. Ах ты, господи! Конечно, нет!
   - Тогда в чем же дело? Я знаю, что про меня говорят,  во  всяком  случае,
говорили. Все выдумки. Но ведь если мне будут без конца такое твердить,  так
ведь доведут же до того, что это станет правдой!
   - Ну, а как насчет убийства? - спокойно спросила Дженис.
   Дженис обладала  детской  простотой.  Пора,  когда  она  была  задавакой,
воображалой и с видом умудренной опытности  воротила  нос  от  бесхитростных
проказ своих сверстниц, у нее  уже  прошла.  Она  сидела  на  низком  стуле,
обхватив руками колени. У нее дрожали веки и подергивались губы.
   - Понимаете, - пояснила она. - Мы ведь так вас идеализировали, что...
   И опять она не докончила фразу. Ева., всей  душой  расположенная  к  этим
людям, не знала, куда ей деться.
   - Вы еще любите Неда Этвуда? - допрашивала Дженис.
   - Нет!
   - Неужели вы всю эту неделю притворялись? Вы что-то скрыли от нас?
   - Нет. То есть...
   - То-то мне показалось, - пробурчал дядя Бен, - что она как-то осунулась.
Да ведь и мы все тоже... - Он вытащил  перочинный  ножик  и  чистил  трубку.
Потом он поднял усталые, встревоженные глаза и взглянул на Елену. - Помнишь,
Долли?
   - Что это я должна помнить?
   - Я возился с машиной. И ничего я такого не сделал, только протянул к ней
руку и дотронулся до нее перчаткой, ну кожаной, темной перчаткой, а она чуть
в обморок не упала. Перчатка, конечно, была не очень-то чистая.  Что  верно,
то верно.
   Ева прикрыла глаза ладонями.
   - Никто не верит россказням, которые  про  вас  ходят,  -  мягко  сказала
Елена. - Но сейчас-то мы не о том, - она дышала с присвистом. - Вы так и  не
ответили на вопрос Дженис. Выходили вы в ту ночь из дому или нет?
   - Выходила, - сказала Ева.
   - А кровь? Была на вас кровь?
   - Да. Немножко.
   В просторной гостиной, неярко освещенной отсветами уже зашедшего  солнца,
настала мертвая тишина, которую нарушило лишь сопение дремотно  разлегшегося
на паркете спаниеля. Даже поскребыванье ножиком в трубке и то  прекратилось.
Трое в темном (две женщины в черном и мужчина в темно-сером) смотрели на Еву
с разной степенью изумления и недоверия.
   - Ну что вы на меня так смотрите? - крикнула  Ева.  -  Неправда  это!  Не
убивала я его! Я его так любила! Тут недоразумение! Ужасное недоразумение, и
не знаю, как его распутать! - У Дженис побелели даже губы.
   - А сюда вы приходили в ту ночь?
   - Нет, не приходила. Клянусь вам!
   - Почему же у вас в пижаме был к-ключ от нашего дома?
   - Ключ был не от вашего дома. Это был мой собственный ключ. Вовсе  не  от
вашего дома! Я давно хотела вам  все  рассказать  про  ту  ночь.  Тогда  еще
хотела. Только никак не решалась.
   Ева еще и слова не успела сказать, как уже поняла,  сколько  злой  иронии
кроется в том, что ей предстоит им поведать.  Кому-то  все  это,  бесспорно,
показалось бы забавным. Если насмешливые божества управляли ее  судьбой,  то
теперь они, видимо, за бока держались от смеха. Каждое ее слово отдавало  их
наглым хохотом.
   - Я не решалась вам все рассказать, - ответила она, - потому что у меня в
спальне был тогда Нед Этвуд.
 
Глава 8 
 
   Мосье Аристид Горон и доктор Дермот  Кинрос  вышагивали  по  рю  дез  Анж
быстрее, чем хотелось бы коротышке префекту.
   - Как назло! - кипел он. - Вот  невезение!  Эта  девчонка,  мисс  Дженис,
конечно, побежала прямо к мадам Нил.
   - Очень возможно, - согласился Дермот.
   Префект полиции был в котелке,  как  нельзя  лучше  подчеркивавшем  форму
редьки, присущую его голове; в руке он держал тросточку.  Короткие  ножки  в
гамашах едва поспевали за широким шагом Дермота.
   - Если вы согласны  поговорить  с  мадам  Нил  и  тотчас  высказать  свое
искреннее впечатление, то чем скорей, тем лучше.
   Следователь будет вне себя. Я ему звонил, но его  не  было  на  месте.  Я
заранее знаю, что он сделает, когда ему расскажут. Он немедленно сунет ее  в
салатницу, и сегодня же мадам Нил будет ночевать в скрипке.
   Дермот смотрел на него во все глаза:
   - Салатница? Скрипка?
   - А! Забыл! Салатница - это... - Мосье  Горон  поискал  слово.  Затем  он
прибегнул к помощи жестов.
   - "Черный ворон"? - догадался Дермот.
   - Ну да! Ну да! Я же ведь знал! Ну а скрипка - это  то,  что,  по-вашему,
называется каталяжка.
   - Каталажка. "Л" твердое.
   - Ага. Надо запомнить, - сказал мосье Горон,  вытаскивая  свои  крошечный
блокнотик. - Но я льщу себя надеждой, что говорю по-английски неплохо, а?  Я
с Лоузами всегда говорю по-английски.
   - Вы прекрасно говорите по-английски.  Только  умоляю  вас:  не  говорите
"переспать" вместо "выспаться", Мосье Горон кивнул.
   - Это не одно и то же?
   - Совсем не одно и то же. Но...
   Дермот остановился. Он оглядывал тихую улицу, чистенькую,  провинциальную
и уютную в вечернем свете. Из-за серых садовых оград выглядывали каштаны.
   Лондонские коллеги просто не узнали бы сейчас  доктора  Кинроса.  Отчасти
это объяснялось вольностью в одежде: он был в просторном спортивном  костюме
и довольно сомнительной шляпе. Но, помимо этого, в  Ла  Банделетте  он  стал
выглядеть не таким усталым, не таким замученным  вечной  работой.  В  глазах
появился блеск, оживилось и все лицо, лишь в некоторых поворотах  выдававшее
следы пластической операции. Точнее говоря,  свобода  и  покой  были  в  его
чертах до той минуты, когда мосье Горон пустился ему рассказывать  подробную
историю убийства.
   Дермот хмурился.
   - Где же тут, - спросил он, - дом мадам Нил?
   - Прямо перед нами, - и мосье Горон  ткнул  тросточкой  в  высокую  серую
стену налево. - А дом напротив, естественно, вилла "Привет".
   Дермот оглянулся.
   Солидную,  основательную  виллу  "Привет"  с  белым   фасадом   покрывала
темно-красная черепица. Из-за стены не видно было  окон  первого  этажа.  Во
втором этаже было шесть окон, по два окна на комнату. Два окна в середине  -
на этом этаже только они начинались от пола - выходили на балкон. На  них-то
и устремились взгляды Дермота и мосье Горона.  Серые  стальные  ставни  были
плотно закрыты.
   - Очень бы хотелось, - сказал Дермот, -  поглядеть,  каков  этот  кабинет
изнутри.
   - Милый доктор, чего же проще. - Мосье Горон кивнул на дом  Евы.  Он  все
заметней волновался. - Но мы ведь шли к мадам Нил?
   Дермот оставил его слова без внимания.
   - Сэр Морис, - спросил он, - всегда сидел по вечерам, не спуская штор?
   - Скорей всего. Такая жара.
   - Значит, убийца страшно рисковал?
   - Чем?
   - Что его могут увидеть из верхнего этажа любого дома напротив, - пояснил
Дермот.
   - Нет, вряд ли.
   - Почему же?
   Мосье Горон  пожал  плечами,  которые  были  редкостным  достижением  его
портного.
   - Сезон в нашем прекрасном городе, - сказал он, - практически кончился. В
этих виллах сейчас почти не живут. Вы не заметили, какое тут запустение?
   - Разве?
   - Виллы по обе стороны от мадам  Нил  сейчас  пустуют.  Для  верности  мы
расспросили кого только возможно. Единственное лицо,  которое  могло  что-то
видеть, - это сама мадам Нил. Но если бы вдруг, паче  чаяния,  и  оказалось,
что не она убийца, то и тут бы она ничем не могла нам помочь. Потому  что  у
нее, как вы бы выразились, мания: она всегда, непременно зашторивает окна.
   Дермот надвинул шляпу на лоб.
   - Друг мой, - сказал он. - Не нравится мне ваше расследование.
   - Ого?
   - Например, мотивы,  которые  приписываются  мадам  Нил,  простите,  бред
собачий. Сейчас я вам докажу.
   Но доказательства не последовало. Мосье Горон, весь внимание, поглядел во
все  стороны,  чтоб  убедиться,  что  их  никто  не  подслушивает.   Заметив
приближающуюся к ним со стороны бульвара Казино фигуру, мосье Горон  схватил
за руку своего спутника. Он увлек Дермота за ворота виллы Мирамар  и  закрыл
их за собой.
   -  Мосье,  -  прошипел  он,  -  это  сам  Горацио  Лоуз,  без   сомнения,
направляющийся к мадам Нил.  Чтоб  добиться  от  нее  толку,  нам  надо  его
опередить.
   - Но...
   - Прошу вас, не останавливайтесь. Вам нечего на него  смотреть.  Ей-богу,
ничего интересного не увидите. Вперед - и звоните в дверь.
   Звонить в дверь им не пришлось. Не успели они ступить на первую  из  двух
ведущих к ней каменных ступенек, как дверь распахнулась у них перед носом.
   Те, кто оказался за дверью, удивились ничуть не  меньше  их.  Из  сумрака
вырвался приглушенный взвизг. На пороге стояли две женщины, и одна держалась
за дверную ручку.
   Это, как догадался  Дермот,  была  Ивета  Латур.  Темноволосая,  большая,
плотная, с крупными чертами, она, однако же, так  стушевалась,  что  как  бы
слилась с мебелью холла. Недоумение на ее лице сменилось  злобной  радостью,
сверкнувшей в черных  глазках,  чтобы  тотчас  уступить  место  безразличию.
Увидев  же  вторую  девушку  лет  двадцати  с  небольшим,  мосье  Горон  так
поразился, что у него глаза полезли на лоб.
   - Так! - почти пропел он, срывая с головы шляпу. - Так-так-так-так!
   - Прошу прощения, мосье, - пропела Ивета.
   - Что вы, что вы.
   - Это моя сестра, мосье, - вкрадчиво произнесла  Ивета.  -  Она  как  раз
уходит.
   - До свиданья, милая, - сказала девушка.
   - До свиданья, детка, - ответила Ивета с неподдельной нежностью.  -  Будь
здорова. Кланяйся маме.
   Девушка выпорхнула за дверь.
   Нетрудно было заметить в них семейное сходство. Но не больше.
   Девушка была стройна,  одета  по  последней  моде  и  с  большим  вкусом,
прекрасно  держалась,  словом,  была,  что  называется,  "шикарная  девица".
Большие темные глаза посмотрели на  Дермота  тем  отк