меньше
     пятидесяти  ключей,  но  только  на  пяти  или  шести  висели  жетоны с
номерами. Тернер стоял  в коридоре на первом этаже -  там, где,  укрывшись в
тени за  колонной  и глядя на  дверь  шифровальной,  стоял  в свое время Лео
Гартинг. Было около половины восьмого - тогда, и Тернер старался представить
себе, как  Дженни  с  пачкой телеграмм в  руке  выходит из  шифровальной.  В
коридоре  было  шумно.  Девушки из канцелярии  то  приносили телеграммы  для
шифровки, то получали их обратно, и стальное  окошечко в  двери шифровальной
все время  поднималось и опускалось, словно нож  гильотины. Но в тот четверг
вечером здесь было тихо - временная передышка среди нараставших волнений,- и
Лео разговаривал с ней  здесь, где стоял сейчас Тернер. Он поглядел  на свои
часы, снова перевел взгляд на связку ключей и подумал: пять минут. Что успел
Лео  проделать  за  это  время?  Шум  был  оглушающий:  человеческие  голоса
сливались со всякого рода механическими звуками, возвещавшими о том, что мир
близится к катастрофе. Но в тот вечер все было спокойно, и Лео стоял  здесь,
притаясь, воплощение неподвижности и  тишины, зверь, стерегущий свою добычу,
чтобы выпотрошить ее и уничтожить. За пять минут.
     Тернер прошел по  коридору до  верхнего  вестибюля,  перегнувшись через
перила,  поглядел вниз,  в пролет  лестницы,  и увидел,  как вечерняя  смена
машинисток,  словно  спасаясь  с  горящего  корабля,   исчезла  за   дверью,
растворившись  в  ночном  мраке. Верно,  Лео шел  по коридору быстро,  но  с
беззаботно-непринужденным  видом - ведь Дженни могла  все время  глядеть ему
вслед,  да  и  Гонт  или Макмаллен могли  увидеть  его, когда он спускался с
лестницы,- проворно, но без малейших признаков спешки.
     Тернер  остановился в  вестибюле.  "Но  какой  же  чудовищный  риск!  -
внезапно  подумал он.- Какая  отчаянная  игра!"  Он  увидел,  как внизу  все
расступились, давая  дорогу  двум немецким  чиновникам. В  руках  у них были
черные  портфели;  они  шагали  с  важным  видом,  словно  пришли  совершить
хирургическую операцию... К а к о й р и  с к ! Дженни могла одуматься. Могла
броситься за ним. И в ту же секунду  ей стало бы ясно -  даже если бы она не
знала этого прежде,- что Лео лжет. В ту же секунду, как только она очутилась
бы в нижнем вестибюле  и заметила,  что из  конференц-зала не  доносится  ни
звука, увидела бы,  что  в регистрационном журнале  нет отметки о приходе ни
одного из  участников  хора, а  на  вешалке, возле входной двери, где сейчас
разоблачались немецкие чиновники,  не  висит  ни единого  пальто, ни  единой
шляпы,-  в  ту же  секунду  она  бы  уже знала,  что Лео  Гартинг, эмигрант,
космополит, несостоявшийся любовник, поставщик расхожего ширпотреба, обманул
ее, чтобы раздобыть у нее ключи.
     " А к т с а м о п о ж е р т в о в а н и я , а к т л ю б в и . Н о р а з
в е м о ж е т м у ж ч и н а э т о п о н я т ь ? "
     Прежде чем  войти в коридор, он остановился перед  лифтом и внимательно
его осмотрел. Позолоченная дверь была заперта. Вместо зеркала напротив двери
-   черное   пятно:   зеркало  заколотили  изнутри  досками.   Два   тяжелых
металлических бруса пересекали дверь по горизонтали для большей верности.
     - Давно это сотворили?
     - Сразу после Бремена, сэр,- ответил Макмаллен.
     - А когда был Бремен?
     - В январе, сэр. В конце  января. По предложению министерства, сэр. Они
прислали специального служащего.  Он  закрыл  подвальное  помещение  и лифт,
сэр.-  Макмаллен  сообщил  это так,  словно  давал  отчет  олдерменам города
Эдинбурга, и,  как  положено по уставу, методично  переводил  дыхание  после
каждой  фразы.- Трудился  тут всю субботу  и  воскресенье,-  с  почтительным
удивлением  добавил  он, ибо,  будучи  по натуре  апатичен  и  ленив,  легко
выдыхался на любой работе.
     Тернер  не  спеша направился по  тускло  освещенному коридору к комнате
Гартинга. Он думал:  "Все  эти двери были, вероятно, заперты,  свет потушен,
комнаты пусты. Может  быть,  сквозь решетки  светила луна? Или представители
Британской империи, если они  рангом пониже, должны довольствоваться  светом
этих дешевых голубоватых  ночников, и только шаги Лео громко  отдавались под
сводами?"
     Две девушки прошли  мимо него, одетые на случай боевой тревоги. Одна из
них, в джинсах, окинула Тернера пристальным взглядом, словно прикидывая  его
вес. "Черт побери,-  подумал  он,- подождите, скоро я поиграю с какой-нибудь
из вас". Он отпер дверь комнаты Лео и остановился на пороге в темноте. Ч е г
о ж е т ы в с е - т а к и д об и в а л с я , Л е о , т ы , в о р ?
     Жестяные коробки из-под  сигар могли сгодиться для  этого дела, если их
наполнить  чем-нибудь  вязким:  детский  пластилин  из  большого  универмага
Вулворта в Бад-Годесберге  мог,  например, сослужить свою  службу; если  еще
немного  посыпать  его тальком, отпечаток  был бы яснее. Три нажима ключом -
одной стороной, другой стороной и вертикально, бородкой вниз; главное, чтобы
все выступы и углубления обозначились четко. Конечно, это не  лучший способ,
все зависит  от того,  какие получатся болванки,  но  хороший, мягкий металл
податлив, он сам заполнит малейшие углубления в форме...  Значит,  здесь Лео
все держал наготове. Все пятьдесят жестянок, А может, только одну?
     Может, только один  ключ.  Который? Какая пещера Аладдина, какой тайник
хранил таинственные сокровища этого угрюмого английского дома?
     Г а р т и н г ,  т ы в о р ! Он начал осмотр с двери, ведущей в комнату
самого Гартинга,  просто назло  ему, чтобы досадить,  довести незримо до его
сознания, что с его дверью могли побаловаться, как со всякой другой, а потом
не торопясь пошел дальше по коридору, подбирая ключи к замкам, и всякий раз,
когда  попадался нужный  ключ, он прятал его в карман  и думал:  "Ну,  какую
пользу  извлек ты  для  себя  здесь?"  Большинство дверей  оказались  просто
незапертыми, и ключей оставалась еще целая куча - от шкафов, от туалетов, от
комнат отдыха,  от служебных помещений, от комнаты первой помощи, где сильно
пахло  спиртом,  от  предохранительной   коробки  над  вводом  электрических
кабелей.
     Ты  устанавливал  микрофоны?  В  этом  разгадка  твоего  пристрастия ко
всякого рода  технике? Вот зачем  тебе  все эти  электрические шнуры,  фены,
всевозможные приспособления, детали каких-то приборов - не безобидный ли все
это камуфляж, чтобы  вмонтировать  где  нужно  хитроумное приспособление для
подслушивания?
     -  Вздор! - произнес он  громко, поднялся  обратно  вверх  по лестнице,
гремя  связкой оставшихся ключей, ударявших его  по  ляжке, и  попал прямо в
объятия  личного  секретаря  посла,   суетливого  и  одновременно  чопорного
субъекта, в немалой мере усвоившего непререкаемый тон своего начальника.
     - Его превосходительство может появиться в любую минуту. На вашем месте
я постарался бы ретироваться, и чем быстрее, тем лучше,- промолвил секретарь
небрежно и холодно.- Его превосходительство не питает особого расположения к
людям вашей профессии.
     Почти  во  всех  коридорах  было  светло как  днем.  В торговой  миссии
справляли   шотландский   национальный   праздник.  Шотландская   куропатка,
задрапированная кемпбелловским  пледом, висела  рядом с портретом королевы в
форме шотландского стрелка. На листке фанеры была сооружена некая абстракция
из   крошечных  бутылочек   с   шотландским   виски,   крошечных  волынок  и
танцоров-волынщиков. В счетно-плановом отделе под  ярким плакатом,  неистово
призывавшим  покупать   только   на   Севере,   мертвенно-бледные  клерки  с
нечеловеческим упорством нажимали кнопки арифмометров, и  только арифмометры
оставались,  казалось,  равнодушными   к   висевшему   на   стене   грозному
предостережению: "Крайний срок  - Брюссель!" Тернер поднялся еще этажом выше
и очутился в Уайт-холле, в атташате, где у каждого из них был свой маленький
кабинетик, что и было обозначено на двери вместе со званием владельца.
     - Какого  черта вы  здесь  шляетесь?  - спросил его дежурный сержант, и
Тернер посоветовал ему не забывать, что он не в казарме.
     Откуда-то доносился  голос  с  военной  интонацией,  диктовавший что-то
стенографистке. Машинистки в своем бюро  покорно сидели за машинками, словно
ученицы за партами. Две девушки  в зеленых комбинезонах заботливо склонились
над  гигантской   копировальной  машиной;  третья  сортировала  разноцветные
телеграммы, словно прачка - выглаженное белье. На особом помосте, возвышаясь
над всеми, старшая машинистка, седая шестидесятилетняя дама  с подкрашенными
синькой  волосами,  проверяла  восковки.  Единственная  из  всех, она тотчас
почуяла появление неприятеля и резко повернула голову в его сторону. Стена у
нее  за спиной почти сплошь была покрыта пришпиленными кнопками открытками -
рождественскими  поздравлениями  от старших  машинисток  других посольств  и
миссий. На одних были изображены верблюды, на других - королевская эмблема.
     - Мне  нужно проверить, как  у вас  тут  работают  замки,-  пробормотал
Тернер и  прочел  в  ее взгляде:  "Проверяйте  что угодно,  только  не  моих
девочек".
     "Черт побери, сказать по правде, я бы не отказался от одной из них. Ну,
что  вам  стоит уступить мне одну девчонку для самой  короткой  прогулочки в
рай! Г а р т и н г , т ы в о р ! "


     Было десять часов. Тернер побывал уже везде, куда Гартинг мог с ключами
иметь доступ,  и в награду за  все свои старания  приобрел  только  головную
боль.  То, что хотел раздобыть Гартинг, уже исчезло отсюда. А возможно, было
так  надежно  упрятано,  что  для  розыска  потребовались  бы  недели,  или,
наоборот, было настолько на виду, что оставалось невидимым.
     Тернера  мутило,  как  после  перенапряжения,  бессвязные  воспоминания
вертелись в мозгу. Черт!  Один  только день. За  один день - от энтузиазма к
унынию. От самолета до его рабочего стола - всюду следы, и никакого  ключа к
разгадке тайны. За один какой-то  сволочной  понедельник прожил  точно целую
жизнь. Он уставился на кипу  чистых  телеграфных  бланков,  недоумевая, что,
дьявол его возьми, может он сообщить в Лондон. Корк уснул, аппараты молчали.
Груда ключей громоздилась перед ним. Он принялся нанизывать их на кольцо. Ну
же, думал он, постарайся пригнать одно к  другому, черт побери. Ты не ляжешь
в постель, пока хотя бы не определишь, в каком направлении надо действовать.
"Задача интеллекта,- рычал его  толстозадый  учитель,- в том, чтобы из хаоса
создавать  порядок.  Что  такое анархия?  Это  -  мозг,  лишенный  системы".
"Допустим, учитель, но что же тогда система без мозга?" Тернер взял карандаш
и не  спеша  начертил табличку дней  и  часов  недели.  Потом  открыл  синюю
записную книжку. Разобраться в этих отрывочных записях, составить из  кусков
целое. "Вы найдете его, а Шоун не найдет". Л е о Г а р т и н г , в т о р о й
с е к р е т а р ь п о с о л ь с т в а , " П р е т е н з и и и к о нс у л ь с
к и е ф у н к ц и и " , в о р и о х о т н и к , я в ы с л е ж у т е б я .
     -  Вы  случайно  не  разбираетесь  немножко в  акциях? - спросил  Корк,
внезапно пробуждаясь от дремоты.
     - Нет, не разбираюсь.
     - Меня, собственно, вот что интересует,- продолжал Корк,  протирая свои
розовые,  как  у  кролика, глаза,- если  на Уолл-стрит начнется  паника,  во
Франкфурте тоже  паника  и у  нас ничего не  получится  с  Общим рынком, как
отзовется это на шведской стали?
     -  На  вашем  месте  я поставил бы  все на чет или  нечет  в рулетке  и
избавился от беспокойства раз и навсегда.
     -  Я, понимаете  ли,  уже  все  для  себя  решил,-  объяснил Корк.-  Мы
подыскали небольшой участок на Карибских островах...
     - Ладно, заткнитесь.
     Сопоставляй. Конструируй.  Изобрази все свои догадки  мелом  на доске и
погляди, что получится. Ну же, Тернер, ты у нас философ, давай расскажи, что
движет  миром.  Какое,  к  примеру, главное побуждение  должны мы  приписать
Гартингу? Давай факты. Строй. В конце концов, мой дорогой  Тернер,  разве ты
не отказался от с о  з е р ц а т е л ьн о й жизни ученого ради а к т и в н о
й гражданской  деятельности?  Строй.  Примени свои  теории на практике, и де
Лилл скажет, что ты знаток своего дела.
     Сначала  понедельники. Понедельники  - это  приглашения  на приемы  вне
дома; а-ля фуршет, как  бы между  прочим сообщил ему за  ленчем де Лилл: это
избавляет от необходимости  рассаживать  по  чинам. Понедельники -  это, так
сказать,  матчи  на  чужом  поле.  Английская  команда  против  иностранной.
Принудительный труд на  чужой территории.  Гартинг принадлежал  к дипломатам
второго разряда и посещал второстепенные посольства. С маленькими гостиными.
Вся команда категории "Б" играла по понедельникам на чужом поле.
     - ...а если родится девочка, мы, я  думаю,  наймем  няньку-туземку, ее,
наверно, можно будет немножко подучить - хоть самому необходимому.
     - А вы не можете немножко помолчать?
     -  Но  для этого,  разумеется, понадобятся  деньги,-  добавил  все-таки
Корк.- Даром никто не станет работать, я понимаю.
     - А  вот  понять,  что  я в настоящую  минуту  работаю,  вы  никак не в
состоянии?
     " П ы  т а ю с ь работать",- подумал он, и мысли его тут же  убежали  в
сторону.
     Г а р т и н г , т ы в о р .
     По  вторникам  -  приемы  дома.  Вторник  -  это день домашнего  очага.
Домашний очаг открыт  для гостей. Тернер составил их список и подумал:  "Это
хуже,  чем  у  нас в Блэкхизе.  Это  увековеченный традицией,  неистребимый,
рабский  час  пустой,  бессмысленной  светской   болтовни.  Ванделунги   (из
голландского   посольства)...   Канарды   (из   канадского)...  Обутусы  (из
ганского)... Кортезиани (из итальянского)... Аллертоны, Крабы и хотя бы раз-
Брэдфилды; и  вся  эта  миленькая  шайка разбавлена  по меньшей  мере сорока
восемью  соответствующими занудами, различие  между  которыми  только  чисто
количественное:  Обутусы - плюс еще шестеро... Аллертоны - плюс еще  двое...
Брэдфилды -  одни. Им  ты оказывал особое  внимание, не так  ли? Насколько я
понимаю, он жил в общем-то на широкую ногу". Шампанское обязательно в  т а к
о й  вечер. Голос жены снова пресек поток  его мыслей; "Милый, почему бы нам
не пойти сегодня куда-нибудь вечерком?  Уиллоугби будут рады, они знают, что
я терпеть не могу возиться со стряпней..."
     - ...а если это будет мальчик,- сказал Корк,- все заботы о нем я возьму
на  себя. Мальчика, уж конечно, можно будет пристроить - даже в таком месте,
как здесь. Ведь тут же рай, особенно для учителей.
     Среды  -  это  культурно-бытовые  мероприятия.  Вечерами  -  пинг-понг,
импровизированные  концерты  с  пением,  чтением  стихов.  А  в  сержантской
столовке, бывало:  "Мистер Тернер, сэр, что в  вашем стакане - виски и джин?
Подлейте себе капельку вот  этого - будет позабористей. Знаете, что  говорят
про  вас  ребята,- думаю, вы  не будете на  меня в претензии,  сэр,  если  я
повторю, сегодня  же сочельник,  сэр:  мистера Тернера, говорят они,- всегда
величают вас мистером, сэр, не то что других,- мистера Тернера голыми руками
не возьмешь, мистер Тернер не слабак. Но мистер Тернер - ч е л о в е к с п р
а в  е  д  л  и в ы й . Кстати, сэр, я хотел потолковать с вами насчет моего
отпуска..." Вечер в Автоклубе. Вечер, когда можно проникнуть на дюйм, на два
глубже  в структуру  тела посольства. Это  деловые  вечера. Тут  он работал.
Тернер  внимательно изучил все свидания, встречи и подумал: "Да,  ты неплохо
потрудился, добывая свои секреты, ничего не скажешь. Охотился, не жалея сил.
Шотландский  дансинг.  Клуб  любителей  игры  в  кегли.  Автоклуб.  Собрание
Спортивной  комиссии. Ты скорее добьешься своего, чем я, мальчик. Ты в самом
деле  верил в это, приходится  признать.  Ты  шел прямо  к  цели, верно?  Ты
действовал, и ты уже пробрался повсюду, ты, вор".
     Итак, оставались только - поскольку ни в субботние, ни в воскресные дни
не было сделано никаких заметок, не  считая случайных записей, относящихся к
уходу за садом, и двух-трех поездок в Ганновер,- оставались только четверги.
     Подозрительные четверги.
     Обведем  квадратиком четверг,  позвоним  в  отель  "Адлер",  узнаем,  в
котором часу они запирают входную дверь.
     Не запирают вовсе. Нарисуем прямоугольник вокруг  первого квадрата  - в
длину  полтора  дюйма,  в  ширину  - полдюйма,  украсим  пространство  между
квадратом  и  прямоугольником   свернувшимися  в  кольца  змеями,  и   пусть
раздвоенные  языки  многозначительно лижут  букву "Ч", написанную готическим
шрифтом,  и подождем,  пока тупо  стучащие  в  истерзанном  мозгу  молоточки
воспрянут и примут на себя роль шифровальной машины. Ну как?
     Ничего, ничего, будь оно трижды проклято!
     Итак  - четверг.  Он окутан  какой-то сексуальной  тайной и  вымученным
воздержанием.  Он  заполнен  мелочными  скрупулезными  записями,  сделанными
непомерно  крупным, скучным, должностным почерком человека, которому  нечего
делать и у которого очень много времени для этого ничегонеделания.
     "Англо-германское  общество  приглашает  на  завтрак  в  честь   друзей
вольного города Гамбурга... Комитет жен дипломатического  корпуса устраивает
костюмированный  завтрак  а-ля фуршет  по подписке, стоимость - 15  немецких
марок,   включая  вино..."   -  устами   ответственного  устроителя  кричали
чудовищные,   похожие   на  ночной  кошмар   прописные  буквы  величиной   в
полстраницы.
     Т ы п и р а т , Г а р т и н г .
     - А вы не могли бы выключить эту чертову штуку?
     -  Рад бы,  да  нельзя,-  сказал  Корк.- Что-то  затевается,  только не
спрашивайте   меня  -  что.  "Лично  Брэдфилду,  расшифровать  персонально".
"Вручить непосредственно Брэдфилду". "Вручить Брэдфилду через ответственного
дежурного"... День рождения у него, что ли, черт бы его побрал.
     - Скорее  похороны,- проворчал  Тернер и снова взялся за синюю записную
книжку-календарь.


     Да,  вот  по  четвергам у  Гартинга были  действительно  какие-то дела.
Настоящие, не для отвода глаз, еще не разгаданные. Было что-то такое, что он
делал   втайне.   В   глубокой   тайне.  Что-то  настоятельно   необходимое,
значительное  и  секретное.  Что-то, придававшее смысл  всем остальным  Дням
недели. Что-то,  во что он  верил. По четвергам Лео Гартинг ходил  по краю и
помалкивал. Никаких  записей  -  даже  по поводу  истекших дней  недели,  ни
малейшей  случайной оговорки.  Только в самый  последний  четверг  появилась
одна-единственная запись, гласившая: "Матернус". Час дня. П.". И все; чистый
лист  бумаги,  столь  же  целомудренный  и  молчаливый,  как  эти  маленькие
девственницы, встреченные сегодня в коридоре на первом этаже.
     Или столь же тайно порочный?
     Вся жизнь Гартинга была сосредоточена в этом дне. Он жил от четверга до
четверга, как другие живут из года в год.  Что представляли собой их встречи
- Гартинга и его  шефа? Какие, после стольких лет сотрудничества, были между
ними  отношения? Где  они  встречались? Где вручал  он все  эти документы  и
письма, где  приглушенным  голосом делал свои сообщения? В  башенной комнате
какой-нибудь  крытой  черепицей  виллы?  На  мягкой постели,  на  полотняных
простынях, с мягкой  шелковистой  девчонкой  и сброшенными на спинку кровати
джинсами? Под железнодорожным мостом, по которому  проносятся поезда?  Или в
обветшалом посольстве с  пропыленной люстрой и папашей Медоузом на золоченой
кушетке, сжимающим  его маленькую  руку в своей? В  изысканной спальне стиля
барокко?  В  номере  годесберг-ского  отеля?  В сером блочном здании  нового
жилого  района? В уютном загородном бунгало, где в чугунную решетку вплетены
инициалы  владельца,  а  парадная   дверь  украшена  витражом?   Он  пытался
представить их себе: Гартинга и его шефа, непроницаемого, уверенного в себе;
шутки  вполголоса  и  приглушенный  смех.  Взгляните:  эта  недурна,  шепчет
продавец  порнографического  товара;  признаться,   мне  даже  самому