ывать о
себе. Наводящих вопросов не требовалось. Все выливалось само собой, и в этом
было   что-то  завораживающее.  Германия  в  первые  послевоенные  дни.  "Не
изменились одни только реки". Я никогда не могла разгадать, что это: перевод
с немецкого, полет фантазии или просто пересказ чужих слов.-  Она замолчала,
словно в нерешительности, и опять посмотрела на  дорогу.-  Он  рассказывал о
том, как женщины работали ночами при свете дуговых  ламп  - передавали камни
из рук  в руки,  точно  спешили потушить  пожар.  Как  он научился  спать  в
полуторатонке с огнетушителем под головой. Он забавно изображал, как сводило
потом  ему шею  -  склонял голову набок и перекашивал рот. Словом, развлекал
меня, как  в спальне.- Внезапно она вскочила.- Я пойду туда. Он убежит, если
увидит пустой автомобиль: он пуглив, как котенок.
     Он пошел следом за ней  к деревянным мосткам,  но на  плато  не было ни
души,  только  на  площадке для  машин стоял  "оппель-рекорд" с выключенными
фарами.
     - Садитесь в  машину,-  сказала она.-  Не  обращайте на них  внимания.-
Когда  в кабине вспыхнул свет,  она впервые заметила, что у  него с лицом, и
негромко охнула.- Кто это сделал?
     - Они сделают то же и с Лео, если разыщут его раньше, чем мы.
     Она  откинулась  на  спинку  сиденья,  закрыла глаза.  Кто-то  разрезал
брезентовый верх машины, и он свисал клочьями, словно рубище нищего. На полу
валялась  пластмассовая  баранка  от  детского  автомобиля,  и Тернер  ногой
вышвырнул ее из машины.
     -  Иногда  я думала:  "Ведь ты  ненастоящий, пустая оболочка. Ты только
имитируешь  жизнь".  Но  кто  посмеет думать так  о своем  любовнике? Он был
актер, посредник, быть может,  застрявший  между  двумя мирами:  Германией и
Англией, Кенигсвинтером и  Бонном,  часовней  и  дипломатическими  скидками,
бельэтажем и подвалом.  Кто может выдержать все эти битвы  и уцелеть! Иногда
он, в сущности, просто обслуживал нас,- сказала она про сто.-  Или,  вернее,
меня.  Как  метрдотель.  Мы  были  его  клиентами.  Стоило  нам  чего-нибудь
пожелать, и он  был  к нашим услугам.  Он не  жил, он старался  выжить.  Ему
всегда  как-то удавалось выжить. До сих пор.-  Она снова достала сигарету. В
машине было  очень  холодно.  Она  попыталась  запустить  мотор  и  включить
обогреватель,  но  аккумулятор сел.- После этого первого  вечера все барьеры
уже рухнули. Роули отыскал меня, и мы уехали оттуда последними. Он схватился
из-за чего-то с Лезэром и был очень доволен, что взял над ним верх. Мы с Лео
все еще сидели  и пили кофе; Роули пришел и поцеловал меня в щеку... Что это
там?
     - Ничего.
     - Какой-то огонек мелькнул внизу.
     - Кто-то пересек дорогу на велосипеде. Уже никого нет.
     - Я не выношу, когда он целует меня  на людях,  но он  знает, что  я не
могу  ему  помешать.  Если  мы  одни,  он никогда  этого не делает. "Пойдем,
дорогая,  пора уже". При его появлении  Лео встал, но Роули даже  не заметил
его.  Он повел меня к  Лезэру. "Вот кому  вы,  в  сущности, должны  принести
извинения. Весь вечер она просидела одна на лестнице". Мы уже направлялись к
выходу, и Роули хотел взять свой плащ, но в вестибюле стоял Лео с его плащом
и  подал  ему.-  Она  улыбнулась;  в  этой  улыбке  была  любовь,  нежность,
воспоминание согрело ее.-  Я  словно бы и не существовала для  него  больше.
Роули  повернулся к нему спиной, сунул руки в рукава, и я отчетливо увидела,
как у Лео напряглись  мускулы  и побелели  костяшки  пальцев.  Я была  рада,
понимаете? Я была довольна,  что Роули так себя ведет.- Она пожала плечами.-
Я уже попалась на крючок,- сказала она.- Мне  хотелось поймать пташку, и вот
она была в  моих руках - клюв, перышки, все. На другой  день я разыскала его
имя  в посольском справочнике. Теперь вы уже и  сами  знаете, что  он  собой
представляет,- ничего.  Я позвонила  Мэри  Краб и осведомилась о нем. Как бы
между  прочим,  шутя.  "Я  познакомилась с  каким-то удивительным  маленьким
человечком вчера",- сказала я.  Мэри едва не хватил удар. "Моя дорогая,  это
опасный человек. Держитесь  от него п о  д а л ь ш е . Он как-то раз затащил
Микки в ночной кабак, и  Микки влип с ним в ч у д о в и щ н у ю  историю. По
счастью,- добавила она,-  в декабре истекает срок его договора, и мы от него
освободимся".  Тогда  я   попытала  еще   Салли  Эскью   -   она  до   ужаса
добропорядочна. Я  чуть не умерла  со смеха... Она расхохоталась и, надменно
выпятив  подбородок, произнесла высокопарным тоном, подражая  жене торгового
атташе:   "Это   очень   полезный  холостяк,  когда  ощущается  нехватка   в
мужчинах-немцах". А у них это бывает часто, понимаете; нас ведь больше,  чем
их. Целая свора дипломатов охотится за жалкой кучкой немцев - вот  что такое
Бонн.  Беда в том, сказала Салли,  что немцы  опять возвращаются к старому в
отношении таких, как  Лео, и поэтому им с Обри приходится, хочешь не хочешь,
избегать  его  общества.  "Он  бессознательный  раздражитель,  моя  дорогая;
надеюсь,  вам  ясно,  что я  хочу  сказать".  Я была  безумно заинтригована.
Побежала в гостиную и написала ему длинное письмо абсолютно ни о чем.
     Она  снова  попробовала запустить  мотор,  но  он даже  не чихнул.  Она
плотнее закуталась в плащ.
     - О господи!  - прошептала она.-  Лео, приди. Можно  ли так  испытывать
дружбу!
     В черном "оппеле" на  секунду вспыхнул  слабый огонек и  тут  же погас,
словно  кто-то кому-то  давал  сигнал.  Тернер не промолвил ни слова, только
кончики его крепких пальцев легонько  коснулись гаечного ключа, лежавшего  в
кармане.
     -  Письмо  девчонки-школьницы. Спасибо, что вы были так  внимательны ко
мне. Не сердитесь,  что  я отняла у вас целый вечер, пожалуйста, не забудьте
насчет  фена.  Далее  следовала миленькая,  от  начала  до  конца выдуманная
история  о том, как  я отправилась за  покупками  в "Испанский  сад"  и  там
какая-то  старая дама  уронила монетку в две  марки в ящик с  апельсинами, и
никто не  мог отыскать эту монетку, а старушка сказала, что это - все  равно
как  если бы она заплатила эти деньги  за фрукты. Я  сама  отвезла  письмо в
посольство, и он позвонил мне на другой же день. Есть две модели, сказал он:
та,   что   подороже,  переключается  на  разное  напряжение,   и  ею  можно
пользоваться без адаптера.
     - Без трансформатора.
     -  "А как  насчет цвета?" Я молчала и слушала. Он сказал, что ему очень
трудно выбрать  без  меня - брать ли с переключателем и какого цвета. Нельзя
ли нам встретиться  и обсудить все сообща?  Разговор происходил в четверг, и
мы встретились здесь. Он сказал, что приходит сюда каждый четверг - подышать
свежим воздухом, поглядеть на ребятишек. Я не поверила ему, но почувствовала
себя очень счастливой.
     - И это все, что он сказал насчет того, зачем приходит сюда?
     - Как-то  раз  он еще сказал, что они перед ним  в  долгу  -  за время,
которое он затратил.
     - Кто в долгу?
     - Посольство. Что-то  там  такое Роули  отнял у него и  передал кому-то
другому.  Какую-то  работу. И теперь  вместо этого он  приходит  сюда.-  Она
покачала  головой с  неподдельным восхищением.- Он  упрям как  мул,- сказала
она.- "Они в долгу передо мной,- твердил он,-  я беру  то, что мне положено.
Только так и можно жить",
     -  Мне  кажется,   вы  говорили,  что  он  не  охотник  до  отвлеченных
рассуждений.
     - Он не любил вдаваться в высокие материи. Тернер промолчал.
     -  Мы немного погуляли, поглядели на реку; на обрат  ном пути  мы  шли,
взявшись  за  руки. А  когда уже собрались уезжать,  он вдруг  сказал: "Я же
забыл показать вам фен!" А я ответила: "Какая жалость! Значит,  нам придется
встретиться здесь еще раз  в следующий  четверг, не так ли?" Он был  безумно
шокирован.- Она заговорила, передразнивая его: в  голосе звучала и насмешка,
и  что-то  теплое,  интимное  -  казалось,  что  она  не  столько  старается
изобразить это для Тернера, сколько вспоминает все для себя самой.-  "Но моя
дорогая,  миссис  Брэдфилд..."  А я  сказала:  "Если вы придете в  следующий
четверг, я позволю  вам называть  меня Хейзел". Я шлюха,-  сказала она.- Вот
что вы сейчас подумали.
     - А потом что было?
     - Каждый четверг. Здесь.  Он оставлял свою машину у подножия холма, а я
ставила свою на дороге. Мы были любовниками, но никогда не лежали в постели.
Старались быть  благоразумными.  Иногда  он  говорил, иногда молчал. И часто
показывал на свой дом на том берегу реки - так, точно хотел продать его мне.
Мы  бродили  по тропинкам с холма на холм, чтобы получше  рассмотреть его со
всех сторон. Я стала поддразнивать Лео однажды: "Ты как  сатана. Показываешь
мне свое царство".  Ему это не  понравилось.  Он никогда ничего не забывает,
понимаете?  Это  оттого,  что ему  пришлось пережить. Он  не любил, когда  я
говорила о зле, о страданиях... Он познал все это слишком глубоко.
     - А что было потом?
     Голова ее поникла, улыбка сбежала с губ.
     - Потом - постель Роули. Однажды в пятницу.  В Лео еще жил мститель, он
еще не до конца освободился от этого. Он всегда знал, когда Роули должен был
куда-нибудь уехать:  узнавал  через  транспортный отдел, заглядывал в журнал
агента по покупке  билетов. И говорил мне: на  следующей неделе он уезжает в
Ганновер... Он уезжает в Бремен.
     - А зачем Брэдфилд туда ездил?
     - О господи! Посещал наши  консульства. Лео  зада вал мне тот же  самый
вопрос - а откуда я могу знать? Роули  никогда мне  ничего не говорит. Порой
мне казалось, что он просто  ездит за Карфельдом по всей Германии: он всегда
оказывался там, где происходили их сборища.
     - И с той поры так оно у вас и шло? Она пожала плечами.
     - Да. Потом так и шло. Всякий раз, когда нам это удавалось.
     - А Брэдфилд знал?
     -  О боже! Знал? Не знал? Вы хуже немцев. И да, и нет. Вы хотите, чтобы
вам на все наклеили ярлыки? Есть вещи, с которыми этого нельзя делать.  Есть
вещи, которые как  бы не  существуют, пока о них  не сказано вслух. Никто на
свете не понимает этого так, как Роули.
     - Черт подери,- пробормотал Тернер.- У вас на все есть ответ.- И тут же
вспомнил, что сказал Брэдфилду то же самое три дня назад.
     Она  пристально  смотрела  прямо  перед собой  сквозь  мутное  ветровое
стекло.
     - Какова цена людям, всему вообще? Дети, мужья, служебная карьера... Вы
потонете  -  скажут: неизбежная  жертва. Вы сумеете выплыть - и  вас назовут
сукой.
     Нет, вы отдайте себя на заклание. А во имя чего?
     - З н а л о н ?
     Тернер схватил ее за плечо.
     - Он знал?!
     Слезы заструились по ее лицу. Она смахнула их рукой.
     - Роули - дипломат,- проговорила она наконец.- Искусство  жить на грани
возможного - в этом весь Роули. Уметь ограничивать цель, дисциплинировать ум
и чувства. "Не  будем горячиться. Не будем  называть вещи своими именами. Не
будем вдаваться в обсуждение, если не знаем заранее, чего хотим достичь". Он
не может... выйти  из себя: ему это  не дано. У  него нет  ничего, ради чего
стоило бы жить. Кроме меня.
     - Но он знает.
     -  Вероятно, да,- сказала она устало.- Я никогда не спрашивала его. Да,
он знает.
     -  Потому  что это вы заставили его возобновить договор,  вы? В декабре
прошлого года. Вы добились этого от него.
     - Да. Это было ужасно. Совершенно ужасно. Но ведь нельзя  же было этого
не сделать,-  сказала она  так,  словно имела  в виду какую-то  высшую цель,
понятную им обоим.- Иначе бы он распростился с Лео.
     - А Лео хотелось остаться здесь. Вот для чего вы ему понадобились.
     - Лео сошелся со мной по расчету. Потому что он  мог использовать меня.
Он остался со мной, потому что полюбил меня. Вы удовлетворены?
     Тернер ничего не ответил.
     -  Он  никогда об этом не  говорил. Я уже объясняла вам. Он  никогда не
произносил высоких фраз.  "Еще  один год - это  все, что  мне нужно, Хейзел.
Только  один год. Еще один  год любить тебя, еще один год, чтобы взять у них
то, на  что я имею права. Еще один год после декабря, и тог  да я  уеду. Они
даже не понимают, в каком они передо мной долгу". Словом, я пригласила его к
нам на  коктейль. Для встречи с  Роули. Это было давно -  прежде, чем  пошли
сплетни. Мы были втроем, я сделала так, чтобы Роули приехал а тот день домой
пораньше. "Роули, это Лео Гартинг; он работает где-то там у тебя и играет на
органе   в  часовне".  "Да,  разумеется,  мы  знакомы",-  сказал  Роули.  Мы
поговорили о том о сем. Об орехах, поступивших в наш спецмагазин. О весенних
отпусках.   О  том,  как  бывает  летом  в  Кенигсвинтере.  "Мистер  Гартинг
приглашает нас к себе на  обед,- сказала я.-  Как это мило с его стороны, не
правда ли?" На следующей неделе мы отправились в Кенигсвинтер. Он угощал нас
разными разностями: миндальным печеньем с муссом, кофе с халвой. Вот и  все.
- Что все?
     - О господи, неужели вы не понимаете? Я показала его! Я показала Роули,
чего я хочу, кого он должен мне дать!


     Больше уже ничто не нарушало тишины.  Грачи, словно часовые, торчали на
едва колеблющихся ветках, и даже легкий ветерок не шевелил их перьев.
     - Они  тоже спят стоя,  как  лошади?  - спросила она. Повернувшись, она
поглядела на него, но он ничего не ответил.
     -  Он  не выносил  тишины,- мечтательно  проговорила  она.-  Тишина его
пугала. Наверно, потому он так любил музыку и  так любил свой дом - этот дом
всегда был полон каких-то звуков.  В нем даже мертвый не уснул бы. Не то что
Лео.
     Она улыбнулась, охваченная воспоминаниями.
     -  Он  не жил  в нем, он обживал его и оснащал, как  корабль.  Всю ночь
напролет  он бегал по нему сверху вниз  и снизу вверх - то закрывал окно, то
прилаживал ставню  или еще что-нибудь. И такой же была вся его жизнь. Тайные
страхи, тайные  воспоминания - то, о чем он  никогда не говорил,  но считал,
что каждый должен понимать сам.- Она  зевнула.-  Он уже не  придет,- сказала
она.- Он не любит темноты.
     - Где он сейчас? - настойчиво спросил Тернер,- Чем занимается?
     Она молчала.
     - Послушайте, он ведь нашептывал вам на ухо по ночам,  выхвалялся перед
вами, говорил, что  переделает мир на  свой  лад. Рассказывал вам,  какой он
хитрец, какие проделывает штуки, как обводит людей вокруг пальца!
     - Вы глубоко заблуждаетесь. Вы совершенно не понимаете его.
     Тогда расскажите мне!
     - Да нечего рассказывать. Ведь существует заочная любовь, по переписке.
А он как бы сносился со мной из другого мира.
     - Из какого мира? Из Москвы, черт подери, из мира борьбы за мир?
     - Я так и знала. Вы примитивны. Вам нужно, чтобы все линии  сходились в
одной точке и все цвета не имели оттенков. У вас не хватает мужества слышать
полутона.
     - А у него хватало?
     Казалось, мысли ее были уже где-то далеко.
     - Бога  ради, уедем  отсюда наконец,- сказала она  резко, словно Тернер
удерживал ее.
     Ему пришлось  долго толкать машину вниз  по склону, пока не  затарахтел
мотор. Когда они понеслись вниз с холма, Тернер заметил, что черный "оппель"
развернулся на площадке и поспешно двинулся  следом за их машиной,  соблюдая
обычную дистанцию - ярдов в тридцать.
     Она  привезла  его  в  Ремаген, в один из больших отелей на набережной.
Хозяйка отеля, пожилая дама, усадив ее, ласково похлопала по руке.
     - А где же  этот  маленький господин,- осведомилась  она,- который  был
всегда  так любезен  и мил, курил сигары и изъяснялся  на таком превосходном
немецком языке?
     - Он говорил с акцентом,- пояснила Хейзел Тернеру.- С легким английским
акцентом. Он его специально усвоил.
     На веранде  было  совершенно  пусто,  только  в  углу  сидела  какая-то
молоденькая парочка. Присев  к столику у  окна,  Тернер увидел, что "оппель"
притормаживает у тротуара внизу, на набережной. Номер машины был уже другой,
но лунообразные  лица за стеклами - все  те же.  У Тернера мучительно болела
голова. Отхлебнув  виски, он сразу почувствовал тошноту. Он  попросил  воды.
Хозяйка принесла бутылку местной минеральной воды и рассказала ему о всех ее
полезных  свойствах. Они поили  этой водой раненых и  в первую, и во  вторую
мировую  войну,  сказала она; тогда  в  их отеле  располагался пункт  первой
помощи; всех, кто был ранен при переправе через реку, доставляли к ним.
     -  Он должен был встретиться со  мной здесь в прошлую пятницу,- сказала
Хейзел,-  и повезти меня к себе домой обедать.  Роули уезжал в  Ганновер.  В
последнюю  минуту Лео позвонил, что не придет. В  четверг вечером он опоздал
на  свидание. Я  не особенно  встревожилась. Случалось,  что  он не приходил
вовсе.  Иногда  задерживался на  работе. Все  уже  стало  немножко по-иному.
Примерно  с  месяц назад. Сначала я думала,  что  у него другая  женщина. Он
вдруг начал исчезать из Бонна...
     - Куда он исчезал?
     - Один раз  в Берлин. Потом в Гамбург.  В Ганновер. В Штутгарт.  Так он
говорил, по крайней мере. Совсем как Роули. Я никогда не знала наверняка. Он
был не слишком откровенен. Совсем не похож на вас.
     - Итак, он появился с опозданием. В прошлый четверг. Дальше!
     - Он обедал с Прашко.
     - В "Матернусе"! - вырвалось у Тернера.
     -   Произошел   "обмен  мнений".   Это   один   из   леоизмов.   Этакая
неопределенность,  уклончивость   -  можно   понять  и   так,  и  этак.  Как
сослагательное наклонение - к нему он тоже  прибегал с охотой. Словом, обмен
мнений. Он не  сказал, по поводу чего.  Он казался озабоченным,  словно  его
тяготило  что-то.  Я  уже  слишком   хорошо  его  изучила,  чтобы   пытаться
развеселить, вывести из этого со стояния; мы просто немножко погуляли. А о н
и следили за нами... И я поняла, что это и есть то самое.
     - Что - то самое?
     - Он  получил год, который был ему нужен.  И нашел то, что искал -  бог
весть  что  это такое.-  а теперь не  знал,  как ему  поступить.- Она пожала
плечами.- А я тем временем тоже разобралась в себе. Но он об этом  так  и не
узнал. А ему стоило только поманить меня пальцем,  и я бы бросила все и ушла
с ним.-  Она глядела вниз на реку.- Никакие  дети,  мужья, ничто на свете не
остановило бы меня. Ничто, позови он меня только.
     - Что же такое он нашел? - понизив голос, прохрипел Тернер.
     -  Не знаю. Он что-то нашел и  говорил об этом  с  Прашко, но ничего от
него не добился. Лео это предвидел, но он  должен был убедиться, вернуться к
старому и проверить. Он хотел знать твердо, что может рассчитывать только на
себя.
     - Откуда вам все это известно? Что еще он вам рас сказывал?
     - Меньше, чем ему казалось, вероятно. Я для него была как бы частью его
самого.-  Она  пожала  плечами.-  Я  была его  другом,  а друзья  не  задают
вопросов. Не так ли?
     - Продолжайте.
     - "Роули уезжает  в Ганновер,- сказал он.- Завтра вечером Роули уезжает
в Ганновер". И тут  же пригласил меня пообедать с ним в Кенигсвинтере.  "Это
будет особый обед". Я спросила: "Ты хочешь отпраздновать что-то?" "Нет, нет,
Хейзел,  это не  празднование.  Просто сейчас особые дни,-  сказал он.- Да и
времени остается мало. Договора со мной уже не возобновят. После декабря все
будет  кончено.  Так  почему  бы нам  не пообедать вместе как-нибудь?"  И он
загадочно поглядел на  меня.  И потом мы снова отправились бродить по  нашим
любимым  местам - он вел меня, я  шла  за ним. "Мы встретимся  в Ре-магене,-
сказал он,- мы встретимся здесь". И вдруг спросил: "Послушай, Хейзел, какого
черта Роули таскается в Ганновер,  что у него на уме?" А это было за два дня
до их митинга - вот что он имел в виду.
     Она  очень забавно вдруг взяла и  передразнила Лео:  нахмурила брови  с
преувеличенным,  явно  наигранным, наивным простодушием  - так, по-видимому,
она нередко поддразнивала его, когда они оставались наедине.
     - И что же было у Роули на уме? - спросил Тернер.
     - Ничего,  как выяснилось. Он  никуда  не  поехал.  И Лео, по-видимому,
как-то узнал об этом, потому что забил отбой.
     - Когда?
     - Позвонил мне в пятницу утром.
     - И