федеральные  власти  сами признались, что они "серьезно  озабочены".
Герр  Людвиг Зибкрон  из министерства внутренних  дел,  нарушив свое обычное
молчание,  заявил  на  пресс-конференции,  что есть  основания  для  "весьма
серьезного беспокойства".  Было срочно принято решение обеспечить  усиленную
охрану  всех официальных и полуофициальных зданий и  жилых домов, занимаемых
англичанами на территории Федеративной республики.  Британский  посол  после
некоторого  колебания  согласился  ввести для своего  персонала добровольный
комендантский час.
     Сообщения о событиях,  исходившие  от  полиции,  прессы  и  даже  самих
работников   посольства,   безнадежно  противоречили   одно   другому.  Одни
утверждали,  что беспорядки возникли стихийно, как коллективный акт протеста
против  слова  "Британская"  на  здании  библиотеки.  Естественно,  говорили
сторонники  этой теории, чем  ближе  решающий  день  в Брюсселе, тем  больше
политика  противодействия  Общему   рынку,  провозглашенная   Карфельдовским
движением,  должна  приобретать  антианглийскую  окраску.  Другие  клятвенно
заверяли,  что  видели, как кем-то был подан  знак -  в  окне появился белый
платок.  А  один  очевидец  даже показал, что над ратушей  взлетела  ракета,
рассыпавшаяся золотыми и красными звездами. По мнению одних, толпа двигалась
куда-то  с определенной целью; другие  говорили, что  она просто "текла";  у
третьих   создалось   впечатление,   что    она    внезапно    заколебалась.
"Демонстрантами  руководили из  гущи  толпы,-  сообщал  один  старший офицер
полиции.- По  краям  толпа была  неподвижна, а в центре началось  движение".
"Те, кто  стоял в  центре,- передавало  западногерманское  радио,- сохраняли
спокойствие.  Беспорядки  были  спровоцированы   несколькими   хулиганами  в
передних рядах.  Остальные  стихийно  последовали  за  ними". Все  сообщения
сходились только в одном:  беспорядки начались  в тот момент,  когда  музыка
заиграла особенно  громко.  Одна женщина  даже высказала  предположение, что
сама музыка и послужила сигналом, который привел в движение толпу.
     С  другой  стороны, корреспондент "Шпигеля",  выступавший  по радио  на
севере страны  с  подробными  комментариями, рассказал  о  том, как на сером
автобусе, заказанном неким таинственным герром Мейером из Люнебурга, в центр
Ганновера за час до начала демонстрации была доставлена "охрана  из тридцати
отборных  молодчиков",  и  эта  охрана,  состоявшая из  студентов  и молодых
крестьян,  образовала "защитное кольцо" вокруг трибуны. Именно эти "отборные
молодчики"  и  начали беспорядки.  Словом, получалось, что вся  эта операция
была подстроена  самим Карфельдом. "Это открытая декларация того,- утверждал
корреспондент,- что впредь Движение намерено шагать под собственную музыку".
     - Эта Эйк,- спросил Тернер,- какие о ней последние сведения?
     - Она чувствует себя соответственно своему состоянию.
     - А в каком она состоянии?
     - Больше ничего не сообщают.
     - Понятно!
     - К  счастью, Англия не несет никакой ответственности  ни за Эйк, ни за
библиотеку. Библиотека  была организована в период оккупации, но очень скоро
ее передали в ведение немцев.  Теперь она принадлежит местным властям, и они
там распоряжаются. К нам она уже не имеет никакого отношения.
     - Выходит, они жгли собственные книги? Шоун растерянно улыбнулся.
     - Да, выходит,-  согласился  он.- Если вдуматься,  так оно  и есть. Это
важное соображение; можно было бы, пожалуй, подсказать его отделу прессы.
     Зазвонил телефон, Шоун снял трубку.
     -  Это Ламли,-  сказал  он, прикрывая микрофон  рукой,- дежурный сказал
ему, что вы уже здесь.
     Но Тернер,  казалось, не слышал его. Он  читал очередную  телеграмму  -
очень краткую, всего в два абзаца,  не  больше.  Она была адресована  "Ламли
лично"  и  помечена  "вручить  немедленно".  Для  Тернера   отложили  второй
экземпляр.
     - Он хочет говорить с вами, Алан,- Шоун протягивал ему трубку.
     Тернер  прочел телеграмму  до конца и  тут же снова перечитал ее. Потом
поднялся,  подошел к  стальному  сейфу, вытащил  небольшую  черную  записную
книжку,  совсем  новую, и  сунул  ее  куда-то  в глубины своего тропического
костюма.
     -  Слушайте,  вы,  придурок,  когда вы  научитесь читать  телеграммы? -
спросил он негромко,  уже стоя  в дверях.- Вы  все  время  трепались  насчет
брандспойтов, а ведь оказалось, что речь идет о перебежчике.
     Он протянул Шоуну листок розовой бумаги.
     -  Заранее  запланированный побег,  вот  как они  это называют. Пропало
сорок  три  папки,  притом  ни  одна не  имеет грифа ниже "секретно".  Одной
зеленой, помеченной "совершенно  секретно"  и  "выдается по списку",  нет на
месте с пятницы. Да уж, ничего не скажешь, заранее запланированный побег.
     И,  оставив  Шоуна наедине  с телефонной  трубкой, которую тот  все еще
держал в  руке, он тяжело  зашагал  по коридору по  направлению  к  кабинету
начальника.  Глаза  его были  сейчас  как  у  пловца,  очень  светлые, будто
обесцвеченные морской водой.
     Шоун,  точно  завороженный,  смотрел  ему  вслед. Вот  что  происходит,
подумал он,  когда впускаешь в дом другие сословия.  Они бросают своих жен и
детей, изрыгают ругательства в общественных местах и плюют на общепризнанные
нормы  поведения. Со вздохом он положил трубку, снова снял ее и набрал номер
управления информации. Говорит  Шоун, сказал он, Ш-о-у-н. У него  появилась,
кажется,  неплохая  мысль насчет этих беспорядков в Ганновере,  насчет того,
как их можно обыграть на пресс-конференции: какое нам, мол, дело, если немцы
решили жечь собственные  книги...  Он  полагает, что  это  может  произвести
хорошее впечатление как образец хладнокровного английского  юмора. Да, Шоун,
Ш-о-у-н. Не стоит благодарности. Может, как-нибудь выберем время и пообедаем
вместе.
     Перед Ламли  лежала открытая  папка, его  старая рука покоилась на ней,
похожая на клешню.
     - Мы ничего о  нем не знаем. Его даже  нет в  картотеке. С точки зрения
нашего отдела он  вообще  не существует. Проверки он  не проходил, не говоря
уже об  оформлении  на допуск. Мне  пришлось  выпросить  его личное  дело  у
кадровиков.
     - И что же?
     -  Есть  какой-то  душок,   не  более.  Иностранный  душок.  Беженец  -
эмигрировал  в  тридцатые  годы.  Сельскохозяйственная  школа,  строительный
батальон,  служба обезвреживания бомб.  Добрался до Германии  в сорок пятом.
Какое-то время  был  сержантом,  потом сотрудником  Контрольной  комиссии  -
политический авантюрист, судя по  всему. Профессиональный эмигрант. В те дни
в  оккупированной  Германии  можно  было  встретить  такого почти  в  каждой
солдатской столовой.  Некоторые остались  в  армии,  другие  расползлись  по
консульствам. Очень многие осели в Германии на  секретной работе или приняли
немец кое гражданство. Кое-кто свихнулся. У  большинства не было нормального
детства, в этом вся беда. Извините,- Ламли смущенно замялся.
     - А как насчет родственников?
     - Ничего сверхобычного.  Мы  проверили  ближайшую  родню. Дядя  -  Отто
Гартинг  -   жил  в   Хэмпстеде.  Это  его  приемный  отец.  Никаких  других
родственников нет. У  дяди  - фармацевтическое дело. Насколько можно понять,
больше  алхимик,  чем фармацевт.  Патентованные средства  или что-то  в этом
роде. Сейчас он уже мертв. Умер десять  лет  тому  назад. С сорок первого по
сорок пятый состоял членом хэмпстедской  организации Коммунистической партии
Великобритании.
     - К чему он имел доступ?
     -  Неясно. Должность его обозначена "Претензии и консульские функции" -
не  знаю,  что  бы это могло означать. Он -  в дипломатическом ранге. Второй
секретарь. На основе  специального соглашения - ни продвижения по службе, ни
назначений, ни пенсии. Аппарат советников выделил для него место. Словом, он
- не настоящий дипломат.
     - Вот счастливчик.
     Ламли оставил это замечание без ответа.
     - Ассигнования  на представительские расходы,- Ламли заглянул  в дело,-
сто четыре фунта в  год; может  пригласить  пятьдесят человек на  коктейль и
тридцать  четыре -  на обед.  Выдаются под  отчет.  Жалкая сумма. Зачислен в
аппарат  на  месте.  Разумеется,  временно.  В  этом  статусе  находится уже
двадцать лет.
     Таким образом,  у меня  в  запасе еще шестнадцать. - В пятьдесят шестом
подал  прошение разрешить ему  вступить  в  брак с девицей  Айкман, Маргарет
Айкман. Он  встретился с ней в армии. Судя по всему, ни разу не настаивал на
своей просьбе. Был ли впоследствии женат - неизвестно.
     - А что в пропавших делах? Ламли заколебался.
     -  Так,  разные разности,-  сказал  он небрежно.- Разные бумаги  общего
характера. Брэдфилд как раз сейчас пытается составить список.
     В  коридоре  у   дежурного  снова  заорало  радио.  Тернер  уловил  тон
собеседника и продолжал в том же духе:
     - Какие же это разные разности?
     - Политика. Совершенно не в вашей сфере.
     - Другими словами, мне не следует знать?
     - Вам незачем знать.- Он и это сказал  небрежно: мир, к которому привык
Ламли,  умирал,  и он не хотел, чтобы кто-то пострадал  от этого.- Этот  тип
выбрал  очень подходящий момент, должен сказать,- добавил он,-  учитывая все
эти события. По всей вероятности, схватил то, что было под рукой, и удрал.
     - Взыскания?
     - Ничего особенного. Ввязался в драку в Кельне пять лет назад. В ночном
ресторане. Там сумели это дело замять.
     - И его не выгнали?
     Мы  любим  давать  возможность  исправиться,-  сказал  Ламли,  все  еще
внимательно изучая бумаги, но не без подтекста.
     Ламли был человек лет шестидесяти или немного старше, с резким голосом,
весь какой-то серый - серое лицо, серая  одежда,- серый,  как филин, старик,
сгорбленный  и  высохший.  Очень давно  он был  послом в какой-то  маленькой
стране, но продержался там недолго.
     - Вы должны ежедневно телеграфировать мне. Брэдфилд все это устроит. Но
не  звоните по  телефону, понятно? Прямая  связь опасна.- Он  закрыл папку.-
Брэдфилд  согласовал все с послом. Они  дадут  вам возможность  работать при
одном условии.
     - Очень мило с их стороны.
     - Немцы ничего  не должны знать. Ни в коем случае. Они не должны знать,
что  он сбежал, не должны  знать,  что мы  его  ищем,  не  должны знать, что
произошла утечка информации.
     - А что, если он разгласил секретные материалы НАТО? Это их касается не
меньше, чем нас.
     - Решения  такого  рода  -  не  ваше дело.  Вам  приказано  действовать
осторожно. Не поступайте опрометчиво, ясно?
     Тернер ничего не ответил.
     -  Вы  не  должны  ничего  нарушать,  не  должны  никого раздражать или
обижать.  Они  там ходят  по острию ножа. Любой неверный шаг  может нарушить
равновесие - сегодня, завтра, каждую минуту.  Есть даже опасность, что гунны
вообразят, будто  мы ведем против них двойную игру с русскими. Если эта идея
получит распространение, там может выйти целая чехарда.
     - Выходит,  нам трудно дается даже  та игра, которую мы ведем  один  на
один с гуннами,- заметил Тернер, пользуясь языком Ламли.
     - Посольские одержимы одной идеей. Их волнует не Гартинг, не Карфельд и
уж меньше всего вы. Их волнует Брюссель. Помните об этом. Очень вам советую,
помните, не то можете получить под зад коленом.
     - Почему бы вам не послать Шоуна? Он тактичный. Очарует их там всех  до
единого.
     Ламли пододвинул к нему через стол документ со сведениями о Гартинге.
     - Потому что  вы его найдете, а Шоун не найдет. Не думайте  только, что
это  приводит  меня  в восторг.  Вы  способны повалить дубовую  рощу,  чтобы
отыскать  желудь.  Что  движет  вами?  Что  вы  ищете?  Какую-то   небывалую
абсолютную  истину! Если  я  кого и ненавижу, так  это циников,  стремящихся
обрести бога. Может быть, вам полезно разок потерпеть неудачу.
     - У меня их было сколько угодно.
     - Жена вам не писала?
     - Нет.
     - Вы могли бы простить ее, знаете. Такое ведь уже случалось и раньше.
     - Вы  слишком  много себе  позволяете, черт  подери,-  еле сдерживаясь,
ответил Тернер.- Что вы знаете о моем браке?
     - Ничего не знаю. Именно поэтому я вправе давать советы. Я просто хочу,
чтобы вы перестали карать всех нас за то, что мы не во всем совершенны.
     - Еще что-нибудь?
     Ламли изучал  его, как старый судья, у которого впереди  уже  не  очень
много дел.
     - Боже мой,  как легко вызвать ваше презрение,- сказал он наконец.-  Вы
пугаете меня, скажу вам это совершенно бесплатно. Вы должны как можно скорее
научиться любить людей, или будет слишком поздно. Мы еще по  надобимся вам в
жизни, знаете ли.  При  всей нашей второсортности.-  Он  сунул  папку в руки
Тернеру.- Ну, поезжайте. Отыщите его.  Но только помните,  что вы на сворке.
На вашем месте я бы  уехал ночным поездом. Добрались бы  туда к  обеду.- Его
желтые  глаза  под набрякшими веками на  секунду глянули в окно,  на залитый
солнцем парк.- Бонн - препротивное туманное место.
     - Я  бы  лучше полетел  самолетом, если  можно. Ламли медленно  покачал
головой.
     -  Не терпится? Руки чешутся схватить его? Господи, хотел бы я обладать
вашим энтузиазмом.
     - Вы обладали им когда-то.
     -   И  потом,  купите  себе   костюм,  купите  что-нибудь  поприличнее.
Постарайтесь все-таки выглядеть, как один из нас.
     Хоть я и не один из вас, верно?
     -  Ну ладно,- сказал Ламли, теряя терпение.- Носите  матерчатую  кепку.
Господи,- добавил он,- мне казалось, что теперь  ваше сословие страдает уже,
наоборот, от чрез мерного признания.
     - Кое-чего вы мне не сказали. Что им нужнее - папки или этот человек?
     - Спросите Брэдфилда,- ответил Ламли, избегая его взгляда.
     Тернер пошел  в свою комнату и набрал номер телефона  жены. Ответила ее
сестра.
     - Ее нет дома,- сказала она.
     Ты хочешь сказать, что они еще в постели?
     - Что тебе нужно?
     - Скажи ей, что я уезжаю за границу.
     Когда он  повесил  трубку,  его снова  отвлек  грохот  радио.  Дежурный
включил его  на полную  мощность  и настроил на  волну европейских  передач.
Какая-то дама с  изысканным  произношением читала обзор последних  новостей.
Следующий митинг Карфельдовского движения состоится в Бонне, сообщила она, в
пятницу, через пять дней.
     Тернер усмехнулся. Совсем  как приглашение  на чашку чая. Он  подхватил
свою сумку и  направился в  Фулхем, в район  меблированных комнат, где живут
женатые мужчины, не ночующие дома из-за размолвки с женой.


        "4. В ТЕ ДЕКАБРИ ВОЗОБНОВЛЯЛСЯ ДОГОВОР"

     П о н е д е л ь н и к . У т р о

     Де Лилл встретил его на аэродроме. Спортивная машина  де Лилла, немного
не  соответствующая  его  возрасту,  с грохотом  и  дребезжанием неслась  по
мокрому булыжнику деревенских мостовых.  Хотя  автомобиль был совсем  новый,
краска на кузове уже потеряла свой блеск  от  клейкого сока каштанов, росших
вдоль улиц  Годесберга. Было  девять часов  утра,  но фонари еще  горели. По
обеим сторонам шоссе в обрывках тумана, точно старые корабли, выброшенные на
сушу приливом, на  плоской  равнине лежали  хутора  и островки новых зданий.
Капли дождя стучали в узкое ветровое стекло.
     - Мы заказали вам номер в отеле "Адлер". Думаю, там будет удобно. Мы не
знали, сколько вам разрешается тратить на гостиницу.
     - Что написано на этих транспарантах?
     - А-а, мы уже перестали их  замечать. Объединение... Союз  с Москвой...
Против Америки... Против Англии...
     - Приятно, что мы все еще в составе Большой тройки.
     - Боюсь, что  Бонн встречает вас типично боннской погодой. Иногда туман
бывает несколько холоднее,- весело продолжал де Лилл,- тогда мы считаем, что
настала зима. Иногда -  чуточку  теплее,  и  тогда это  - лето. Знаете,  что
говорят про Бонн: здесь либо идет дождь, либо перекрыты мосты. На самом деле
обычно  происходит и то  и другое  одновременно. Остров,  отрезанный от мира
туманом,  вот что  мы такое. Это очень  мистический  уголок:  фантазии здесь
напрочь  вытеснили действительность. Мы живем где-то между ближайшим будущим
и не  столь отдаленным прошлым. У большинства из нас такое чувство, точно мы
провели  здесь  всю жизнь. Даже Карфельд не  трогает нас. Не в личном плане,
конечно, вы меня понимаете.
     - И вас тут всегда сопровождают?
     Черный "опель" держался  ярдах в тридцати  позади них. Он не отставал и
не  набирал скорости.  Впереди  сидели  двое бледных мужчин;  машина  шла  с
включенными фарами.
     - Они охраняют нас.  Такова официальная точка зрения.  Вы,  может быть,
слыхали  о  нашем  совещании  у  Зибкрона? -  Они свернули направо,  "опель"
последовал за ни ми.- Посол буквально в ярости. А теперь они, конечно, могут
говорить,  что все  это  оправдано  Ганновером: ни один англичанин  якобы не
может чувствовать  себя  в  безопасности  без охраны.  Мы сами так вовсе  не
считаем.  Однако после  пятницы  есть надежда избавиться от них. Как дела  в
Лондоне? Говорят, Стид-Эспри назначен в Лиму.
     - Да. Мы все в восторге.
     Появился желтый дорожный знак: до Бонна - шесть километров.
     -  Если  не возражаете,  мы объедем  город  по кольцевой дороге.  Когда
въезжаешь  или выезжаешь, обычно возникают задержки из-за проверки пропусков
и всяких формальностей.
     - Я понял из ваших слов, что Карфельд не причиняет вам беспокойства.
     - Мы  все так говорим. Это один  из  обрядов здешней религии.  Нас учат
считать  Карфельда  чем-то вроде  крапивницы,  но  вовсе  не эпидемией.  Вам
придется  к  этому  привыкнуть.  Между прочим,  у меня  к  вам поручение  от
Брэдфилда.  Он  просил  передать, что,  к  сожалению,  не  имел  возможности
встретить вас сам, ему сейчас приходится нелегко.
     - Больше он ничего не просил передать?
     - Очень важно сразу установить, кто что знает. Брэдфилд полагает, что в
этом вопросе у вас должна быть ясность. Крыша - так бы вы это назвали?
     - Возможно.
     - Об исчезновении нашего друга  известно в общих чертах,-  продолжал де
Лилл  тоном  светской  беседы.-  Скрыть  это  было  невозможно.  К  счастью,
подвернулся  Ганновер. И  у нас возникла возможность кое-что  подштопать  на
скорую   руку.  Официально  Роули   предоставил   ему  отпуск  по   семейным
обстоятельствам. Никаких  подробностей  -  только намек  на  какие-то личные
неполадки,  и  все. Младший персонал может думать что угодно: нервный  срыв,
семейные неприятности, пусть сочиняют какие  угодно слухи. Брэдфилд упомянул
об этом  на сегодняшнем совещании, мы все, конечно, поддерживаем эту версию.
Что же до ваших функций...
     - Да?
     - Общая проверка соблюдения правил безопасности в нынешних чрезвычайных
обстоятельствах.  Как вам  нравится  такая  версия?  Нам  она представляется
убедительной.
     - Вы его знали?
     - Гартинга?
     Ну да. Вы его знали?
     - Мне кажется,- сказал де Лилл,  останавливаясь у светофора,- что право
надкусить  пирог  лучше  предоставить Брэдфилду.  Вы согласны?  Ну, а  какие
новости о наших душках - лордах Йоркских?
     - А кто они такие, черт бы их побрал?
     -  Ах,  извините,-  сказал де Лилл, искренне смутившись.- Мы  здесь так
называем кабинет министров. Прости те, как это глупо с моей стороны!
     Они подъезжали к посольству. Когда они перестроились в левый ряд, чтобы
пересечь  осевую,  черный  "опель"  медленно  проскользнул мимо, как  старая
нянька, которая благополучно перевела своих питомцев через дорогу.
     В  холле  посольства  было  тесно  и шумно. Фельдъегери  проталкивались
сквозь  толпу  журналистов и  полицейских. Железная  решетка, выкрашенная  в
приметный оранжевый цвет,  преграждала ход в подвал. Де  Лилл быстро  провел
Тернера на первый этаж.  Очевидно, кто-то  уже позвонил с контрольного поста
наверх, потому что Брэдфилд встретил их стоя.
     - Роули, это Тернер,- представил его де Лилл таким тоном,  словно хотел
сказать, что он здесь ни при чем, и деликатно прикрыл за собой дверь.


     Брэдфилд был  хорошо