после чего устроила для
них пир, о котором еще долго говорили.
     Они сидели за тем же столиком, что и в тот раз. Мендель казался немного
более бледным  и  постаревшим.  Он  почти  не  разговаривал во время  еды  и
управлялся  с ножом  и вилкой  с  присущей ему педантичностью.  Лишь  Гиллэм
поддерживал беседу, так как Смайли тоже был менее разговорчивым, чем обычно.
В компании друг друга они чувствовали себя непринужденно, и  не было никакой
надобности говорить.
     -  Почему она это  делала?-  внезапно спросил Мендель. Смайли  медленно
опустил голову.
     - Я думаю, что знаю, но это только предположение. Наверное, она мечтала
об обществе  без  конфликтов, защищенном  и упорядоченном новой религией. Вы
знаете, однажды я  привел ее в бешенство, и она мне крикнула: "Я вечный жид,
нейтральная полоса, поле сражения для ваших оловянных солдатиков". Когда она
увидела, что новая Германия строится по подобию старой и снова  возрождаются
надменность  и спесь,  как она говорила,  то,  я  думаю, она не смогла этого
перенести. Она, должно  быть, думала  о  бессмысленности своих страданий и о
процветании  своих преследователей. И она восстала.  Пять лет назад она и ее
муж  встретили  Дитера на немецком лыжном  курорте. В то время  Германия уже
становилась могущественной западной державой.
     - Она была коммунисткой?
     -  Я не думаю, что  она любила  ярлыки. Я полагаю,  она  хотела  помочь
построить общество, которое могло бы жить без войны, ведь слово "мир" сейчас
не в моде. А она, я думаю, хотела мира.
     - А Дитер?- спросил Мендель.
     -  Черт  его  знает,  чего  он  хотел.  Славы,  я  думаю,  и  всеобщего
социализма.  (Смайли пожал плечами.) Они мечтали о мире и  свободе, а сейчас
это убийцы и шпионы.
     - Боже мой!- воскликнул Мендель.
     Смайли вновь умолк, глядя на стакан. Он закончил словами:
     - Я не  могу требовать,  чтобы  вы поняли.  Вы ведь  видели лишь  конец
Дитера.  А я видел начало. Он прошел весь круг. Я думаю, что он не мог  себе
простить, что был предателем во время войны,  и хотел это исправить.  Он был
одним из этих устроителей мира, которым удается только разрушать, вот и все.
     Гиллэм тактично прервал:
     - А этот звонок на восемь тридцать?
     -  Я думаю, что это  согласовывается  с  нашими предположениями. Феннан
хотел встретиться со мной в Марлоу, для этого он взял выходной. Он не сказал
Эльзе,  что возьмет выходной, в противном  случае она постаралась бы солгать
мне  что-нибудь, чтобы объяснить это. Он заказал вызов для того, чтобы иметь
повод уехать в Марлоу. Во всяком случае, я так думаю.
     В большом камине потрескивали дрова.
     В полночь  Смайли сел  на самолет, вылетающий в  Цюрих. Была прекрасная
ночь, и в иллюминатор он созерцал серое крыло, неподвижное на фоне звездного
неба. Часть вечности между двумя мирами. Эта картина успокоила его, рассеяла
опасения, сомнения, наполнила его фатализмом по отноше- . нию к непостижимым
путям вселенной. Патетические  поиски любви, возвращение  к одиночеству- все
казалось ему в этот миг незначительным.
     Вскоре на горизонте показались огни французского берега. Глядя на  них,
он  по-новому  ощутил  размеренную  жизнь, протекающую  внизу: терпкий запах
французских сигарет, чеснока и хорошей кухни, громкие голоса в кафе. Мастон,
с его запутанными бумагами  и  накрахмаленными "политиками", остался там, за
миллион километров.
     Пассажиры с  любопытством  посматривали  на  Смайли:  маленький  полный
человечек,  меланхоличный, заказывающий  виски, улыбающийся  ни с того, ни с
сего... Сидевший рядом  с ним  молодой  человек неодобрительно  покосился на
него. Он видел таких людей. Мелкий чиновник, едущий за границу развлекаться.
"Неприятный тип", подумал он.