месяц. За каждую мою
поездку, Скарр, будет премия. Но  я застенчив, понимаете? Поэтому вы меня не
знаете.  Именно  за это я  вам  и плачу. За то, что  вы  меня  не знаете". Я
никогда  не забуду этот  день. Шел  проливной  дождь, и я  осматривал старое
такси, которое мне достал один тип из  Уондсворта.  Я  задолжал сорок фунтов
букмекеру, и легавые положили на  меня  глаз из-за машины, которую я купил в
кредит и перепродал в Клэпхеме.
     Скарр глубоко вздохнул.
     -  А   тут  вдруг  появился  он  и  засыпал   меня  банкнотами,   будто
использованными карточками со скачек.
     - Его приметы?- спросил Мендель.
     - Он очень  молодой. Крупный, светловолосый, но холодный. Холодный, как
мрамор.  С того  дня  я его ни  разу  не  видел. Он  присылал мне  письма  с
лондонским штемпелем, отпечатанные  на обычной бумаге. Очень просто: "Будьте
готовы  в понедельник  вечером",  "Будьте  готовы в четверг  вечером" и  так
далее. Все  было предусмотрено. Отрегулировав  и заправив, я оставлял машину
во  дворе. Он  никогда не  сообщал, когда вернется.  Он  пригонял машину  ко
времени закрытия или позже, не  выключая огней и  не закрыв дверь на ключ. В
кармане для карт я находил деньги из расчета два фунта за день поездки.
     - Что ты предусматривал на случай непредвиденных осложнений  или твоего
ареста?
     -  У  меня  был  номер телефона. Он  мне  сказал-  звонить  и  называть
определенное имя.
     - Какое?
     - Он сказал, чтобы я сам придумал. Я  выбрал "Блонди". Он  нашел его не
очень забавным, но согласился. "Примроз, 00-98".
     - Ты им когда-нибудь пользовался?
     - Да,  два  года назад  я провел десять дней в Mapгейте. Я подумал, что
надо его предупредить. Трубку взяла девушка, голландка, судя по акценту. Она
сказала, что Блонди в Голландии и что она ему  все  передаст.  После этого я
больше не звонил.
     - Почему?
     - Я начал замечать одну  вещь: он регулярно приезжал раз в две  недели-
первый и третий  вторник каждого  месяца, кроме  января и  февраля. Это  был
первый  раз, когда он  приехал в январе. В основном машину  он возвращал  по
четвергам.  Странно,  что  он вернулся  сегодня  вечером.  Но  больше-то он,
небось, не появится?
     Скарр держал в своей громадной руке обрывок почтовой открытки,  который
взял у Менделя.
     -  Бывало,  что он  не  приходил? Или  отсутствовал  в течение  долгого
времени?
     - Зимой  он  приезжал  менее  часто. В  январе и феврале  он вообще  не
приезжал, я же вам говорил.
     Мендель  все  еще держал в  руке пятьдесят фунтов.  Потом  бросил их на
колени Скарру.
     -  Не думай, что ты легко  отделался. Я не хотел бы  оказаться на твоем
месте даже ради суммы в десять раз большей. Я еще приду.
     Скарр казался обеспокоенным.
     -  Я  бы не проболтался,-  сказал  он.- Но я  не  хочу  быть втянутым в
грязную историю, понимаешь? Даже если  от этого пострадает старая Англия, а,
начальник?
     - Ладно, заткнись,- сказал Мендель.
     Он устал. Взяв открытку, он вышел из машины и направился в больницу.
     Ничего  нового он  там не узнал. Смайли не приходил  в себя. Сообщили в
уголовную полицию. Мендель  решил,  что лучше оставить свой  адрес  и  имя и
вернуться домой. Из больницы обещали  позвонить,  если будут  новости. После
долгих  объяснений  Мендель добился,  чтобы медсестра дала  ключ  от  машины
Смайли.
     Он подумал: Митчем- невыносимое место.


     Глава восьмая

        "РАЗМЫШЛЕНИЯ В БОЛЬНИЧНОЙ ПАЛАТЕ"


     Он ненавидел  эту  кровать, как утопающий ненавидит море.  Он ненавидел
это  одеяло, сковавшее  его так,  что  он не мог пошевельнуть  ни  ногой, ни
рукой.
     И он  боялся этой  вселяющей страх палаты. Возле двери  стоял столик на
колесиках с множеством предметов, наводящих ужас на непосвященного. Ножницы,
бинты,  пузырьки,  скрывающиеся  под  белой,  как  при последнем  причастии,
простыней. Бутыли, большие- наполовину покрытые салфеткой- стояли, как белые
орлы, готовые вырвать  внутренности Смайли, а внутри тех, что поменьше,  как
змеи, свернулись резиновые  трубки. Все это пугало Смайли. Ему было жарко, и
пот  струился по его телу. Ему  было холодно,  и  пот сжимал его,  стекая по
бокам, как замороженная  кровь. Ночи сменяли дни, но Смайли не мог  отличить
ночь от дня. Он вел бесконечную борьбу со сном, ибо стоило глазам закрыться,
Смайли  видел  хаос своего рассудка.  И как только  под собственной тяжестью
смежались веки, он  собирал все  силы,  чтобы поднять их и снова  пристально
смотреть на мерцающий бледный огонек где-то над ним.
     Потом  наступил  благословенный  день,  когда кому-то  в голову  пришло
открыть ставни, дав доступ серому зимнему свету. Он услышал шум и движение и
понял, что будет жить.
     Смерть  становилась  академичной  проблемой,  долгом,   отсроченным  до
времени, когда он будет богатым и сможет уплатить его на свой лад.
     Это было ощущение комфорта, почти невесомости. Свет над ним  раздражал,
он  хотел бы обозревать другой "пейзаж".  Виноград, запах  медовых пирожных,
цветов,  шоколада- все это нагоняло тоску. А  он  хотел  книг,  литературных
журналов; как он сможет быть в курсе литературных событий,  если ему не дают
книг?  И  без того  было  сложно узнать  что-нибудь о  периоде,  который его
интересовал, раздобыть толковую статью о семнадцатом веке.
     Через три недели  Менделю разрешили  навестить его.  Он вошел, в  одной
руке  держа новую  шляпу,  в другой-  книгу  о пчелах.  Он положил  шляпу на
кровать, а книгу- на ночной столик, улыбаясь до ушей.
     -  Я  принес  книжонку  о  пчелах,-  сказал он.-  Чертовски  любопытные
создания! Наверное, это вас заинтересует. (Он сел на край кровати.) Я  купил
новую шляпу. Очень трогательно с моей стороны. В честь отставки.
     - А, я и забыл. Вас ведь тоже сдали в архив.
     И они оба рассмеялись. Потом умолкли. Смайли моргнул.
     -  Я вижу вас не очень  четко, и это меня пугает. Мне запретили  носить
старые  очки. Вместо них  дадут другие. (Он сделал паузу.) Вы не знаете, кто
это сделал?
     - Трудно сказать. Мне кажется, я напал на верный след. Но я продвинулся
недалеко,  вот  в  чем  досада.  Я мало  знаю  о  том,  чем  вы  занимались.
Представительство Восточногерманской сталелитейной компании,  вам  говорит о
чем-нибудь это название?
     - Мне  кажется,  да. Они  обосновались здесь четыре года назад и начали
переговоры с министерством торговли.
     Мендель подробно рассказал о сделке со Скар-ром.
     -   ...А   тот  представился  голландцем.   Для   Скарра   единственной
возможностью связаться с ним было позвонить по телефону: "Примроз"  и что-то
там дальше. Я  проверил. Абонентом  является Восточногерманская  компания. Я
послал  одного из  моих парней узнать  все на месте.  Они уехали, не оставив
ничего, даже мебели, даже телефона, остался только провод.
     - Когда они уехали?
     - Третьего января. В день, когда был убит Феннан.
     Он лукаво посмотрел на Смайли. Мгновение подумав, Смайли сказал:
     - Завтра  же найдите Питера Гиллэма  из министерства обороны  и хоть за
шиворот приведите сюда.
     Мендель взял шляпу и направился к двери.
     - До свидания,- сказал Смайли,- и спасибо за книгу.
     - До завтра,- ответил Мендель и вышел.
     Смайли  снова  опустился на подушку.  У него  разболелась  голова. Черт
возьми, вздохнул он, я забыл поблагодарить его за мед. А ведь он покупал его
в  "Фортнамс"  ("Фортнамс  и  Мэйсон",  один  из  самых  престижных  районов
Лондона.).
     Утренний звонок. Вот что интриговало Смайли больше всего. Это, конечно,
было глупо, но из всех необъяснимых деталей дела этот вопрос особенно смущал
Смайли.
     Объяснение  Эльзы  Феннан было  нескладным и  глупым.  Вот Энн-  та  бы
перевернула всю центральную вверх дном, если бы захотела. Но только не Эльза
Феннан. Ничего в этом  маленьком,  настороженном и умном лице,  в  ее полном
независимости виде  не говорило,  что она была так легкомысленна, как хотела
казаться.  Она  могла  бы  сказать,  что  в  центральной  ошиблись  номером,
перепутали день, еще что-нибудь.  Вот у Феннана были причуды. Это была  одна
из  странностей  его характера,  на которую проведенное  накануне  разговора
расследование  пролило свет.  Он  зачитывался вестернами, страстно  играл  в
шахматы,  любил  иногда  пофилософствовать  и помузицировать, был  человеком
интеллигентным  и  думающим, но рассеянным.  Однажды  он  прихватил с работы
секретные  документы,  что  послужило причиной  ужасного  скандала. В  конце
концов выяснилось, что он их положил в портфель вместе с "Таймс"  и вечерней
газетой перед тем, как идти  домой. Вспомнила ли она в панике причуды своего
мужа? Или же  позаимствовала  у  него  линию своего поведения?  Может  быть,
Феннан   заказал  звонок,  чтобы  ему  напомнили   о  чем-нибудь,   а  Эльза
воспользовалась этим поводом?  Но в таком случае, что же Феннан  должен  был
вспомнить? И что его жена пытается утаить?
     Сэмюэл Феннан. Старое  и новое  столкнулось в  нем. Верный  сын  своего
времени в глазах Смайли, преследуемый, как Эльза, и изгнанный из усыновившей
его Германии, он  поступил в английский университет. Благодаря своим знаниям
он  преодолел трудности и  предрассудки, чтобы в  конце концов  поступить на
работу в Форейн Оффис. Это был  блестящий успех, которым он был обязан своим
выдающимся способностям.
     Культурный, чувствительный, равно  известный как  в  Уайтхолле, так и в
Саррэе,   где   он   посвящал  множество  часов   в  конце   каждой   недели
благотворительным акциям.  Его любимым  увлечением  были лыжи. Каждый год он
ездил на полтора месяца  в Швейцарию или в Австрию. После  изгнания он  лишь
раз побывал в Германии с женой четыре года назад.
     То, что Феннан примкнул к левым  в  Оксфорде, было вполне естественным.
Это было время расцвета фашизма в Германии  и Японии, франкистского мятежа в
Испании.  В  Америке   царил  кризис,  в  Европе  бушевал  особенно  мрачный
антисемитизм: было вполне естественно, что Феннан в этом искал  выход своему
гневу и возмущению.
     Смайли  мог  представить Феннана в то  время:  серьезного,  приводящего
своим  товарищам  примеры  пережитых  страданий;  настоящий   ветеран  среди
новичков. Его родители умерли.  Отец был достаточно  предусмотрителен, чтобы
сохранить  небольшой счет в Швейцарии.  Не  ахти  какие  деньги, но хватало,
чтобы оплачивать  обучение Феннана в Оксфорде и  оградить его  от  холодного
ветра бедности.
     Смайли отчетливо вспомнил тот разговор; такой же человек, как все, но в
то  же  время  другой.  Отличающийся  речью.  Феннан  говорил  легко,  живо,
убедительно.
     "Самый счастливый день был тот,- рассказывал он,- когда пришли шахтеры.
Они  пришли  из шахт,  понимаете, и для  товарищей  это был символ  свободы,
спустившейся  с  ними с  гор. Они объявили  марш голода. Моим  товарищам  по
организации никогда  бы не пришла  мысль,  что протестовавшие  действительно
хотели есть. Но я думал иначе. Тогда  мы взяли напрокат  грузовик, и женщины
приготовили  рагу. Тонны рагу. С мясом, купленным по сходной  цене  у одного
сочувствующего торговца. Все это погрузили в машину и поехали навстречу. Они
съели рагу  и продолжали марш. Между нами говоря, мы им были неприятны.  Нам
не верили, понимаете? (Он рассмеялся и  продолжал.) Они были такие мелкие...
Вот что меня поразило больше всего. Маленькие и совсем  черные, как домовые.
Мы думали, что  они  будут петь.  И они действительно запели, но не для нас.
Для себя. Впервые я встретил валлийцев. Мне кажется,  что именно они помогли
мне  понять  мой род.  Я  еврей, понимаете? (Смайли  кивнул головой  в  знак
согласия.) Когда  валлийцы ушли,  у  моих  соратников  опустились руки.  Что
делать, когда мечта уже осуществилась? Там мы поняли, почему партия не очень
нуждается  в интеллигенции.  Я  думаю, что они  чувствовали себя униженными,
даже  пристыженными. Им было неловко за  свои  комнаты, за  свои кровати, за
свой талант и юмор. Они, при всяком  удобном случае поминавшие Харди (Джеймс
Кейр  Харди  (1856-1915),  английский  профсоюзный  лидер),  который  изучил
стенографию без чьей-либо  помощи, с кусочком  мела, на угольной стенке, они
стыдились своих  бумаг и  карандашей, понимаете?  Но  не выбрасывать  же их.
Тогда я все понял, и это заставило меня выйти из партии".
     Смайли хотел  его спросить, что же он сам чувствовал, но  Феннан  снова
заговорил.  Феннан отдавал себе отчет в  том, что его  не многое связывало с
партией.  Это  были не  взрослые,  а  дети,  мечтающие о Празднике  свободы,
радостных огнях, цыганской  музыке,  пересекающие Бискайский залив  на белых
лошадях и испытывающие детскую радость, расплачиваясь за пиво для приехавших
из  Уэльса  домовых.  Послушные  мальчики,  разом  поворачивающие   покорные
вихрастые головы к восточному солнцу.  Малыши, которые любили друг друга,  а
думали,  что сражаются против всего мира. Вскоре он нашел все это комичным и
трогательным. По  его мнению, они с таким  же  успехом могли бы вязать носки
солдатам.  Несоответствие  между  мечтой  и  реальностью  заставило  Феннана
пересмотреть и то  и другое; он принялся поглощать тома истории и  философии
и,  к  своему  большому  изумлению,  нашел  мир  и  покой  в   завершенности
марксистских  идей.  Он  смаковал  их  неумолимую  строгость,  чувствуя себя
охваченным решимостью, с которой они ниспровергали традиционные  ценности. И
в конце концов  именно это, а  не  сама партия, обрекло его на  одиночество:
философия, требовавшая всеобщей покорности догмам, одновременно унизительным
и  будоражащим. А так как успех и процветание пришли, а с ними и врастание в
общество, он с чувством грусти  и  сожаления отказался  от  своих  увлечений
молодости как от богатства, которое нужно было оставить в Оксфорде  вместе с
годами юности.
     Вот  как Феннан  все ему изложил, и Смайли  понял. Поскольку  он ожидал
обычной  язвительной и  полной обиды истории  и готовился отнестись к  ней с
предубеждением,  он сразу  ему  поверил. Во всяком случае, Смайли  вынес для
себя другое из этого разговора:  уверенность,  что  Феннан не сказал  самого
главного.
     Была  ли прямая  связь  между покушением на  Байсуотер-стрит и  смертью
Феннана? Смайли упрекал  себя  за то,  что дал волю своему воображению. Если
все рассмотреть  в  развитии,  ничего, кроме последовательности событий,  не
указывало,  что Феннан и  Смайли  играли  в  одной  трагедии.  Конечно, была
последовательность  событий.  Конечно, но была и.  интуиция Смайли,  или его
опыт, шестое чувство, подсказавшее ему позвонить  и не воспользоваться своим
ключом, но тем не менее не предупредившее его о скрывающемся в темноте  ночи
убийце со свинцовой трубой в руках.
     В разговоре  не  было и намека на торжественность.  Прогулка  по  парку
больше  напоминала  Оксфорд,  чем  Уайтхолл.  Парк, кафе  у  Миллбанка-  да,
развитие  было  разным,  но результат...  Чиновник из Форейн Оффис, серьезно
разговаривающий  с  непримечательным  незнакомцем...  Разве  что  незнакомца
кто-то узнал!
     Смайли  взял первую попавшуюся книгу и начал  записывать карандашом  на
форзаце:
     "Допустим абсолютно недоказуемую вещь: убийство Феннана  и покушение на
Смайли связаны. Тогда какие же связи между Смайли и Фенна-ном были до смерти
Феннана?
     1. До разговора в понедельник второго января  я ни разу не встречался с
Феннаном.  Я  изучал его  досье  в управлении  и  занимался  предварительным
расследованием.
     2. Второго  января я один поехал в  такси в  Форейн Оффис. Форейн Оффис
организовал встречу,  но не знал,  кому  поручает ее провести. Ни Феннан, ни
кто-либо другой, кроме работников  моего отдела, заранее не знали, что приду
именно я.
     3. Разговор проходил в двух  местах:  сначала  в Форейн Оффис, где люди
проходили кабинет, не обращая на нас внимания,  потом на улице,  где нас мог
видеть кто угодно.
     Что же  было дальше?  Ничего, разве  что...  Да,  это  был  единственно
возможный вывод:  разве  что  кто-нибудь, увидев их вместе,  узнал не только
Феннана, но  и Смайли и  при этом  имел веские причины  помешать их встрече.
Зачем? Для кого опасен Смайли?.."
     Вдруг глаза его широко  открылись. Ну конечно же, он был опасен  только
как агент службы безопасности.
     Он отложил карандаш.
     Стало  быть,  убийца Феннана  любыми  средствами  пытался помешать  ему
встретиться с  представителями  службы безопасности. Может,  это  кто-то  из
Форейн Оффис?  Но тогда  он  должен был  бы знать  также и  Смайли. Какой-то
знакомый Феннана по  Оксфорду, о  котором тот знал, что он был  коммунистом,
опасающийся разоблачения  и подозревающий,  что Феннан что-то скажет или уже
сказал?  Тогда  в   последнем  случае  Смайли  должен  был  быть  немедленно
ликвидирован до того, как он укажет определенное признание в докладе.
     Все это  объяснило  бы  убийство  Феннана  и покушение на  Смайли.  Это
логично, но не более того. Он построил карточный домик, такой большой, какой
только мог построить. Но в его руках еще оставались карты. А Эльза? Ее ложь,
ее  страх? А  машина, а телефонный  звонок  в  восемь тридцать?  А анонимное
письмо?
     Если  убийца опасался  встречи  Смайли  с  Фенна-ном,  он  не  стал  бы
привлекать к Феннану внимание, написав на него донос. Тогда кто? Кто?
     Он опустился  на подушку  и закрыл глаза. Голова раскалывалась от боли.
Может, Питер Гиллэм поможет? Это единственная надежда.
     Голова пошла кругом. Боль была невыносимой.


     Глава девятая

        "ЭСКИЗЫ"


     Мендель, улыбаясь до ушей, впустил в палату Питера Гиллэма.
     - Вот и он!- сказал Мендель.
     Разговор  не  клеился.  Внезапная  отставка Смайли,  несуразность  этой
встречи в больнице- все это смущало  Гиллэма. На Смайли был синий больничный
халат, его  волосы выбивались из-под бинтов,  а на леном виске еще оставался
громадный кровоподтек.
     После какой-то неловкой тишины Смайли заговорил:
     - Питер,  Мендель рассказал вам,  что со  мной произошло.  Что  вы  как
эксперт знаете о Восточногерманской сталелитейной компании?
     - На них у  нас ничего нет,  старина, если  не принимать во внимание их
внезапный отъезд. Там было  только трое  и собака. Они обосновались где-то в
Хэмпстеде. Никто так до конца и не понял, зачем они приехали, но они неплохо
поработали за эти четыре года.
     - Что входило в их функции?
     - Черт его знает. Мне кажется, что сначала  они вообразили, что покорят
министерство  торговли, разобьют европейские сталелитейные корпорации, но их
приняли холодно.  Тогда  они  занялись  коммерческими  связями  как  обычное
ведомство под  эгидой консульства,  особое внимание уделив станкам  и легкой
промышленности, обмену производственной  и  технической документацией и тому
подобное. Это не имело никакого отношения к  цели их приезда,  но в качестве
прикрытия это могло бы им подойти.
     - Кто там был?
     - А,  два техника. Доктор  Шварцкопф и  доктор Копшварц,  что  ли.  Две
девушки и фактотум.
     - Что за фактотум?
     - Не  знаю. Какой-то молодой  дипломат, предназначенный для сглаживания
углов. У нас в  департаменте есть  досье на него, и я думаю, что  смогу  вам
прислать подробности.
     - Если это вам не покажется затруднительным...
     - Ну конечно же, нет.
     Снова неловкое молчание. Тишину нарушил Смайли:
     - Мне очень бы пригодились фотографии, Питер. Вы могли бы их найти?
     - Да-да, естественно. (Гиллэм  с несколько  смущенным  видом  отвел  от
Смайли взгляд.)  Правда, о  ГДР мы  знаем  очень  мало.  Только разрозненная
информация-  то отсюда,  то оттуда. Но вообще они остаются  загадкой. Обычно
они работают  без прикрытия коммерции или дипломатии. Вот почему я с  трудом
поверил,  если  вы не  ошиблись  по  поводу  вашего типа, что он  работал  в
представительстве сталелитейной компании.
     - Вот как?- невозмутимо проронил Смайли.
     - Как, как работают?- спросил Мендель