Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
Эллери Квин.
Санаторий смерти.
OCR Красно
перевод А. В. Перцев
1.
При взгляде на прекрасную усадьбу в колониальном стиле, которая на
протяжении целого века была гордостью Спьютен Дайвил, никто бы не подумал,
что в ее стенах может разыграться трагедия. Наоборот, все здесь, кажется,
так и дышало покоем, все было солидным и надежным - и небольшая площадь
перед колоннадой у входа, и разбитый с размахом, ухоженный газон, и два
могучих дуба перед домом, темная листва которых оттеняла белизну фасада,
сверкающего на июльском солнце. Место, выбранное для дома, - на гребне
холма, в окружении великолепного сада и зелени газонов, откуда открывался
вид на луга, леса и еще дальше, на широкое русло Гудзона - говорило о
склонности его первого хозяина к уединению. Все было бы просто прекрасно,
если бы спокойную красоту усадьбы и ее окрестностей не портило новшество:
на фасаде дома были приляпаны красные неоновые буквы, которые призваны были
привлекать своим светом проезжающих мимо водителей:
"Храм здоровья Джона Брауна".
Означенный Джон Браун купил имение несколько лет назад, и считал, как
видно, что реклама была для него важнее, чем слава человека с хорошим
вкусом. Из его журналов, распространявшихся по всей стране, - "Совершенное
тело", "Идеальные формы" и "Здоровое питание Брауна" - явствовало, что
красота зависит исключительно от пропорций тела, а потому может быть
приобретена только благодаря разработанному Брауном комплексу
гимнастических упражнений и предписанной им диете. Глубокая вера Брауна в
силу рекламы подвигла его поставить у входа в усадьбу статую - Джон Браун в
натуральную величину, в спортивных брюках в обтяжку! Больше того. Он
позаботился, чтобы его пышногрудая загорелая ассистентка, Корнелия Маллинз,
проводила свои уроки гимнастики на свежем воздухе и исключительно на южной
террасе дома, то есть там, где ее тоже могли наблюдать все, кто проезжает
мимо. То, что ее ученики рекрутировались исключительно из числа мужчин с
толстыми бумажниками и такими же толстыми животами, а также из числа дам,
которые судорожно пытались избавиться от последствий чрезмерного увлечения
пирожками и шоколадными конфетами, ничуть не портило впечатления -
наоборот, даже подчеркивало ее красоту.
Однако вскоре интересы любопытствующей публики изменились - вместо того,
чтобы развлекаться созерцанием гимнастических уроков, она принялась жадно
глазеть сквозь решетку на виллу, ожидая очередных сенсаций. На дороге
против дома останавливалась одна машина за другой, и пассажиры, высовываясь
из окон, возбужденно указывали на санаторий Джона Брауна.
- Вон та комната на втором этаже! Как раз над тем местом, где стоит
полицейский. Там и нашли труп! Какой-то юнец, широко раскрыв глаза,
прошептал:
- Правда, жутко, а? Но уж мистер Квин то поймает убийцу.
Еще утром 23 июля все было как обычно. Мужская половина обитателей
санатория продолжала спать, достаточно вкусив виски накануне вечером. Дамы
вышли к завтраку и накладывали на свои тарелки горкой мармелад со шведского
стола. Солнце вовсю светило на зеленые газоны и на бассейн, облицованный
голубым кафелем. Лучи его пробивались сквозь листву огромных дубов и
рисовали причудливые узоры на ослепительно белом фасаде дома. Один из этих
лучей проник сквозь кованую железную решетку на окне второго этажа, упал на
рентгеновский снимок, отразился от него и осветил хмурое лицо врача,
который держал этот снимок в руках.
- Нет ни малейшего сомнения, доктор Роджерс, - сказал он сухо, протягивая
снимок одному из своих двух коллег, которые стояли с ним в кабинете Джона
Брауна. - Бесспорная злокачественная опухоль, которая прогрессирует.
Метастазы уже проникли в сердце и легкие. Операция была бы просто убийством.
- Да, мой диагноз такой же, - сказал Джим Роджерс. - Просто я оказался в
неловком положении, поймите. Я уже несколько лет работаю врачом здесь, в
санатории. Когда Джон Браун пригласил меня, пришлось оставить практику. И
теперь он не принимает меня всерьез. Как, впрочем, и всех окружающих его.
- Ах, так это вы пишете медицинские статьи в его журналах?
Роджерс кивнул.
- Да, а он подписывается под ними. Но речь сейчас не о том. Он просто не
верит ни одному моему слову. Один бог знает, сколько я потратил трудов,
убеждая его сходить на рентген. Видите ли, человеческое тело - его идеал.
Он так и молится на него. Одна мысль, что он, возможно, заболел, повергает
его в ужас. Браун - божество для самого себя. А его тело - воплощение этого
божества. Я еще ни разу не видел человека, который бы столь отдавался
страсти самолюбования.
Роджерс посмотрел вначале на доктора Гендерсона, а затем на человека с
седой бородкой справа от него.
- Вы согласны с моими словами, Гартен? Доктор Гартен пожал плечами и
улыбнулся.
- Мраморная статуя на террасе, пожалуй, подтверждает вашу правоту.
- Статуя? Скажете тоже! - Лицо Роджерса вытянулось. - Каменный идол! Вон,
глядите, еще один такой же.
Он жестом пригласил обоих коллег пройти на другой конец комнаты.
Там, справа в стене, была ниша, а в нише - покрашенная в телесный цвет
гипсовая фигура.
Доктор Гартен в задумчивости погладил бороду.
- Нельзя упрекать его за то, что он гордится своим телом. У него
действительно фигура как у Гермеса.
- Он не доверяет скульпторам и велел сделать гипсовые слепки со своего
тела, - раздраженно сказал Роджерс. - Это - копия мраморной статуи, которая
стоит у входа.
- М-да, недолго осталось бедняге любоваться своим телом, - сказал Гендерсон
и вернулся в кабинет. - Я думаю, что он не протянет больше шести недель.
- Как он воспримет такое известие? - задумчиво спросил Гартен. - Он хотя бы
догадывается, что его ждет?
- В том-то и трагедия, - нахмурившись ответил Роджерс. - Его не обманешь,
он слишком хорошо разбирается в медицине. Мне страшно даже подумать, что
ему придется перенести. И при этом он до сих пор выглядит совершенно
здоровым.
- И как же он отреагировал, когда вы ему сообщили диагноз?
- Он пришел в неистовство. Я с трудом уложил его в постель. Если вы,
господа, подтвердите диагноз, он будет смотреть на вас как на личных врагов.
- Это мы сможем перенести, - философски заметил Гартен. - А вот что
касается лечения... Конечно, можно продлить его жизнь на несколько дней,
ну, на несколько недель, но...
Врач поколебался, а затем быстро закончил предложение:
-...Но было бы милосерднее не слишком мучить его.
- Нам сейчас надо поговорить с ним? - спросил Гендерсон и кивнул в сторону
закрытой двери спальни.
- Если вы не против, сделайте это без меня, - сказал Роджерс. - Я поговорю
с ним после. Там его жена. Она в курсе. Я ее информировал.
Гендерсон кивнул и пошел в спальню. Его коллега двинулся за ним. Несколько
секунд спустя они исчезли за дверью.
Джим Роджерс подпер руками подбородок и хмуро уставился на рентгеновский
снимок, который положил на письменный стол Джона Брауна. Если бы он тогда,
десять лет назад, не оставил научную работу, сегодня, в свои тридцать с
небольшим, он мог бы сделать себе имя. Но он принял предложение Брауна и
стал санаторным врачом в "Храме здоровья", где ум его практически остался
невостребованным. Воображаемые болезни тучных клиентов его интересовали
мало, а бесконечные статьи, которые приходилось писать для журналов Брауна,
давно наскучили. Он, правда, старался писать их на должном уровне, с
научной строгостью и точностью, но они все равно были предназначены для
массы закормленных, ленивых и изнеженных людей, а не для коллег по
профессии.
У доктора Роджерса был высокий лоб, темные глаза и слегка заостренный
подбородок, который друзья считали чувственным, а недруги -
свидетельствующим о слабоволии. Вначале ему казалось, что он вот-вот бросит
работу в "Храме здоровья" и снова вернется в науку, но потом в нем
возобладал фаталист и приспособленец. Он остался в санатории, по-прежнему
писал скучные статьи, слушал излияния пациентов и пил больше, чем следовало
бы.
Вдруг Джим так резко отодвинул от себя рентгеновский снимок, как будто тот
опротивел ему, и беспокойно обвел взглядом кабинет. Кабинет, как, впрочем,
и все, к чему имел отношение Браун, казался напыщенным и рассчитанным на
внешний эффект, как декорация. Здесь стоял огромный, сразу бросающийся в
глаза письменный стол с пресс-папье, массивной чернильницей из агата, рядом
с которой под острым углом торчала зеленая ручка, закрепленная в
специальной подставке. Перед чернильницей. лежало шесть журналов - ровно,
как по шнурку, и строго параллельно. Да теперь вот еще - рентгеновский
снимок. Ковер на полу, под ногами у Джима, был мягким и толстым. У стен, на
половину их высоты, стояли стеллажи для книг, уставленные внушительными
ценными томами, к которым Браун не прикасался с того дня, когда он купил
всю эту библиотеку целиком у одного из своих клиентов; над стеллажами
висели картины, изображающие греческих богов и богинь. Темно-коричневые
бархатные шторы в сочетании с велюровой обивкой кресел и дивана усиливали
гнетущее впечатление.
Джим подошел к нише в стене и повернул выключатель. Зажглись мощные лампы,
и статуя Джона Брауна предстала перед ним, купаясь в электрическом свете.
Джим с некоторой неприязнью посмотрел на мускулистые руки, мощный затылок,
широкую грудь и прекрасной формы ноги. Он выключил свет и вернулся за
письменный стол. Стоя за ним, он не сводил взгляда с двери в спальню и
продолжал стоять в этой позе до тех пор, пока Гендерсон и Гартен не
появились, наконец, снова, тихо затворив за собой дверь.
- Вот и все, - сказал доктор Гартен. - Мне остается только сказать, что
мужество этого человека оставляет более сильное впечатление, чем его манеры.
- И не мудрено, раз он считает нас троих в какой-то степени повинными в его
болезни, - заметил доктор Гендерсон. Он помолчал, пожал плечами и подал
Джиму руку.
- С таким пациентом я вам не завидую, - сказал он, улыбаясь.
- Благодарю вас за визит, - сказал им Джим и распрощался с обоими. - Я
сделаю все, чтобы отвлечь его от мыслей о болезни.
- Это, пожалуй, единственное, что вам остается, - ответил Гартен, идя к
выходу вслед за Гендерсоном. - Да. Ну, всего вам хорошего.
Джим подождал, пока машина с коллегами отъедет от дома, затем решительно
подошел к двери в спальню. Твердо взялся за ручку и вошел.
Джон Браун, голова которого покоилась на подушке, встретил Роджерса долгим
взглядом. Рядом с кроватью сидела его жена, незаметное создание лет
пятидесяти. Она поглядела на Роджерса глазами, полными слез.
- О, Джим, - всхлипнула она.
- Вон! - фыркнул в гневе Браун. - Вон отсюда, Роджерс. Вы принесли уже
достаточно бед. Поскольку я практически уже мертв, ваши услуги больше мне
не требуются. Я увольняю вас.
- Мистер Браун, вам нельзя волноваться, волнение гибельно для вас.
- Вон, я сказал!
- Я хочу сообщить вам нечто очень важное, мистер Браун...
Браун указал на дверь:
- Вон отсюда!
Капля пота выступила у него на лбу, скатилась по щеке и, блеснув, исчезла в
уголке рта.
Роджерс, поджав губы, повернулся и вышел из комнаты.
- Ах, Джон! - Миссис Браун закрыла лицо руками и безудержно зарыдала. - Так
нельзя.
- Прекрати выть! - резко бросил Браун. - Ты этим ничего не изменишь. Мне
объявлен смертный приговор, но не воображай, что Джон Браун - трус. Сейчас
не время причитать, сейчас пора действовать.
- Что ты имеешь в виду, Джон? - робко спросила она и вытерла слезы
крохотным платочком. - Ты, верно, хочешь, чтобы я разыскала Барбару?
Он дернулся, будто от удара. Его налитые кровью глаза гневно сверкнули.
- Барбару! - крикнул он хрипло. - Отстань от меня с Барбарой! Я не желаю ни
видеть ее, ни слышать о ней. Она для меня просто не существует - поняла?
- Но, Джон, ведь это твоя родная дочь, твой единственный ребенок, -
прошептала миссис Браун. - Невозможно же так. Мы должны разыскать ее. Она
должна вернуться.
- Чушь! С тех пор, как Барбара покинула этот дом, она прекратила быть моей
дочерью. Она знала, что делает, пусть теперь расхлебывает.
- Но, Джон, ведь это ты, в сущности, толкнул ее на этот шаг, - осмелилась
возразить миссис Браун.
- Я ее на это толкнул? Да я только запретил ей выходить замуж за этого
шарлатана Роджерса, знахаря и костолома! Я только сказал ей - брось этого
пьяницу, ему нужно только твое наследство. И ты называешь это - выгнать из
дому?
- Но, Джон, ты же сам ввел его в дом. Ты же сам говорил, что он -
многообещающий молодой человек, который очень ценен для тебя...
- Что касается его работы, то он справляется со своими обязанностями, иначе
я давно вышвырнул бы его в сточную канаву, где ему, собственно, и место. Но
при чем здесь это? Если Барбара оказалась такой дурой, что втюрилась в это
ничтожество, при чем здесь я? Почему я должен отвечать за все - только
потому, что взял его на работу? Лидия, одумайся, что ты говоришь!
Браун откинулся на подушки.
- Хватит меня упрекать, - сказал он, немного смягчившись. - Хотя бы
сейчас... Затем помолчал и добавил:
- Смерти я не боюсь. Я верил в здоровье тела - это была моя жизнь и моя
религия. Сейчас это уже все в прошлом - и жизнь, и вера. Бог показал мне,
что я позволил увлечь себя ложью. Бесполезной и ничего не стоящей ложью.
Миссис Браун снова начала всхлипывать. Муж обнял ее за плечи и стал
поглаживать, успокаивая.
- А сейчас оставь меня одного, милая моя. Мне надо о многом подумать. Иди
сейчас. Иди.
Он сел на край кровати и уставился на ковер под ногами.
Она увидела, что муж, как это уже частенько бывало, в мыслях своих далек и
от нее, и от Барбары. Он ушел в себя и снова думает о каких-то своих
проблемах, в которые никогда не посвящал ее. На нее нахлынула волна
одиночества.
Миссис Браун поднялась и торопливо, не оглянувшись на мужа, вышла из
комнаты.
- У меня есть, кстати, ваша последняя книга - как насчет того, чтобы
надписать ее?
Сержант Велье, здоровенный парень с длинными руками и ногами, с грудью
гориллы, поглядел на Эллери Квина, который удобно расположился в
сержантовом кресле.
- Кто там сидит у отца? - спросил Эллери Квин, не отвечая на просьбу
сержанта, и кивнул на дверь, застекленную матовым стеклом, черными буквами
по которому было выведено: "Инспектор Ричард Квин".
- Одна мышка, - ответил Велье. - Такая маленькая-маленькая.
Эллери задумчиво поглядел на широкое мужественное лицо Велье.
- Mus musculus[1]? - осведомился он.
- Что ещђ за "мус"? - переспросил Велье. - Нет, такая небольшая, похожая на
мышку дама в годах. Вы надпишете мне книгу?
- Как ее зовут?
- Что? Ах, да... Миссис Браун.
Сержант Велье выдвинул ящик своего письменного стола, достал оттуда книгу в
темно-зеленом льняном переплете, на котором красовалось название "Новейшие
приключения Эллери Квина".
Эллери Квин полистал ее.
- Интересно узнать, как она к вам попала.
- Как это - как? Купил в магазине у Брентано, - сказал сержант, отвинчивая
колпачок авторучки.
- А где суперобложка?
- Выбросил. Впрочем, к чему эти расспросы? Лучше подпишите. Вот здесь.
- Странное дело, - проговорил Эллери. - Страницы сброшюрованы неровно,
некоторые даже не разрезаны. Первые экземпляры часто выходят такими, и
издательство рассылает их обычно как пробные, без суперобложек, в том числе
- автору. Естественно, в продажу в таком виде они не поступают.
- Я не понимаю, куда вы клоните, - отвечал на это Велье. - Я не разбираюсь
в таких вещах.
- Мне почему-то вспомнилось, что мой пробный экземпляр куда-то пропал.
На лице сержанта отразилась оскорбленная невинность.
- Уж не намекаете ли вы, что... Но Эллери вдруг резко сменил тему.
- Погоди-ка, а какая это миссис Браун там сидит? - спросил он и указал
большим пальцем на дверь отцовского кабинета за спиной.
- Супруга Джона Брауна.
- Жена этого деятеля, который занимается физической культурой?
- Совершенно верно. - Велье все еще протягивал Эллери авторучку.
- Велье, мне нужен новый замысел для детектива - и срочно. Мой издатель...
Вот что. У меня есть предложение к вам...
- Обычное? - нахмурился Велье.
- Верно.
Сержант поколебался с минуту.
- Ну, хорошо, - сказал он и пожал плечами, массивными, как у Геркулеса. -
Но смотрите, чтобы ваш отец вас не засек!
Эллери взял авторучку и открыл первую страницу книги, в то же время
перегибаясь через стол и включая переговорное устройство, соединенное с
кабинетом отца. Пока он писал "С наилучшими пожеланиями Велье от Эллери",
из селектора раздавался жалобный писк посетительницы:
- Зовут ее Барбарой, инспектор Квин. Два месяца назад она ушла из дома...
два месяца и шесть дней, семнадцатого мая.
- А почему?
Эллери узнал голос отца, отметив, что на службе он сильно отличается от
домашнего. Дома отец говорил в нос, иронизируя и подтрунивая над
домочадцами.
- Я ведь уже объясняла вам. Мистер Браун всегда держал ее в строгости.
Он... Он немного самодур, а она - девушка современная. Я...
- Да, да, это я понял. Но каков был непосредственный повод? Я имею в виду -
почему она ушла именно семнадцатого мая, а не шестнадцатого, скажем, или не
двадцатого?
После некоторого колебания миссис Браун ответила:
- Потому что моя, дочь в этот день сообщила ему, что хочет выйти замуж за
доктора Роджерса.
- Вот, значит, как. А почему тогда мистер Браун не выставил доктора, вместо
того, чтобы терять дочь?
- Он не мог сделать этого, инспектор. Мой муж, если можно так выразиться,
делал ставку на доктора как на специалиста. Он был просто незаменим для
санатория.
- Ах, вот как... - Чувствовалось, что ответ не слишком убедил инспектора.
Велье наклонился к Эллери и прошептал:
- Прошу вас, выключите эту штуку. Если он узнает, нам не поздоровится!
Эллери только отмахнулся.
- Вы привезли с собой фото дочери, миссис Браун?
- У меня, на беду, больше нет ни одной ее карточки. Муж велел уничтожить
все, что напоминало ему о дочери - даже все ее платья.
Голос миссис Браун стал тише.
- Он не оставил ни одной фотокарточки.
- Может, вы знаете адрес фотографа, у которого она снималась?
- Не могу вспомнить...
- А список вещей, которые она взяла с собой, вы сделали полный?
На какое-то время в кабинете воцарилась тишина - видимо, миссис Браун
просто кивнула в ответ, а отец принялся перечитывать список. Эллери стал
черкать на листке, воспользовавшись паузой. "Глава I. Исчезла наследница.
Обзор семейной жизни в "Храме здоровья"! Псевдомедицинская атмосфера и
лица, склонные к ипохондрии. Примечание: ни одного фото исчезнувшей, но
есть подробный словесный портрет. Далее..."
Голос отца, снова раздавшийся из селектора, заставил его прекратить записи.
- Проверим еще разок приметы девушки. Итак, возраст 21 год. Рост - 1 м 65
см. В.ес - 53 кг. Каштановые, вьющиеся волосы. Низкий, грудной голос.
Здоровый цвет лица. Симпатичная. Хм. Да, не так уж много, миссис Браун, но
мы сделаем все, что сможем.
- И позаботьтесь, ради бога, о том, чтобы мой муж ни в коем случае не
узнал, что я обращалась к вам. Ладно, инспектор? Как я уже говорила, он...
Голос ее стал тише, и ничего нельзя было разобрать.
- Он...
Поскольку беседа явно подошла к концу, Эллери выключил переговорное
устройство, схватил шляпу и распахнул дверь в коридор, где обычно ждали
посетители.
- Спасибо за сюжет, - бросил он на ходу и усмехнулся. - У меня теперь есть
готовая первая глава.
Когда инспектор Квин через несколько минут вышел в коридор, сын его сидел
на стуле в прихожей, сдвинув на затылок шляпу, и читал газету настолько
углубленно, что даже не сразу заметил отца, провожавшего к выходу даму.
Инспектор, раскрыв перед ней дверь и попрощавшись, подошел к сыну.
- Вот так да! Что это привело тебя к нам в управление? Может, я смогу тебе
чем-нибудь помочь?
Инспектор Квин был невысоким человеком с быстрыми движениями, которые
делали его чем-то похожим на птицу. Сержант Велье однажды сказал Эллери:
- Ваш отец напоминает птицу лысуху, но при этом чертовски быстр