деть с симпатичной барышней. С третьего по восьмой класс  последнее
обстоятельство меня не очень  трогало,  но  после  внутри  стал  просыпаться
мистер  Том,  то  есть  взрослый   мужик   со   всеми   вытекающими   отсюда
последствиями. Ну, не то чтобы  я  там:  "Ой-ой-ой,  люблю,  готов  на  край
света...". Я не готов. Просто приятно. За Юлькой полшколы бегает,  улыбка  -
Голливуд, а она вроде как только со мной.
   Правда, сейчас хуже. Юлька умная,  не  то  что  я,  оболтус.  В  институт
поступила. Пока  я  изучал  возможности,  предоставленные  резко  начавшимся
возмужанием, она сидела за учебниками. А в институте ухажеров  будь  здоров,
того и гляди, Юлька в чье-нибудь перекрестье попадет. Или уже попала. Что-то
она не такая в последнее время. Или я не такой.  И  все,  мистер  Том,  ваше
место занято. Товарищем с умной головой. Джерри  теперь  без  Тома.  Обидно.
Черт, ревность, что ли? Никогда бы не подумал.
   Джерри  жила  в  соседнем  "колодце",  соединенным   с   нашим   узеньким
тоннелем-проходом. В детстве я очень боялся ходить там и  делал  крюк  через
проспект. А мать до сих пор боится.
   Двери открывает сама Юлька. Я имею в виду "именно Юлька", потому что  она
живет с родителями, которые тоже иногда открывают двери. Сейчас их нет.
   -Ты где был?
   Вот так. Как будто я должен перед ней отчитываться.  Надо  было  к  Шурке
пойти. Он бы не доставал глупыми вопросами. Но  Шурка  сейчас  наверняка  на
рынке пасется, ему не до меня. Да и, потом, он черта с два накормит. А жрать
охота.
   Я захожу к Джерри. Квартирка у нее - шик, папашка  -  директор  какого-то
там треста. Да и мамаша при деньгах, главбух в СП. На жизнь  хватает  и  без
сдачи комнат.
   Я молча скидываю потертые на рыночном  асфальте  кроссовки  и  прохожу  в
комнату. "Хай-блэк Тринитрон" выдает новости.  Я  беру  "лентяйку",  убавляю
звук и снимаю трубку Юльки-ного АОНа. Дома занято.  Мать  обзванивает  места
моего возможного пребывания. Ну что  за  жизнь,  взрослому  человеку  нельзя
ночкой инкогнито заняться собственными проблемами! Интересно, в  мэрию  мать
уже позвонила? Я бы не удивился.  Ставим  телефон  на  автодозвон.  Проза  в
стихах: "фон - вон".
   -Том, я ж с тобой разговариваю. Мать телефон оборвала. Куда ты пропал?
   -Гулял,- вяло отвечаю я.
   -А что, позвонить нельзя было? Где ты гулял?
   -Понимаешь, Юлия, как бы тебе  сказать...  Я  именно  поэтому  к  тебе  и
пришел, ты единственный человек, который может войти в мое положение. Дело в
том, что сегодня ночью я, кажется, стал мужчиной.
   -Тьфу, дурак...
   -А я думал, ты обрадуешься. Ну наконец-то, Коленька!.. Закурить нет?
   -С ума сошел?!
   -А у предков?
   -У нас никто не курит. И чем это от тебя так несет?
   Мне крайне неловко. Несет, наверное, здорово. Но  я  не  виноват,  что  в
милицейских номерах напрочь отсутствуют самые элементарные  кондиционеры,  а
влажная уборка делается только в том случае, когда сержант  забудет  вывести
узника в туалет.
   -Пожрать бы... Потом расскажу.
   Джерри покачала головой и ушла на кухню. Она меня знает: если уж не хочу,
из меня клещами слова не вытянешь.
   Я отключил дозвон. Перерыв. "Хай-блэк" перешел  к  криминальной  хронике.
Потому и  перерыв.  Для  меня  это  теперь  животрепещущая  тема.  Живо-живо
трепещущая. Я очень  надеюсь,  что  говорящая  голова  не  упомянет  некоего
Николая Томина, одного из лидеров санкт-петербургской наркомафии, у которого
сотрудниками  милиции  изъято  при  обыске  пятьдесят  кило   марихуаны.   И
всевидящая видеокамера не передаст  на  экраны  изображение  заспанной  рожи
упомянутого субъекта.
   -Накануне из Национального музея совершена, пожалуй, самая крупная  кража
за последнее десятилетие. Неизвестные преступники проникли в один из  залов,
где   сейчас   выставляются   произведения   всемирно   известного   мастера
Шквар-целли. Украдены  несколько  офортов  и  золотая  статуэтка  "Диана  на
закате". Шедевры оцениваются примерно в сто миллионов  долларов.  По  версии
созданной  оперативно-следственной  группы,  к  похищению,  возможно,  имеют
отношение работники музея, поскольку злоумышленники были знакомы с  системой
сигнализации и точно  знали  местонахождение  картин.  Так  или  иначе,  это
преступление может нанести серьезный урон и без того обедневшему культурному
достоянию страны.
   В Центральном районе совершено несколько дерзких налетов на квартиры.  Во
время одного разбойного нападения хозяин квартиры, молодой  предприниматель,
был застрелен из пистолета. Согласно версии правоохранительных органов,  все
налеты  были  совершены  одной  и  той  же  преступной  группой.   Стоимость
похищенного приближается к ста тысячам долларов. Ведется следствие...
   Ну что они все про доллары, а? Другой темы нет?
   Я жму кнопочку, говорящая голова беззвучно шевелит ртом,  словно  рыба  в
аквариуме, а я по новой завожу автодозвон и с первой же попытки прорываюсь в
свою квартиру. Теперь главное - выдержка.  Очень  спокойно,  тихо,  голосом,
полным раскаяния:
   -Мама, это я...
   Хорошо, что Джерри на кухне, у этого телефона сумасшедший динамик, слышно
на пять метров. А содержание монолога на  том  конце  провода  исключительно
приятное. Успеваешь только скромно вставлять:
   -Да, мама, конечно, мама...
   Но постепенно волны откатывают, буря превращается в  бриз,  что  является
хорошим признаком. К вечеру я буду прощен.  Остается  придумать,  куда  меня
занесло  ночью,  а  заодно  спросить,  где  бы  взять  бумажку  с  портретом
президента Франклина. Хотя бы на время, попользоваться.
   Мать, кстати, уже пять минут занимается телефонным воспитанием, а  задать
наипростейший вопрос "Сынок, а может, у тебя неприятности, может, тебе денег
надо?" так и не догадалась. Но я мать не виню, это она  от  радости,  что  я
жив-здоров. Криминальную хронику  по  десять  раз  на  дню  передают,  можно
призадуматься... А неизвестность всегда всякие кошмары рисует.  Чего  только
не передумаешь.
   -Хорошо, мама. Я у Юли. Сейчас приду.
   Уже твердой рукой трубка кладется на аппарат. Сейчас я не приду. Мать все
равно ждать не будет, уйдет в столовую, а у меня исключительно важное  дело.
Попробуй-ка за девять  дней  раздобыть  полмиллиона  при  полном  отсутствии
твердого  источника  доходов,  моральном  падении  и  полнейшей   деградации
личности. Да, мистер Том, вы деградирующая личность.  Милиция,  наркотики...
Завтра дойдет до краж из музеев и  разбойных  нападений  на  жилье.  Дойдет,
дойдет... И сами будете виноваты. Вместо  того  чтобы  овладевать  знаниями,
строить светлое будущее, гармонично развиваться, целыми  днями  шляетесь  по
рынку в поисках легкого заработка и приключений на юную задницу.
   А что? Я - потерянное  поколение.  Не  в  том  смысле,  что  меня  кто-то
потерял, а в том, что я не могу себя  найти.  Я  не  могу  найти  достойного
применения своему развивающемуся телу и  пока  не  окончательно  испорченной
душе. Учиться? Увольте. Пять лет потей, бедствуй на стипендию,  чтобы  потом
попасть в жидкую прослойку, называемую при социализме интеллигенцией,  и  до
старости зарабатывать двадцать долларов в месяц, просиживая штаны в одной из
контор. Не-не, я ошибся дверью.
   Бизнес? Очень заманчиво, но, имея желание, я не располагаю возможностями.
Нет так называемого "начального капитала". И самое обидное, что его никто не
предлагает. Сам? С удовольствием, но  в  моих  услугах  почему-то  никто  не
нуждается. Молодой человек, понимаете, дело в том, видите ли...  Пошел  вон,
короче.
   Остается рынок. Само собой, не тот, про который говорящие головы  трещат:
"Мы идем к рынку!". Остается получерный районный рынок площадью пару га, где
потерянное поколение ищет себе  применение,  местные  бизнесмены  наращивают
свои  начальные  капиталы  путем  спекуляции,  прикрытой   красивым   словом
"коммерция", местные бандиты - путем попрошайничества,  прикрытого  красивым
словом  "охрана",  а  местные  нищие  -  путем  вымогательства,   прикрытого
красивыми словами "умерла мама".
   Ну, и так далее. Вот  какой  я  крутой  правдолюбец  и  обличитель!  Всех
насквозь вижу.  А  поэтому  отстегнули  бы,  что  ли,  сотню  долларов?  Ну,
пожалуйста.
   Нашего рынка нет на карте города, нет в справочнике "Весь Петербург".  Он
- результат дарованной народу свободы перепродажи.  Вроде  как  аллергия  на
сладкое. Съел конфетку - прыщик.  С  аллергией  поначалу  пыталась  бороться
местная администрация.  Довольно  традиционным  лекарством  с  не  латинским
названием "ОМОН". Ничего не  получилось.  Аллергия  только  прогрессировала.
Старая медицинская истина - почесал, ну, и разнес инфекцию.  Вскоре  лечение
прекратилось. Как поговаривают, кто-то из "медперсонала" администрации взял.
Короче, рынок жил, рынок жив и, вероятно, будет жить. Пока есть кому брать.
   Вернулась Джерри-Юлия.
   -Матери позвонил?
   -Позвонил. - Так где ты был?
   -А сколько мне лет? Сколько я еще должен  отчитываться,  где  бываю,  где
ночую, с кем гуляю и чем занимаюсь? Сколько вы за мной с  носовым  платочком
бегать будете? Вот, Коленька, лужица, не наступи, а вот,  Коленька,  ветерок
дует, не простудись, а вот,  милый  мой,  "МММ",  не  сдавай  туда  денежки,
осликом станешь.
   -Никто за тобой бегать не  собирается,-  чеканя  каждое  слово,  медленно
произносит Джерри.-И сюда я тебя не  звала,  сам  явился,  а  поэтому  сбавь
оборотики, Ко-лень-ка...
   Я, не отвечая, взял приготовленный бутерброд с финской колбасой.  Юлькины
предки только в "супере" затариваются, можно надеяться,  что  не  отравлюсь.
Хотя черт его знает, "супер" "супе-ром", а люди-то везде одинаковые.
   На вкус колбаса воспринимается нормально,  и  я  быстро  приканчиваю  два
оставшихся бутерброда, запивая их чайком "Пиквик".
   Юлька молчит и смотрит на стенное панно. Мне неожиданно хочется обнять  и
поцеловать ее, но я гневно гоню эту мысль прочь, давя на корню свои  мужские
инстинкты, находя их в данную секунду абсолютно не  своевременными.  Есть  у
нас делишки и поважней.
   -Юль, слышь, тут такое дельце... Ты  предкам  не  говори  только.  Ну,  и
матери моей тоже, если увидишь. Мне надо  денег.  Тысяч  триста  хотя  бы...
Очень надо. В долг, конечно. Ты бы у своих не могла попросить, а? Ну,  соври
там что-нибудь... Подружка в  институте  замуж  выходит,  на  свадьбу  надо,
залетела, теперь вот расписываться придется. Или еще там что. А, Юль?
   -Серьезно? Всего триста тысяч? А почему не три миллиона?
   -Я скромен, как и все великие. Ну, попроси, а? В натуре.
   -А личико тебе "Клерасилом" не вымыть? Чтоб прыщиков не было?  Тоже  мне,
умненький юноша. Как по ночам гулять - это мы взрослые, а  как  вляпаемся  -
ой-ой-ой, дайте денежек, я еще маленький и работать не могу. Лучше б тебя  в
армию забрали, может, действительно повзрослел бы.
   Последняя фраза позаимствована Юлией у моей матери. Мать  вспоминает  эту
армию при любом подходящем случае. А когда полгода  назад  и  в  самом  деле
пришла повестка, так всю ночь ревела,  а  наутро  побежала  к  подруге-врачу
справочки наводить, как бы не допустить, чтобы  Коля  Томин  стал  воином  и
защитником Отечества. В итоге у меня теперь шумы в  сердце,  и  я  к  службе
как-то не очень пригоден. Конечно, если честно, в армию я  и  сам  не  шибко
рвался. "Горячих точек" на карте Родины, что лампочек на елочной гирлянде, и
получить пулю от какого-нибудь чабана-скотовода, ну, совсем уж не интересно.
Лучше шум в сердце, благо его и не слышно вовсе.
   -Юль, я не прошу денег насовсем. Я ж в долг.
   -Еще бы ты насовсем просил. Куда тебе деньги?
   -Ну, понимаешь, проиграл на рынке в  автоматы.  У  крупье  взял  в  долг.
Обещал через два дня вернуть. Слово чести.
   -Проиграл? А теперь иди и выигрывай. Мне заниматься надо.
   -Не попросишь?
   -Гуд-бай, мой мальчик...
   Я вылезаю из кресла и ползу в прихожую, осознавая  гибельность  выбранной
мной тактики.
   Сначала надо в ноги упасть, футболочку разорвать,  слезинку  пустить,  по
коврику покататься, а получив требуемое, можно и о смысле  жизни  поболтать.
Все-то у тебя, мистер Том,  ракообразно.  Все  наоборот.  Ну  так,  конечно,
сначала тебя поднимут на седьмое небо, а потом ручки уберут.  И  летишь  ты,
пока не жахнешься головенкой об  асфальт.  Знаете,  как  больно?  Хуже,  чем
дубинкой по  спине.  Дубинкой  хоть  честно  и  прямо  -  на!  Волей-неволей
зажмуришься, потому что удара ожидаешь. А тут -  хоп,  развернул  и  увидел.
Написано-то было "сто баксов". А подразумевалось примерно следующее:
   "Послушай, ублюдок. Все вы грязные засранцы, и место вам в тюряге. Тебе и
таким, как ты. И глубоко плевал я на твою так называемую "душу" и  плаксивые
речи о тяжелой жизни. Ты, парнишка, гаечка, поэтому  делай  то,  что  велят.
Иначе где-нибудь ненароком сорвешь резьбу".
 
   П Р И П Е В
   Ля-ля-фа...
 
   К У П Л Е Т Т Р Е Т И Й
   Соплю я бил не сильно. Можно сказать,  совсем  не  бил.  Скользящий  удар
ладонью по его бритой макушке, который именуется  в  народе  подзатыльником.
Что толку его дуплить? Деньги из него не посыплются, да и потом, хоть  Сопля
меня и подставил, виноват-то я сам -  расторопней  надо  быть,  не  затевать
бестолковые разговоры с полицией, а выкидывать все  из  карманов  на  свежий
воздух.
   Физическое воздействие уступает место моральному. Я объясняю Сопле, что с
него пятьдесят процентов повешенного на  меня  товарищем  Небранским  долга.
Сопля бормочет что-то похожее на "ладно" и,  потирая  голову,  отваливает  в
сторону рынка. На его "ладно" я не  очень-то  надеюсь,  для  него  пятьдесят
баксов - сумма астрономическая и недостижимая, как кресло депутата.
   Предков у Сопли нет, живет он, вроде, у  тетки-пьяницы  вместе  со  своим
десятилетним брательником Васькой, которого, вследствие маленького  роста  и
несовершеннолетнего возраста, кличут Мальком. Самому Сопле под  шестнадцать,
в моей бывшей школе он числится, но не учится, а Малек даже не числится. Все
светлое  время  суток  оба  проводят  на  рынке.  Они,  наверное,  тоже   из
потерянного поколения,  только,  в  отличие  от  меня,  потерялись  давно  и
гораздо, если можно так сказать, сильнее.
   Рынок заменяет им  дом,  родителей  и  школу,  воспитывая  и  давая  хлеб
насущный. Я не представляю, что будет с Соплей и Мальком, если завтра  рынок
исчезнет. Скорее всего, они исчезнут следом.
   Спектр их деятельности весьма разнообразен. Любое начинание,  позволяющее
протянуть до следующего утра. Все, кроме криминала. Я ни разу ни  от  Сопли,
ни от его братца не слышал рассказов о геройских приключениях,  связанных  с
"гоп-стопом", кражами или "динамо".  Единственное  исключение  -  наркотики,
которыми, правда, ни тот, ни другой не долбаются, выполняя роль  посредников
при передаче небольших порцаек от оптовика к  покупателю.  Все  остальное  в
рамки закона вполне укладывалось: загрузка товара  в  ларьки,  сбор  посуды,
мытье  витрин,  мелкая  спекуляция  сигаретами  и  телепрограммами,  раздача
рекламных проспектов, ну,  и  так  далее.  Однако  декларацию  о  доходах  в
налоговую полицию Сопля не торопится подавать.
   Сопля с Мальком совсем не одиноки в своем маленьком бизнесе.  Таких,  как
они, на рынке, что ротанов в нашем пруду. И рынок может прокормить всех.
   Я вхожу в более старшую возрастную категорию. Туда же входят Шурка и  еще
несколько моих ровесников. Соответственно, уровень наших  интересов  повыше,
чем у Сопли. До мытья витрин  и  сбора  бутылок  мы  не  опускаемся.  Делаем
ударение на организацию  цивилизованной  торговли.  Говоря  проще,  помогаем
спекулировать тем, кто сам спекулировать либо ввиду лености не  хочет,  либо
по идейным мотивам не может. Мы тут как тут. "Дядя-тетя, идите, гуляйте  или
в сторонке постойте. Мы  сейчас  ваши  огурчики  толкнем,  успевайте  только
купюры считать". Нас на рынке знают, а стало быть,  доверяют.  Новичкам  или
чужакам - кукиш. Сначала завоюй доверие. Иногда  торгуем  за  рынком,  вроде
коробейников.
   Вечером появляется Генерал со своими бритыми "полковниками". Трясет  нас,
трясет Соплю и ему подобных, трясет всех.  Мы  платим,  потому  что  боимся.
Генерала боятся  все.  Кому  платит  Генерал,  я  не  знаю.  Может,  никому.
Генералом Генерала прозвали за то, что  на  его  плечах  выколоты  старинные
генеральские погоны с бахромой. Откуда и когда он появился на  рынке,  я  не
знаю. Говорят, что он был всегда. В отличие от местных  участковых,  которых
за год сменилось уже пятеро,
   Помимо торговли мы крутимся на  всем,  что  приносит  радость  свободному
независимому  человечку.  Благо   рынок   есть   рынок   и   располагает   к
самосовершенствованию. К закату  солнца  в  карманах  моих  тертых-штопанных
джинсов  оседает  честно  завоеванный  червонец,  иногда  больше,   половину
которого я отдаю матери, а на вторую шикую сам.
   С Соплей и Шуркой в отношении криминала я солидарен. Не потому, что боюсь
попасться, а как-то не лежит душа.  К  черту.  Если  все  начнут  грабить  и
воровать, некому будет торговать. Витька-Штанина  грабит  старух.  На  рынке
много старух. Здесь дешевле. Штанина высматривает, провожает,  ну,  и...  Мы
ему ничего не говорим,  но  между  собой  считаем  его  сволочью.  Грабануть
мужичка покрепче ему слабо.  Шурка  как-то  набил  Штанине  рожу,  якобы  за
пропавшие деньги. Но это был повод. Со Штаниной у нас никаких дел нет, и  мы
держимся от него подальше.
   Я знаю, кто на рынке щиплет карманы, кто шарит  по  машинам,  кто  крутит
"динамо", кто торгует "травой" и "Джефом", кто стрижет налоги  с  ларьков  и
кто сидит на игле. Я знаю,  но  не  влезаю.  Те,  кто  влезает,  зовут  себя
деловыми людьми. Значит, я не деловой человек. Все правильно.  Мне  как  раз
сегодня на это указали. Я - никто.
   Шурку я нахожу у  Вагифа.  Вагиф  -  азербайджанец,  он  имеет  на  рынке
деревянную закусочную, которую  мы  зовем  "скворечником".  Вино  в  разлив,
шашлыки, какие-то национальные наво-роты, купленные в  обычной  кулинарии  и
разогретые на электрической плите. Вагиф - неплохой мужик, хоть и  "черный".
Он постоянно острит и смеется. Возможно, для того, чтобы  выводить  из  шока
посетителей, увидевших цены на его кулинарные чудеса. Не смеется он  в  двух
случаях: когда к нему заскакивает выпить-закусить Генерал со свитой и  когда
на рынке проходит милицейский рейд. "Пожалуйста, проходите,  ребята,  всегда
рады дорогим гостям. Рейдуете? Операция, "Гастролер"? Ах, "Арсенал". Да, да,
"Гастролер" был на той неделе, помню, помню. Смотрите, смотрите, пожалуйста,
никакого оружия. Здесь мясо, а здесь помидоры. Там гранаты. Нет! Нет!  Аллах
с вами. Фрукты такие. Да, да, сейчас  сделаем.  Понял,  десять  раз  купаты.
Отдохните. Что-то зачастили вы. Нет, нет, мне не жалко. Через неделю  снова?
Операция "Гашиш"? Так,  может,  вы  сейчас  заодно  и  посмотрите?  Никакого
гашиша. Ну, устали так устали".
   Все рейды заканчиваются у Вагифа. Вагиф жалуется, что если милиция  будет
рейдовать такими темпами, то к осени он разорится. Мы не верим.  Его  бизнес
цветет,  потому  что   в   районе   рынка   это   единственная   более-менее
цивилизованная ресторация. И торгаши с рынка идут в "скворечник"  вереницей.
Жить на одних бутербродах тяжело, можно гастрит поиметь.
   Мы с Шуркой тоже частенько навещаем Вагифа. Штатных рабочих у него нет, а
своими силами справляться с таким заведением тяжеловато. Платит он  немного,
но зато нам перепадает на кухне. А  наши  постперестроечные  желудки  вполне
могут обходиться одноразовым питанием.
   Шурка грузит ящики с пустыми бутылками в Вагифовскую "Газель". Я подзываю
его кивком головы, и он идет в зал. Мы  садимся  за  единственный  свободный
столик и закуриваем Шур-кин "Космос". Вагиф недовольно  хмурится  -  бутылки
сами в машину не полезут.
   Я рассказываю, как влетел в ментовскую и что моей светлой,  неиспачканной
биографии грозит темное  пятно.  Шурка  отшучивается,  утверждая,  что  если
проблему м