л, чего от него
хочешь. Я вот объяснил - он сразу понял. А не понял бы, я б ему...

Я остаюсь в коридоре, пытаясь разобраться в психологии Витькиного подхода.


Последние часы моего дежурства проходят спокойно. Конфликтных ситуаций не
возникло, и я набивал руку на гражданах, потерявших кошельки и документы.

Да, ввиду дежурства совсем забыл вам сообщить, что накануне вечером я
звонил домой Ирине Алексеевне, но не застал. Якобы еще не вернулась,
несмотря на поздний час. Оставил ее маме свой рабочий телефон и просьбу
перезвонить. Однако пока тишина. Меня игнорируют как класс. Не бывать
такому.

Я набираю номер, чтобы выяснить, дошла ли моя просьба до объекта.

- Алло, это Иванов из милиции, что вчера звонил. Вы передали мою просьбу
Ирине Алексеевне?

Женский голос отвечает не сразу и очень тихо:

- Что? Иванов?.. Ирочка больше не придет домой. Не звоните сюда. За что ж
такое?.. Ирочку вчера сбило машиной... Насмерть...

Из трубки доносятся рыдания, и я не отвечая кладу ее на рычаг.

Вот это да!!!

Я закуриваю. Прекрасный Витькин "Беломор". До сегодняшнего дня я избегал
даже "Мальборо". До армии не курил, в армии держался - организм берег, а
тут сам... Пробовать, конечно, пробовал - на танцульках там, на вечеринках,
но постоянно не смолил.

Дым у папиросы едкий и противный, но я не бросаю окурок, театрально морща
лицо. История со стеклом принимает занятный оборот. Подружка Блюминга
попадает под машину. Вопрос: зачем она это делает? И главное, в тот момент,
когда я хочу забить с ней "стрелку"? Неужели поэтому?

Это она напрасно. Ну, поговорили бы, ну, похихикали бы да разбежались.
Житейская история - любовник по пьяни разбил стекло. Вот оно! Блюминг,
гадина. Решил помешать праведному делу. Не хочет тянуть лямку по двести
шестой. Убрал свидетеля! Это уже рука мафии. Избитый ход. Никакой новизны.
Чейза, должно быть, начитался и думает провести дурачка-сыщика.
Дорожно-транспортное происшествие. Как хрестоматийно. Девочка
поскользнулась на лужице, потанцевала, и ее сбила машинка. Танцы на льду.

Не, не, не. Все это чепуха. Убирать свидетеля таким малоэффективным
способом? Когда платная медицина творит чудеса? Где гарантия, что наши
кудесники-хирурги не поставят Ирочку на ножки и что не побежит она прямиком
ко мне со слезами на томных глазах? Никакой гарантии. Я, к примеру, если б
захотел заставить девчонку замолчать, просто грохнул бы ее из пистолета.
Ой-ой-ой! Этого я вам не говорил! Это вы сами догадались.

Однако факт есть факт. Рябинина - труп. Авария - не авария, пистолет - не
пистолет, а труп. После того как я посещаю страховую компанию "Стикс" и
сталкиваюсь там с Акакием, о, с Аркадием Андреевичем. Поэтому еще раз
повторю: Блюминг - гадина. Из-за стекла человека убить. Он теперь,
наверное, сидит в логове и руки потирает - все, мол, концы в воду. Вот уж и
не мечтайте, товарищ. Есть у нас методы на всяких Блюмингов. Я ведь не
первую неделю в ментовке. Разберусь...


- Сан Саныч, ты все запомнил? Учти, дело рисковое. Я-то тебя отмажу, если
что, но вот если догонят, сам понимаешь... Возможен ушиб печени и
сотрясение головного мозга тяжелой степени.

- Юрок, я тут все норы знаю. Может, давай за удачу?

Сан Саныч лезет за пазуху.

- Нет, нет. Лучше после.

- Как скажешь. Значит, договорились. Деньги наши - бумажки ваши.

- Да, как обещал. Встречаемся в парке на скамейке в два. Я на тебя
рассчитываю. Слишком не выделывайся - твой номер шестнадцатый, а то найдут
потом с заточкой в теле.

- Тьфу-тьфу. - Сан Саныч подпрыгивает несколько раз. - Скользко сегодня,
дворникам дела нет до народа.

По-шпионски оглядываясь, мой суперагент идет к небольшому зданию, где
размещается фирма "Фаворит". Здание не полностью принадлежит "Фавориту", в
нем есть еще часовая мастерская, ателье проката и магазин продуктов. Это
моя территория или, как говорят мои коллеги, я "тащу эту землю".

Перед "Фаворитом" тройка машин, среди которых темно-синее "Вольво" Блюминга
- значит, сам хозяин руководит сейчас внутри. Развивает здравоохранение
страны. Чтоб не кашляли.

Сан Саныч переходит дорогу, еще раз оглядывается по сторонам и, подойдя к
"Вольво", производит нехитрые манипуляции. Вход-выход. Машина кренится на
задний обод. Плохая резина, одно слово - Швеция. Попробуй на "Кировце"
проколи колесо. Только воздух испортишь от натуги.

Сан Саныч не задерживается надолго и идет в ателье проката, затем - в
часовую мастерскую и наконец - в магазин, откуда выходит с бутылкой пива в
руке. Словно драгоценный сосуд, несет он ее к ближайшей скамейке, где и
начинает употреблять священную жидкость.

Тяжело ему сейчас. На улице далеко не Африка. Трудна жизнь разведчика.
Поспать бы минут двадцать.

Лично я халявно расположился в ближайшем подъезде на батарее и наблюдаю за
событиями свысока. Самое главное, чтоб Блюминг вышел со своей кожаной
папкой, иначе наша с Сан Санычем секретная операция потерпит фиаско.

И побыстрей, побыстрей, а то Сан Саныч захочет еще пива, потом чего
покрепче, потом и вовсе забудет задание.

Нам повезло, Блюминг объявился через сорок минут. С папкой. Пипикнул
сигнализацией и извлек ключи. Давай, давай, Акакий Андреевич, далеко
уедешь. До ближайшего сугроба.

Ай, какая досада! Боженька ты мой, колесико спустило. На гвоздик, наверное,
машина наехала. Внимательнее надо быть. Теперь придется запаску ставить.

Блюминг в расстройстве выходит из салона и ищет причину крена. Нашел.
Кажется, ругается матом. Отсюда не слышно, но можно понять по губам.

Сан Саныч допивает пиво. Блюминг глушит движок и открывает багажник. Затем
машет рукой в окно. Черт, выходит второй, в камуфляжной форме. Да, этого я
не предусмотрел. Какой директор будет менять колесо возле собственного
офиса? Удивительно, что он ездит сам, а не с персональным шофером.

Камуфляж времени не теряет - достает из багажника запаску и домкрат.
Блюминг стоит рядом и курит. Салон открыт, папка на переднем сиденье. Сан
Саныч спокоен. Своим мужественным небритым лицом он напоминает Шона
Коннори. Ближе, еще ближе.

Я начинаю потеть, будто сам сейчас возле машины. Широкие плечи охранника
вносят лишнюю нервозность. Агент, однако, не нервничает. В метре от дверей
он швыряет пустую бутылку о стену дома, головы автоматически поворачиваются
на звук, бдительность утрачивается. Быстрой змеей Сан Саныч ныряет в салон
и через секунду мчится к ближайшей подворотне, сжимая папку. Я кричу
троекратное "Ура!" и хлопаю в ладоши, аплодируя мастерству своего агента.

Однако дела там не очень. Блюминг быстро замечает непорядок и устремляется
в погоню.

Он молод и быстр, как северный олень. Охранник бежит следом. Оба
выкрикивают угрозы и оскорбления.

До подворотни метров тридцать. Я замираю, смахнув перед этим капельку пота
с ресниц.

"Олени" приближаются. Сан Саныч хоть и хитер, как старый степной лис, -
прицепил к подошвам лейкопластырь, - однако годы не те. Ларечная водка
сделала свое грязное дело. Ну, быстрей! Давай, давай! Умой этих новых
русских!

Спасительная арка в двух шагах. Там темнота и прохлада. Ну!!!

Поздно. Длинная рука Блюминга хватает суперагента за капюшон болоньевой
куртки. Все, влипли. Сейчас будут бить. Сволочи. Может, человеку кушать
нечего?!

Однако я недооценил своего человека. Резкий поворот, и папка с размаху
опускается на голову шефа "Фаворита". Второй удар приходится ребром в нос.
Директор отпускает капюшон и закрывает лицо руками, ожидая следующего
удара. Подбегает охранник. Поздно. В арке никого нет. Хитрый лис уделал
быстрого северного оленя.

Зажимая разбитый нос, посрамленный "олень" возвращается к своему шведскому
раненому "коню". Охранник не успокаивается, устремляясь в арку.

Я уже спокоен. Дышу ровно и глубоко. В катакомбах питерских дворов Сан
Саныч что Тарзан в лесу. Можно быть спокойным, папки у Блюминга больше нет.

Пока они там бегают, меня посещает мысль о законной стороне дела. Содеянное
в уголовном кодексе называется превышением служебных полномочий с моей
стороны и грабежом со стороны Сан Саныча. Лет десять на двоих. Если
поймают. Хо-хо, если... Вот это как раз вряд ли. А сами мы никому ничего не
скажем. И все!

Ладно, ладно, если вам противно, можете не читать. Мне, может, тоже
противно, еще больше вашего.

Я выхожу из подъезда и кидаю взгляд на Блюминга. Он сосредоточенно
названивает по радиотелефону. Бог в помощь, товарищ директор. Звоните своей
"крыше", пускай выручает.


Ровно в два я в парке. Преображенский опаздывает на пять минут. Я его не
ругаю. Он смелый и решительный мужик. Но, к сожалению, уже вдетый. Не
только пивом.

- Держи, Юрок.

Я беру папку.

- В первый и последний раз идешь на задание в нетрезвом виде.

- Я на деле ни-ни. Потом уже. Детство вспомнилось, юность комсомольская.
Эх, сколько я шапок сорвал!

- Может, ты и сейчас рвешь?

- Сегодня первый раз за последние десять лет. Я ж в завязке был. Вот
развязался. Сноровка, однако, осталась. Могу.

- Э, э, я тебе дам "могу". Не вздумай сегодняшний фокус повторить на
честных людях. Упеку.

- Ну вот, сразу так. Сначала: "Помоги, Сан Саныч, помоги", а теперь:
"Упеку". Не по-людски.

Я кладу папку на колени.

- Открывал?

- Нет.

- Я похож на лохатого?

- Ну, открывал. Денег не было.

Облом. Папка красивая. Возможно, настоящая кожа. В центре металлическая
пряжка-замочек. Я открываю. Очень хорошо. Пачка документов в первом отсеке.
В следующем техпаспорт на машину, права, какие-то квитанции. Свежая газета,
калькулятор. О, презерватив с усами. СПИДа боимся? Правильно. Так,
визитница, "паркер"-золотое перо, календарик с девчонкой без одежды (И чего
они все без одежды? Холодно ведь!).

Кажется, все. Записной книжки, бумажника и наличности не имеется.

- Сан Саныч?

- Да?

- Ты на какие напился?

- Юра, что за мерзкие намеки? Я понятия знаю. Своих кентов никогда не кидал.

Преображенский отворачивается и мрачно смотрит вниз.

- Извини, держи долю.

Я протягиваю подельнику "паркер".

- Толкнешь тонн за сто минимум. Смотри не лоханись. Это не надо? С усами.

- Стар я для такой ерунды. Себе оставь.

- Стар? Жаль ты себя со стороны не видел сегодня возле фирмы "Фаворит". Я в
армии так не бегал. А как ты его папкой?! Прямо по башке. Ван Дамм, в
натуре! У него аж заклинило!

Мы начинаем смеяться, упав на деревянную парковую скамейку. Немного
успокоившись, Сан Саныч вдруг резко спрашивает:

- Слышь, Юрок, если б меня хапнули, ты бы меня точно отмазал? Тут ведь
трудно отмазать.

Я смотрю Сан Санычу в глаза и замечаю пронзительную боль:

- Я понятия знаю. Своих кентов никогда не кидал.


Сегодня на заявках сидит Щеглов. Он опер грамотный, поэтому
зарегистрированных заявлений о преступлениях на стол начальника не ляжет.
Кроме, конечно, тех, каким можно отказать по закону, всякой там мелочевки,
и тех, что реально раскроются. Остальные преступления будут раскрываться
по-тихому, без регистрации. Валька никогда не кичится своей "грамотностью"
и занимается укрывательством заявлений и отшиванием потерпевших вовсе не
потому, что такой бессердечный, аморальный человек. И не потому, что ему не
жаль людей. Просто он сам поставлен в раковые условия. Как и все остальные
оперы.

Министерству нужны высокие цифры. Не обеспечиваешь их высоту - будь любезен
на выход. Обеспечить же их можно двумя способами - либо все подряд
раскрывать, что просто нереально, либо не регистрировать. Говоря попросту -
"жать заявления". Жать - удовольствие тоже ниже среднего, любая проверка
может найти "зажатые" материалы, и опер рискует попасть туда, куда сам
отправляет других.

На нары. За укрывательство. Лезвие бритвы. Танцы на льду.

Тем не менее второй вариант преобладает, хотя и связан с риском. Он более
приемлем в борьбе за хорошую статистику. Кто не рискует, тот не опер.

Лично я пришел с твердой уверенностью, что никогда ничего жать не буду и
никакой начальник не заставит меня укрыть преступление. Самое смешное, что,
действительно, впрямую ни один шеф не дает никому указаний прятать. Но уже
через неделю, вдохнув оперативной атмосферы, я понял, что жать придется.
Рано или поздно. Нож гильотины начал медленный подъем. Когда он упадет? А,
лучше не загадывать.

Быть плохим опером не хочется, сидеть, в общем, тоже...

Сейчас у Вальки не потерпевший. Я спрашиваю разрешения поприсутствовать и,
получив таковое, сажусь на свободный стул. Перед Валькой. мужичок лет
сорока с козлиной бородкой, полуспившимся лицом и узкими лисьими глазами.
Одежда указывает на низшее сословие, запах - на подвально-чердачное
существование, наколка - на прежнюю судимость.

- Вот, Юра, полюбуйся. Товарищ Шмыльников, ранее судимый за кражи, тунеядец
и бездельник, сегодня ночью забрался в детский садик, откуда утащил фен,
два куска мяса и несколько простыней, но был пойман на выходе
вневедомственной охраной. Пытался скрыться, но помешал гололед.

- Провокация!!! - Шмыльников вскочил со стула и задрал кверху козлиную
голову.

- Чего-чего?

- Да, я не отрицаю, что проник в детский садик! Но проникновение носило
чисто политический характер! Я хотел привлечь внимание прогрессивной
общественности к нуждам обездоленных детей! Я указывал на их бедственное
положение и полное безразличие государства! Сволочи!

- Кто сволочи-то? Дети?

- Те, кто ездит на "фордах" и "мерседесах", в то время как бедные дети
голодают и холодают! Не, холодеют!

- А мясо? Фен?

- Полная провокация! Мне и раньше пытались подсунуть наркотики, оружие,
чужие вещи. И только сегодня им это удалось!

- Кто ж пытался?

- Те, кому не нравится моя правда! Власть предержащие! Те, что довели
Россию до нищеты и развала! И они в сговоре с мафией ухитрились все же
сделать свое черное дело в отношении меня! Вот кого надо сажать, а не
честных людей, негодующих и протестующих! Я требую! Требую!!!

Козлиная голова задралась еще выше, а сжатый кулак ударил в грудь.

Валька безразлично рассматривал говорящий памятник и пощелкивал пальцами.

- Придет время, и вы за все ответите! - продолжал "памятник". - За голодных
детей, за невинных страдальцев, затравленных органами и мафией! За нищих на
улицах и разрушенные колхозы! Потом за это, как его, плю... плю... в общем,
за голых американских баб в ларьках! А сейчас я, как представитель духовной
оппозиции, требую иммунитета и неприкосновенности!

Валька зевнул. Не выспался.

- Ну ладно, кончил верещать? На зоне агитировать будешь. - Рука выдернула
ящик стола, в котором покоились граненый стакан и короткая дубинка.
Извлечено было второе.

"Памятник" резко сел.

- Это чего? Вы будете меня бить?

- Конечно, будем. А что ж тебе, место в парламенте дать? Или пенсию
депутатскую? Нефиг воровать. Мы ж сатрапы, купленные мафией. Тебе куда
удобнее - по брюху или по хребту? А то загнешься еще, оппозиция.

- Это произвол, я буду жа... Мы в демократическом обществе, это вам не
комму... Э, э, погодите, погодите...

Валька поднялся и виртуозно крутанул дубинку между пальцами.

- Ты не ссы, Шмыльников, я профи, никаких следов не останется.

Шмыльников замахал руками:

- Погодите, погодите, может, договоримся? Хотите, я вам еще двоих сдам, кто
по садикам лазает? А вы меня отмажете...

Валька схватил Шмыльникова за шиворот и потащил из кабинета. Через минуту
он вернулся и зло бросил дубинку в стол.

- Ты ему врезал, Валь?

- Еще об это говно дубинку марать! Сам свое получит когда-нибудь.

Дверь отворилась от резкого удара. В проеме, метя отделенческий линолеум
полами распахнутой шубы, возник не кто иной, как господин Блюминг с
отметиной возмущения на лице. Он прошел к стулу, на котором только что
сидел Шмыльников, плюхнулся и, ударив кулаком по Валькиному столу, выдохнул:

- Бардак!

Потом, увидев меня, ткнул пальцем:

- Вот! Вот! Вместо того чтобы ворюг ловить, вы на порядочных людях
выезжаете! Идиотизм!

- Здороваться надо, товарищ, - опять безразлично перебил Блюминга Щеглов.

- Да, здравствуйте.

- В чем дело-то, собственно?

- Меня обокрали!

- Правда? Ну, слушаю.

- В двенадцать я вышел из офиса, чтобы ехать по делам, но заметил, что
заднее колесо спустило, начал менять его на запасное...

"Врешь, однако, - подумал я, - менял не ты, а охранник".

- А какая-то сволочь вытащила из салона мою папку и удрала! Самое-то
обидное, что я его чуть не догнал! Гололед помешал. Да и крепкий, стервец,
оказался. Каратист наверняка. Я его за капюшон-то схватил, а он меня ногой
в скулу. Очень профессионально. Тьфу, куда вы смотрите?

- В светлое будущее. Приметы помните?

- Я ж говорю - здоровый бычара, выше меня, шкаф!

И снова я вынужден мысленно перебить Блюминга. Мой рост сто семьдесят пять,
а Сан Саныч едва достает мне до плеча.

- Молодой, старый?

- Средний.

- Одет во что?

- Кажется, куртка или пальто. Я не запомнил. Все темное. Главное, шустрый
какой, бегает, как спринтер.

- Нечего машину открытой оставлять. Вы что, телевизор не смотрите? На
сегодня это самый распространенный способ кражи. У нас целая серия идет.
Колесо вам прокололи, а пока вы его меняли, папочку и того. Что там,
кстати, было? В папочке?

- Я вот из-за этого и пришел. Документы кое-какие рабочие, но это не
главное, хотя обидно. Самое важное - техпаспорт на машину и права. Да, еще
деньги. Где-то долларов пятьсот.

"Врешь, собака! - кричит мой внутренний голосок. - Не было там никаких
долларов!"

Валька, кажется, тоже не верит в деньги.

- У вас что, кошелька нет? Кто ж в папках деньги носит?

Блюминг на секунду смущается:

- Какая разница, где я ношу деньги? Куда хочу, туда и кладу.

- Понятно. А от нас вам что надо?

- Не понял?

- Ну, с разным ведь люди приходят. Кому преступника вынь да положь, кому
справочку для бухгалтерии, кому страховочку.

- Мне надо восстановить техпаспорт и права.

- Это без проблем. - Валентин достал из стола самодельный бланк справки,
отпечатанный на компьютере. - Давайте ваш паспорт и данные машины.

Через минуту он протянул заполненную справку.

- С этим в ГАИ. Печать в канцелярии поставьте. Свободны.

- А заявление?

- Я ж спросил, что вам надо - преступника поймать или справку выдать?

Блюминг прокашлялся, свернул бумагу и поднялся.

- Хорошо, где канцелярия?

- Там же, где и начальник.

Громко хлопнув дверью, Аркадий Андреевич вышел. Я повернулся к Вальке:

- Слышь, Валь. Я немного не понял. Ты его отшил или нет? Он ведь не оставил
заявы.

- Никого я не отшивал. Ты ж слышал. Я спросил, что он хочет. Кажется, он
хотел восстановить документы. Я разве был против? А жаловаться он не
побежит. Сомневаюсь, что этот случай имел место. Нажрался товарищ
где-нибудь да прос...л свою папочку, а теперь выкрутиться хочет с
минимальными потерями. Знаю я этих Блюмингов.

- Хорошо, а если б не Блюминг, а честный мужик?

- Я что-то, Юрок, тебя не понимаю. Я никого и никуда не отшиваю. Я
разбираюсь по существу. Это две большие разницы. А по поводу отшитая вот,
послушай одну маленькую историю.

Встретились на тусовке два преступных босса и обсуждают проблему.

"Слушай-ка, братишка. В отделе милиции, что на нашей территории, назначили
нового начальника. Со старым-то мы хорошо ладили, никаких проблем. А этот,
говорят, честный, не берет ни фига. Ушибленный по жизни. У тебя никаких
предложений не имеется?"

Второй отвечает:

"Не трепыхайся по мелочам. Его свои же скинут, у нас ведь наверху тоже все
схвачено. Надо этому неберущему немножко с раскрываемостью подпортить.
Скажи своим людишкам, пускай на его участке устроят неделю Варфоломеевских
ночей и деньков. Раскрываемость в ментуре - самый главный показатель. Они
без него никуда. Как мы без "стрелок" и "запуток". Ну, а потом уже и с
начальником побеседуем. Не хочешь иметь на территории низкую
раскрываемость, тогда не выделывайся, а бери деньги и пример с умных людей.
Иначе умные люди тебя быстро на берег спишут".

Так и сделали. Через месяц встречаются.

"Ну как? Он еще не одумался?"

Пер