К приезду старших братьев дела  должны  были
пухнуть от бумаг, показывающих, что работа ведется полным ходом, розыск бьет
разводным ключом, а то, что преступник пока не установлен, -  это  не  более
чем досадная мелочь.
   Непробиваемая логика - наш человек работает хорошо только в  том  случае,
если над головушкой висит топор. А чтобы он  работал  совсем  хорошо,  топор
должен  быть  большим  и  тяжелым.  Кто  сказал  рабство?  Контроль.  Только
контроль.
   По двум десяткам глухих  дел,  случившимся  в  этом  году  на  территории
района, убойщики и так сделали  все,  что  смогли,  -  без  всяких  указаний
проверяющих и собственного  начальства,  -  однако  преступления  оставались
нераскрытыми, поэтому приходилось хотя  бы  на  бумаге  создавать  видимость
отработки тех или иных версий. Называя вещи своими именами - убойщики  вовсю
гнали "липу". Как раз этим и занимался Гончаров до прихода Казанцева.
   Паша вновь склонился над разбросанными по столу бумагами:
   - Петрович, ну что им от меня нужно? "Товарищ Гончаров, вами не выполнены
указания руководства района и Главка. Срочно  примите  меры  к  устранению".
Слышь, Петрович, кого я  устранить  должен?  Руководство  района  и  Главка?
Киллеров нанять, что ли? И  какое  я  там  указание  не  выполнил?  "Товарищ
Гончаров, активизируйте работу по делу", это, что ли?
   - Что это за "глухарь"?
   - Да бытовуха. Жена мужа  топором  огладила.  Помнишь  этот  вариант,  на
Черном, 20? Жена в расколе, даже чистосердечное накатала, но больше  никакой
доказухи нет, поэтому "глухарем" и зависло. Прокуратура не рискнула на одном
признании сто третью вменить. Судебной перспективы, мол, нет. И как я должен
активизировать работу? Еще одно чистосердечное признание получить? Баба мне,
между прочим, до сих пор звонит, интересуется, когда суд и сколько она может
получить. Класс, да? Ты мне ответь, что я сюда должен написать?
   - Какой ты бестолковый, Гончар, - ответил за Таничева Костик.  -  Там  же
по-русски написано: "Активизируйте  работу".  Вот  и  напиши  справку,  что,
согласно указанию такого-то сякого-то, работу по делу активизировал.  А  как
именно, не расшифруй - что хотят, то пускай и думают.  Вечно  ты  из  ерунды
проблему делаешь.
   - Ты такой умный, потому что график выговорешников перед носом лежит.  Не
ты следующий.
   - Не надо, не надо, я свое получил.  Еще  летом.  А  ты  сам  хоть  разок
мозгами пошевели. Только кричишь на всех углах:  "Писатель  Гончаров  -  мой
предок, Обломов списан с моего прадеда!" Сам же ни  одной  толковой  справки
сочинить не можешь.
   - Ты не путай русскую классику с оперативно-поисковыми  делами.  Классику
пишут по велению души, а  эту  дуристику  по  велению  каких-то  умников  из
Министерства внутренних дел!
   - Этот  довод  не  оградит  нас  от  их  министерских  проверок.  Потому,
наследник великого пера, учитесь, к примеру, у меня. В моем гинекологическом
дереве хоть и не было великих писателей, однако во - сочинять могу.
   Костик  врезал  ладонью  по  извлеченному  из  стола   объемистому   тому
оперативно-поискового дела.
   Гончаров и Таничев одновременно посмотрели друг на друга. После чего Паша
осторожно уточнил:
   - В каком дереве?
   - Ну, в этом, как его, мать твою, гине... гене...
   Последующий хохот двух коллег свел на нет все аргументы Костика в  защиту
своей правоты. Даже постоянно серьезный Таничев  уронил  голову  на  стол  и
полностью отпустил тормоза положительных эмоций.
   - Все ржете, бля, кони  колченогие!  Командный  голос  вошедшего  Белкина
прозвучал необычно слабо на фоне гогота двух оперативных глоток.
   - Слышь, Казанова, что это  с  ними?  Анекдот,  что  ли,  рассказал?  Так
повторил бы, а?
   Костяшки замерли на инкрустированном игровом поле нард. Белкин передвинул
фишки:
   - Не прет.
   - Спешишь.
   - Привычка. Да и практики мало. Я вообще-то  в  "шеш-беш"  не  очень.  Не
правильная игра. Выигрыш зависит от случая.
   - В любой игре многое зависит от случая. Взять тот же футбол.
   - Извини. Это если двор на двор, а в высшей лиге такое правило не  катит,
иначе футбол умер бы через год-другой. Там ставят на  мастерство,  а  не  на
случай. А тут...
   - Ну, к слову говоря, мы в нардах тоже на дворовом уровне.  А  в  дежурке
нашей мужики - асы. Вон Василич, помдеж. Классно рубится. С ним  на  интерес
играть не интересно. Помню, как-то раз азера на рынке задержали,  то  ли  за
хулиганство мелкое, то ли за паспортный режим, не суть. Ну, азер, как обычно
- начальник, бери калым, давай свободу. А тогда Василич с Серегой  дежурили,
знаешь, длинный такой. Серега вообще не от мира сего -  ни  в  карты,  ни  в
нарды, ни в шашки.  Василичу  скучно.  Вечером-то  еще  ничего  -  постовые,
участковые. А ночью? Тяжко.
   Он черному - в нарды играешь? Тот - конечно. Большой  любитель  оказался,
как-никак национальное развлечение. Василич  обрадовался.  Отлично,  земляк,
садись напротив, руку только к батарее "браслетами"  пристегни.  Давай  так,
выиграешь у меня - свободен, как ветер в твоем ауле, проиграешь  -  протокол
за пьянку. Черный-то подвоха  не  учуял.  Решил,  что  Василич  одну  партию
предлагает. Согласился, дурачок. К утру одному и тому же  человеку  дежурный
нарисовал сорок девять протоколов за пьянку в общественном месте  и  выписал
сорок девять штрафов. И все по  максимуму.  А  штрафы  сейчас,  сам  знаешь,
почем. 0-го-го!
   К чести азера, он все оплатил. Правда,  на  пятнадцать  суток  все  равно
уехал, потому что ни одной партии так и  не  выиграл.  Ты  прикинь,  они  на
партию по десять минут тратили. А ты  говоришь  "случайность"!  Все,  можешь
больше не бросать. Партия.
   Белкин откинулся на стуле. Собеседник смешал фишки.
   - Будешь еще?
   - Не...
   Вовчик сидел в кабинете оперативника одного  из  территориальных  отделов
района. Было воскресенье, он дежурил от убойной  группы  и  приехал  сюда  в
девять утра на очередной криминальный труп.
   Ничего интригующего в  сегодняшнем  убийстве  не  было,  кроме,  пожалуй,
самого способа. Двое друзей, перебрав кристально грязной, решили выкинуть из
окна третьего. Почему и зачем они внятно объяснить не  могли,  но,  кажется,
из-за спора "расшибется - не расшибется". Десантники.  Высота  не  то  чтобы
очень - третий этаж "хрущевки".
   Будущий  потерпевший  тем  временем  мирно  дремал  на  диване,  даже  не
подозревая о заключенном товарищами пари. Его не  очень  аккуратно  подняли,
сумели дотащить до окна и вытолкнуть наружу. Спор выиграл тот, кто  поставил
на "расшибется".
   Разрешив таким образом вопрос, оба завалились на освободившийся  диван  и
погрузились в здоровый сон. Утром, не обнаружив приятеля,  долго  вспоминали
минувший вечер, пока наконец не догадались выглянуть в окно, под которым уже
стояли машины "Скорой" и милиции.
   Быстренько  сговорившись  о  том,  что  друг  в  знак   протеста   против
правительственной политики на Северном  Кавказе  прыгнул  сам,  собутыльники
вышли из квартиры с намерением исчезнуть на время с линии горизонта, но были
задержаны бдительным участковым.
   Участковый работал на территории давно и одного из друзей  ввиду  прежних
судимостей последнего  сразу  признал.  По  бегающим  глазкам  и  ароматному
выхлопу он быстро сообразил, что  ребята  идут  не  к  бочке  с  молоком,  и
проводил обоих к машине.
   К приезду Белкина один из спорщиков уже  сознался  в  содеянном  местному
оперу,  а  второй,  тот,  что  судимый  и,  естественно,  более  сведущий  в
юридических тонкостях, решил поиграть в  Штирлица,  дабы  избежать  карающей
десницы закона.  В  общем,  начал  лопотать  про  доказательства,  отпечатки
пальцев, экспертизы и адвокатов.
   Вовчику  пришлось  изобразить  "возмущенную   общественность",   случайно
проходившую мимо. Самым мягким возмущением  было  обещание  повторить  спор,
выкинув судимого из окна третьего этажа  отделения  милиции.  Все  остальное
относилось к "возмущению действием".
   Вовчик, однако, границ беспредела не  переступал,  хотя  и  имел  большое
желание. Действие заключалось вовсе не в популярном  методе  крушения  ребер
кулаком или дубинкой - Белкин всего лишь прыгал вокруг судимого, как  индеец
на ритуале посвящения  в  мужчины,  размахивал  руками,  иногда  попадая  по
затылку судимого, брызгал слюной и выдавал классические уличные тирады.  При
слове "адвокат" он начал мелко Дрожать и рыть каблуком  паркет,  словно  бык
перед атакой. Товарищ, завидев это, поспешил подальше  от  греха  сознаться,
что и сделал за секунду до прыжка опера.  Вовчик  словно  завис  в  воздухе,
осадил и сразу успокоился.
   Последующие пару минут он сглаживал  шероховатости  произошедшей  беседы,
рассуждая о причудах жизни  и  сводя  до  минимума  возможность  последующих
попыток судимого пойти в отказ. Перед дверьми камеры они расстались, как два
старых приятеля на автобусной остановке.
   Сейчас Белкин и местный опер с чувством  выполненного  долга  резались  в
нарды и ждали приезда дежурного следователя прокуратуры.
   Каких-либо мероприятий  по  раскрытию  убийства  Антона  на  выходные  не
планировалось. Во-первых, людям нужен отдых, у всех семьи  и  личная  жизни;
во-вторых, "Центурион" и нотариальная контора  были  закрыты;  а  в-третьих,
вопрос времени в данном случае не являлся определяющим фактором.
   - Ты слышал, с лета у нас собираются  ввести  суд  присяжных?  -  сообщил
Белкину опер, пряча в стол коробку с нардами.
   -  Слышал,  Шура,  слышал.  Допустимость   доказательств,   независимость
решения, дополнительные права подсудимым... Кретины, доиграются  в  Америку.
Хотят устроить расцвет демократии,  не  выбравшись  из  первобытно-общинного
строя. Кому на пользу пойдет, если этих мамонтов сегодняшних оправдают?  Они
же воспримут эту победу демократии только с одной  точки  зрения  -  убивай,
грабь, насилуй дальше. Наши "присяжные" - нормальные  люди,  любят  смотреть
"Дикую розу", читать статьи об обиженных  милицией  несчастных  миллионерах;
они никогда не скажут  "виновен",  потому  что  о  судебном  процессе  имеют
представление только из тех же сериалов.
   Не  говоря  уже  о  судах  над  "папами"  и  "авторитетами".  Там   левых
заседателей и близко не подпустят. Сегодня у нас заседают "тамбовцы", завтра
- "казанские". Наши сограждане приспосабливаются  к  шараханью  закона,  как
каракатицы к цвету морского дна.
   - Да, верно. Самосуды начнутся. Оружия в городе столько...
   - Да пошли они все...
   Вовчик подошел к  окну,  выходящему  в  милицейский  двор.  Двое  молодых
постовых волокли к дверям отдела буянящего пьяного мужика. Мужичок отбивался
как мог, осыпал постовых угрозами и пятиэтажным, плевался  и  рычал.  Одного
удара по печени дубинкой хватило бы, чтобы свалить крикуна с ног и мгновенно
успокоить, но ребята не применяли спецсредств, а просто тащили нарушителя за
руки. Крики с улицы переместились в коридор, затем в дежурку.
   - Менты! Суки сраные!!! Удавлю! Ненавижу! Ненавижу! Козлы... Га-а-ады...

ГЛАВА 4

   Вадим Семенович Свиристельский, Дядечка сорока с небольшим лет  от  роду,
был довольно авторитетен и уважаем в сфере питерской юриспруденции. За  свою
трудовую биографию он успел потрудиться  в  одной  из  районных  прокуратур,
защитил  диссертацию,  проявил  способности  адвоката  и,  наконец,   открыл
собственную нотариальную контору на Апрельской улице.
   Впрочем, нельзя было утверждать, что  Вадим  Семенович  талант  юриста  и
выдающийся  ум  получил  по  наследству  -  действительно  грамотные   люди,
общавшиеся  с  ним,  потом  в  ладошку  посмеивались  над   некоторыми   его
юридическими перлами.
   По наследству он получил энную сумму, позволившую в свое время преодолеть
экзаменационный  барьер  юрфака,  многими  сверстниками  до  Свиристельского
считавшийся непреодолимым.
   Также   ему    достались    шустрый    характер    типичного    пройдохи,
благородно-слизняковая внешность и любовь к наличным и бестаковым.
   Делая первые шаги по выбранной стезе, он старался не  столько  вникать  в
тонкости дела, сколько приобрести максимальное количество выгодных связей  и
создать  для  себя  приличную  рекламу  высокопрофессионального   правоведа.
Постепенно его сфера знакомств начала распространяться  и  на  криминогенный
слой  общества,  особо  бурные  ростки   подобные   связи   пустили,   когда
Свиристельский перешел на адвокатскую практику.
   Поговаривали, что именно с помощью этих связей, а  главное  -  с  помощью
денег новых  знакомых,  Вадим  Семенович  впоследствии  благополучно  открыл
вышеупомянутую нотариальную контору. Но слухи - это всего  лишь  слухи,  они
придумываются менее удачливыми, чтобы портить жизнь счастливчикам.
   Рекламу себе Вадим Семенович создал  не  сколькими  громкими  процессами,
которые даже без его участия, скорее всего, завершились бы  благополучно.  В
других же делах он действовал довольно традиционно - советовал подозреваемым
побольше жаловаться на милицейский произвол, при шатких доказательствах идти
в отказ, искал чисто технические огрехи  следствия  и  довольно  умилительно
выступал в суде. Все это лишний раз  доказывало,  что  специалистом  он  был
средней руки и основную ставку делал на еще меньший профессионализм других.
   Способности его как нотариуса, вероятно, были повыше - за  короткий  срок
он успел не только поменять старенький "Москвич" на новенький "Мерседес", но
и переехать в более просторную квартиру.
   К раннему утру октябрьского понедельника никаких айсбергов по  курсу  его
плавного движения в океане жизни не наблюдалось. И до полудня  на  горизонте
не возникло ни одной тучки, предвещающей надвигающуюся бурю. Однако ровно  в
двенадцать вахтенный гонг дал первый сигнал тревоги, пока  едва  различимый,
будто пьяный матрос случайно зацепил головой рынду. За ним последовал второй
удар - уже не случайный. Ага, свистать всех наверх. Кажется, тонем.
   Ровно в двенадцать часов ноль-ноль минут в его приемную каюту  зашли  два
пассажира, по выражению лиц которых Свиристельский как-то  сразу  догадался,
что  фамилии  их  Гончаров  и  Казанцев,  идут  они  в  обратном  его  курсу
направлении и представляют команду корабля  с  весьма  неприятным  названием
"Отделение по раскрытию умышленных убийств". Об этом нотариус  Догадался  не
столько по лицам, сколько  по  протянутым  вперед  удостоверениям  личности,
причем тот, кто  представился  Казанцевым,  предъявил  свой  документ  вверх
ногами. Вадим Семенович счел благоразумным умолчать сей неудобный факт.
   Конечно, никаких  умышленных  убийств  господин  Свиристельский  пока  не
совершил, и вроде бы гонгу звонить рановато, но что-то в глубине подсознания
дернуло за веревочку, потому что  пришельцы  хоть  и  представились  ментами
узкой специализации, но все же были ментами. И пришли они не для того, чтобы
снять копию с какого-нибудь свидетельства о смерти.
   Пришелец Гончаров неоригинально предложил пройти. Вопросы  "Зачем?  Куда?
Почему?" он напрочь отверг.  Ссылки  на  приемные  часы  и  ожидание  важных
звонков также влияния не возымели.
   На улице Вадима Семеновича ждал еще  один  неприятный  сюрприз.  Сесть  в
личный, сверкающий белизной "Мерседес" ему не разрешили,  предложив  доехать
на государственном, пестрящем ржавчиной "козле", что  еще  больше  подрывало
престиж Свиристельского в глазах присутствовавших при задержании клиентов.
   В завершение всего усатый водитель вдруг вспомнил, что в УАЗике  кончился
бензин, ј скромно попросил литров десять у Свиристельского.  Само  собой,  в
долг.
   Вадим Семенович, боясь осложнить отношения с властями, хотя, может, и  от
чистого сердца,  протянул  ключи  от  бензобака.  Спустя  минут  пятнадцать,
поработав ручным стартером, водитель наконец завел своего "железного  коня",
и группа захвата с захваченным нотариусом покинула Апрельскую улицу.
   Направлялась машина не в  вытрезвитель,  а  в  отделение,  на  территории
которого проживал ограбленный Белов. В отделе хотя бы имеется  камера,  куда
можно  отправить  человека  подумать.  В  вытрезвителе  этого   необходимого
атрибута не значилось, что создавало ряд неудобств для нормальной работы.
   В отделе ребят ждал Таничев. Белкин  халявно  прогуливал,  сославшись  на
воскресное суточное дежурство, хотя наверняка всю ночь бессовестно  дрых  на
кабинетном диване, а теперь снова пошел давить подушку.
   Начало  беседы  с  Вадимом  Семеновичем  несколько  озадачивало.  Господа
настраивались на затертые "что-то не припоминаю", "а  вы  уверены?"  и  тому
подобные обороты, но господин Свиристельский ничего скрывать не намеревался.
   Все правильно - в четверг, да-да, после обеда, Бражник Владимир и молодой
человек, фамилию, виноват, подзабыл, оформляли долговой вексель. Есть запись
в реестре. Ради Бога! Давайте съездим, все покажу! И  что,  только  за  этим
меня сюда привезли на вашей ужасной машине?!
   Получалось, что нотариуса  даже  посадить  в  камеру  не  за  что.  Узнав
настоящую причину  беспокойств,  Вадим  Семенович  значительно  повеселел  и
оправился.
   - Володя  Бражник?  Конечно,  знаком.  Исключительно  порядочный  молодой
человек. Любит поэзию,  увлекается  рыбалкой.  Прекрасная  семья.  Криминал?
Господи, о чем вы? Что-что? Тот, второй, ограблен? Ну что вы! Никакой связи.
Ни-ка-кой! Чистейшее совпадение. Клянусь! Откуда знаю? Я не знаю. Я уверен в
Володе. Да он плачет, когда червяка на крючок  насаживает!  Жалко  животное.
Какие абсолютно необоснованные подозрения! Поверьте,  вы  идете  по  ложному
следу. Хорошо, больше не буду. Я вам просто  советую,  но  не  учу,  как  вы
говорите. Кто хамит? Я хамлю? Зачем в камеру? Соучастие? Сговор? Вы в  своем
уме? Э-э... На каком основании? Подождите, подо... Адво...
   Щелчок ригельной задвижки. Думаем. Гончаров вернулся в  кабинет  местного
зама, в котором временно расположилась убойная группа.
   Минуту сидели в тишине. Затем Костик выдавил философское:
   - Почему-то не признается.
   - Знать бы наверняка, что он при делах. По-другому бы поговорили. А он не
дурак от четверга отказываться. Зачем лишние подозрения?
   - Может, в офисе у него покопаться? Ключи у нас.
   - Брось ты, что они, договор письменный заключили с Бражником, как Белова
кинуть? Вам тридцать процентов, мне семьдесят. Число, подпись, печать.
   - Верно, конечно. Но что-то надо делать? Ну, посидит он в клоповнике часа
три, потом опять в грудь себя побарабанит, и мы его с извинениями  отпустим.
Жаловаться он вряд ли побежит, да и плевать на его жалобы. Но мы то ни с чем
остаемся. Разве что справочку в ОПД кинем, что отработали версию.
   - Надо "человека" на камеру, - произнес молчавший Таничев. -  Может,  что
проскочит. Если он в доле, то менжеваться должен.
   - Да ты что, Петрович?! Он же в прокуратуре  работал,  нашу  систему  как
облупленную знает. Дурак он, что ли? Да  и  кого  мы  к  нему  посадим?  Мой
"человек" неделю уже из штопора не вылазит, нотариус с  ним  и  говорить  не
станет.
   - Ты, Гончар, рассуждаешь  схематично,  не  выходя  за  рамки  закона  об
оперативно-розыскной деятельности.  Расширь  границы  собственной  фантазии.
Свиристельский будет рассуждать так же, как ты. Зная, что он был в  системе,
к нему никого подсадить не посмеют. Но во втором ты прав - гопника к нему не
подсадишь.
   В следующую секунду всех, похоже, посетила одна и та же мысль.
   - Вовчик.
   - Правильно. Харэ дрыхнуть. Пора на работу. Таничев набрал номер:
   - Владимир? Как отдыхается?
   - До вашего звонка отдыхалось неплохо.
   - Надо потрудиться. Отгул потом возьмешь.
   - Отгулов у меня двадцать три штуки уже накопилось.
   - Будет двадцать четыре.
   - Эх, сволочи вы все. Никакого уважения к конституции. Право на  отдых  и
личную жизнь...
   - Вовчик...
   - У-у-у! Куда приезжать?
   - Мы здесь, в местном. Побыстрее только,  Вольдемар.  Сейчас  приедет,  -
сообщил операм Таничев, опуская на телефон трубку.
   - Пошли перекусим. Ту