рать  их  обоих,  но
вряд ли Чарли придется это по вкусу.
   Он свернул в противоположную сторону. Сегодня его костюм  состоял  из
огромного свитера, достающего ему почти до колен, рваных летних  брюк  и
кожаных сандалий. На голову он нахлобучил седой парик и  сверху  вязаную
шапочку. Грязные серые космы прилипли ко лбу  Денни.  Он  был  похож  на
обкурившегося  наркомана.  В  том,  другом  костюме  его  принимали   за
пьянчужку. Главное, что потом никто не сможет заявить,  что  возле  дома
Нив Керни все время околачивался один и тот же человек.
   Опуская монету в автомат на станции метро, он подумал, что неплохо бы
предъявить большому Чарли счет за все эти маскарадные костюмы.

***

   Нив и Джек зашли в парк с 79-ой улицы и побежали сначала в восточном,
а потом в северном направлении. Как только показалось здание музея,  Нив
инстинктивно резко свернула на запад. Она не могла приблизиться  к  тому
месту, где погибла мама. Но Джек взглянул на нее так  недоумевающе,  что
она сказала: "Извини, беги впереди".
   Нив старалась смотреть только перед собой, но не удержалась и бросила
взгляд в сторону; там стояли еще голые  деревья.  День,  когда  мама  не
пришла за ней в школу. Директриса, сестра Мария, предложила Нив посидеть
в ее кабинете и начать делать уроки. Когда Майлс пришел за дочерью, было
уже почти пять часов вечера. К тому времени Нив уже  была  уверена,  что
произошло что-то страшное, мама никогда не опаздывала.
   Она все поняла, когда подняла глаза и увидела Майлса, стоявшего у нее
за спиной с покрасневшими глазами, его лицо  было  искажено  страданием.
Ребенок протянул к нему руки: "Мама умерла?"
   "Бедная моя маленькая девочка, " - сказал  он,  поднял  ее  и  крепко
прижал к себе. "Бедная моя девочка".
   Нив почувствовала на глазах слезы. Увеличив скорость,  она  пробежала
по безлюдной дорожке,  миновала  пристройку  к  музею,  где  содержалась
Египетская коллекция и только у хранилища замедлила бег.
   Джек не отставал от нее. Он взял ее за руку: "Нив?" Это  был  вопрос.
Повернув на запад, потом на юг, постепенно переходя с  бега  на  быструю
ходьбу, она рассказала ему о Ренате.
   Они снова оказались на 79-ой улице и несколько кварталов до Шваб-Хаус
шли рядом, взявшись за руки.

***

   В субботу, включив радио в семь часов утра, в  выпуске  новостей  Рут
услышала о  смерти  Этель  Ламбстон.  Накануне  в  полночь  она  приняла
снотворное и после него забылась на несколько часов  тяжелым  нездоровым
сном, полным кошмаров. Ей снилось, что Симуса арестовали, что его судят,
что эта чертовка Этель дает против  него  показания.  Как-то  давно  Рут
работала  в  адвокатской  конторе  и  ей  было  хорошо  известно,  какие
обвинения могут быть выдвинуты против Симуса.
   Но слушая новости, она поняла, что  ко  всем  этим  обвинениям  может
прибавится еще одно: убийство. У нее задрожали руки, она поставила чашку
с чаем.
   Отодвинув кресло, она встала из-за стола и прошла  в  спальню.  Симус
уже проснулся. Он покачал головой и провел рукой по лицу -  его  обычный
жест, который всегда действовал Рут на нервы.
   "Ты убил ее! - закричала она. - Как же я могу тебе помочь, если ты не
говоришь мне правды!"
   "Ты о чем?"
   Рут включила радио. Диктор рассказывал подробности о том, как  и  где
было найдено тело Этель. "Ты  столько  лет  брал  девочек  на  пикник  в
Моррисон-Стэйт парк, - кричала она. - Ты знаешь эти места, как свои пять
пальцев. Может теперь ты мне все выложишь? Это ты ее зарезал?"
   Через час, обессилев от скандала, Симус отправился в бар. Итак,  тело
Этель найдено. Он знал, что полиция придет за ним.
   Вчера  Брайен,  бармен  дневной  смены,  работал  и  вечером.   Чтобы
продемонстрировать  Симусу  свое  неудовольствие  по  этому  поводу,  он
оставил барную стойку грязной и липкой.  Парень-вьетнамец,  нанятый  для
работы на кухне, уже старался вовсю. Он был  прилежным  работником.  "Вы
уверены, что вам следовало сегодня приходить? - спросил он Симуса. -  Вы
неважно выглядите".
   Симус вспомнил наставления Рут: "Скажи, что у тебя грипп.  Ты  всегда
на работе. Они поверят, что ты болел вчера и  на  выходные.  Они  должны
думать, что субботу и воскресение ты вообще безвылазно просидел дома. Ты
разговаривал с кем-нибудь? Кто-нибудь тебя заметил?  Та  соседка  сверху
непременно выложит, что видела тебя пару раз на той неделе".
   "Проклятая инфекция все не отпускает, - промямлил он.  -  Вчера  было
плохо, и все выходные проболел".
   Рут позвонила в десять часов. Он, как ребенок, выслушал ее и повторил
слово в слово все, что она ему сказала.
   Он открыл бар в одиннадцать. В полдень начали заглядывать те немногие
старые клиенты, которые еще не оставили его. "Симус, - прокричал один из
них, и его веселое лицо расплылось в  улыбке.  -  Печальные  новости  об
Этель, но  это  ж  просто  подарок  для  тебя:  ты  теперь  свободен  от
алиментов. С тебя причитается!"
   В два часа, сразу после довольно оживленного ланча, когда  бар  почти
опустел, появились двое. Один - лет  пятидесяти  с  небольшим,  плотный,
румяный, у которого на лбу большими буквами было  написано  коп,  и  его
спутник,   стройный   латиноамериканец   лет   около    тридцати.    Они
представились, как детективы О'Брайен и Гомес с двадцатого участка.
   "Мистер Ламбстон, - тихо начал О'Брайен,  -  Вы  в  курсе,  что  ваша
бывшая жена Этель Ламбстон стала  жертвой  убийства  и  была  найдена  в
Моррисон-Стэйт парке?"
   Симус впился руками в край барной стойки так,  что  у  него  побелели
костяшки пальцев. Не будучи  в  состоянии  говорить,  он  только  кивнул
головой.
   "Не угодно ли вам  пройти  с  нами  в  участок?  -  спросил  детектив
О'Брайен. Он прокашлялся, прочищая горло. - Нам с вами надо  бы  кое-что
прояснить".

***

   После того, как Симус покинул бар, Рут набрала номер квартиры  Этель.
Трубку подняли, но никто не отвечал. Наконец она сказала: "Я  бы  хотела
поговорить с  племянником  Этель  Ламбстон  Дугласом  Брауном.  Это  Рут
Ламбстон".
   "Что вам надо?" - это был голос племянника, Рут узнала его.
   "Мы должны увидеться. Я сейчас подъеду".
   Через десять минут такси остановилось  у  квартиры  Этель.  Выйдя  из
машины и сунув водителю деньги, Рут подняла голову и  взглянула  наверх.
Штора на четвертом этаже шевельнулась. Соседка не теряла бдительности.
   Дуглас Браун ждал ее. Он открыл  дверь  и  отступил,  впуская  Рут  в
квартиру. Там по-прежнему было на удивление чисто, хотя Рут  и  заметила
тонкий слой пыли на столе. В Нью-Йорке приходится вытирать  пыль  каждый
день.
   Мысли одна за другой проносились в голове Рут, но она стояла  посреди
комнаты, не соображая, с чего начать в такой ситуации. От ее взгляда  не
укрылось, что на племяннике был дорогой махровый халат, из-под  которого
выглядывала шелковая пижама. Он выглядел, как человек,  который  здорово
перебрал накануне. Его лицо можно было бы назвать красивым, будь  в  нем
побольше мужественности. Но у Рут он вызывал  ассоциацию  с  человечком,
которых дети лепят из песка, человечком, лицо которого размыли  ветер  и
прибой.
   "Что вы хотите?" - резко спросил он.
   "Я не буду тратить твое  и  свое  время  на  соболезнования.  Я  хочу
только, чтобы ты мне отдал письмо Симуса, а это положил на  место".  Она
протянула ему незаклеенный конверт. Дуглас открыл его. В нем лежал  чек,
датированный пятым апреля.
   "На что вы хотите меня толкнуть?"
   "Я ни на что тебя не толкаю. Просто хочу поменять. Ты мне возвращаешь
письмо, которое Симус написал Этель, и все становится на свои  места.  В
среду Симус приходил сюда для того, чтобы принести алименты, но Этель не
было дома, и он вернулся в  четверг.  Он  переживал,  что  письмо  может
потеряться, ведь он не засунул его как следует  в  почтовый  ящик.  Твоя
тетя постоянно пугала его судом в случае задержки денег".
   "А почему я должен это делать?"
   "Почему? Потому что, когда в прошлом году Симус  спрашивал  у  Этель,
кому она собирается оставить все деньги в случае смерти,  она  ответила,
что у нее нет выбора - ты ее единственный  родственник.  Но  на  прошлой
неделе Этель рассказала Симусу, как ты ее обкрадываешь и о том, что  она
собирается изменить завещание. Вот почему".
   Рут увидела, как сильно побледнел Дуглас.
   "Вы лжете".
   "Я? - переспросила Рут. - Да я даю тебе шанс. А ты дашь шанс  Симусу.
Мы помалкиваем о том, что ты - воришка, а ты помалкиваешь о письме".
   Дуглас испытал невольное восхищение к женщине с тонким волевым  ртом,
стоящей перед ним, прижав к  себе  сумочку,  в  просторном  демисезонном
пальто, практичных туфлях и в очках без оправы, которые  увеличивали  ее
водянисто-голубые глаза. Он понял, что она не блефует.
   Племянник указал глазами на  потолок.  "Вы  забыли,  что  эта  сорока
сверху рассказывает всем и каждому, кому не  лень  ее  слушать,  про  ту
ссору Симуса и Этель, которая была за  день  до  того,  как  тетушка  не
явилась на все свои встречи".
   "Я говорила с этой женщиной.  Она  не  могла  расслышать  ни  единого
слова. А что касается криков, то Симус вообще  имеет  привычку  говорить
громко, а Этель вопит все время, как только открывает рот".
   "Похоже, что вы все продумали,  -  сказал  ей  Дуг.  -  Я  отдам  вам
письмо". Он направился в спальню.
   Рут, стараясь ступать бесшумно, подошла к столу. Кроме  стопки  почты
она заметила еще красную с золотым  рукоятку  ножа,  о  котором  говорил
Симус. В мгновение ока нож уже был в ее сумочке. Он был липким,  или  ей
только это показалось?
   Дуглас Браун вышел из  спальни,  держа  в  руке  письмо  Симуса.  Рут
взглянула на него и засунула  поглубже  в  кармашек  сумки.  Уходя,  она
протянула руку: "Я сожалею о  смерти  вашей  тетушки,  мистер  Браун,  -
сказала она. -  Симус  просил  меня  передать  вам  его  соболезнования.
Неважно, что между ними было, но когда-то они  любили  друг  друга.  Это
время останется у него в памяти".
   "Другими словами, - холодно сказал Дуглас, - это официальная  причина
вашего прихода на тот случай, если полиция будет интересоваться".
   "Совершенно верно, - ответила Рут. -  Настоящая  причина  та,  что  в
твоих же интересах ни я, ни Симус ни словом не обмолвимся полиции о том,
что Этель собиралась лишить тебя наследства".

***

   Рут вернулась домой и с остервенением принялась за  уборку  квартиры.
Она тщательно вымыла стены, сдернула шторы и бросила их  замачиваться  в
ванную, прошлась по потертому ковру двадцатилетней  давности  стареньким
завывающим пылесосом.
   Пока она возилась, в голове ее крутилась одна и  та  же  мысль:  куда
девать нож?
   Она мысленно отвергала вариант за вариантом. Мусорный бак у дома?  Не
исключено, что полиция покопается в  нем.  Выбросить  где-то  на  улице?
Опасно. Вдруг за ней установят слежку и застукают как раз в этот момент.
   В десять часов она позвонила Симусу и дала инструкции на тот  случай,
если ему будут задавать вопросы.
   Больше медлить было нельзя, надо решить,  что  делать  с  ножом.  Она
вытащила  его  из  сумочки,  вымыла  горячей  водой,  прошлась  по  нему
специальным средством для начистки меди, но  даже  после  этого  ей  все
чудилось, что он липкий. Липкий от крови Этель.
   Рут совершенно не терзалась сожалениями об Этель.  Единственное,  что
для нее имело значение - это спокойное будущее дочерей.
   Она с отвращением  уставилась  на  нож.  Сейчас  он  выглядел  совсем
новеньким.  Просто  индийская  безделица  с   острым   лезвием,   резной
рукояткой, украшенной затейливым красным с золотом  рисунком.  Наверное,
не дешевый.
   Новый.
   Конечно! Это же так просто, элементарно. Теперь она  знала,  где  его
спрятать.
   В двенадцать часов Рут отправилась в "Прам и Синх", индийский магазин
на 6  Авеню.  Она  переходила  от  витрины  к  витрине,  задерживаясь  у
прилавков  и  сосредоточенно  изучая  содержимое   корзин   со   всякими
безделушками. Наконец она нашла то,  что  искала  -  большую  корзину  с
ножиками для разрезания конвертов. Это были дешевые  копии  ножа  Этель.
Неторопливо она взяла один. Насколько она помнила, этот ножик походил на
тот, от которого предстояло избавиться.
   Рут вытащила  из  сумочки  ножик  Этель,  бросила  его  в  корзину  и
перемешала все так, чтобы быть уверенной, что орудие убийства  оказалось
на самом дне.
   " Я могу быть чем-нибудь полезен?" - к ней подошел продавец.
   Вздрогнув, Рут оглянулась. "О... я просто... я ищу подносы".
   "Они в третьем отделе. Я покажу вам".
   В час Рут вернулась домой, приготовила себе чай и подождала, пока  ее
сердце перестанет так сильно биться. "Никто не найдет его там, - уверяла
она сама себя. - Никто, никогда..."

***

   После того, как Нив ушла в магазин, Майлс налил себе еще одну чашечку
кофе, размышляя над  предложением  Джека  Кемпбелла  поехать  в  Роклэнд
вместе. Ему очень понравился Джек, и он подумал, что зря все эти годы он
внушал Нив  не  очень  доверять  сказкам  о  любви  с  первого  взгляда.
"Господи, - подумал он, - неужели молния все-таки иногда попадает в одно
и то же место?"
   В девять пятнадцать он уселся в глубокое  кожаное  кресло  посмотреть
трансляцию пышных похорон Никки Сепетти. Машины цветов, три  из  которых
были буквально завалены дорогими букетами,  медленно  двигались  впереди
катафалка. Длинная вереница взятых напрокат лимузинов везли скорбящих  и
тех, кто изо всех сил старались выглядеть таковыми. Майлс знал, что  ФБР
и люди из прокуратуры, также, как и из департамента полиции  расставлены
повсюду, беря на заметку номера частных автомобилей и фотографируя  лица
людей, заполонивших церковь.
   Вдову Никки поддерживали под руки коренастый  мужчина  лет  сорока  и
женщина помоложе, закутанная  в  черный  плащ,  капюшон  которого  почти
полностью скрывал ее лицо. Все трое были в темных очках. "Дочь и сын  не
хотят быть узнанными, " -  решил  Майлс.  Он  знал,  что  оба  не  имеют
никакого отношения к организации Сепетти. Смышленные ребята.
   Дальнейшее  действие  разворачивалось  в  церкви.   Майлс   приглушил
телевизор и, поглядывая одним глазом на экран, подошел к телефону.  Херб
был у себя.
   "Ты читал новости в "Пост"? - спросил Херб. - Они на все лады  трубят
об убийстве Этель Ламбстон".
   "Да, я видел".
   "Мы пока остановились на ее бывшем. Посмотрим, может, что-то найдется
у нее дома. То, что соседка слышала  в  прошлый  четверг,  вполне  могло
окончиться таким образом. С другой стороны,  он  мог  ее  напугать,  она
решила убраться из города, а он ее преследовал. Я  помню,  как  ты  меня
учил, Майлс, о том, что каждый убийца оставляет свою визитную  карточку.
Мы ее найдем".
   Они решили, что Нив встретиться с детективами из двадцатого участка в
квартире Этель в воскресенье  после  обеда.  "Позвони  мне,  если  будет
что-то интересное в Роклэнде, - попросил Херб. - В раскрытии этого  дела
заинтересован сам мэр".
   "Чего  еще  желает  мэр?  -  сухо  поинтересовался  Майлс.  -  Ладно,
созвонимся".
   Майлс снова увеличил звук  и  наблюдал,  как  останки  Никки  Сепетти
подвергаются священному благословению. Под пение хора "Не  убоись"  гроб
начали выкатывать из церкви. Майлс вслушивался в слова:  "Не  убоись,  я
всегда с тобой". "Ты был со мной день и ночь  все  эти  семнадцать  лет,
сукин ты сын, - думал Майлс в то время, как люди накинули  покрывало  на
тяжелый, красного дерева гроб и подняли его  себе  на  плечи.  -  Может,
когда я уже буду уверен, что ты гниешь в земле, я наконец  избавлюсь  от
тебя".
   Вдова Никки сошла по ступеням церкви вместе с  сыном  и  дочерью,  но
вдруг неожиданно повернула и подошла к ближайшему телекомментатору.  Как
только ее уставшее и смиренное лицо показалось в камере, она заговорила:
"Я хочу сделать заявление.  Многие  люди  относились  с  неодобрением  к
делам, которыми занимался мой муж, пусть земля ему будет пухом.  За  это
он понес наказание, отбыв свой срок в тюрьме. Но он также отсидел и срок
за преступление, которого не совершал. На смертном одре он поклялся, что
не имеет никакого отношения к убийству жены комиссара полиции Керни.  Вы
можете думать о нем все, что вам угодно, но за эту смерть он перед  вами
не в ответе".
   Шквал вопросов, оставшихся без ответа, обрушился на вдову,  пока  она
шла обратно к своим детям. Майлс выключил телевизор. "Даже  перед  лицом
смерти соврал, " - подумал он. Но доставая и завязывая быстрыми  ловкими
движениями галстук, он впервые  почувствовал,  что  зерна  сомнений  уже
запали в его сознание.

***

   Когда Гордон Стюбер узнал о  том,  что  было  обнаружено  тело  Этель
Ламбстон, он впал в лихорадочную активность. Он приказал освободить свой
новый  нелегальный  склад  в  Лонг-Айленде  и  припугнуть  работников  о
последствиях в том случае, если они  вступят  в  разговоры  с  полицией.
Потом он позвонил в Корею, чтобы отменить поставку с одной  из  тамошних
фабрик. Узнав, что груз уже доставлен в аэропорт, он в бессильной ярости
запустил в стену телефонным аппаратом. Заставив себя рассуждать логично,
он попытался определить, каков возможен быть размер  ущерба.  Хорошо  бы
знать, какими  доказанными  фактами  располагала  Ламбстон,  а  в  каких
случаях она просто блефовала. И насколько  она  подставила  его  в  этой
статье?
   Несмотря на субботу, Мэй Эванс, секретарша, которая  служила  у  него
уже много лет, пришла в офис, чтобы привести в порядок документы. У  Мэй
был муж-пьяница и сын, который постоянно попадал в  какие-то  передряги.
Несколько раз Гордон вытаскивал его  из  полицейских  участков.  Он  мог
рассчитывать на свою секретаршу. Стюбер вызвал ее к себе в кабинет.
   Успокоившись, он изучал Мэй: тонкая кожа, уже кое-где  с  морщинками,
постоянная тревога в заискивающих  глазах,  нервные  движения.  "Мэй,  -
начал Стюбер.  -  Ты,  возможно,  слышала  о  трагической  смерти  Этель
Ламбстон?"
   Мэй кивнула.
   "Мэй, Этель приходила сюда вечером дней десять назад?"
   Мэй взглянула на него, пытаясь разгадать, к чему он клонит. "Я  тогда
задержалась. Кроме вас, уже никого не  было.  Я,  кажется,  видела,  как
Этель зашла, и как вы выставили ее. Или я ошибаюсь?"
   Гордон улыбнулся. "Этель здесь не была, Мэй".
   Она кивнула. "Я поняла, - сказала она. - Но  вы  говорили  с  ней  по
телефону на той неделе? Я имею в виду, когда я вас соединила, а вы  были
очень сердиты и бросили трубку".
   "Я никогда не говорил с ней по телефону.  -  Гордон  взял  тонкую,  с
голубыми дорожками вен, руку Мэй и  легонько  ее  сжал.  -  Помнится,  я
отказался говорить с ней, видеть ее и понятия не имею, что она могла обо
мне написать в той статье, которая должна появиться".
   Мэй отняла руку и отодвинулась от стола. Ее тусклые каштановые волосы
вились у лица. "Я поняла, сэр, " - тихо сказала она.
   "Ну и хорошо. Прикрой дверь, когда будешь выходить".

***

   Энтони  делла  Сальва  тоже  смотрел  похороны  Сепетти.  Сал  жил  в
пентхаузе роскошного дома, который стоял  в  Трамп-парк  -  южной  части
Центрального парка. В этом реставрированном Дональдом  Трампом  особняке
снимали квартиры очень состоятельные люди. Квартира  Сала,  обставленная
самым модным дизайнером все в том же  духе  Тихоокеанских  рифов,  имела
необычайно красивый вид из окон. Со времени развода  с  последней  женой
Сал решил осесть в Манхэттене. Хватит с него скучных домов в Вестчестере
и в Коннектикуте, в Айленде и на Палисад. Ему  нравилось,  что  в  любое
время дня и ночи он может выйти на улицу и зайти в хороший ресторан. Ему
нравилось ходить на премьеры, бывать на роскошных вечеринках, он  обожал
быть  узнаваемым  людьми,  имеющими  для  него  значение.  "Деревня  для
деревенщины" - стало его поговоркой.
   Сал был одет в одну из своих последних моделей : свободные коричневые
замшевые брюки  и  такую  же  короткую  куртку  с  карманами  на  груди.
Темно-зеленая отделка на манжетах и воротнике подчеркивала спортивность.
Критики  не  слишком   восхищались