уж он-то знал - к  ней  запрещено  было  даже
прикоснуться. Он лишь легонько поцеловал ее в щеку, глаза  и  губы.  Его
рука скользнула по горлу Ренаты, но он тут же отдернул ее, всю в  крови.
"В крови мы встретились, и в крови расстаемся, " - мелькнуло  у  него  в
голове.

***

   Майлс пришел в полицию, когда ему исполнился двадцать  один  год.  Не
успев войти в курс дела, он сразу после бомбардировки в Пирл Харбор, был
призван в армию. Спустя три года в составе Пятой армии Марка  Кларка  он
воевал за Италию. Они брали город за городом. В Понтиси  Майлс  зашел  в
совершенно заброшенную церковь.  Через  несколько  мгновений  послышался
взрыв, и кровь хлынула у него из головы. Он резко развернулся  и  увидел
немецкого солдата, присевшего за алтарем.  Падая,  Майлс  успел  в  него
выстрелить.
   Майлс пришел в себя, чувствуя как маленькая рука трясет его. "Идем со
мной, " - прошептал кто-то ему в ухо по-английски  с  сильным  акцентом.
Сквозь туман боли в голове он ничего не соображал. Его глаза слиплись от
запекшейся крови,  он  ничего  не  видел.  Вдалеке  слышались  выстрелы.
Ребенок - он понял, что это был ребенок, девочка - вел его по  пустынным
улицам. Напрягая мозг, Майлс пытался сообразить, где она подобрала его и
удивляясь, почему она одна. Он слышал грохот своих армейских ботинок  по
каменной мостовой, звук  отворяемых  ржавых  ворот,  потом  возбужденный
быстрый шепот - объяснение ребенка. Сейчас она говорила по-итальянски, и
он ничего не понимал. Дальше он почувствовал, как  кто-то,  поддерживая,
укладывает его в  постель.  Он  то  и  дело  проваливался  в  небытие  и
просыпался, чувствуя, как нежные руки моют его  и  перевязывают  голову.
Первое ясное воспоминание - о военном враче, которого привели  осмотреть
Майлса. "Вы даже  не  представляете  себе,  какой  вы  счастливчик,  вам
повезло, - приговаривал врач. - О некоторых наших ребятах этого  уже  не
скажешь. Вчера нас отбросили. Много погибло".

***

   После войны Майлс воспользовался законом о льготах демобилизованным и
поступил в колледж. Здание колледжа в Фордхэм Роуз  Хилл  было  всего  в
нескольких милях от того места  в  Бронксе,  где  он  вырос.  Его  отец,
капитан полиции, был настроен скептически. " Все, что мы смогли  сделать
для тебя, это заставить тебя закончить школу,  -  заметил  он.  -  И  не
потому что Бог обделил  тебя  мозгами,  а  потому,  что  ты  никогда  не
утруждал себя засунуть нос в книжки".
   Тем не менее через четыре года, закончив с  отличием  колледж,  Майлс
поступил в Высшую школу права. Отец был польщен,  но  предупреждал:  "Ты
все равно коп в душе и не забывай  об  этом,  когда  получишь  все  свои
славные дипломы".
   Школа права. Адвокаткая контора. Частная практика.  Это  тянулось  до
тех пор, пока Майлс Керни не  понял,  что  хорошему  адвокату  не  стоит
больших  усилий  превратить  обвиняемого  в  подзащитного.  Его  это  не
привлекало. Майлс принял предложение стать Государственным прокурором.
   Это был 1958 год. Ему тридцать семь. За эти  годы  он  встречался  со
многими девушками, наблюдая, как они одна за другой  выходят  замуж.  Но
как только он сам начинал подумывать о женитьбе, словно  какой-то  голос
шептал ему: "Подожди, у тебя еще все впереди".
   Намерение съездить в Италию возникло не вдруг. "Нельзя  сказать,  что
ты был в Европе, если ты  оказался  там  только  для  того,  чтобы  тебя
подстрелили, - говорила  ему  мать,  когда  он  приходя  обедать  домой,
неуверенно делился с ней своими планами, и добавляла: "Тебе не  кажется,
что не мешало бы навестить ту семью, которая прятала тебя в  Понтиси?  Я
сомневаюсь, что ты тогда как следует отблагодарил их".
   Он до сих пор признателен матери за этот совет. Потому что, когда  он
постучал в дверь, ее открыла Рената, которой к  тому  времени  было  уже
двадцать три года. Рената - тоненькая и высокая,  не  намного  ниже  его
самого. Рената, которая восхитительно просто сказала:"А я знаю, кто  вы.
Это вас я привела в ту ночь".
   "Откуда ты помнишь?" - спросил он.
   "Мой отец сфотографировал нас с вами  до  того,  как  вас  увезли.  Я
всегда держу эту фотографию на моем столике".
   Они поженились спустя 3  недели.  И  следующие  11  лет  были  самыми
счастливыми в его жизни.

***

   Майлс подошел  к  окну  и  выглянул  на  улицу.  По  календарю  весна
наступила неделю назад, но кто возьмется предсказать капризы природы. Он
отогнал от себя воспоминания о том, как Рената любила гулять по снегу.
   Споласкивая и загружая в посудомоечную машину чашку от кофе и тарелку
из-под салата, он предался размышлениям о том, что бы стали  есть  люди,
сидящие на диете,  если  бы  исчез  вдруг  весь  тунец.  Может,  они  бы
вернулись к старым добрым гамбургерам. От этой мысли он почуствовал, как
его рот наполнился слюной. И это напомнило ему, что он  должен  вытащить
из морозильной камеры соус для макарон.
   В 6 часов Майлс начал готовить  обед.  Он  умело  порвал  на  кусочки
листья салата, покрошил  зеленый  лук,  тончайшими  полосочками  нарезал
зеленый перец. Он бессознательно улыбался про себя,  вспоминая,  что  до
появления Ренаты салат в его  понимании  представлял  собой  помидоры  и
зелень, заправленные майонезом. Его мать была  прекрасной  женщиной,  но
кулинария не входила  в  число  ее  достоинств.  Основным  принципом  ее
стряпни было стремление "убить все  микробы",  поэтому  отбивные  всегда
были такими сухими и жесткими, что требовалась известная сноровка, чтобы
с ними сражаться.
   Рената ввела его в мир,  где  он  открыл  для  себя  аромат  приправ,
нежность лосося,  вкус  изумительно  приготовленных  макарон  и  остроту
салатов с чесноком. Нив унаследовала умение  хорошо  готовить  от  своей
матери, а Майлс требовал признания за собой первенства  в  единственном,
чему он научился - в приготовлении  особого  салата,  который  и  правда
удавался ему превосходно.
   В 10 минут седьмого он уже начал тревожиться за Нив. Наверное,  такси
на улицах совсем мало. Господи, только бы  она  не  пошла  сейчас  через
парк. Он попытался дозвониться в магазин, но там никто не отвечал. Майлс
уже готов был звонить в ближайший участок, чтобы  полицейские  проверили
парк, как влетела Нив, нагруженная свертками и коробками с одеждой.
   Майлс ни за что не признался бы Нив  в  своих  трусливых  намерениях,
вместо этого он принял из ее рук коробки и вопросительно заглянул  ей  в
глаза. "Опять Рождество? - спросил он, - "Для Нив от Нив с любовью"?  Ты
выгодно себе это продала?"
   "Майлс, не умничай, - раздраженно ответила Нив. -  Могу  тебе  только
сказать, что, может, Этель Ламбстон и хороший  клиент,  но  если  бы  ты
знал, как она порой действует мне на нервы!" Нив  забросила  коробки  на
диван и вкратце рассказала о своих бесплодных поисках Этель.
   Майлс испуганно посмотрел на дочь.  "Этель  Ламбстон!  Эта  та  самая
сплетница, которая была у нас на Рождество?"
   "Та самая". Сгоряча Нив пригласила Этель на  празднование  Рождества,
которое она и Майлс устраивали дома каждый год. Для начала Этель прижала
к стенке епископа Стэнтона, объясняя ему, почему католическая церковь  в
ХХ  веке  уже  не  так  популярна,  после  чего,  разнюхав,  что  Майлс,
оказывается, вдовец, уже не отходила от него весь вечер.
   "Она меня совершенно не интересует. Если  тебе  нравится,  ты  можешь
поселиться под ее дверью, - предупредил Майлс, - но чтобы в этом доме ее
ноги больше не было".

3

   Денни Адлеру не слишком-то улыбалось пахать за  какие-то  гроши  плюс
чаевые в кафе на углу  Лексингтон  и  83-й  улицы.  Но  что  можно  было
поделать в его положении условно осужденного. А Майк Тухей - офицер, под
бдительное око  которого  попал  Денни,  был  изрядной  свиньей,  власть
которого распространялась на весь штат Нью-Йорк. Он потребовал бы отчета
в происхождении каждого потраченного Денни центе, если б тот не работал.
   Поэтому  работать  приходилось  и   он   ненавидел   каждую   минуту,
проведенную в кафе.
   Денни снял убогую комнатенку с мебелью  в  дешевом  грязном  доходном
доме на Первой авеню. Чего не мог знать опекающий его  офицер,  так  это
то, что большую часть времени Денни проводил не на работе, а  на  улице,
попрошайничая. В целях конспирации каждые несколько дней он менял  место
и изменял  свою  внешность.  Иногда  он  одевался  пьяницей-бродяжкой  в
вонючей одежде и стоптанных  башмаках,  с  грязными  лицом  и  волосами.
Подпирая стену какого-нибудь здания, он держал в руках обрывок  картонки
со словами "Помогите, я голодаю".
   Для простодушных дурачков это было отличной приманкой.
   Иногда он напяливал вылинявшую военную  форму,  седой  парик,  темные
очки, прикалывал к груди табличку "Бездомный ветеран" и стоял,  опираясь
на палку. Жестянка у его ног быстро наполнялась монетами.
   Благодаря таким вот "выходам" Денни набивал полные карманы мелочи.
   И они же позволяли ему поддерживать себя в форме, а для Денни не было
ничего приятнее, чем предвкушение настоящей работы. Только один или  два
раза, он не мог не поддаться соблазну замочить  кого-нибудь,  что  он  и
делал, отбирая у какого-то пьянчужки несколько долларов. Но  копам  было
совершенно наплевать на избитого или зарезанного бомжа, так что в данном
случае Денни ничем не рисковал.
   Через три месяца срок его условного осуждения закончится,  он  сможет
исчезнуть из поля зрения и определиться,  где  приложить  свою  энергию.
Даже его офицер расслабился. В субботу утром Тухей звонил  ему  в  кафе.
Денни живо представил себе Майка, его тщедушное тело, ссутулившееся  над
столом в неряшливом офисе. "Я говорил с твоим боссом, Денни.  Он  сказал
мне, что ты один из его наиболее заслуживающих доверия работников".
   "Спасибо, сэр". Если бы Денни сейчас стоял перед  столом  Тухей,  его
руки бы тряслись, выдавая  нервозность.  Он  бы  был  вынужден  выдавить
подобие слезы из своих светло-карих глаз и изобразить что-нибудь похожее
на улыбку.
   Вместо этого он беззвучно матерился в телефон.
   "Денни, ты можешь не посылать мне отчет в понедельник. Я  буду  очень
занят и, я знаю, ты из тех, кому я могу верить.  Увидимся  на  следующей
неделе".
   "Да, сэр". Денни повесил трубку. Улыбка - оскал прорезалась морщинами
под его выступающими скулами. Половину из прожитых им тридцати семи  лет
он провел в тюрьме, начиная с двенадцати лет, когда совершил свой первый
взлом. Его кожа приобрела за эти годы характерный  сероватый  оттенок  -
"тюремную бледность".
   Денни обвел глазами кафе, с отвращением глядя  на  крошечные  столики
для  мороженого,  металлические  стулья,   белую   пластиковую   стойку,
объявления о скидках на ланч, хорошо одетых посетителей,  погруженных  в
газеты над тарелками с тостами или кукурузными  хлопьями.  Его  мечты  о
том, как бы он разделался с этим  кафе  в  целом  и  с  Майком  Тухей  в
частности,   были   прерваны   окриком   менеджера:    "Давай,    Адлер,
пошевеливайся! Заказы сами не придут!"
   "Да, сэр!" "Как мне осточертело это  "да,  сэр!",  -  подумал  Денни,
хватаясь за куртку и коробку с бумажными пакетами.
   Когда он вернулся в кафе, менеджер отвечал кому-то  по  телефону.  Он
взглянул на Денни с обычной кислой миной. "Я просил тебя не говорить  по
телефону по личным делам в рабочее  время,  "  -  сказал  он  и  швырнул
телефонную трубку Денни в руки.
   Позвонить ему сюда мог только Майк Тухей. Он произнес имя  Майка,  но
услышал приглушенное: "Привет, Денни". Он узнал этот голос мгновенно.
   Чарли Сантино - Большой Чарли. Десять лет назад Денни сидел с  ним  в
одной камере в тюрьме в Аттике  и  потом  пару  раз  выполнял  для  него
кое-какую работенку. Он знал, что у  Чарли  имеются  достаточно  высокие
связи в криминальных кругах.
   Денни проигнорировал свирепое выражение на лице  менеджера  -  сейчас
всего лишь пара человек у стойки, столики пустые. У него  было  приятное
предчувствие, что то, что скажет Чарли, будет интересным. Машинально  он
отвернулся к стене и прикрыл трубку ладонью. "Да?"
   "Завтра, в 11. Брайант - Парк за библиотекой. Ищи  черный  "Шевролет"
84-го года".
   Когда на том конце повесили трубку, Денни даже не осознал, что широко
улыбается.

***

   Все эти снежные выходные Симус Ламбстон просидел один в квартире на
   71-ой улице и Вест-Енд Авеню.  В  пятницу  после  обеда  он  позвонил
своему бармену. "Я заболел. Скажи Матти, чтобы он поработал за  меня  до
понедельника". Он проспал беспробудно всю ночь сном душевно  изнуренного
человека, но в субботу утром проснулся, чувствуя, что страх не только не
прошел, но почти перешел в панику.
   Рут уехала в четверг  в  Бостон  и  вернется  только  к  воскресенью.
Дженни, их младшая,  только  в  этом  году  поступила  в  университет  в
Массачусетсе. Чек,  который  Симус  послал  оплатить  учебу  в  весенний
семестр вернулся ввиду отсутствия денег на счету. Рут пришлось выпросить
срочный долг у себя на работе и  поспешила  исправить  положение.  После
истерического звонка Дженни родителям  у  них  был  такой  скандал,  что
слышно было, наверное, за пять кварталов.
   "Черт возьми, Рут, я делаю все, что в моих силах, - орал он. - Это не
моя вина, что у нас ни шиша денег, если трое детей учатся в колледже. Ты
что думаешь, мне деньги с неба сыпятся?"
   Они стояли друг напротив друга - враждебные, измученные, отчаявшиеся.
   Ему было стыдно смотреть ей в  глаза.  Он  знал,  что  приближающаяся
старость не прибавила ему привлекательности. Шестьдесят два года. Раньше
он поддерживал свое тело в форме при помощи гимнастики  и  гантелей.  Но
сейчас появился живот, с  которым  невозможно  стало  бороться,  некогда
рыжеватая шевелюра поредела и  приобрела  грязно-желтый  оттенок,  очки,
которые он надевал для чтения, подчеркивали отечность  лица.  Глядясь  в
зеркало, он иногда переводил взгляд на его с Рут  свадебную  фотографию.
Оба элегантно одетые, обоим еще нет сорока, у каждого это  второй  брак,
счастливые, желающие друг друга. И с баром все должно было пойти гладко,
даже несмотря на взятую ссуду, он был уверен, что сможет окупить его  за
пару лет. Спокойная, выдержанная Рут стала  для  него  прибежищем  после
того, как он отступил перед притязаниями Этель. "Каждый цент, который  я
ей выплачу, окупится моим спокойствием, " - сказал  он  тогда  адвокату,
который всеми силами старался уговорить Симуса не надевать на себя петлю
и не соглашаться на пожизненные алименты.
   Он был счастлив, когда родилась  Марси.  Через  два  года  неожиданно
появилась Линда. И уж совсем нежданно родилась Дженни,  когда  им  обоим
было уже по 45 лет.
   Стройное тело Рут стало производить  впечатление  коренастого.  Когда
рента за бар  удвоилась,  а  потом  и  утроилась,  и  старые  посетители
перестали  заглядывать  туда,  ее  спокойное  лицо  приобрело  выражение
постоянной озабоченности. Она так много хотела дать  своим  девочкам,  а
доходы не позволяли этого. Нередко она набрасывалась на мужа:  "  Вместо
нормального дома ты смог дать им лишь кучу мусора".
   Последние годы,  когда  прибавились  еще  затраты  на  колледж,  были
мучительными. Ни на что не хватало денег. И эта тысяча долларов в месяц,
отрываемая для Этель, пока она не выйдет  замуж  или  умрет,  была,  как
кость поперек горла, которую Этель грызла, не  переставая.  "Ради  Бога,
обратись в суд, " -  подстегивала  его  Рут.  "Расскажи,  что  ты  не  в
состоянии дать своим собственным детям образование, а эта паразитка  уже
нажила себе целое состояние. Ей не нужны твои деньги. Она имеет  больше,
чем она может потратить".
   Последняя вспышка на прошлой неделе была самой ужасной. Рут  вычитала
в "Пост", что Этель подписала контракт на книгу с авансом в пол-миллиона
долларов. Журналист приводил слова Этель о том, что эта книга, в которой
она расскажет "все-все",  будет  "равносильна  взрыву  динамита  в  мире
моды".
   Для Рут это явилось последней каплей.  Это,  и  еще  возвращенный  за
отсутствием денег на  счету  чек.  "Иди  к  этой...  -  Рут  никогда  не
употребляла крепких выражений, и сейчас едва сдержала себя. - Скажи  ей,
что я собираюсь пойти к газетчикам и рассказать им, что она  вымогает  у
тебя деньги. 12 тысяч в год в течении 20 лет!" С каждым словом голос Рут
становился все пронзительнее. "Я мечтаю уйти с работы, мне уже 62  года.
Потом, ты сам знаешь, пойдут свадьбы. Мы и в могилы ляжем с этой удавкой
на шее.  Скажи  ей,  что  это  будет  очень  интересная  новость,  когда
напечатают, что одна из их сотрудников - феминистка и шантажирует своего
бывшего мужа".
   "Это не шантаж. Это алименты.  -  Симус  старался,  чтобы  его  голос
звучал твердо. - Но ты права. Я схожу к ней".
   Рут вернется в воскресение к вечеру. К полудню  Симус  заставил  себя
выйти из  полулетаргического  состояния  и  принялся  убирать  квартиру.
Раньше, два  года  назад,  для  этой  цели  каждую  неделю  приглашалась
женщина. Теперь же они поделили  между  собой  обязанности,  причем  Рут
постоянно ныла, что ей достается больше. "После ежедневной давки в метро
бегать все выходные по квартире в обнимку с пылесосом - это то, что  мне
просто необходимо!" На прошлой неделе она внезапно разразилась  слезами:
"Господи, как же я устала!"
   К четырем часам квартира выглядела вполне прилично.  Стены,  конечно,
следовало бы покрасить. Да и линолеум на кухне  совсем  вытерся.  Здание
отошло к кооперативу, но выкупить квартиру им было не по силам. Двадцать
лет - и ничего, кроме счетов за аренду.
   Симус поставил на столик в гостиной тарелку с сыром  и  вино.  Мебель
устарела и выглядела убого, но сейчас, в мягком вечереющем свете она  не
смотрелась так ужасно. Только через три года Дженни закончит колледж,  у
Марси  этот  год  последний,  у  Линды  -  первый.  "Теперь  все  должно
наладиться, " - неожиданно твердо сказал он сам себе.
   Чем ближе подходило время приезда Рут, тем  сильнее  у  него  дрожали
руки.
   Заметит ли она перемену, произошедшую в нем?
   Она вошла в квартиру в  четверть  шестого.  "Движение  ужасное,  "  -
сварливо объявила она.
   "Ты поменяла чек и все объяснила насчет первого?", - спросил он,  изо
всех сил, стараясь не обращать внимания  на  интонации  жены.  Это  была
"давай-выясним-отношения" - ее любимая интонация.
   "Конечно. И позволь мне сказать, что  бухгалтер  в  колледже  была  в
шоке, когда я рассказала ей, как Этель Ламбстон все эти годы отбирает  у
тебя деньги. Они в колледже устраивали для нее  встречу  полгода  назад,
чтобы она рассказала о женщинах, зарабатывающих  наравне  с  мужчинами".
Рут взяла протянутый ей стакан вина и сделала большой глоток.
   Он вдруг заметил, совершенно пораженный, что у  нее  появилась  точно
такая же, как и у  Этель  привычка  всякий  раз  облизывать  губы  после
произнесенной вслух гадости. "Что я поменял,  женившись  вторично?"  Эта
мысль заставила его разразиться истерическим смехом.
   "Ладно, оставим это. Ты ее видел?" - огрызнулась Рут.
   Огромная усталость вдруг  охватила  Симуса.  Перед  глазами  возникла
последняя сцена. "Да, я видел ее".
   "Ну?"
   Он осторожно подбирал слова. "Ты была  права.  Она  не  хочет,  чтобы
информация о том, что все  эти  годы  она  получала  алименты,  получила
широкую огласку. Она готова пойти на некоторые уступки".
   Рут поставила стакан, ее лицо изменилось. "Просто не  могу  поверить,
как тебе удалось это?"
   ...Ядовитый, дразнящий смех Этель в ответ на его угрозы и мольбы.
   Вспышка дикой ярости, пробежавшая по нему, ужас  в  ее  глазах...  Ее
последняя угроза... Боже милостивый...
   "Не верится, что ты теперь не будешь платить ни за шикарные  туалеты,
которые Этель покупает  у  Нив  Керни,  ни  за  ее  роскошное  питание".
Победный смех Рут бил по его барабанным перепонкам, а ее слова не  сразу
дошли до его сознания.
   Симус поставил стакан. "Как ты сказала?" -  спокойно  переспросил  он
жену.

***

   В субботу утром снег перестал падать, и кое-где на улицах