ужчин в лицо. И каждому он кивал, узнавая. Только два незнакомых  лица.
Одно не вызвало у него подозрений. Второй же  был  представлен  ему  как
Кармен Мачадо.
   Никки внимательно изучал его. Около тридцати. Темные густые волосы  и
брови. Прямой костистый нос. Он  крутится  здесь  уже  3-4  года.  Альфи
познакомился с ним в тюрьме,  где  тот  отсиживал  за  угон  автомобиля.
Инстинктивно он не вызывал доверия у Никки, и Никки  отметил  про  себя,
что должен порасспрашивать Джо, насколько хорошо они его знают.
   Его глаза остановились на Джо. Джо, который вышел, отсидев лишь шесть
лет и который разгуливал на свободе в то время, пока Никки был  вынужден
сидеть взаперти. Круглое лицо Джо было все  покрыто  морщинами,  которые
означали улыбку, и весь он напоминал только что проглотившего  канарейку
кота.
   Никки вдруг почувствовал  жжение  в  груди.  Обильный  ужин  оказался
тяжеловат для его желудка. "О' кей, а теперь выкладывай, что у  тебя  на
уме, " - приказал он Джо.
   Джо продолжал улыбаться. "Что касается меня, то  я  припас  для  тебя
отличную новость. Мы все знаем, как ты относишься к этой сволочи  Керни.
Так вот, послушай. Есть заказ на его дочь. И  это  не  наша  инициатива.
Стюбер хочет убрать ее. Для тебя это просто подарок".
   Никки подскочил на месте. Охваченный волной ярости, он  выместил  все
на дубовом столе, что есть мочи грохнув по нему кулаком. "Вы  безмозглые
кретины! - орал он. - Вонючие безмозглые кретины! Это  нужно  немедленно
остановить". На какое-то мгновение он перехватил выражение  лица  Кармен
Мачадо и ему вдруг показалось, что он заглянул в лицо копу.  "Остановить
это. Я говорю остановить, ясно?"
   Страх на лице Джо сменился сочувствием. "Никки,  ты  же  знаешь,  это
невозможно. Никто не может отменить контракт, уже слишком поздно".

***

   Пятнадцать минут спустя Никки ехал домой в Бель Харбор, сидя рядом  с
молчаливым Луи. Его грудь сгорала от боли, которая  накатывала  волнами,
не помогал даже нитроглицерин под языком. Если дочь Керни  будет  убита,
копы не остановятся, пока  не  навесят  это  убийство  на  него.  И  Джо
превосходно знал это.
   Он подумал о том, что напрасно предостерег Джо  относительно  Мачадо.
"Никогда этот парень не работал во Флориде на семью Палино, - сказал  он
Джо. - А у вас не хватило мозгов проверить это, не так  ли?  Вы  идиоты,
каждый раз, когда вы открываете рот, считайте, что вы  докладываете  все
прямехонько копам".

***

   Симус Ламбстон проснулся во вторник утром. Он спал всего четыре  часа
и даже во сне его не оставляли в покое навалившиеся  проблемы.  Накануне
он закрыл бар в половине  третьего,  потом  почитал  газету  и  тихонько
скользнул в постель, стараясь не побеспокоить Рут.
   Когда  девочки  были  маленькими,  он  мог  позволить  себе   поспать
подольше, приходил в  бар  к  полудню,  потом  снова  шел  домой,  чтобы
пообедать вместе с семьей и возвращался в  бар,  оставаясь  там  уже  до
закрытия. Но последние годы, когда дела безжалостно и стабильно шли  все
хуже и хуже, а арендная плата все росла и росла,  он  уволил  бармена  и
официанток и урезал меню так, что остались  одни  только  сандвичи.  Все
закупки он делал сам, приходил в бар к восьми или половине  девятого  и,
уже не заходя домой на обед, работал до закрытия. И все равно ему  никак
не удавалось свести конца с концами.
   Во сне его преследовало лицо Этель. Ее глаза, расширенные  от  гнева.
Ее недобрая усмешка, которую он  с  удовольствием  стер  бы  с  ее  лица
навсегда.
   Когда он был у нее в четверг вечером, он вытащил фотографию  девочек.
"Этель, - он уже умолял, - посмотри на них. Им сейчас необходимы деньги,
которые я отдаю тебе. Дай мне передышку".
   Она взяла фотографию и долго ее  изучала.  "Это  могли  бы  быть  мои
дети", - только и сказала она, протянув ему обратно снимок.
   У Симуса живот скрутило от тревоги. Он должен заплатить  алименты  до
пятого. Завтра. Осмелиться ли он не выписать чек?
   Половина восьмого. Рут уже встала. Он слышал плеск воды в душе. Симус
встал с постели и прошел  в  комнату,  которая  служила  им  столовой  и
кабинетом одновременно. Она была уже наполнена резким  светом  утреннего
солнца. Он сел за старое бюро, пережившее три поколения в  их  семье,  и
которое Рут терпеть не могла. Если бы она имела возможность, она бы  все
переделала в доме по-своему и заменила бы старую  громоздкую  мебель  на
светлую современную. "За все эти годы я не могла позволить  себе  купить
такую роскошь, как новое кресло, " - любила напоминать  она.  "Ты  отдал
Этель самую хорошую мебель, а я обречена  жить  среди  рухляди,  которая
осталась от твоей  матери.  Единственно  новое,  что  мы  покупали,  это
колыбельки и кровати для девочек - и больше ничего из того, что  им  еще
необходимо".
   Симус решил отвлечься от мыслей о чеке для  Этель,  начав  выписывать
другие: за газ и электричество, за телефон, за квартиру.  От  кабельного
телевидения они отказались полгода назад,  это  позволяло  им  экономить
двадцать два доллара в месяц.
   Из кухни был слышен шум кофеварки, стоящей на плите. Спустя несколько
минут в  столовую  вошла  Рут,  держа  на  маленьком  подносе  стакан  с
апельсиновым  соком  и  чашку  дымящегося  кофе.  Она  улыбалась,  и  на
мгновение напомнила Симусу ту симпатичную женщину, на которой он женился
через три месяца после развода. Рут не относилась к  тому  типу  женщин,
которых можно назвать ласковыми, но сегодня утром,  поставив  поднос  на
стол, она наклонилась и поцеловала его в макушку.
   "Только сейчас, когда ты  сел  выписывать  чеки,  до  меня  дошло,  -
сказала она. - Господи, Симус,  неужели  мы  больше  не  будем  отдавать
деньги  Этель,  неужели  мы  сможем  наконец  вздохнуть.  Давай   пойдем
куда-нибудь  вечером  и  отметим  это   событие.   Попроси   кого-нибудь
поработать за тебя. Мы уже столько месяцев никуда не выходили".
   У Симуса свело желудок. Запах крепкого кофе внезапно  вызвал  у  него
отвращение.  "Дорогая,  я  пока  могу  только  надеяться,  что  она   не
передумает, - промямлил он. - То есть я хочу сказать,  что  у  меня  нет
тому письменного подтверждения. Тебе не кажется, что стоило  бы  послать
чек, пусть она  лучше  вернет  его.  Я  полагаю,  что  это  будет  самым
разумным. У нас ведь нет ничего, что делало бы все это законным. Я  имею
в виду у нас нет письменного заверения, что она действительно отказалась
от денег".
   Он осекся, почувствовав слева резкий шлепок по голове.  Симус  поднял
глаза и  невольно  отшатнулся,  увидев  выражение  лица  Рут.  Это  было
выражение смертельного оскорбления. Точно такую  гримасу  он  уже  видел
несколько дней назад на другом лице.
   Потом лицо  жены  пошло  красными  пятнами,  и  в  конце  концов  она
разразилась фонтаном бессильных слез. "Симус, прости, я  ударила  тебя".
Голос ее сорвался. Она распрямила плечи  и  закусила  губу.  "Ни  одного
чека. Напомнишь ей, что она дала слово.  Я  скорее  задавлюсь,  чем  она
получит еще хотя бы один цент".

6

   В среду утром Нив рассказала Майлсу все, что  она  думает  по  поводу
исчезновения Этель. Сосредоточенно намазывая сыр на подсушенную булочку,
она высказала все свои ночные мысли, которые подняли ее среди ночи.
   "С нее, конечно, станется улететь, не взяв новую одежду, но в пятницу
она должна была встретиться со своим племянником".
   "Это он так говорит, " - вставил Майлс.
   "Естественно. Но я точно могу сказать, что  в  четверг  она  принесла
законченную статью, а в четверг было ужасно холодно, днем пошел снег,  и
в пятницу было, как в середине зимы".
   "Ты, по-моему, переквалифицировалась в метеорологи, " - заметил отец.
   "Ну хватит, Майлс. Мне все же кажется, что что-то здесь не  так.  Все
ее зимние вещи остались в шкафу".
   "Нив, эта женщина вечная. Я просто вижу,  как  Бог  и  дьявол  спорят
между собой, кому ее забрать, " - Майлс улыбнулся, довольный собственной
шуткой.
   Нив скорчила гримаску, сердясь, что он не принимает  всеръез  все  ее
тревоги по этому поводу, но довольная тем не менее его шутливым тоном  и
хорошим настроением. Кухонное окно было приоткрыто,  и  соленый  морской
ветер с Гудзона слегка забивал обычную вонь  выхлопных  газов  от  тысяч
машин, снующих по Генри Гудзон -  парквей.  Снегопад  прекратился  также
внезапно, как и начался. В воздухе уже чувствовалась  весна,  и,  может,
поэтому у Майлса было такое приподнятое настроение. А может, от  чего-то
еще?
   Нив встала, подойдя к плите, взяла кофеварку и подлила свежего кофе в
обе чашки. "Сегодня ты выглядишь  намного  бодрее,  -  прокомментировала
она. - Значит ли это, что  ты  перестал  беспокоиться  по  поводу  Никки
Сепетти?"
   "Просто я говорил с Хербом и он меня убедил,  что  Никки  теперь  под
неусыпным контролем наших парней".
   "Понятно". - Нив знала, что лучше не  затрагивать  больше  эту  тему.
"Теперь ты уже не будешь так трястись  надо  мной?"  Она  посмотрела  на
часы: "Мне пора". Выходя из  кухни,  она  замешкалась:  "Майлс,  я  знаю
гардероб Этель, как свои пять пальцев. Как ты объяснишь, что  в  четверг
или в пятницу, в жуткий холод, она ушла без пальто?"
   Майлс уже было углубился в "Таймс", ему пришлось отложить  газету,  и
он проделал это, разыгрывая бесконечное терпение. "Ну давай  поиграем  в
"фантазию". Давай представим, что Этель увидела  пальто  в  какой-нибудь
витрине и решила, что это именно то, что она всегда хотела".
   Игра "в фантазию" взяла свое начало с той поры, когда Нив было четыре
года и она выпила банку Кока-Колы, которую ей запрещали. Она заглянула в
холодильник, вытащила Коку и с  наслаждением  выпила  все  до  последней
капли. Перехватив укоризненный взгляд отца, она с самым  невинным  видом
предложила:  "Я  придумала,  папа.  Давай  поиграем  в  фантазию.  Давай
представим, что Кока была не Кокой, а апельсиновым соком".
   Внезапно  Нив  почувствовала  себя  ужасно  глупой.  "Вот  почему  ты
полицейский, а я держу магазин, " - сказала она.
   Но, принимая душ и натягивая свободный шоколадного цвета  кашемировый
жакет с зауженными рукавами и отворотами на манжетах  и  мягкого  покроя
черную шерстяную юбку, она поняла, где  кроется  ошибка  в  рассуждениях
Майлса. Также, как когда-то  давно  Кока  не  могла  стать  апельсиновым
соком, также и сейчас - Нив могла дать голову на отсечение  -  Этель  не
могла купить пальто где-нибудь в другом магазине.

***

   Проснувшись  рано  утром  в  среду,  Дуглас  Браун  решил   расширить
территорию своего  господства  в  квартире  Этель.  Вернувшись  накануне
вечером с работы,  он  был  приятно  удивлен,  увидев  сияющую  чистотой
квартиру. Даже груды бумаг были уложены  так  аккуратно,  насколько  это
вообще возможно было сделать. В морозильнике он обнаружил  разнообразные
припасы, выбрал лазанью, и пока  она  разогревалась  потягивал  холодное
пиво. Потом он уселся перед огромным новым 40-инчевым телевизором Этель,
поставив перед собой поднос с едой.
   Сейчас,  нежась  в  шелковых  простынях  на  кровати  с  пологом,  он
оглядывал обстановку спальни. Его  чемодан  все  еще  стоял  на  кресле,
костюм был брошен на подлокотники. Это не годится. Конечно, он не  будет
ничего трогать в  ее  драгоценном  шкафу,  но  почему  бы  аккуратно  не
повесить туда кое-что.
   Одна часть шкафа  просто  выполняла  функцию  кладовки.  Он  потратил
немало  усилий,  прежде  чем  разобрал  фотоальбомы,  груды  журналов  и
каталогов, чтобы пробиться к свободному месту  на  вешалке,  куда  можно
было повесить костюм.
   Пока варился кофе, он принимал душ. От его  внимания  не  ускользнула
сияющая белизна кафеля и аккуратно  расставленные  флаконы  с  духами  и
лосьонами Этель на стеклянной полке  справа  от  двери,  которые  прежде
образовывали просто  хаос.  Даже  полотенца  были  тщательно  сложены  в
специальном  шкафчике  над  ванной.   Эта   наблюдение   заставило   его
нахмуриться. Деньги. Интересно, не нашла ли деньги эта шведская милашка,
которая здесь наводила порядок.
   Дуг выскочил из-под душа, наспех вытерся, завернулся  в  полотенце  и
поспешил в гостиную. Под ковром  у  кресла  он  припрятал  стодолларовую
бумажку. Она была на месте. Ну что ж, одно  из  двух:  или  эта  девушка
честна, или она просто ничего не заметила.
   Он погрузился в размышления о том, какая все-таки дура Этель.  Каждый
месяц, получая чек  от  своего  бывшего  мужа,  она  обменивала  его  на
стодолларовые банкноты. "Моя заначка, " -  говорила  она  Дугу.  На  эти
деньги она угощала его обедом в каком-нибудь дорогом ресторане. "Пока мы
наслаждаемся икрой, они едят фасоль, - приговаривала она. - Иногда я все
спускаю за один месяц, иногда подкапливаю. Время от  времени  я  отсылаю
то, что остается своему бухгалтеру, это  идет  на  одежду.  Рестораны  и
тряпки - вот все, что смог дать мне этот слизняк".
   Дуглас и Этель посмеивались,  чокаясь  бокалами,  и  пили  за  "этого
слизняка Симуса". В ту ночь Дуг и сообразил, что Этель не знает  толком,
сколько денег у нее остается и сколько она тратит, и  что  пропажы  пары
сотен в месяц она точно не заметит. Чем он  и  занимался  последние  два
года. Пару раз у нее все-таки зародились подозрения  относительно  него,
но он надевал на себя маску  оскорбленной  невинности,  и  Этель  всегда
отступала. "Если ты сядешь  и  напишешь,  где  ты  тратила  деньги,  вот
увидишь - все станет на свои места, " - кричал он.
   "Прости, Дуг, - начинала извиняться Этель. - Ты же знаешь свою  тетю.
Когда на меня находит, я несу бог знает что".
   Ему  неприятно  было  вспоминать  последний   разговор,   когда   она
потребовала, чтобы он пришел в пятницу и поработал для нее мальчиком  на
побегушках,  и  прибавила,  что  ни  на  какие  чаевые   он   может   не
рассчитывать.  "Я  последовала  твоему  совету,  -  заявила  она,  -   и
записывала все свои расходы".
   Он поспешил сюда, уверенный, что сможет подлизаться к  ней,  и  зная,
что, кроме него, у Этель никого нет...
   Когда кофе был готов,  Дуг  налил  себе  чашечку,  потом  вернулся  в
спальню и  оделся.  Завязав  галстук,  он  критически  осмотрел  себя  в
зеркале. Он неплохо выглядит. На деньги, позаимствованные у  Этель,  Дуг
начал ухаживать за своим лицом. Массажи и  косметические  маски  заметно
улучшили кожу. Он также завел себе хорошего  парикмахера.  Два  костюма,
прикупленные недавно,  прекрасно  сидели  на  нем.  Новая  секретарша  в
"Космик" вылупила глаза на него. Он дал ей понять, что  торчит  на  этой
работе только потому, что пишет пьесу. Имя Этель было ей знакомо. "А  ты
тоже писатель?" - та задохнулась в благоговейном почтении. Неплохо  было
бы привести сюда Линду, но ему надо быть осторожным,  по  крайней  мере,
некоторое время...
   За второй чашкой кофе Дуг тщательно просмотрел все бумаги на столе  у
Этель. На толстой картонной папке было  помечено  :  "Важное".  По  мере
того, как  он  просматривал  содержимое,  с  его  лица  сбегала  краска.
Оказывается, эта старая вешалка Этель держит дорогие акции! У  нее  есть
участок во Флориде! Она застрахована на миллион долларов!
   В последнем отделении папки  была  копия  ее  завещания.  Он  не  мог
поверить своим глазам, читая его.
   Все - все, до последней копейки она оставляла ему. Да она  же  просто
денежный мешок.
   Он опоздал на работу, но это уже не имело значения. Дуг  вернул  свою
одежду обратно из шкафа на кресло, аккуратно застелил постель, вытряхнул
пепельницу,  сложил  одеяло,  подушку  и  простыни   на   диван,   желая
подемонстрировать, что он спал там  и  написал  записку:  "Дорогая  тетя
Этель. Наверное, вы снова отправились в какую-то непредвиденную поездку.
Думаю, вы не будете против, если я переночую здесь, пока не подыщу  себе
новую  квартиру.  Надеюсь,  вы  приятно  провели  время.   Ваш   любящий
племянник, Дуг".
   "Это восстановит наши  отношения,  "  -  подумал  он,  отдавая  честь
портрету Этель на стене рядом с входом в квартиру.

***

   В три часа в среду Нив оставила  сообщение  на  автоответчике  Це-Це.
Часом позже  Це-Це  перезвонила.  "Нив,  мы  только  что  с  генеральной
репетиции. По-моему, пьеса просто замечательная, - Це-Це ликовала. -  Я,
правда, только вношу индюшку и говорю "да", но никогда ничего не  знаешь
наперед - среди публики может оказаться и сам Джозеф Папп".
   "Ты еще станешь звездой, - убежденно сказала Нив. - Я предвкушаю, как
буду хвастаться: я знала ее еще в те времена, когда... Це-Це,  послушай,
необходимо еще раз зайти в квартиру Этель. Ключ по-прежнему у тебя?"
   "Так  ничего  и  не  слышно  от  нее?  -  из  голоса  Це-Це   исчезла
оживленность. - Нив, происходит что-то странное. Этот ее  племянничек...
Он спит в ее постели, курит в ее комнате.  Или  он  вообще  не  ждет  ее
возвращения, или ему на тетушку глубоко наплевать".
   Нив поднялась. Внезапно все эти образцы платьев, сумок,  украшений  и
обуви, разбросанные по всему кабинету, показались ей  сейчас  ужасно  не
важными. Она была в светло-зеленом шерстяном костюме  работы  одного  из
молодых модельеров. Серебряный пояс свободно лежал на бедрах.  Зауженная
юбка едва  доставала  до  колен.  Шелковый  шарф  в  серебристо-серых  и
персиковых тонах был завязан вокруг шеи. Двое покупательниц, увидев ее в
этом наряде в демонстрационном зале, заказали себе такой же.
   "Це-Це, - попросила она, - ты могла бы сходить к Этель завтра  утром?
Если она окажется там - прекрасно. Скажешь, что ты волновалась. Если там
будет племянник, ты можешь придумать, что  Этель  просила  тебя  сделать
что-нибудь, например, убраться в кухонных шкафах или еще что-то  в  этом
роде?"
   "Конечно, - согласилась Це-Це. - Мне это нравится. Это очень  в  духе
Бродвея. Не ради денег, но исключительно  из  любви  к  искусству.  Хотя
должна заметить, что Этель совершенно не волнует состояние  ее  кухонных
шкафов".
   "Если она, вернувшись, не заплатит тебе, я заплачу. Мне  бы  хотелось
пойти с тобой. Я знаю, что у  нее  на  столе  лежит  блокнот,  куда  она
вписывает все встречи. Может, это натолкнет меня на какую-то мысль,  или
я узнаю что-нибудь о ее планах".
   Они договорились встретиться завтра в холле в половине девятого утра.
Когда подошло время закрытия, Нив заперла вход в магазин с Мэдисон Авеню
и вернулась к себе в кабинет, чтобы спокойно сделать кое-какие  бумажные
дела. В семь часов она позвонила в резиденцию кардинала на Мэдисон Авеню
и ее соединили с епископом Дэвином Стэнтоном.
   "Я получил твое сообщение,  -  сказал  он  ей.  -  Приду  с  огромным
удовольствием, Нив. А Сал будет? Отлично. Три мушкетера из Бронкса редко
встречаются последнее время. Я не видел Сала  с  самого  Рождества.  Он,
часом, не женился снова?"
   Перед тем, как попрощаться епископ  напомнил  Нив,  что  его  любимое
блюдо макароны аль-песто в ее приготовлении. "Только один человек  делал
это лучше тебя - твоя мама, упокой Господи ее душу", - сказал он нежно.
   Обычно Дэвин Стэнтон не  упомянул  бы  Ренату  в  простом  телефонном
разговоре. Нив  заподозрила,  что  Майлс  разговаривал  с  ним  о  Никки
Сепетти. Она хотела было порасспросить его, но Дэвин уже повесил трубку.
"Я приготовлю вам ваше любимое песто, дядя Дэв, но  также  я  приготовлю
вам хорошую трепку. Мне совсем не по вкусу, чтобы Майлс трясся надо мной
всю жизнь".
   Уже перед самым уходом она позвонила Салу домой. Как всегда,  тот  не
мог обойтись без своего добродушного подтрунивания. "Конечно, я не забыл
о завтрашнем вечере. А что у тебя есть? Я принесу вино. Пусть твой  отец
не считает, что только он разбирается в вине".
   Посмеявшись с ним вместе, Нив повесила трубку, выключила свет и вышла
на улицу. Несмотря на то, что снова похолодало  -  капризы  апреля,  Нив
чувствовала, что ей просто необходимо прогуляться.  Чтобы  не  волновать
Майлса, она почти неделю не бегала по утрам, и  все  ее  тело  требовало
движения.
   Она быстро прошла по Мэдисон до 5 Авеню, потом  решила  срезать  себе