Рене Клер
   Китайская принцесса
 
   Повесть
   Перевод с французского А. БРАГИНСКОГО
 
 
 
   Почему я такой? Значит, таким мне положено
   быть... Здесь - да. Ну, а если где–то еще? На
   полюсе? У экватора? Или на Сатурне?
   Дидро, Сон д’Аламбера Как счастлив должен быть провинциал, у которого
есть чердак, где, как в молчаливой памяти, оказываются  свалены  письма,
портреты и масса безделушек, не имеющих достаточной  цены,  чтобы  забо-
титься о них, но и не настолько позабытых, чтобы без  сожаления  от  них
избавиться. Городской житель,  ограниченный  размерами  своего  горизон-
тального улья, вынужден подчас ради  настоящего  производить  сортировку
предметов минувшей жизни, обрывая один за другим  листки  своего  былого
существования и таким образом получая  возможность  определить  ценность
собственной пыли и самому совершить похоронную процедуру,  которой,  су-
ществуй  чердак,  пришлось  бы  заняться  какому–нибудь  наследнику,  не
чувствительному к привлекательности позабытых  фраз  и  пустых  флаконов
из–под духов.
 
   Я как раз отдавался этому неблагодарному делу, когда среди  пожелтев-
ших бумаг, испещренных неизвестными почерками и моим  собственным,  вне-
запно обнаружил рукописную тетрадь, которая непонятным образом оказалась
в моем архиве. Не спрашивайте имя автора и насколько описанная в ней ис-
тория выдумана или имела место в действительности. Я не  в  силах  отве-
тить, и вы это поймете после того, как прочтете то, что за сим следует.
   Глава первая Почему я родился в Париже в один из июньских дней начала
века? С этого вопроса начинаются все мои проблемы. Если бы отец  женился
на моей матери на несколько недель позднее, я бы увидел свет под  другой
звездой. Тогда бы, являясь с запозданием на  различные  назначенные  мне
судьбой свидания, я бы познал совсем иную жизнь, оказался бы неповинен в
тех ошибках, которые мне приписывают сегодня.  Тем  же,  кто  расположен
осуждать меня за мои поступки, я отвечаю, что  единственный  мой  промах
заключается в том, что я появился на свет с пунктуальностью, за которую,
надо признать, не несу никакой ответственности.
   Более того, я отнюдь не виноват в факте  знакомства  моих  родителей.
Если бы, не познакомившись с моей матерью, отец нашел себе другую  жену,
а она, не встретив отца, - другого мужа, из каких частиц оказался  бы  я
сложен в конце концов?
   Смогло ли тогда мое "я", которое представляется  мне  таким  цельным,
таким насыщенным и весомым, будучи разделенным на две равные части и пе-
ремешанным с другими чужеродными  элементами,  прогуливаться  по  свету,
принадлежа двум разным телам? Что стало бы с  моей  разделенной  на  две
части душой? С моей разделенной надвое свободной волей? Моя мать от это-
го предполагаемого мужа могла бы родить мальчика, а отец от воображаемой
женщины - девочку. Носитель части моего естества, мальчик, мог бы встре-
тить девочку, наделенную другой моей половиной.
   Достигнув зрелого возраста, эти парень и девушка могли бы понравиться
друг другу, полюбить, пожениться.  Таким  образом,  наполовину  существо
женского пола, наполовину мужского, я оказался бы  воссоединен  с  самим
собой узами брака, от него бы родились дети, которые в  свою  очередь...
Но остановимся на этом. Такое начало рассказа, который мне  бы  хотелось
наделить максимальной ясностью, уже свидетельствует, как трудно мне было
бы изложить устно свою исповедь.  Меня  бы  сразу  заставили  замолчать.
Пусть же эта рукопись расскажет за меня  всем  тем,  у  кого  достаточно
здравого смысла, что, как это ни покажется удивительным, я им тоже обла-
даю в известной мере.
   Мои родители были мелкими  буржуа.  Отец,  страховой  агент,  добился
сносного положения в компании, где работал. С раннего детства я только и
слышал разговоры о пожарах, граде, несчастных случаях, насилиях - о всех
видах  вреда,  наносимых  природой  и  людьми.  Теряя  характер  ужасных
бедствий, они превращались в кабинете моего отца в ряд цифр, готовых по-
корно занять положенное им место в статистических отчетах.
   То, что, оказывается, можно заранее высчитать размер  ущерба,  причи-
ненного каждым летом ударами молнии, представлялось мне фактом, заслужи-
вающим уважения. Но зато более или менее точные подсчеты количества еже-
годно совершаемых ограблений и самоубийств склоняют  меня  и  сегодня  к
весьма скептическим размышлениям относительно человеческого  общества  и
свободы действий, данной тем, кто его составляет.
   Мой отец не был обременен подобными мыслями. Случайность и  рок  были
для него словами, лишенными смысла. Подобно мольеровскому врачу, которо-
го ничуть не волнует причина смерти, лишь бы она соответствовала учебни-
кам факультета медицины, он не без удовлетворения воспринимал беды своих
ближних, лишь бы ближние обладали полисом, законно составленным  уважае-
мой страховой компанией.
   Он и сам должным образом застраховался, так что, идя ко дну во  время
рыбалки, мог с полным основанием считать, что стал жертвой  оговоренного
законом несчастного случая и что благодаря его дальновидности его семья,
состоявшая из матери и меня, не будет ни в чем нуждаться.
   Именно по этому печальному поводу я и получил возможность впервые об-
наружить то, что называют, в зависимости от миропонимания каждого  чело-
века, превратностями игры или неисповедимыми путями Господними.  Страхо-
вой компании удалось доказать, что драматическое событие, унесшее  жизнь
моего отца, произошло более чем в шести милях от  побережья,  тогда  как
семья застрахованного, как его без всякой  иронии  продолжали  называть,
при подобных обстоятельствах могла воспользоваться страховкой лишь в том
случае, если он принимал участие в дуэли или  имел  неосторожность  вос-
пользоваться аэропланом.
   Тщетно доказывали мы, что злополучная лодка была снесена  течением  к
роковому месту; что если мой отец оказался за пределами  той  линии,  до
которой распространялась забота компании о жизни своих клиентов, то  это
произошло не по его воле. Ничего не помогло. Нам  показали  составленный
собственной рукой усопшего контракт и выплатили,  в  виде  исключения  и
учитывая его большие заслуги, эфемерную сумму, которая полностью  утекла
на гонорар адвокату.
   Таким образом, все шло к тому, что детство мое пройдет в нищете и за-
ботах о хлебе насущном, что вдовство матери возложит на  мои  неокрепшие
плечи обязанности главы семейства и заставит провести жизнь в  борьбе  с
материальными трудностями... Я и сегодня с умилением  представляю  себе,
каким тщедушным, одетым в черное, склоненным над тетрадками ребенком мне
предстояло быть.
   Несчастье подстегнуло бы мою волю, и я добился  бы  стипендии,  чтобы
поступить в лицей, не нанося ущерба нашему скромному семейному  бюджету.
Я был бы первым в своем классе, победителем конкурса. Я бы вел себя так,
что безусловно мог в один прекрасный день услышать, будучи принят  сразу
в Политехнический институт и Высшую педагогическую школу: "Как  бы  гор-
дился тобой отец, будь он жив".
   Да, мне была уготована такая судьба, но все переменилось  в  один  из
четвергов 1915 года из–за нескольких капель дождя. Если бы не шел дождь,
моя мать отправилась бы к нотариусу. Не останься  она  дома,  ее  кузина
Клотильда, оказавшись проездом в Париже, уехала бы в Монпелье, так и  не
повидав ее... Во время разговора матери с кузиной та,  огорченная  нашей
бедностью, выразила желание нам помочь. По ее рекомендации маму  приняли
на работу медсестрой в больницу. Там она  познакомилась  с  египтянином,
который увез ее в страну фараонов. Отец дипломата счел нужным умереть по
их приезде, и мой отчим стал очень богат.
   Прощай добродетельные намерения  потрудиться  на  студенческой  ниве!
Прощай нищета, прощай мужество в борьбе с нею! Я поступил в один из  са-
мых престижных коллежей, где вместе с начатками знаний узнал, как можно,
не работая и не испытывая угрызений совести, тратить деньги. Отныне  мой
дальнейший жизненный путь вырисовывался совершенно четко:  беспорядочная
учеба, шикарный гардероб, провал на экзамене на звание бакалавра, успехи
в барах, долги молодости, оплаченные моим весьма  снисходительным  отчи-
мом, наконец, выгодный брак и должности  в  административных  советах...
Таковы были некоторые перспективы, и я собирался использовать  удачу  со
всем мужеством, которым я запасся  для  борьбы  с  невзгодами.  Но  едва
только я приготовился вкусить плоды этого везения, как моя  мать  умерла
во время эпидемии испанки в 1918 году, и я больше  ничего  не  слышал  о
египтянине и его состоянии.
   Мне было двадцать лет. Моя душа питалась иллюзиями, а тело  требовало
чего–то более существенного. Чтобы удовлетворить эти требования,  я  пе-
репробовал ряд профессий, которые, будучи честными, как  нетрудно  дога-
даться, не приносили мне больших доходов.
   Деньги еще не все, скажут мне.
   Я согласен, но тогда надо, чтобы профессия доставляла  удовлетворение
другого рода, а о том, какое удовольствие может принести труд,  написано
немало. Нельзя вообще сравнивать профессии, и, будь моя на то воля, сле-
сарь–водопроводчик получал бы больше, чем маляр, который, радуя глаз за-
казчика, точными мазками покрывает щербатую стену ровным  слоем  краски.
Маляра благодарят, угощают сигаретой, ему льстят - у маляра веселая про-
фессия, вот почему, стоя на своей стремянке, он насвистывает и поет.
   А вот кто станет сочувствовать  слесарю–водопроводчику,  кроме  разве
пауков, кто оценит его талант, когда он, согнувшись в три погибели, ору-
дует своими инструментами под ванной или в углу кухни?  О  качестве  его
труда судят по протечке воды или утечке газа. О его искусстве вспоминают
лишь тогда, когда обнаруживают неполадки. Чтобы не испортить ему настро-
ение, лучше всего вовсе не говорить о его работе. Лишенный поощрения, на
которое имеет полное право, слесарь–водопроводчик не поет и не насвисты-
вает. У него неблагодарная профессия, ибо с тех пор, как существуют  газ
и водопровод, не было случая, чтобы слесаря–водопроводчика, да и  газов-
щика тоже отблагодарили за труд широкой улыбкой.
   В жизни нет ничего важнее любимой профессии. Извините за это  отступ-
ление на тему морали и поверьте человеку, не любившему ни одну профессию
из тех, которыми занимался.
 
 
   2
 
 
   Глава вторая
 
   После нескольких лет  весьма  убогого  существования  судьба  наконец
улыбнулась мне своей бледной улыбкой. Я стал чиновником, потом  секрета-
рем, доверенным лицом одного из тех людей, которых  немало  появилось  в
деловых кругах в 1925 году. Их называли воротилами  за  неимением  более
точного определения для мошенника,  волею  судьбы  возведенного  в  ранг
сильных мира сего.
   Господин Фу, или Жером Сен–Ромен, более известный в определенных кру-
гах под именем "господин Жером", занимался сотней дел сразу, среди кото-
рых были спекуляции хлопком, добыча жемчужниц, любого рода шантаж и про-
дажа сомнительного фармацевтического средства  неизвестного  происхожде-
ния. Переходя от одного банкротства к другому, от процесса  к  процессу,
он стал такой значительной персоной, что для него не было никакой разни-
цы между коротким пребыванием в тюрьме и получением самой почетной  наг-
рады.
   - Видишь ли, - добродушно говорил он мне, - зарабатывать деньги - это
значит доказывать наличие ума. Бедными остаются одни дураки.
   Хотя получаемая у него зарплата принуждала меня оставаться среди пос-
ледних, я и не думал протестовать против его дружеского оскорбления.  Он
принадлежал к расе победителей, тогда как мое место заведомо было  среди
побежденных.
   - Не понимаю, - продолжал он, - почему люди не  становятся  богатыми.
Ведь все так просто!
   Это чудовище вызывало у меня чувство восхищения, смешанное с отвраще-
нием и завистью. Он был из тех молодцов, которые являются  в  театр  без
приглашения, говорят одинаково небрежно "ты" контролеру у входа и встре-
ченному в коридоре министру, и перед вторым актом неизменно  оказываются
на лучших местах в амфитеатре.
   - Нужно уметь рисковать, малыш, - говорил он, сопровождая свои  слова
жирным смехом. - Надо быть напористым.
   Это любимое выражение господина Жерома раскрывало секрет его  успеха.
Рядом с ним я презирал себя за пассивность,  со  стыдом  вспоминал  свою
жалкую жизнь с ее зависимостью то от своей семьи, то от учителей, от ун-
тера или прораба.
   Послушно принимая все, что предлагала мне судьба, я пользовался  сво-
бодой выбора ничуть не больше, чем до своего рождения, то есть  до  того
момента, когда без моего на то согласия было решено, что я стану мальчи-
ком, а не девочкой.
   По делам Сен–Ромена я много разъезжал. Однажды он послал меня из Ниц-
цы, где мы находились, в Монако, где мне надлежало получить крупную сум-
му за продажу какого–то не принадлежавшего ему участка земли. Дело  было
довольно мутным, и только после бесчисленных переговоров по телефону мо-
его патрона со своим клиентом последний, по имени Гримальди, передал мне
с таинственным и не слишком любезным видом толстую пачку денег,  которые
мы пересчитали на террасе кафе. По завершении операции я предложил  дать
ему расписку. Господин Гримальди поглядел на меня с презрением.
   - Сколько вам лет? - спросил он.
   Не ожидая ответа, он встал, сплюнул окурок сигареты, прилипший к  гу-
бе, и ушел не попрощавшись.
   Спустя некоторое время, проходя мимо казино Монте–Карло,  я  все  еще
испытывал чувство унижения. Неужто мне суждено всю  жизнь  оставаться  в
рядах робких, нерешительных людей, словом, рабов? Мне показалось, что  я
услышал смех моего хозяина.
   "Нужно уметь рисковать, малыш. Надо быть напористым..." У меня налицо
был повод посмеяться в свою очередь. При мне  находилась  крупная  сумма
денег, не принадлежавшая более ни  Гримальди,  ни  господину  Фу,  иначе
Сен–Ромену. Врученная без расписки, она вообще не  принадлежала  никому.
Как бы поступил патрон в моей ситуации, оказавшись в этот  час  напротив
самого крупного в мире игорного дома? Решение, которое им было бы приня-
то без раздумий, он продиктовал мне сам. Кто не рискует, тот  ничего  не
имеет, не так ли, господин Жером?
   И я смело направился в казино, но на пороге замер. Как всем известно,
войти в это здание можно через несколько дверей главного входа.  Сначала
мне захотелось было войти через правую, что соответствовало  бы  порядку
вещей и моему дисциплинированному характеру. "А может быть, именно левая
приведет меня к выигрышу, - подумал я, - тогда как правая - лишь к  бес-
честию и позору?" Принятое решение, похоже, исчерпало все ресурсы  моего
мужества. Пока я балансировал между дверями, прикованный к месту суевер-
ным страхом, мне вспомнился один случай  из  моего  детства.  Однажды  в
воскресенье, сидя за столом вместе с другими членами семьи,  я  оказался
перед необходимостью сделать выбор между двумя  артишоками,  оставшимися
на подносе.
   - Чего ты ждешь? - спросила мама.
   Я покраснел и ответил, что не знаю, какой артишок из двух взять.
   - Они одинаковые, - сказали мне.
   Это замечание добило меня окончательно. "Раз эти артишоки одинаковые,
- подумал я, - почему я должен выбрать этот, а не тот?" И под любопытны-
ми взглядами собравшихся продолжал сидеть, раскачиваясь на своем  месте,
словно не зная, в какую сторону падать.
   - Поторопись, - сказал отец.
   Я протянул было руку,  но,  парализованный  нерешительностью,  закрыл
глаза, положившись на судьбу. Все засмеялись. Я  расплакался  и  весь  в
слезах встал из–за стола.
   - Тебе ведь сказали, что ты можешь взять любой.
   - Да, но какой? - отвечал я, заливаясь слезами.
   - Этот ребенок ненормален, - сказал отец.
   К счастью, он не имел понятия о  детской  психиатрии,  решив,  что  я
просто капризничал, он так и остался в неведении относительно того,  что
на этот простой вопрос не смог бы вразумительно ответить ни один философ
в мире.
   Сей трагический вопрос и возник теперь снова, пока я стоял перед зас-
текленными дверями, за которыми скрывалась моя судьба. На этот раз  тоже
самым простым делом было бы довериться случайности, а не разуму.
   "Я войду, - сказал я себе, - в ту дверь, через которую пройдет в  ка-
зино первая женщина".
   Таким образом, я, не колеблясь, сам установил условия своего договора
с судьбой. Любое другое решение обладало бы равнозначной ценностью, ибо,
как известно всем суеверным людям, в такого рода делах значение имеет не
просьба, а ответ богов. Трое мужчин вошли в казино, какая–то пара вышла,
и когда, наконец, мимо меня прошла блондинка и открыла дверь слева, я  с
такой живостью бросился за ней следом, что она обернулась, словно ожидая
с моей стороны неожиданных действий.
   В тот момент, когда я подошел к игорному столу, состояние  опьянения,
в котором я пребывал, не помешало мне испытать некоторые  угрызения  со-
вести. Я честно решил предоставить моей порядочности последний шанс.
   "Если выигрыш падет на черное, - подумал я, глядя на рулетку, -  зна-
чит, я не должен играть".
   Выигрыш выпал на красное. Деньги сами полезли из  моего  кармана,  и,
так как моя воля больше не имела отношения к тому, что происходило, я не
испытывал никакого чувства вины. Когда я пришел в  себя,  блондинка,  за
которой я последовал, пристально смотрела на меня, и я обратил внимание,
что большинство игроков тоже не спускают с меня глаз. За несколько,  как
мне показалось, мгновений - на самом деле прошло не меньше двух часов  -
я стал обладателем маленького состояния.
   Я покинул Монте–Карло в сопровождении  блондинки.  Нас  увезла  самая
роскошная, взятая напрокат машина. Моя спутница напевала песенку "На бе-
регу Ривьеры":
   Каждая женщина мечтала там
   Быть красивой и обожаемой.
   Уверенный, что она станет отбиваться, я заключил ее в  свои  объятия.
Похоже, ничто не могло воспротивиться победителю, которым я был в ту ми-
нуту.
   По приезде в Ниццу блондинка пожелала закусить. И мы вошли в ресторан
муниципального казино. Не знаю, право, почему оно было открыто  в  такой
поздний час? Почему моя дама была голодна? Почему я  позволил  себе  на-
питься скверным шампанским? До стола, где мы ужинали, доносились  нудные
голоса крупье в соседней зале. Я не сомневался, что  теперь  все  ставки
принадлежат только мне и что игроки явно самым неподобающим образом рас-
поряжаются моими деньгами.
   Опьяненный удачей, я бросился к столу, где играли в "железку",  затем
туда, где играли в баккара... На заре, когда я оказался на улице, у меня
оставалось в кармане всего несколько сот франков.
   Я никогда не любил рано вставать. Мне нравилось  любоваться  чистотой
зари и наслаждаться свежестью утреннего воздуха лишь из  своей  постели,
где, еще не очнувшись от снов, я готов был снова погрузиться в них,  как
и подобает ностальгически настроенному бездельнику. Но на сей раз я  по-
лучил возможность должным образом вкусить все прелести зари. Я  не  стал
ложиться в постель, я бродил по тротуарам,  убитый  местью  разгневанных
богов. Почему я не посоветовался с ними, входя в казино  Ниццы,  подобно
тому, как поступил в Монте–Карло? Полный раскаяния, я униженно обращался
к ним: "Надо ли мне сбежать или предстать перед разгневанным  господином
Фу? Если количество плиток на тротуаре будет четным, значит..." Внезапно
мне стало стыдно своего малодушия. Неужто я всю жизнь буду  пребывать  в
нерешительности между двумя артишоками, двумя дверями, ожидая спасения в
постыдном суеверии? От подсчетов, к которым я прибегал, меня стало  тош-
нить. Я направился в первое кафе и, подкрепленный  двумя  рюмками  рома,
решил бросить вызов богам.
   "Что вы можете мне сделать, владыки судеб человеческих?  Ни  один  из
двух негодяев, у которых я был посредником, не сумеет  доказать,  что  я
когда–либо держал в руках эти деньги..." Я вернулся в отель, принял душ,
напевая, чтобы укрепить свой дух, и, тщательно  одевшись,  отправился  к
патрону. Когда я вошел к нему, он еще лежал в