ц! Вперед, мартышка, на балкон!
   В  минуту  опасности   мои   мозги   работают   со   скоростью   счетчика
Гейгера-Мюллера в зоне реактора. На полпути  от  порога  комнаты  к  балкону
четыре шага - я уже поняла, что задумала эта сумасшедшая баба.
   Яд - блеф. Убив брата, она собиралась застрелиться, но у нее  не  хватило
духа быстро нажать на спусковой крючок. Однако тюрьма, очевидно,  пугает  ее
больше смерти. Сначала она  заговаривала  зубы,  надеясь  выиграть  время  и
набраться решимости. Потом, распалив в себе  ненависть,  возжаждала  и  моей
смерти. Но если бы она застрелила меня там, в прихожей, у нее  могли  выбить
из рук пистолет прежде, чем она покончит с собой.  Чтобы  времени  наверняка
хватило на два выстрела - в меня и  в  себя,  -  ей  нужно  было  отойти  от
остальных на некоторое расстояние. А может быть, она поняла, что убить  себя
таким способом не в  состоянии,  и  собиралась,  убив  меня,  выброситься  с
балкона.
   Мы приблизились к широкой застекленной  лоджии.  Я  переступила  порог  и
остановилась, Елена автоматически наступила на  порог.  Чем  выше  находится
центр тяжести предмета или человека, тем меньше  его  устойчивость.  В  этом
смысле у меня перед ней было явное преимущество. При ее  росте,  каблуках  и
высоте порога она должна потерять равновесие от любого толчка.
   Резко присев, я одновременно с силой дернула за руку, державшую  меня  за
плечо. Все дальнейшее уложилось буквально в одно мгновение.
   Выстрел. Звон посыпавшегося стекла. Бешеный топот трех пар  ног  за  моей
спиной. Белые пальцы, судорожно впившиеся в утыканную осколками раму.  Белое
лицо, повернутое ко мне. Безумные белые  глаза  с  траурным  ободком  вокруг
радужки.
   - Стерва!
   Она отталкивается обеими ногами от пола и делает сальто вперед.

   "Смерть придет, у нее
   Будут твои глаза."

Глава 20

   Разумеется, ни в какую Черногорию мы в пятницу не поехали.  Нам  пришлось
давать показания, а главное -  выхаживать  Веронику.  Физически  она,  слава
богу, не пострадала, но, когда  оклемалась  после  снотворного,  которым  ее
щедро поили последние двое  суток,  стало  ясно,  что  нервы  у  нее  вконец
расшатаны. Она непрерывно плакала, и не отпускала меня ни на минуту.  Так  и
ходила за мной хвостиком по квартире, а если я пыталась убедить ее, что  мне
нужно отлучиться, цеплялась за руки и начинала дрожать крупной дрожью. Через
два дня такой жизни я стала опасаться за собственное  душевное  здоровье.  А
после  визита  Вероникиной  тетушки  даже  вложила  закладку  в   телефонный
справочник. Там, где раздел психиатрических клиник.
   Да,  благодаря  усилиям  Полевичека  эта  дама-фантом  в   конце   концов
материализовалась. И не где-нибудь, а в моем многострадальном доме. Узнав  о
возвращении племянницы, Валентина Максимовна  Пустельга  в  порыве  внезапно
нахлынувших родственных чувств вырвала у кого-то из официальных лиц правду о
местопребывании Вероники (с моим адресом в придачу)  и  в  пятницу,  с  утра
пораньше, свалилась, как снег на голову.
   При ближайшем рассмотрении в ней  не  оказалось  ничего  призрачного.  И,
вопреки фамилии, ничего птичьего. Вид этой особы  немедленно  родил  в  моем
воображении образ  бронированного  сейфа,  вроде  того,  в  каком,  по  моим
представлениям, должны храниться миллионы  Вероники.  У  самой  же  Вероники
тетушка, видимо, вызвала еще более сильные  ассоциации.  Во  всяком  случае,
когда Валентина Максимовна решительно шагнула  к  племяннице,  дабы  прижать
кровиночку к своей могучей груди, у  кровиночки  случилась  самая  настоящая
истерика. Вытолкав смертельно  обиженную  мадам  из  квартиры,  я  два  часа
пыталась привести в чувство кузину, рыдания которой перемежались  приступами
бессмысленного хохота. Под конец руки у меня тряслись так, что я  в  течение
двадцати минут не могла зажечь газовую горелку.
   Нас обеих спасла Машенька, жена Генриха. Она приехала в пятницу  вечером,
внимательно посмотрела на меня, потом на Веронику и мгновенно назначила курс
лечения:
   - Генрих, мы забираем  Веронику  к  себе!  Ей  нужна  спокойная  семейная
обстановка, а не полубивачное существование,  которое  может  предложить  ей
Варвара.
   Я бы не назвала семейную обстановку Луцев спокойной. Пятеро  их  деток  с
успехом могли бы соперничать с переполненной площадкой молодняка в зоопарке.
Но, возможно, Машенька  вкладывает  в  понятие  "спокойный"  несколько  иной
смысл, нежели я. Несмотря на вопли, грохот и буйные игры детей, атмосфера  в
их доме царит прямо-таки субтропическая. Вообще, Машенька и Генрих  -  самые
доброжелательные люди из всех, кого я когда-либо  знала.  Недаром  Вероника,
впадавшая в сумеречное состояние при одной мысли о разлуке со мной, сразу  и
безоговорочно согласилась уехать с Луцами.
   В субботу я отправилась их навестить  и  имела  возможность  собственными
глазами убедиться в действенности  Машенькиной  терапии.  Вероника  с  самым
умиротворенным видом сидела за садовым столиком на веранде, держа на коленях
самого младшего Луца. Машенька хлопотала вокруг стола, а Генрих травил самые
популярные байки из своей коллекции:
   - ..."Ду ю спик инглиш?" - спрашивает Варвара. Иностранцы  дружно  мотают
головами. "Шпрехен зи дойч?" - вторит ей Леша. Та же реакция. "Аблан устедес
эспаньол?" - делает Варька новую попытку. Беспомощное пожатие  плеч.  "Парле
ву  франсе?"  -  не  сдается  Леша.  "Итальянцы  мы,  итальянцы!"  -  кричат
отчаявшиеся гости на своем языке. Леша, не дрогнув, переходит на итальянский
и объясняет им дорогу. "Кто вы?" - восхищенно ахают иностранцы, пожирая  его
и Варьку благоговейными взглядами. "Мы - дворники!" -  хором  отвечают  они,
вскидывают метлы на плечо и, печатая шаг, маршируют к закрепленному участку.
***

   В воскресенье я пригласила Лиду и Селезнева в  летнее  кафе  -  нужно  же
было, наконец, рассеять тьму их неведения.  Подумав,  я  добавила  в  список
званых гостей Полевичека и Полуянова - они, как участники событий,  дополнят
мой рассказ и придадут ему необходимую достоверность.
   В три часа пополудни я в компании трех милиционеров в штатском устроилась
за столиком, на котором вскоре появились несколько кружек  ледяного  пива  и
гора раков.
   - Подождем немного мою двоюродную бабушку, - предложила  я.  -  Она,  как
всегда, задерживается.
   Я  намеренно  упомянула  официальную  степень  нашего  с  Лидой  родства,
предвкушая реакцию на ее появление Полевичека  и  Полуянова.  Селезнев,  уже
знакомый с моей  чудной  тетушкой,  ухмыльнулся  и,  показывая,  что  оценил
замысел, лукаво мне подмигнул.
   Лида не обманула наших ожиданий. Она прибыла в кафе  за  спиной  кожаного
рокера на великолепной черной "хонде", в  обрезанных  по  колено  джинсах  и
свободной футболке с неприличной надписью. Когда она, помахав  рукой  своему
возничему, перепрыгнула через барьерчик и направилась к  нашему  столику,  у
Антона и Михаила Ильича глаза полезли на лоб.
   - Знакомьтесь, это Лида. Лида, это тот самый Полянкин-Лужайкин, а точнее,
Полевичек, с которым ты общалась по телефону. А  это  Антон.  Он  бесстрашно
сопровождал нас во вражье логово.
   Лида приветливо кивнула новым знакомым.
   - Уф, какая жара! Это мое? -  И  она  в  три  жадных  глотка  ополовинила
пинтовую кружку. - Ну-с, приступай, Варвара. Я тебя внимательно слушаю.
   Я начала рассказ, в нужных местах предоставляя слово Полевичеку, а  потом
и Полуянову. Дважды мы прерывались, чтобы сходить за новой  порцией  пива  и
раков.
   - Бред! - воскликнула Лида, когда  я  поставила  точку.  -  Шизофрения  с
литературно-уголовным уклоном. Неужели они всерьез  рассчитывали,  что  этот
безумный план сработает? И вообще, я ни черта не поняла! Прежде всего: зачем
они пытались тебя засадить? Ведь ключ-то по-прежнему остался бы у тебя!
   - Наверное, они рассчитывали, что я благородно верну его Веронике,  когда
она бросит мне в лицо обвинение в убийстве дорогих ей людей.  А  если  бы  я
отказалась, они бы уговорили ее слетать в Цюрих - объявить о потере ключа  и
потребовать дубликат. А уж заполучив ключ, они успели бы  им  распорядиться.
Пока  милиция  разбиралась  бы  со  мной,  добрались  бы  до   миллионов   и
благополучно слиняли бы в какую-нибудь банановую республику.
   - Так куда ты его на самом деле спрятала?
   - Под бетонный бордюр в вольере Форсайта.
   - Варвара помешана на  собаках,  -  объяснила  Лида,  заметив  недоумение
остальных слушателей. - Она чуть ли не с пяти лет умоляла  родителей  купить
ей щенка, но Белла - ее мама - была непреклонна.  Я  уж  подумывала  завести
собаку сама, чтобы Варвара могла с ней возиться в свободное  время,  но  моя
работа была связана с частыми разъездами, а Белла блюла  дочь,  точно  евнух
любимую наложницу султана; она никогда не позволила бы Варваре жить  у  меня
одной, без взрослых. Вот  Варвара  и  придумала:  пошла  в  клуб  служебного
собаководства, сказала, что  согласна  на  любую  черную  работу  -  чистить
вольеры, вычесывать собак и тому подобное, - лишь бы  ей  позволили  с  ними
общаться. И до сих пор туда бегает. Сначала  ей  дозволили  на  общественных
началах тренировать домашних собак, которых хозяева приводят туда на выучку,
а потом и служебных - спасателей, поводырей... Форсайт - ее питомец. Сторож.
- Она снова повернулась ко мне. Все равно у меня осталась уйма вопросов!
   - Только, пожалуйста, не обрушивай их на меня разом, - торопливо  сказала
я, зная теткину манеру. - Не больше одного за прием!
   - Да пока ты ответишь на один, я забуду все остальные!
   - А ты их мысленно пронумеруй.
   Лида поморщилась, хлебнула  пива,  потом  задумалась  и  один  за  другим
загнула четыре пальца.
   - Ладно, если забуду, не выпущу тебя отсюда,  пока  не  вернется  память.
Вопрос первый: как Лазоревы решились  доверить  столь  ответственную  миссию
Роману? Они так хорошо его знали?
   Вместо меня ответил Полевичек:
   - Достаточно, чтобы понять, что он годится на эту роль. Они познакомились
пять лет назад в том самом клубе, где выступал  Цыганков.  Лазорев  как  раз
подумывал  о  предоставлении  своим   клиентам   услуг,   не   указанных   в
прейскуранте, и Роман идеально ему подошел. Об их  знакомстве  действительно
знал очень ограниченный круг людей - только женщины-массажистки,  к  которым
направляли перспективных клиенток.  Цыганков,  как  вы  понимаете,  трудовую
книжку в лазоревский  центр  не  носил.  Когда  у  массажистки  с  клиенткой
устанавливалось полное взаимопонимание, его вызывали по телефону. В  частной
жизни Лазоревы и Цыганков не общались.
   Лида кивнула и выпрямила первый из загнутых пальцев.
   - Вопрос второй: почему  Лазорев  так  странно  вел  себя  в  тот  вечер?
Казалось бы, будущий убийца должен был сидеть тихо, как  мышка,  ни  в  коем
случае не привлекать к себе внимание, чтобы не навлечь подозрений, а Евгений
ни с того ни с сего начал  заводить  Варвару...  -  Она  вдруг  запнулась  и
метнула в меня острый испытующий взгляд. - Или  ты  из  скромности  опустила
часть разговора, хитрюга? Сама довела его до белого  каления,  а  теперь  из
себя страстотерпицу строишь?
   - И откуда ты только черпаешь свои дикие идейки? - возмутилась  я.  Разве
способна я - тихое кроткое существо! - довести кого-то до белого каления!
   Мое выступление произвело довольно странный эффект. Все,  за  исключением
Антона Полуянова, закашлялись, а пиво  у  них  расплескалось  из  кружек.  Я
хотела было поинтересоваться, чем вызвана  внезапная  эпидемия  коклюша,  но
неинфицированный Полуянов меня отвлек:
   - Возможно, Лазорев нервничал и таким образом пытался снять напряжение, -
предположил он.
   Я покачала головой:
   -  Нет.  Я  уже  задавалась  этим  вопросом   и,   думаю,   нашла   более
правдоподобное объяснение. Для  того  чтобы  замысел  его  сестрицы  удался,
Евгений  должен  был  удостовериться,  что  никто,  кроме  него,  Людмилы  и
Цыганкова, не сунется курить  на  балкон.  Благодаря  Роману  он  знал,  что
Вероника, Тамара, Саша и Сурен - некурящие. Оставалось выяснить, имею ли эту
пагубную привычку я. Наверное, Евгений попытался осторожно навести справки у
Людмилы, а я когда-то говорила ей, что раньше дымила как паровоз. Но  бывшие
курильщики, выпив, часто уступают искушению и позволяют себе  на  вечеринках
сигарету-другую. Вот Лазорев и постарался оградить меня от соблазна, проведя
"светскую" беседу в столь высокомерном тоне,  что  даже  заядлая  курильщица
предпочла бы муки абстиненции его малоприятному обществу.
   Лида склонила голову набок, полюбовалась  исподлобья  сине-белым  зонтом,
защищавшим наш столик от солнца, и, подумав, выпрямила второй палец.
   - Хорошо, третий вопрос. Если Лазорев так тщательно все продумал,  почему
он положился на удачу, когда избавлялся от доски? Что бы он делал, не  выйди
Александр из гостиной? Как объяснялся бы с милицией, если бы  кто-нибудь  из
гостей случайно увидел его с доской?
   - Не знаю, - буркнула я после минутной  заминки.  -  Я  тебе  не  медиум.
По-моему, это непринципиально.
   - Принципиально, -  не  согласился  Полевичек.  -  Раз  план  продуман  в
деталях, Лазоревы должны были учесть и  возможные  сложности  с  устранением
доски. Мне, например, кажется, что с балкона ее унес не  Евгений,  а  Роман,
сразу после того как проводил Веронику до двери, где их  ждала  Лазорева.  У
него было минут пять, пока вы все оправлялись от  потрясения  в  спальне.  И
целых полчаса на то, чтобы вынести доску из квартиры, пока Варвара бегала  в
поисках Вероники по двору.
   - А по-моему, доской занимался Лазорев, - сказал Антон. - Ему  ведь  было
не обязательно избавляться от  нее  сразу;  главное  -  успеть  спрятать  до
приезда оперативной бригады. Если бы Александр не вышел из спальни,  Евгений
просто выкинул бы ее с балкона или вынес потом,  в  суматохе.  Конечно...  -
Ладно, теперь мы этого все равно никогда не узнаем, -  нетерпеливо  перебила
его моя любезная тетушка. - Что толку  спорить?  У  меня  остался  последний
вопрос,  самый  заковыристый:  почему  Евгений  пошел  на  поводу  у   своей
неуравновешенной сестрицы? И как у Елены поднялась рука на брата, который ее
выпестовал?
   - О, это интересная  история!  -  вступил  в  разговор  Селезнев.  -  Мне
передали  кое-какие  подробности.  У  Лазоревых  была   в   высшей   степени
благополучная семья. Папа - крупный торговый чиновник, мама - домохозяйка  с
филологическим образованием, дом - полная чаша, умница сын - гордость семьи,
младшая дочка всеобщая любимица. И вдруг  без  всяких  видимых  причин  мать
пишет на отца донос дескать, ворует он и  взятки  берет.  Что  ее  стукнуло,
неизвестно. Может, обиделась за что-то на мужа или  приревновала.  В  общем,
Лазорева-старшего сажают с конфискацией имущества. У дочки, обожавшей  отца,
- нервный срыв. Она попадает в больницу. Лазорев-младший дежурит  около  нее
круглосуточно, учебу совсем забросил, несмотря на выпускной класс.  Наконец,
девочка более или менее  приходит  в  себя.  Ее  выписывают.  Евгений  сдает
выпускные экзамены и поступает в мединститут. Жизнь потихоньку налаживается.
И вдруг - новый удар! Дети каким-то образом узнают, что отца посадила  мать.
Дочь снова ложится в больницу, а мать накладывает  на  себя  руки.  Знакомые
Лазоревых подозревали, что до самоубийства ее довел сын. Но  прокуратура  не
стала возбуждать дело. Парень сам находился  на  грани  нервного  срыва,  на
руках у него оставалась больная сестра... Короче, решили его не трогать.
   Евгений ушел из института и после каких-то курсов устроился по  протекции
друзей отца барменом в ресторан валютной гостиницы. Должность позволяла  ему
содержать сестру, доставать для нее красивые вещи, к которым она привыкла.
   Тем временем отец умирает в тюрьме от инфаркта. Елена пытается  покончить
с собой и опять попадает в больницу. Не представляю себе, каких  сил  стоило
Лазореву вытащить ее из депрессии и вернуть к нормальной жизни. Но  ему  это
удалось. Елена закончила школу и поступила в институт  культуры.  Однако  до
конца она так и не поправилась. Во-первых, у нее навсегда  осталась  травма,
вызванная смертью отца в тюрьме, а во-вторых, она решила, что мир, столько у
нее отнявший, перед ней в неоплатном долгу.
   Евгений,  как  мог,  старался  утолить   ее   амбиции.   Когда   начались
экономические реформы, он начал спекулировать  недвижимостью,  первым  делом
продав роскошную родительскую квартиру. Ему повезло. Он сколотил на жилищном
буме состояние, купил в Подмосковье особнячок и решил устроить  там  элитный
оздоровительный клуб. Видимо, унаследовал от отца коммерческую жилку, потому
что все у него получалось - до тех пор, пока  не  грянул  кризис.  В  черный
август он потерял все, кроме самого клуба. Пришлось даже распродавать личное
имущество: загородный дом, иномарку, гараж, драгоценности, которые он  дарил
сестре... У Елены опять начинается депрессия. Полгода брат  ее  вытаскивает,
обещая, что выкарабкается, расплатится с долгами и вернет все потерянное.  И
тут Людмила, его девушка, рассказывает ему о  Веронике.  Увидев  возможность
поправить свои финансовые дела при помощи  денег  американки,  Евгений  дает
Цыганкову указание поступить на курсы и приударить за Вероникой.
   Ну, а потом до его сестры доходит известие и о швейцарских миллионах. Она
придумывает свой безумный сценарий и, конечно, ей удается воздействовать  на
трясущегося над ней Евгения, который берет на себя роль исполнителя. А когда
все пошло вразнос, Елена, сознавая, что вся ответственность  лежит  на  ней,
приняла решение за них обоих. Для нее была невыносима мысль о  тюрьме,  куда
по ее вине отправят брата, как когда-то отца - по вине матери.
   - А между прочим, мне ее жалко, - сказала я,  удивленно  прислушавшись  к
своим чувствам. - Она действительно была  талантлива.  Представляете,  вдруг
мир утратил нового Шоу или Брехта и даже не узнает об этом?
   - Прежде всего мир утратил опасную интриганку,  -  сказала  Лида,  звучно
высосав рачью  клешню.  -  Откуда  ты  только  выкапываешь  таких  знакомых,
Варвара? И еще после этого удивляешься, что на тебя постоянно валятся всякие
напасти!
   - Лида, тебе  не  совестно?!  -  возмутилась  я.  -  Сколько  можно  тебе
повторять: я здесь ни при чем! Я не виновата, что Виктора обуяла ненависть к
Америке и он утаил от американских мытарей свои миллионы. Не  виновата,  что
его осенила светлая идея доверить дочь моей опеке. Не виновата, что Вероника
завела дружбу с любовницей человека, завернутого на  душевнобольной  сестре.
Не виновата, что эта самая сестра  жаждала  не  праведного  богатства.  Я  -
жертва, понимаешь? Вечная жертва дурацкого стечения обстоятельств.
   - У меня есть тост, - объявил Селезнев, поднимая пивную  кружку.  Давайте
выпьем  за  то,  чтобы  на  этом  череда  криминальных  приключений  Варвары
закончилась. Пусть судьба больше никогда не сталкивает ее с людьми, алчущими
чужого богатства, безграничной власти  или  страшной  мести.  А  если  такие
неприятные встречи неизбежны, то пусть эта жажда хотя бы не  толкает  их  на
убийства. Давайте пожелаем Варьке,  чтобы  ей  больше  никогда  не  пришлось
отменять поездки и откладывать отпуска.  Чтобы  стечения  обстоятельств  или
удивительные совпадения отныне приносили ей только радость.
   - Виват! - воскликнула я, и мы с грохотом сдвинули кружки.
   В этот миг мой глаз боковым зрением зацепился за что-то знакомое. Еще  не
веря себе, я резко повернула голову и замерла.
   На тротуаре, в трех метрах от нашего столика неподвижно стоял следователь
Петровский и смотрел на нас, словно на компанию привидений.