ой  испуганной
физиономии Романа, и вышла в  коридор.  На  кухне  в  объятиях  мужа  рыдала
Тамара. Ванная и туалет были  пусты.  В  гостиной,  безучастно  уставясь  на
телефонный  аппарат,  одиноко  сидел  Сурен.  Я  вошла,  он  поднял  голову,
пробормотал: "Сейчас будут" - и снова погрузился в прострацию.  Я  заглянула
за занавес, вернулась в холл, сунулась в кладовку-раздевалку,  наткнулась  в
темноте на какую-то доску, получила чувствительный удар по лбу,  после  чего
включила свет.  Пусто.  Выглянула  на  лестничную  клетку,  громко  позвала:
"Вероника!" Никакого ответа.
   Охватившее меня беспокойство стремительно переросло в тревогу, а затем  и
в панику. Практически не соображая, что  делаю,  я  выскочила  на  лестницу,
сигая через две ступеньки, одолела восемь этажей и заметалась  перед  домом,
оглашая двор почти  истерическими  воплями.  Потом  вернулась  в  подъезд  и
принялась трезвонить во все квартиры подряд. Чаще всего мне не  открывали  -
кто же сидит дома погожим субботним вечером? Но несколько напуганных жильцов
все же повыскакивали на свои лестничные площадки.
   - Вы не видели: минут пять-десять назад из подъезда не выходила  девушка?
- теребила я их. - Среднего роста,  светлые  волосы,  синие  глаза,  голубое
платье... Люди  качали  головами,  не  без  сострадания  поглядывая  на  мою
наверняка перекошенную физиономию.
   Опросив, кого сумела,  я  снова  помчалась  на  улицу.  Кинулась  в  одну
сторону, потом в другую, увидела во дворе собачника и едва не обратила его в
бегство  своим  диким  галопом.  Выслушав  очередной  отрицательный   ответ,
бесцельно закружила  по  двору,  уверенно  приближаясь  к  состоянию  полной
невменяемости.
   Я давно  заметила,  что  непосредственная  опасность  действует  на  меня
мобилизующе, а опасность неясная и  отдаленная  -  напротив,  деморализующе.
Сталкиваясь с угрозой лицом к лицу, я  внутренне  собираюсь,  мозг  работает
четко и быстро, все эмоции, кроме гнева, отступают, а  гнев  действует,  как
прекрасный стимулятор. Когда же опасность висит в воздухе этаким  дамокловым
мечом - то ли упадет, то ли нет, и если упадет, то неизвестно,  куда  и  как
ударит, - я из трезвой рационалистки  превращаюсь  в  безмозглое  истеричное
существо, способное только выть и метаться. Если бы  над  Вероникой  занесли
руку с ножом, я наверняка сообразила бы, что предпринять, но в данном случае
мое серое вещество в смысле эффективности смело могло соперничать с киселем.
   От  насильственного  заключения  в   психушку   меня   спасло   появление
милицейской машины. Я бросилась на  нее,  как  утопающий  на  плывущее  мимо
бревно, и очутилась в железных объятиях приземистого квадратного  мужика  со
свирепой рожей.
   - В чем дело, гражданочка? - осведомился  он,  морща  бульдожий  курносый
нос.
   - У меня пропала сестра! - крикнула я прямо в его брылястую морду.
   - Обратитесь к участковому, - буркнул  он,  брезгливо  отодвигая  меня  в
сторону.
   Парень,  выскочивший  из  машины  со  стороны  водителя,  оказался  более
человечным.
   - Сколько лет сестре-то? - спросил он меня сочувственно.
   - Двадцать шесть! - выпалила я и, увидев, как  изменилось  выражение  его
лица, торопливо добавила:
   - Ей угрожает опасность, понимаете?
   Тут квадратного мужика, которого я окрестила про себя Дуболомом,  осенила
светлая мысль. Он развернул в мою сторону мощный торс и гаркнул:
   - Какая квартира?!
   - Шестьдесят восьмая.
   - Пройдемте, гражданочка. - И он тут же схватил  меня  за  локоть,  лишив
возможности отвергнуть любезное приглашение. - На месте разберемся.
   Я с Дуболомом, водитель и молодая женщина, которая сидела в салоне сзади,
зашагали к  подъезду.  Но  не  успели  мы  войти,  как  подкатила  еще  одна
"мигалка". Дуболом покосился на  нее,  остановился  и  игриво  приветствовал
выбравшуюся оттуда компанию:
   - А! Вот и наши гиены!
   - От шакала слышу, - невозмутимо вернул комплимент старший группы,  худой
седоватый господин с черным чемоданчиком.
   Мы всей толпой ввалились в парадное и остановились перед лифтами.  Быстро
выяснив посредством нажатия кнопок, что один  из  лифтов  не  работает,  мой
квадратный спутник покосился на коллег из второй машины и не без  злорадства
объявил:
   - Придется грузиться в две очереди! - И тут же приступил к  делу,  втащив
меня за собой. - Какой этаж?
   Последний рык был обращен ко мне, причем  Дуболом  сопроводил  его  таким
подозрительным взглядом, будто не сомневался в том, что я  попытаюсь  утаить
от следствия эту ценную информацию. До сих пор его бесцеремонность  меня  не
задевала, но теперь  страх,  вызванный  исчезновением  Вероники,  потихоньку
вытесняла здоровая злость. Понимая, что открытое хамство  может  повлечь  за
собой  ненужные  осложнения,  я  решила   сымитировать   легкое   слабоумие:
посмотрела на квадратного, как на идиота, и выплюнула с  видом  оскорбленной
добродетели:
   - Первый - неужели не видите?!
   Парень и молодая женщина, зашедшие в  лифт  за  нами  следом,  обменялись
молниеносными взглядами и поджали  губы,  явно  пряча  улыбки.  Компания  из
второй машины не считала нужным  сдерживаться;  я  отчетливо  расслышала  их
ехидные смешки. Дуболом рассвирепел. В первый миг  мне  показалось,  что  он
сейчас набросится на меня с кулаками, но, видно,  присутствие  свидетелей  и
напяленная мной маска  возмущенного  недоумения  слегка  его  отрезвили.  Во
всяком случае, он сглотнул,  сделал  два  глубоких  вдоха-выдоха  и  пояснил
вопрос преувеличенно терпеливым тоном:
   - Шестьдесят восьмая квартира на каком этаже?
   - А-а! - Я приоткрыла рот, доводя образ дурочки до совершенства. -  Вы  в
этом смысле... На восьмом.
   Когда мы вошли  в  квартиру,  гости  Вероники,  за  исключением  Евгения,
высыпали в  холл.  Ошеломленные,  испуганные,  они  жались  друг  к  дружке,
напоминая маленькое стадо овец после разбойного нападения волков. Однако  их
потрясенный  вид  пастырских  чувств  в  Дуболоме  не  пробудил.  Он   обвел
несчастных тяжелым взглядом и гавкнул с присущей ему доброжелательностью:
   - Попр-р-рошу предъявить документы, гр-раждане!
   Тамара - бледнокожая от природы, а после перенесенного потрясения и вовсе
белая как бумага, услышав это требование, начала синеть.
   - Саша! - пролепетала она, судорожно  цепляясь  за  мужа,  -  Я  оставила
паспорт дома! А ты?
   - Разберемся! - привычно пообещал наш квадратный друг, подталкивая всех к
дверям гостиной.
   Тут в прихожую ввалилась троица из второй машины.
   - Где тело? - коротко спросил седовласый господин с чемоданчиком.
   Мои товарищи по несчастью вытаращились на вновь прибывших. Поскольку  все
молчали, удовлетворить любопытство человека с чемоданчиком пришлось мне:
   - Во второй комнате. Вход отсюда через гостиную либо со стороны кухни.
   Седой кивнул и, потеснив нас, быстро прошел  через  гостиную  в  спальню.
Двух его спутников труп, кажется, не интересовал. Один из них запер  входную
дверь на замок, после чего парочка отправилась на экскурсию  по  квартире  с
видом потенциальных квартиросъемщиков. Дуболом загнал нас в гостиную, собрал
документы, передал их женщине из своей свиты и представился:
   - Старший оперуполномоченный Ишанов Григорий Владленович.
   Едва он назвался, как из-за занавеса, точно после объявления конферансье,
выступил Евгений. Несколько секунд  они  с  Дуболомом  буравили  друг  друга
неприязненными взглядами. Дуболом не выдержал первым; он  перевел  глаза  на
верхнюю пуговицу своего визави и прибег к спасительной формуле:
   - Попрошу предъявить документы!
   Евгений  то  ли  поморщился,  то  ли  усмехнулся,  но   от   комментариев
воздержался и полез  во  внутренний  карман  светлого  полотняного  пиджака.
Ишанов бегло просмотрел его паспорт и передал помощнице, которая  выписывала
наши паспортные данные к себе в блокнот. Когда девушка  кивнула  начальнику,
показывая, что закончила,  Ишанов  еще  раз  обвел  свою  аудиторию  грозным
бульдожьим взглядом и объявил:
   - Сейчас мы с Ириной Глебовной побеседуем с каждым из вас в  отдельности,
а Михаил Ильич, то есть оперуполномоченный Полевичек, побудет  тем  временем
здесь. Попрошу без моего вызова из комнаты не выходить. -  Дуболом  протянул
руку к стопке паспортов, взял верхний и прочитал чуть ли не по слогам:
   - Лазорев Евгений Алексеевич, попрошу со мной.
   Евгений, пропустив вперед даму, вышел из гостиной. Ишанов,  пыхтя  ему  в
затылок, выкатился следом, а остальные забились  по  углам  и  уставились  в
пространство,  время  от  времени   кося   глазом   на   оперуполномоченного
Полевичека. Надо сказать, Михаил Ильич выгодно отличался от своего  старшего
товарища. Был он высок, плечист, черты лица имел правильные и даже, пожалуй,
красивые. Словом, смотреть на него было куда приятнее.
   Поначалу он молча стоял у стеклянной двери - осматривался. Потом прошелся
по  комнате,  заглянул  за  золотистый  занавес,  присвистнул  и  дружелюбно
спросил:
   - Это что же - домашний театр?
   Слово "театр" вывело Сурена из прострации. Он встрепенулся, поднял голову
и сказал несколько обиженно:
   - Почему же домашний? Домашняя репетиция - так будет точнее. В  помещении
театра идет ремонт, вот мы и решили провести репетицию здесь.
   - Вон оно что! - Полевичек снова сунул нос за занавес, повертел головой и
полюбопытствовал:
   - А как называется ваш театр?
   - Театральная студия "Альтер Эго" под руководством Оганесяна,  -  скромно
признался Сурен.
   - Оганесян - это вы? - догадался Полевичек, умело изображая восхищение.
   Сурен кивнул все с тем же застенчивым видом.
   - А остальные, надо полагать, составляют вашу труппу?
   - Не совсем. Из труппы здесь только Тамара и  Роман.  -  Режиссер  жестом
указал на своих актеров и снова скис. - Еще была  Вероника...  и  Людмила...
Что же теперь будет с нашей премьерой?
   Я разозлилась. О чем только  думает  этот  болван!  Одна  девушка  убита,
другая  пропала,  мы  -  под  подозрением,  а  его  театральное  сиятельство
беспокоится  о  сорванной  премьере!  Впрочем,  не   исключено,   что   факт
исчезновения Вероники еще не вполне дошел до сознания Сурена.
   - Михаил Ильич, простите  мое  вмешательство,  но  нельзя  ли  как-нибудь
ускорить поиски моей сестры? Она явно была в шоке. Страшно представить,  что
могло случиться, если она в таком состоянии выскочила на улицу.
   Полевичек переключил свое внимание на меня.
   - Давно вы ее видели?
   - Нет. Полчаса, от силы сорок минут назад.
   - Здесь, в квартире?
   - Да. В спальне - в той комнате. - Я махнула головой в сторону занавеса.
   - А хватились ее когда?
   - Минут через пять. Я отвлеклась на убитую...  -  Стоп!  -  перебил  меня
оперативник. - Не надо ничего объяснять, пока не поговорите  с  Ишановым.  Я
сейчас свяжусь с дежурным и сообщу о вашей сестре. Ее имя? Как выглядит и во
что одета? - Он протянул руку к телефону, но я  не  успела  назвать  приметы
Вероники, потому что в эту минуту в гостиную вернулся Евгений и передал  мне
распоряжение Ишанова, требующего, чтобы я явилась пред его ясные милицейские
очи. Полевичек жестом предложил мне идти и обратил  вопросительный  взор  на
остальных участников злополучной вечеринки.
   Я  вышла  в  холл,  добрела  до  конца  коридора,  немного   замешкалась,
заглядевшись на криминалиста, возившегося у второго входа в спальню, и  едва
не получила дверью в лоб: Дуболом, потеряв терпение,  выскочил  из  гостевой
комнаты узнать, в чем причина задержки.
   - Что вы там канителитесь? - зарычал он. - Я вам не дружок  и  не  жених,
чтобы ждать  тут  по  полчаса...  Я  выразительно  пожала  плечами,  опустив
просившиеся на язык комментарии.  Даже  с  самого  крутого  бодуна  ни  одна
нормальная женщина не приняла бы этого субъекта за дружка  и  тем  более  за
жениха. Разве что за шлагбаум... Но пусть тешит себя иллюзиями.
   Как и следовало ожидать,  тактика  допроса,  применяемая  Ишановым,  была
крайне агрессивной. На меня обрушивались вопрос за вопросом,  его  помощница
строчила в блокноте, как безумная, Дуболом всем своим  видом  давал  понять,
что  не  верит  ни  единому  моему  слову.  Вероятно,  его  нахрапистость  и
беспардонность имели какой-то смысл. Может быть,  свидетели,  выведенные  из
себя  манерами  Дуболома,  начинали  нервничать  и  говорили   больше,   чем
собирались. Не знаю. Знаю только, что со  мной  этот  номер  не  прошел.  Из
нежелания попасть за решетку за оскорбление стража закона, находящегося  при
исполнении служебных обязанностей, я отвечала так коротко и  невыразительно,
как мог бы отвечать на  вопросы  назойливого  ребенка  терпеливый  взрослый,
увлеченный интересной книгой. Это, естественно, бесило Ишанова, но меня  его
бешенство не раздражало. Напротив, я испытывала глубокое  удовлетворение  от
мысли, что сумела  поквитаться  с  грубияном,  не  прибегая  к  его  хамским
методам.
   Когда   провалились   энергичные   попытки   смутить    меня    вопросами
биографического плана и внушить мне, что я была  знакома  с  убитой  гораздо
ближе, чем пытаюсь представить, Дуболом перешел непосредственно  к  событиям
этого вечера. Я скупо проинформировала  его  о  цели  устроенного  Вероникой
приема и коротко описала, как проходила вечеринка.  Ишанов  забрасывал  меня
вопросами со скорострельностью автомата, но так и не добился путаницы в моих
показаниях.
   - Это вы первая обнаружили тело? - выстрелил он в очередной раз.
   - Нет.
   - Нет? - Дуболом высоко вскинул лохматые пегие брови.
   - Нет.
   - Минуточку! - торжествующе завопил он, выхватывая у помощницы блокнот. -
А вот свидетель Евгений Лазорев утверждает, что тревогу подняли вы.
   - Он ошибается.
   - Как так? Объяснитесь!
   - Я была в ванной, когда услышала женский крик, и  бросилась  в  спальню.
Если вы обратили внимание, дверь ванной и спальни отделяют два шага, поэтому
я оказалась на месте  раньше  других.  Остальные  вбежали  в  комнату  через
несколько секунд и увидели, что я сижу на коленях в двух  шагах  от  мертвой
девушки. Естественно, они подумали, что слышали мой крик. Но на  самом  деле
кричала Вероника. Просто она стояла в стороне, у  окна,  а  в  комнате  было
довольно темно. Я тоже сначала ее не заметила.
   - То есть она уже была в комнате, когда вы вбежали? - уточнил Дуболом.
   - Да, - невозмутимо ответила я, игнорируя его скепсис. - И кричала она. Я
узнала ее голос. И вид женской фигуры  на  полу  в  буквальном  смысле  меня
подкосил. Да еще в платье Вероники... В первую минуту я  была  уверена,  что
это моя кузина... - Что значит: "в платье Вероники"? - перебил меня  Ишанов.
- Вы хотите сказать,  что  на  убитой  Людмиле  Прокофьевой  надето  платье,
принадлежащее Веронике Шеповаловой?
   - Я не знаю точно, кому принадлежит платье. До сегодняшнего вечера я  его
ни разу не видела. Но сегодня в нем играла Вероника.
   - Играла? -  переспросил  Дуболом,  хмурясь.  -  Ах,  да,  в  этом  вашем
спектакле!
   - Да, это костюм доньи Марии, Вероникиной героини.
   - Итак, вы увидели на полу тело в платье, которое до того было на  вашей,
с позволения сказать, сестре, и решили, что это она. Что произошло потом?
   - Потом в спальню вбежали другие... - Кто именно, в каком порядке?
   - Не помню. Я не очень  хорошо  соображала,  да  и  освещение  в  комнате
оставляло желать лучшего.
   - Через какую дверь они вбежали?
   - По-моему, через обе. Да, через обе.  Они  заслонили  от  меня  тело,  я
подняла голову и на фоне окна увидела Веронику. Я  не  поверила  собственным
глазам. Растолкала тех, кто стоял на  пути,  пробралась  к  телу...  К  тому
времени его уже перевернули лицом вверх, и я увидела, что это Людмила.
   Понукаемая Дуболомом, я честно рассказала, как мы  в  течение  нескольких
минут бессмысленно таращились на убитую, как Сурен стянул с  ее  шеи  темный
лоскут и объявил, что Людмила задушена, как  Евгений,  буравя  нас  страшным
взглядом, пожелал узнать, кто это сделал, а я предложила вызвать милицию.  И
обо  всем,  что  произошло  потом  вплоть   до   приезда   оперативников   и
криминалистов. Ишанов больше не пытался поймать  меня  на  лжи  -  наверное,
решил, что ему будет проще сделать это,  опросив  остальных  свидетелей.  Во
всяком случае, рассказав все, что сумела припомнить, я  получила  разрешение
вернуться в гостиную.
   - Попросите сюда Оганесяна, - распорядился напоследок Дуболом.
   Нас допрашивали часа два. Каждый из присутствующих по очереди уединялся с
Ишановым и  его  стенографисткой,  а  остальных  Полевичек,  ловко  пресекая
разговоры на единственную интересующую нас тему, развлекал светской беседой.
Криминалисты обследовали спальню и остальные свободные помещения Вероникиной
квартиры и вежливо поросили нас  перейти  на  кухню.  Вскоре  они  столь  же
вежливо выставили старшего оперуполномоченного и его помощницу в осмотренную
уже гостиную.
   Потом Дуболом снова собрал  всех  свидетелей  в  гостиной,  а  сам  пошел
побеседовать с врачом, оставив нас под присмотром Полевичека и  бессловесной
Ирины Глебовны. Вернувшись, он безо всякого смущения предложил нам вывернуть
сумки и карманы, любезно сообщив, что вообще-то мы имеем  право  отказаться,
но он в этом случае имеет право препроводить строптивцев в отделение.  После
такого объяснения желающих отстаивать свои честь  и  достоинство  как-то  не
нашлось. Даже я сдержалась и  не  отпустила  ехидную  реплику  о  конюшне  и
уведенной  лошади.  Зачем   наживать   недоброжелателей?   Тем   более   что
полупрозрачная блузка и легкие летние брюки, которые я надела в этот  вечер,
карманов не имели, а  сумку,  висевшую  на  крючке  в  темной  комнате,  уже
наверняка обнюхали криминалисты.
   Фараонам, слава Богу, хватило деликатности осматривать  наши  пожитки  не
при всех. (Правда, я не ношу с собой презервативы и  порнографию,  но  ведь,
наверное, не все свидетели столь высоконравственны. К тому же существуют еще
гигиенические пакеты...) Дуболом зашел за занавес и  подзывал  нас  туда  по
одному. Когда очередь дошла до меня, я известила его о сумке, оставленной  в
раздевалке, и двинулась туда,  чтобы  ее  принести,  но  галантный  опер  не
пожелал отпустить меня одну и самолично составил мне  компанию.  Я  злорадно
пропустила его вперед, вспомнив о здоровенной доске, с которой  поцеловалась
в темной комнате, пытаясь нащупать выключатель, но, к  моему  разочарованию,
там уже горел свет, а доску куда-то переставили.
   - Ваша? - спросил Дуболом, сняв сумку с вешалки. Я кивнула, и он протянул
ее мне. - Откройте.
   Я послушно щелкнула замочком и откинула крышку. Ишанов придвинул  поближе
стоящий в  стороне  стул  и  предложил  мне  выложить  на  него  содержимое.
Свежевыглаженный носовой платок, пудреница, тюбик с тушью и "Повелитель мух"
в мягкой обложке не заинтересовали его совершенно. На водительские права  он
бросил  один-единственный  рассеянный  взгляд.  Зато  долго   и   пристально
рассматривал газовый баллончик. Какое счастье, что  разрешение  на  него  не
требуется!
   - Зачем вам это?
   - Для самообороны.
   - Вам кто-нибудь угрожает?
   Я решила умолчать о двух покушениях на свою жизнь, имевших  место  неделю
назад. Зачем обременять занятого человека лишними заботами?
   - Нет. Но мало ли что может случиться? Времена-то неспокойные.
   - Это точно, - меланхолично  согласился  Дуболом,  положил  баллончик  на
место и подцепил пальцем связку ключей. - От чего они?
   - От квартиры, от машины, от дачи, от квартиры моей  тетки...  Но  Ишанов
уже не слушал, он с интересом листал мою записную книжку. Меня  затрясло  от
негодования. Там были не только имена и номера телефонов, но и мои  заметки,
не предназначенные для посторонних глаз. Ничего  криминального,  разумеется,
просто записи личного характера, но именно  это  обстоятельство  и  выводило
меня из себя. Глядя, как толстые короткие пальцы перебирают мои  сокровенные
странички, я чувствовала себя так, будто с меня публи