о  растерялся,  потом
объяснил:
     - Я, собственно, в тылу...
     Полковник посмотрел на заметно впавшую грудь Белова и, снисходительно
застегивая пуговицу на кармашке его гимнастерки, заметил наставительно:
     - Когда бывало туго, то, знаете, всех тыловиков  под  гребенку  -  на
передний  край.  И  сражались.   Многих   я   сам   лично   представил   к
правительственным наградам.
     - Да, конечно, - согласился Белов.
     - Значит, в фашистских лагерях довелось побывать? -  догадливо  решил
полковник.
     - Приходилось...
     - И вынесли?
     - Выходит, так, - сказал Белов.
     Полковник повернулся к нему крутой спиной и  больше  уже  не  заводил
разговора.
     Самолет вошел в облачность. Стало тускло, сумрачно.
     Белов  посмотрел  на  спину  полковника  и  сразу  вспомнил   Зубова,
вспомнил, как тот,  кряхтя,  задрал  на  своей,  такой  же  широкой  спине
немецкий китель и попросил:
     "А ну, погляди, чего у меня там. Не сильно, а? - И  похвастал:  -  Он
меня ранил, но я его не убил, воздержался. Понимаешь,  пожалел:  уж  очень
молоденький".
     Это было после очередного налета группы Зубова  на  базу  горючего  в
районе железной дороги. Морщась от боли, но смеясь глазами,  Зубов  сказал
раздумчиво:
     "Интересно   было   бы   с    карандашиком    подсчитать,    скольких
самолетов-вылетов мы немцев лишили. Просто так, для удовольствия".
     А потом перед Беловым возникло лицо Зубова, когда  тот,  склонившись,
выбрасывал из самолета на взлетную полосу свой парашют. Поймав  удивленный
взгляд Белова, он одобряюще подмигнул ему и даже попытался пожать плечами:
мол, ничего не поделаешь, так надо.
     Но вот образ Зубова будто растворился, исчез, и Белов  увидел  другое
лицо - запрокинутое, со свисающим на лоб  лоскутом  кожи.  Это  было  лицо
Бруно. И когда взгляд Бруно встретился с его  взглядом,  полным  отчаяния,
Бруно слегка повел головой, как бы безмолвно объясняя все то же: так надо.
     - Может, закурите? - наклонился к Белову  майор-танкист  с  новенькой
золотой звездочкой на кителе. Добавил участливо:  -  Очевидно,  здорово  о
советском табачке соскучились? - Протянул всю пачку. - Возьмите.
     - Спасибо, у меня есть.
     - Значит, снабдили в дорогу. - И майор сообщил: - Я сам в плену  был,
но убежал. Нетяжелое ранение оказалось, как очухался, сразу  и  убежал.  А
вот под трибуналом я не был. Чего не было, того не было. - Сказал  твердо:
- Но если человек кровью вину искупил... Металла на груди у него нет,  но,
значит, он есть в сердце. Сейчас важно одно: годен человек для дальнейшего
прохождения - уже не службы - жизни или не годен. Горе  людское  заживить,
жизнь наладить - отощали. - Махнул рукой в сторону иллюминатора.  -  Двоих
братьев своих  здесь  оставил.  Вернусь  домой  один.  Что  матери  скажу?
"Здрасте!" - "А где другие?" - "Нет". А я живой. Разве после этого Звездой
своей я ее обрадую? Нет.
     - Вы неправы, - возразил Белов. -  Если  б  наши  люди  не  совершили
невиданного подвига, погибли бы еще миллионы братьев, отцов, сыновей.
     - Верно, - согласился майор. - Подвиг - это, в  сущности,  что?  Один
делает то, что под силу нескольким.  Значит,  остальным  жить.  Вроде  как
спасаешь их. Правильно? Я так в бою и думал: не сшибу их  танк  -  он  наш
сшибет. Ну и сшибал. Когда боишься, что изза тебя свои погибнут,  за  себя
не боишься.
     Самолет прорезал облачность, снова появилось солнце. Из  рубки  вышел
второй пилот, объявил торжественно:
     - Товарищи, пересекаем государственную границу  Советского  Союза.  -
Выждал, произнес тихо: - А то некоторые  фронтовики  обижаются,  когда  не
информируем, что уже Родина.
     Белов не отрывался от иллюминатора.
     Огромная теплая земля отчизны, изборожденная  шрамами  оборонительных
полос и круглыми вмятинами бомбовых  воронок  с  мерцающей  в  них  темной
водой, лежала в мягкой зелени лесов могуче и просторно. И Белову казалось,
что самолет не чсам пошел на снижение, а  это  он  силой  тяготения  всего
своего существа вынуждает его идти все ближе и ближе к земле.
     Провожая Белова на немецком аэродроме, Барышев сказал:
     - Значит, так: сначала в наградной отдел и  только  потом,  при  всех
орденах, - в управление. Ты знай: я человек тщеславный,  мой  кадр  -  моя
гордость. Да не забудь, отцу скажи: если поедете на рыбалку, мотылей пусть
берет из моего тайника.
     Надя отозвала Белова в сторону, раскрыла  сумку  и,  строго  глядя  в
глаза, приказала:
     - Запомните: здесь, в бумаге, курица, четыре  крутых  яйца,  масло  в
коробочке, какао в термосе. Папа велел  передать:  вы  обязательно  должны
нормально питаться.
     Белов посмотрел жалобно в ее,  как  всегда,  чуть  надменное  лицо  с
коротким носиком, еще по-детски  пухлыми  губами,  серозеленые  глаза  под
сенью ресниц. Спросил:
     - А вы?
     - Что я?
     - Вы будете в Москве?
     Надя удивленно повела плечами.
     - Но мы ведь там живем. - Подала твердую маленькую руку. Напомнила: -
А  витамины  принимать  до  еды.  Они  в  коробочке  из-под  капсюлей  для
взрывателей.
     - Я буду скучать без тебя! - сказал Генрих.
     - Я тоже, - грустно улыбнулся Белов.
     Генрих обернулся к Барышеву:
     - Такими немцами, как Иоганн, можно гордиться!
     - Ничего, - сказал Барышев. - Мой Белов  ему  не  уступит.  Ну,  вс„.
Время.
     И Белов, чтобы как можно дольше видеть эти дорогие ему лица,  пятясь,
поднялся по трапу.
     А сейчас самолет  все  снижался  и  снижался,  словно  скатывался  по
стеклянному склону. Как только колеса туго коснулись земли, внезапно исчез
один из пассажиров, незримо летевший в самолете, - Иоганн Вайс.  Он  исчез
безмолвно, бесследно. Не было больше двойника у Александра  Белова.  Майор
Белов остался один. На мгновение его охватило чувство одиночества. Но  это
ощущение покинуло его так же неожиданно быстро, как и появилось.
     И никто, даже Александр Белов,  не  почтил  торжественным  вставанием
гибель Иоганна Вайса. Никто!
     Белов жадно и нетерпеливо искал глазами среди встречающих лицо матери
- самого главного для него человека на свете. Она была матерью  не  только
Саши Белова, но и Иоганна  Вайса,  и  так  как  она  этого  не  знала,  то
исчезновение Вайса ее тоже не опечалило.
     Так перестал существовать Иоганн Вайс - гауптштурмфюрер СД.