лобной костью, по форме  напоминающей
щит.
     В прихожей, отделанной  дубовыми  панелями  и  освещенной  массивными
медными канделябрами, их встретил сам оберштурмбанфюрер. Он был в бриджах,
сапогах и мягкой клетчатой домашней куртке.  Очевидно,  Клейн  преследовал
двоякую цель: хотел призвать гостей к дружеской непринужденности и в то же
время показать им, что не считает нужным надевать мундир  в  честь  людей,
имеющих  столь  низкое  звание.  Проводя  Дитриха  и  Вайса   в   кабинет,
уставленный массивной старинной мебелью, весь в тяжелых, огромных коврах -
они лежали на полу, висели на стенах, - он  познакомил  приезжих  с  двумя
офицерами: зондерфюрером Флинком - плешивым, полным, с солидным брюшком, и
унтерштурмфюрером Рейсом - застенчиво улыбающимся юношей с косыми бачками,
а так же с профессором психологии Штрумпфелем - пожилым человеком,  жующим
большую черную сигару, в визитке и полосатых брюках, с брезгливым  отечным
лицом.
     Сам оберштурмбанфюрер Клейн отличался изяществом и  непринужденностью
манер. Лицо у него было красное, нос с горбинкой, седые волнистые  волосы,
наперекор армейской моде, не острижены коротко, а ниспадают  завитками  на
шею, небрежно повязанную шарфом из яркого кашемира. Он  курил  сигарету  в
длинном мунштуке слоновой кости.
     В высоком, до самого потолка, шкафу, разделенном на узкие  отделения,
хранились пластинки. на подставке  из  красного  дерева  стоял  патефон  с
откинутой крышкой, - очевидно, до прихода гостей здесь слушали музыку.
     Стеклянный столик на колесиках был  уставлен  бутылками  и  бокалами,
тарелками с соленым миндалем и сухариками.
     Но,  по-видимому,  особой  склонности  к  алкоголю  здесь  никто   не
обнаруживал - открыты были только узкая бутылка рейнского  да  минеральная
вода.
     Прерванный разговор возобновился.
     Клейн утверждал, что Гете - величайший поэт всех времен и народов  не
только  потому,  что  его  поэзия  проникнута  глубокой   общечеловеческой
философией, но и потому, что она  благозвучна,  музыкальна,  и  он  всегда
слышит в ней могучую упоительную симфонию.
     Профессор  заметил,  что  достоинство  истинной  поэзии   не   в   ее
благозвучии: прежде всего она должна воспарять к самым вершинам  мысли.  И
если бы Гете был даже косноязычен, но создал  образ  Фауста,  его  величие
было бы столь же бессмертно. И посетовал, что молодые немцы,  хотя  они  и
пламенные  националисты,  недостаточно  знают  своих  великих   классиков.
Обратившись к Рейсу, он сказал:
     - Господин унтерштурмфюрер, я  был  бы  счастлив,  если  бы  вы  меня
опровергли, напомнив хотя бы несколько строк из нашего великого поэта.
     Рейс на мгновение растерялся, но тут же весело и добродушно заявил:
     - "Хорст Вессель", пожалуйста.
     - Ай, как несовершенно авше образование! - снисходительно пожурил его
Клейн. Он остановил взгляд на Вайсе и, желая,  очевидно,  более  энергично
высмеять абверовского ефрейтора, спросил: - Ну, а вы, юноша? Вы, очевидно,
тоже предложите спеть "Хорст Вессель"? Это проще. К чему тревожить старика
Гете?
     Иоганн пожал плечами и ответил с достоинством:
     - Если позволите... - и продекламировал:
     Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идет на бой!
     - Браво, - вяло сказал Клейн. - Браво. - И, будто  аплодируя,  сложил
перед собой ладони.
     Флинк хмуро заметил:
     - Адмирал Канарис подбирает себе кадры: как римский папа: по принципу
учености и изворотливости.
     Дитрих добавил:
     - И личной храбрости. -  Выразительно  скосил  глаза  на  собственную
грудь, украшенную орденом, кивнул на медаль Вайса, объяснил:  -  Ефрейтору
Вайсу разносторонние познания не помешали совершить подвиг на фронте.
     - Абверовцы на фронте - это новость, - удивился Флинк.
     - Господа! - воскликнул Клейн. - Мы  же  сейчас  отдыхаем.  -  Поднял
бокал с минеральной водой. - За моих дорогих гостей.
     В кабинет вошла фрау Клейн. Золотистые  волосы  ее  были  замысловато
причесаны, а  на  лице,  должно  быть,  навечно  застыла  ликующая  улыбка
красивой женщины.  Она  подала  всем  руку,  белую,  теплую,  душистую,  в
кольцах.
     И почти тотчас вестовой  внес  в  кабинет  младенца  в  кружевном,  с
шелковыми бантами конверте. все выразили свое восхищение.
     Фрау Клейн сказала:
     - Это наш подарок фюреру. Мы дали ему имя Адольф.
     Гости восхищались, сюсюкали, делали пальцами "козу". А когда вестовой
унес младенца, Клейн распахнул двустворчатую дверь в столовую:
     - Без церемонии, пожалуйста, у нас здесь по-домашнему. Прошу  заранее
извинить за скромный обед.
     За столом Иоганн  сидел  рядом  с  Рейсом.  Унтерштурмфюрер  оказался
простецким парнем. Он  дружески  подкладывал  Вайсу  на  тарелку  побольше
всяких вкусных вещей и коньяк наливал не в маленькую узенькую рюмочку, а в
большой синий бокал, предназначенный для белого вина.  Сам  он  ел  весьиа
энергично, но все же кое-что успел сообщить Вайсу.  Что  служба  здесь  не
трудная, и хотя Клейн - чрезвычайно  строгий  и  взыскательный  начальник,
ладить с ним можно, надо только уметь подчиняться. Что Флинк такой угрюмый
не от тяжелого характера, а из-за язвы желудкаФ, и, когда не  страдает  от
приступов, он  добродушнейший  дядя,  большой  любитель  крокета.  Что  же
касается профессора Штрумпеля, то это крупный ученый и даже  сам  господин
Гейдрих просил оказать ему максимальное содейстивие в его работах. Но хоть
он и профессор, но, по-видимому, малый не промах, так как приехал  сюда  с
молоденькой ассистенткой и комнату ей отвели рядом со спальней Штрумпфеля.
     За столом больше говорили хозяева. Фрау Клейн рассказала, как  трудно
было здесь, на песчаной почве, разбивать цветники. А штурмбанфюрер  хвалил
расположение в сосновом бору: климат туточень  здоровый,  вокруг  красивые
виды, люди собрались приятные,  спокойные,  и  поэтому  даже  белки  стали
совсем ручными. На зиму он приказал соорудить несколько десятков  кормушек
для птиц и уверен, что весной здесь можно будет в полную меру наслаждаться
музыкой и птичьим щебетом.
     После обеда мужчины вернулись в кабинет. Пили кофе,  курили.  Слушали
музыку. Рейс одну за другой  ставил  пластинки  с  записями  "Тангейзера".
Клейн объявил, что Вагнер - величайший  композитор.  И  все  молча  с  ним
согласились. И в этой обстановке сытой, томной полудремоты Клейн подсел  к
гостям на диван и, дружески похлопывая Дитриха  по  острому  колену,  туго
обтянутому бриджами, сказал, что готов всячески содействовать его миссии.
     Картотека заключенных  в  полном  распоряжении  Дитриха.  Зондерфюрер
Флинк даст консультацию по любому объекту. И, посасывая сигарету в длинном
костяном мунштуке, Клейн коротко рассказал, что уже  с  тридцать  третьего
года - с тех пор, когда при каждом полку СС были созданы  концентрационные
лагеря, - он специализируется в этой области.
     На  первых  порах  концлагеря  были   крайне   примитивны.   Материал
составляли коммунисты, либералы, профсоюзники - вообще красные, отсев  был
не организован, происходил главным образом естественным путем - вследствие
эпидемий, истощений,  ну,  и  в  связи  с  нарушением  правил  внутреннего
распорядка.
     Пропускная  способность  лагерей   значительно   увеличилась,   когда
началось массовое поступление евреев и была  введена  специальная  техника
умерщвления. Здесь свое слово сказали крупные  фирмы,  которые  поставляли
оборудование и химикаты.
     И достижения в этой области были  столь  значительны,  что  позволили
председателю данцигского сената Раушнингу обратиться к фюреру с  вопросом,
нет ли у него намерения истребить сразу всех евреев.  Но  Гитлер  ответил:
"Нет. Тогда бы мы должны были  снова  кого-то  искать.  Существенно  важно
всегда иметь перед собой осязаемого противника, а не голую абстракцию".
     Теперь, в современных исторических условиях,  это,  конечно,  уже  не
имеет значения, так  как  появился  новый  материал.  И  созданы  крупные,
великолепно поставленные концентрационные лагеря с колоссальной пропускной
способностью и почти  неограниченными  возможностями,  такие,  как  Дахау,
Бухенвальд, Равенсбрюк, Саксенхаузен, Флоссенбург, Нейенгамм. Функции их -
карающие и устрашающие, они же уничтожают нежелательный материал,  который
поступает с различных новых территорий.
     Прежде экспериментальные лагеря носили чисто  учебный  характер:  они
предназначались  для  тренировки,  выработки  новых  эффективных   средств
подавления, а так же для обучения методам  руководства.  Таким,  например,
был лагерь Флоссенбург, где многие сотрудники СС приобрели  первоначальный
опыт.
     Экспериментальный лагерь "О-Х-247", которым имеет  честь  командовать
Клейн, несколько отличается от своих предшественников, а также  от  других
подобных ему концентрационных лагерей. Наряду с  решением  общих  задач  в
обязанности  администрации  входит  выявление,  обработка   и   подготовка
отдельных экземпляров для использования их в определенных  целях  службами
СД, гестапо и, естественно, абвера.
     В заключение Клейн  сообщил,  что  профессор  Штрумпфель  внес  много
ценных предложений,  касающихся  психической  проверки  лиц,  предлагаемых
специальным службам.
     Дитрих поблагодарил Клейна, но заметил  не  без  оттенка  чванства  в
голосе, что он достаточно осведомлен о лагерной системе. Все, о чем  здесь
столь любезно рассказал оберштурмбанфюрер, известно любому эсэсману. А его
интересует количество кандидатур, которые господин оберштурмбанфюрер может
предложить абверу.
     - О, -  живо  воскликнул  Клейн,  -  я  не  предложу  вам  ни  одного
экземпляра, увольте! Это на вашу ответственность. - И заметил ехидно: -  Я
слишком бюрократ. Картотека в вашем распоряжении. Но  предупреждаю:все  на
вашу ответственность. Тут  я  умываю  руки.  -  И  сделал  такое  движение
холеными руками, будто стряхивает с них брызги воды.



                                    29

     Унтерштурмфюрер Рейс,  по-видимому,  проникся  симпатией  к  Иоганну;
возможно, возникла она потому, что они  были  сверстниками,  а  его  здесь
окружали люди только старших  возрастов.  Даже  солдаты  охраны  все  были
пожилые. С молочно-розовым лицом, с волосами, торчащими ежиком, с нелепыми
широкими бачками на узких  щеках,  Рейс  вел  себя  особенно  трогательно,
когда, забыв, что он старше  Иоганна  по  званию,  заботливо  помогал  ему
надеть  черную   клеенчатую   пелерину,   пропитанную   каким-то   вонючим
дезинфицирующим составом.
     Клейн приказал Рейсу сопровождать абверовцев по  лагерю,  но  Дитрих,
опасаясь схватить инфекцию,  отправился  в  канцелярию  изучать  картотеку
заключенных.
     Было холодное, свежее утро. Сосны  с  оранжевыми  стволами,  покрытые
тонкой пленкой инея, блестят иглами хвои. Трава тоже в инее,  и  песок  на
дорожках скрипит под ногами, как снег в  стужу.  Пахнет  смолой,  льдом  и
горьковато-жухлой травой. Небо прозрачное, солнечное, прохладное, как вода
со льдом. И только в низине,  где  расположен  лагерь,  лежал  промозглый,
похожий по цвету на бельмо, непроглядный туман.


     Рейс заехал за Иоганном на мотоцикле. Иоганн сел в  коляску,  вытянул
ноги, накрылся клеенчатым фартуком. Рейс сказал приветливо:
     - Я бы с гораздо большим удовольствием отвез тебя в город.  И  мы  бы
повеселились. Здесь такая же скучища, как в школе святого апостола Павла.
     - Ты что, учился там?
     - Отец хотел, чтобы я стал пастором.
     Иоганн покосился на  эсэсовскую  фуражку  Рейса  с  бархатным  черным
околышем и жестяной эмблемой черепа со скрещенными костями, заметил:
     - Эта штука не очент-то походит на распятие.
     Рейс усмехнулся:
     - Мой отец до первой мировой войны был миссионером в Африке.  Попадал
из "манлихера" в подброшенную пуговицу.
     - Он что ж, стрелял только в пуговицы?
     - Когда негры вели себя прилично, только в пуговицы.
     - Понятно, - сказал Иоганн. И спросил: - Ты давно здесь?
     - Сразу  после  Треблинки.  Это  тоже  экспериментальный  лагерь,  но
назначение  его  всегда  было  толко  ликвидационное,  уничтожали  главным
образом евреев. - Пожаловался: - Очень опасная была служба. Понимаешь, там
впервые стали применять пар, а потом в трехкамерном отсеке - газ.  У  меня
почти всегда болела голова: угарный  газ,  смешанный  с  паром,  долго  не
улетучивался. У меня даже был там приступ астмы.
     - И поэтому тебя перевели сюда?
     - Через некоторое время. Дело в том,  что  к  нам  приехал  из  своей
резиденции  в  Кракове  генерал-губернатор  Ганс  Франк  и  остался  очень
недоволен  администрацией  лагеря.  Он  нащел,  что  недопустимо  занижена
пропускная способность. Перед отъездом он собрал всех офицеров  и  сказал:
"Что нам делать с евреями? Вы думаете, что мы поселим  их  в  Остланде?  К
чему  вся  эта  болтовня?  Короче  говоря,  ликвидируйте  их  собственными
средствами. Генералгубернаторство должно быть так же свободно  от  евреев,
как и рейх".
     - А причем здесь ты?
     - Ну как  же,  руководство  "гитлерюгенда"  направило  меня  в  школу
Адольфа  Гитлера.  Я  окончил  специальное  отделение  -   изучал   работу
контрразведок среди населения.  А  в  Треблинке,  после  того  как  лагерь
посетил Франк, у меня уже не было условий для такой работы.
     - Почему?
     - Ну, что ты, не понимаешь? Блокшрайберы  только  успевали  составить
список прибывших в очередной партии, как их тут же приходилось заносить  в
список выбывших. И я пожаловался штурмбанфюреру, что  меня  используют  не
поназначению.
     - Тебя что же, заставляли принимать участие в казнях?
     - Да что ты! Там у нас заключенного приговаривали  к  казни  в  самых
редчайших случаях.
     - Ну, а как же...
     - Ну, это же были не казни, - перебил Рейс, - если ты имеешь  в  виду
ликвидации. Казнь -  это  официально  обставленная  карательная  акция.  А
это...
     - Что это?
     -  Ну,  это   просто   устранение   неполноценной   части   населения
освобождаемых  территорий.  -  Добавил  поспешно:  -  У  нас   была   даже
специальная  инструкция,  в  которой  указывалось,   что   вся   процедура
ликвидации должна производиться так, чтобы объекты не могли  рассматривать
ее как акцию возмездия. Поэтому, когда их направляли в газовые камеры, они
думали, что идут в гигиенические душевые или госпитальные блоки. Там  даже
вывешивали флаг с красным крестом.  Часть  заключенных  ликвидировали  под
видом измерения их роста. Выстрел  производился  в  прорезь  измерительной
планки, как раз над затылком, и объект даже не успевал понять, что  с  ним
происходит, не испытывал боли.
     - А ты откуда знаешь?
     - Наши врачи говорили, что  пуля,  попадающая  в  мозжечок,  вызывает
такое же болевое ощущение, как удаление зуба  без  анестезии,  только  еще
более короткое. А отравляющее действие  газа  осознается  в  течение  пяти
минут,  потом  сознание  притупляется,  и   объект   только   механическим
сокращением мышц реагирует на дальнейшее умерщвление.
     - Да ты, я вижу, в своем деле профессор.
     - Мы все это обязаны знать: ведь если не знаешь,  все-таки  действует
на психику, когда изо дня в день одно и то же...
     - А когда знаешь на психику не действует?
     - Тех, кто раскисал, списывали на фронт или забирало гестапо.
     - А ты ни разу не раскисал?
     - Я много молился, даже ночами.
     - И помогало?
     - Я старался думать, что это просто бойня,  а  они  все  не  люди,  а
животные.
     - Ты молодец, здорово придумал...
     - Конечно! И я, знаешь ли, научился не запоминать их лица. Это  очень
важно - научиться ничего не помнить.
     - А если вдруг вспомнишь?
     - Ну зачем же?!
     - А если тебе когда-нибудь напомнят?
     - Кто? Кто напомнит? - неприязненно спросил Рейс и  даже  притормозил
мотоцикл. - Тех никого больше не будет.  А  мы  даже  сейчас  об  этом  не
разговариваем, как будто ничего такого нет и не было.
     - Ты считаешь, война уже кончилась?
     - Ты что? - смущенно спросил Рейс. - Ты что?
     - Ничего, - миролюбиво сказал Иоганн. - Просто я  считаю,  что  война
еще не кончилась. И когда-нибудь она кончится.
     - Ну да, - согласился, успокаиваясь Рейс. -  Возьмем  Москву,  и  все
человечество ляжет у наших ног.
     - И у твоих?
     - И у моих тоже.
     - Ноги у тебя подходящие.  Просто  отличные  ноги.  С  такими  ногами
бегать хорошо.
     Иоганн говорил сквозь зубы, не забывая улыбаться при этом. И надо  же
было затеять такой разговор, когда все его существо и без того  корчилось.
Не растравлять себя он должен, а собраться в железный комок, подготовиться
к встрече с советскими людьми, чтобы стойко, с  равнодушным  видом  пройти
мимо них так, словно они для него не существуют.
     Низина лежала в холодном дыму тумана.
     Под колесами  мотоцикла  скрипел  песок,  щелкала  щебенка.  Отвесные
стенки карьера с выжженным по  склонам  кустарником  были  черны.  Силуэты
деревянных вышек, ячеистая проволочная ограда в несколько рядов. На  серых
столбах белеют крупные изоляторы - значит, через  проволоку  пропущен  ток
высокого напряжения.
     Показались каменные низкие постройки с высокими кирпичными трубами.
     - Крематорий?
     - Нет, это печи для обжигания керамических  плит,  -  охотно  пояснил
Рейс. Помедлил. - Но их тоже используют... Иногда...
     Проехали  одни,  затем  другие  ворота,  густо   оплетенные   колючей
проволокой,   по   краям   бетонные   колпаки,   разрезанные   пулеметными
амбразурами. Мотоцикл оставили у входа  в  комендатуру  -  барачного  типа
одноэтажное деревянное здание, без фундамента поставленное на бревна.
     По кирпичному тротуару вышли на пустынный аппельплац. Песчанач  почва
здесь была плотно утоптана, а пот и кровь с разбитых ног послужили вяжущим
материалом для песка, превратили его в подобие асфальта.
     Остальная площадь лагеря была разделена проволокой на клетки загонов,
в каждом из них стояло по  два  низких  барака,  до  ската  крыши  которых
человек среднего роста мог дотянуться рукой.  Эти  бараки  здесь  называли
блоками.
     В  нескольких  метрах  от  проволочных  заграждений  тянулись   белые
известковые полосы. Ступивший на эту границу заключенный карается так  же,
как за побег.
     Ни кустика, ни  засохщей  травинки,  -  ровное  черное  пространство,
зорошо просматриваемое с любой возвышенной точки.
     Окна в бараках, хоть и узкие, тянулись почти во  всю  длину  стен,  а
деревянные вытяжные  трубы  шли  почти  через  каждые  десять  метров,  но
поставлены они почему-то не вертикально, как полагается трубам,  а  торчат
из стен куцыми ящиками.
     Рейс объяснил:
     - Это для прослушивания. - Потом сказал с  гордостью:  -  Герр  Клейн
ввел много усовершенствований. Он , например, избегает  публичных  казней.
Но каждый  карцер  снабжен  такими  средствами,  чтобы  виновный  мог  сам
расправиться с собой, если, конечно,  господин  оберштурмбанфюрер  считает
его ликвидацию целесообразной.
     - Значит, организуется самоубийство?
     - Ну, почему же спмоубийство? Просто свобода выбора.
     Увидев приближающуюся полосатую колонну заключенных, Рейс посоветовал
Иоганну обратить на них внимание.
     - Принцип обезличивания - тоже идея герра Клейна. Начинается с  того,
что каждый заключенный имеет только свой номер - больше ничего своего.  Ни
одной вещи мы им не разрешаем иметь, только номер. В этих же целях  каждый
заключенный меняет ежедневно барак, место на нарах  и  группу,  в  которой
находится. Мы их тасуем как  колоду  карт.  Особенно  у  советских  развит
инстинкт организованности. А таким способом мы перешибаем  этот  инстинкт.
Ну, и легче подсаживать слухачей.
     - Доносчиков?
     - Слухачей. Это наш термин, он более точен.
     - И много их?
     Рейс ответил загадочно:
     - Это личные кадры оберштурмбанфюрера.
     - Вот такие ребята нам и нужны! - с энтузиазмом  воскликнул  Вайс.  -
Наде