лось неподвижным, мертвым.
     Иоганн закричал:
     - Говори, животное, говори! - И ударил палкой по столу. - Говори!
     Шахтер повернулся к нему спиной, привычно охватив голову руками.
     Вайс сел, предложил:
     - Покурим...
     Заключенный изумленно уставился на него.
     - Правильно, - одобрил Иоганн. - Все правильно. Молодец.
     - А ты сволочь, - очень спокойно, с достоинством сообщил шахтер.  њњњ
Пес в волчьей шкуре.
     - Понятно, - сказал Иоганн, - точная формулировка. - Посоветовал: - А
вы все-таки возьмите всю пачку, ну, как трофейную, что ли.
     Шахтер недоверчиво потянул к себе сигареты, быстро сунул  за  пазуху.
Спросил:
     - Купить думаешь?
     - Ну, если бы вы были продажный!
     - Такой, как ты?..
     - Ну ладно, - попросил Вайс. - хватит. - Наклонился. - А если я  тебе
верю?
     - Покупаешь, - упрямо повторил шахтер.
     Иоганн протянул к нему руку и чуть было не смахнул со  стола  большую
жестяную банку с гипсом. Спросил машинально:
     - На черта это здесь?
     - Играть хочешь? - так же спокойно спросил  шахтер.  -  Притворяешься
новичком? Мало ты нам рты гипсовал, чтобы во время разделки не шумели?
     - Так, интересно. -  Иоганн  потрогал  пальцем  холодную  жидкость  в
банке. Он посмотрел на часы, приказал: - Подойди ко мне.
     Тот покорно приблизился.
     Иоганн зачерпнул из банки гипс.
     - Открой рот. - Замазал рот заключенного, объяснил: - Надо,  чтоб  ты
молчал. Чтобы ни звука! - Открыл шкаф. - Становись.
     Шахтер привычно протянул руки к кандалам.
     - Не надо. Пошевелись, подвигайся.
     Шахтер выполнил приказание.
     - Теперь встань, обопрись о стенку, и  чтобы  ни  звука,  ни  шороха.
Понял? - И, последний раз строго взглянув в растерянное, недоуменное  лицо
шахтера, закрыл шкаф и вышел.
     В коридоре никого не было. Перед спецблоком - тоже ни  души.  Лагерь,
окутанный промозглым, воняющим гнилой  тиной  туманом,  казалсф  вымершим.
Резкий, какой-то мертвенный свет прожекторов клубился вместе с туманом.  И
ощущение нереальности окружающего на миг охватило Иоганна.  Но  только  на
миг. Из полузабытья его вывел Блокфюрер. "Кролик", который пришел  с  ним,
выразительно подмигнул, указывая на шкаф.
     Блокфюрер сказал с уважением:
     - Я-то думал, господин ефрейтор,  вам  ассистент  нужен,  а  вы  сами
справились.
     Втроем они вошли в камеру. Иоганн сел за стол.
     "Кролик", державшийся с подобострастной развязностью,  тоже  сел,  не
дожидаясь приглашения.
     - Встать! - крикнул  Иоганн  и,  схватив  резиновую  палку,  наотмашь
ударил его по голове.
     "Кролик" всхлипнул, прикрыл лицо руками.
     - Молчать! - приказал Иоганн и махнул  рукой  блокфюреру.  Когда  тот
вышел,  Иоганн  чуть  приоткрыл  дверцу  шкафа,  пристально  посмотрел  на
"кролика", - Ты!.. -  И  назвал  номера  еще  трех  осведомителей,  причем
произнес их громко, отчетливо. Потом  развалился  на  стуле  и,  покачивая
головой, продолжил: - Все  вы  четверо,  -  он  снова  раздельно  повторил
номера, - своей работой на гестапо заслужили повышения.
     - Благодарю, господин обер-ефрейтор!
     - Молчать! Я не закончил. Служба абвера берет вас в свою  систему.  А
ты... - Вайс протянул "кролику" лист бумаги и карандаш, - пиши,  кто  тут,
по твоим данным, подлежит немедленной ликвидации.
     "Кролик" схватил бумагу, стал поспешно писать. От усердия на лбу  его
появились капли пота. Когда он  протягивал  исписанную  бумагу  Вайсу,  от
былой его развязности не осталось и следа.
     Иоганн посмотрел список.
     - Все? А теперь пошел вон. И запомни: мы,  абверовцы,  повесим  тебя,
если будешь  болтать.  -  Выглянул  в  коридор,  приказал  ожидающему  там
блокфюреру: - Отведи его, да не забудь дать несколько раз по морде,  чтобы
он выглядел так, как полагается выглядеть после вызова  в  спецблок.  -  И
проводил их до двери.
     Вернувшись,  подождал  немного,  снова  выглянул  в  коридор,   потом
распахнул шкаф.
     - Выходи. - Спросил: - Все слышал?
     Шахтер кивнул головой.
     - Посмотри список.
     Шахтер подошел к столу.
     - И мой номер выписал, гадюка...
     - Да, - сказал Иоганн. - Это хорошо, что он тебя не забыл.
     - Кому хорошо?
     - Ну, допустим, мне. - Спросил строго: - Теперь ты понял?
     Шахтер снова кивнул.
     Вайс сурово предупредил его:
     - Через два дня - не раньше.
     - Так, - спокойно сказал шахтер. - Через два дня задавим.
     Иоганн приложил палец к губам и еле слышно прошептал:
     - Дашь согласие поступить в фашистскую школу  диверсантовразведчиков.
Чуть поломаешься - и согласишься. Но учти: я тебя больше  не  знаю,  и  ты
меня там тоже не знаешь.
     - Ясно.
     - Пошли, - приказал Вайс и направился к двери.
     И вдруг сзади раздалось такое родное слово.
     - Товарищ! - позвал шахтер.
     Иоганн обернулся.
     - Надо  и  мне  тоже,  дай  как  следует.  -  Шахтер  показал  кулак,
зажмурился, потребовал: - Бей!
     - Не могу...
     - То есть как это не можешь?  -  возмутился  шахтер.  -  Как  это  не
можешь, когда надо?
     - Не могу, - повторил Иоганн.
     -  Хлюпик,  -  презрительно  бросил  шахтер.  Подумал  и  добавил:  -
Неврастеник.
     Увидев, что  все  это  не  произвело  на  Вайса  впечатления,  шахтер
мгновение помедлил и решительно взял  со  стола  резиновую  палку,  сплошь
покрытую металлическими гайками.
     - Не надо, - попросил Иоганн.
     - Думаешь, сойдет? - спросил шахтер.
     - Сойдет, - сказал Иоганн.
     Они вместе покинули спецблок. Впереди,  тяжело  волоча  ноги,  плелся
шахтер, сзади, держа руку на отстегнутой  крышке  кобуры,  шагал  Вайс.  В
комендатуре он приказал дежурному солдату охраны  отвести  заключенного  в
барак.
     А на следующий день Иоганн предложил Дитриху  якобы  по  рекомендации
Рейса включить в список  отобранных  ими  кандидатур  еще  заключенного  N
740014.  И  когда  потом  Иоганн  благодарил  Рейса  за  рекомендацию   за
рекомендацию подходящей кандидатуры  и  назвал  номер  заключенного,  Рейс
изумленно уставился на Иоганна. Но тут же он ухмыльнулся и сказал, что рад
оказать ему услугу. Очевидно, этот гестаповец  полагал,  что  ловко  обвел
абверовца. Он  отлично  помнил,  что  заключенный  N  740014  -  ближайший
кандидат в смертники, а по каким мотивам именно его отобрали  абверовцы  -
это Рейса не интересовало.
     Теперь, когда список отобранных для  диверсионной  школы  заключенных
был составлен, капитан Дитрих имел все основания  считать  свою  миссию  в
экспериментальном  лагере  завершенной  и,  как  он  полагал,  завершенной
успешно. Радовало его и то, что ему удалось избежать посещения лагеря, так
как он боялся инфекции.
     Перед отъездом оберштурмбанфюрер Клейн пригласил Дитриха и  Вайса  на
завтрак. И все было как и в прошлый раз  на  обеде  в  честь  их  приезда.
Клейн,  Флинк,  Рейс  и  Штрумпфель,  развалясь  в  креслах,   неторопливо
беседовали об искусстве, только теперь  предметом  их  разговора  была  не
музыка, а живопись. Правда, Иоганн не сразу понял это, так  как  речь  шла
больше  о  цветной  фотографии.  Собеседники  довольно  быстро  пришли   к
единодушному взгляду на современную  живопись.  И  взгляд  этот  несколько
ошеломил, казалось бы, уже отвыкшего удивляться  Иоганна.  Оказывается,  в
Германии сейчас фотография и живопись  сливаются  в  единое  синтетическое
искусство.  Происходит  так  потому,   что   сама   жизнь   дает   образцы
возвышенного. И пример тому фюрер - образец нравственного совершенства,  -
таково было общее мнение гостей и хозяина.
     После вкусного и сытного завтрака Клейн снова пригласил всех к себе в
кабинет.
     Профессор  Штрумпфель  наставительным  тоном  пространно  делился   с
Дитрихом  своими  познаниями.  Поскольку  человек   не   что   иное,   как
разновидность животного, разглагольствовал он, то в качестве  стимуляторов
следует использовать наиболее экономически выгодные средства  воздействия:
голод  в  наказание  и  дополнительную  кормежку  в  поощрение.  Публичные
экзекуции и казни могут оказать воспитательное воздействие  только  в  тех
случаях, когда подвергаемые  им  особи  живо,  активно  реагируют  на  все
процедуры, то есть ведут себя естественно. Если же они, что  бывает  чаще,
реагируют цинично и  противоестественно,  то  это  оказывает  на  зрителей
обратное действие.
     Омерзительное деловое наставление, к тому же еще облеченное  в  некую
наукообразную форму, вызывало у присутстствующих  одну  лишь  почтительную
скуку, но прервать профессора никто не решался.  И  все  оживились,  когда
Рейс, разомлевший  за  рюмкой  шнапса,  позволил  себе  прервать  порядком
затянувшуюся лекцию.
     - А  мы,  герр  профессор,  в  Треблинке  оборудовали  "госпитальную"
приемную. Там были плюшевые диваны и даже оленьи рога - заключенные вешали
на них одежду. А потом - "прошу". Дверь распахивалась - ров. И прямо сюда,
- Рейс показал пальцем себе на затылок.
     Презрение, ненависть, гнев - все это для разведчика Александра Белова
было недоступной роскошью. Иоганн сидел, как и все,  развалясь  в  кресле,
курил.  Воспользовавшись  минутным  молчанием,  почтительно  обратился   к
Клейну:
     - Полагаю, герр оберштурмбанфюрер, все эти  замечательные  наблюдения
представляют большую научную ценность, и убежден, что уважаемый  профессор
широко опубликует их.
     - О да, - согласился Штрумпфель. - Это мой долг.
     - Но не сразу. -  поспешно  вмешался  Флинк.  -  Пока  не  утвердится
мировое господство империи, мы должны соблюдать известную  сдержанность  в
некоторых вопросах. когда дело касается некоторых других наций.
     - Само собой разумеется, - согласился Штрумпфель.
     Клейн напомнил:
     - По отношению, например, к  голландским  евреям  мы  проявляли  даже
любезность: возвращали прах семьям в  запаянных  металлических  банках.  И
брали за банку по семьдесят пять гульденов.
     Рейс поддержал разговор:
     -  Говорят,  в  Аушвитце,  где   командует   Рудольф   Гесс,   волосы
обрабатывают паром, а затем упаковывают в  кипы,  чтобы  использовать  для
производства матрацев. И еще я слышал, что в Дахау кости  перемалывают  на
удобрения для полей. Для этого там даже установлена специальная машина.
     - Там колоссальные масштабы, - со знанием дела сказал Флинк.  -  Если
бы они не применяли широко технические средства, им бы  пришлось  занимать
огромные дополнительные территории для захоронений.
     Клейн воскликнул с упреком:
     - Господа, мне кажется, беседа на такие темы не может  способствовать
пищеварению!
     -  Да,  -  льстиво  согласился  Рейс,  -  завтрак  был,  как  всегда,
замечательный, особенно хороши были взбитые сливки.
     - Вы сладкоежка.
     - Я вспомнил маму, - мечтательно  сказал  Рейс,  -  она  так  чудесно
стряпала!
     - Да, все мы когда-то были детьми, - томно заметил Клейн  и,  вытянув
ноги в теплых домашних туфлях, посмотрел в  окно.  Шел  дождь  со  снегом.
Клейн добавил грустно: - А теперь  моя  голова  в  горьком  снегу  седины.
Недавно я долго рассматривал себя в зеркало и увидел немало  предательских
морщин...
     - Да,  кстати,  -  живо  сказал  Вайс,  -  капитан  Дитрих  и  я,  мы
чрезвычайно вам благодарны: вы так предупредительно  передали  нам  список
ваших осведомителей! Это огромная услуга абверу.
     Флинк бросил на изумленного Клейна подозрительно-мстительный взгляд.
     "Хорошо! - подумал Иоганн. - Вы, сволочи, теперь сцепитесь, как пауки
в банке. Флинк наверняка накапает донос, и ты, лощеный палач, от  него  не
отстанешь - тоже будешь строчить".
     - Позвольте, позвольте, - смущенно промямлил Клейн, - здесь что-то не
так...
     Вайс не дал ему  закончить,  встал,  пожал  руку,  произнес,  приятно
улыбаясь:
     - Самые лучшие пожелания вашей уважаемой супруге и вашему прелестному
малютке. - Потом обернулся к Рейсу:  -  Унтершарфюрер  оказал  нам  особую
любезность, рекомендовав заключенного  номер  семьдесят  четыре  два  ноля
четырнадцать: оказывается,  это  был  его  личный  осведомитель.  поистине
высокая жертва на алтарь абвера! - Поклонился всем,  щелкнул  каблуками  и
направился к двери.
     Дитрих  попрощался  более  сдержанно  и  не  счел  нужным   кого-либо
благодарить.
     Он  твердо  решил,  что  все   добытые   здесь   материалы   припишет
исключительно собственной  инициативе  и  личной  проницательности.  Иначе
перед Лансдорфом не выслужишься. Он  был  достаточно  осведомлен  об  этом
человеке.
     В  годы  первой  мировой  войны  Лансдорф,  друг  фон   Папена,   под
руководством Вальтера Николаи  провел  немало  блестящих  разведывательных
операций  в  крупнейших  странах  Европы.  И  сейчас  он  занимает  особое
положение в СД, Гейдрих и Гиммлер привыкли полагаться на него. И все же он
в опале: разошелся с имперским  руководством  во  взглядах  на  "еврейский
вопрос".
     В первы период, когда наци  только  еще  пришли  к  власти,  Лансдорф
считал истребление еврейской части населения целесообразным, ибо это,  как
он выразился, "приучало необстрелянную молодежь к мясу".
     Но погтом, после молниеносного захвата  Польши  и  Франции,  он  стал
прокламировать идею, что не следует полностью истреблять евреев.  Наиболее
работоспособных,  по  рпимеру  рабов  древнего  Рима,  надо   заточить   в
выработанные рудники и шахты, чтобы они  в  специально  оборудованных  там
мастерских производили  различные  ценности.  Подобным  же  образом  нужно
поступить и с еврейскими учеными:  собратьих,  изолировать,  но  при  этом
создать такие условия, в которых они смогут  заниматься  научной  работой.
Ну, а все их достижения станут достоянием немецких ученых,  которые  будут
распоряжаться ими по своему усмотрению.
     Это "ревизионистское"  суждение  об  одной  из  существенных  доктрин
Третьей империи было расценено как либерализм, и Лансдорф не получил  того
высокого поста, которого заслуживал.
     Кроме того, у Лансдорфа  был  крайне  своеобразный  взгляд  на  своих
соотечественников, предназначенных для несения разведывательной службы.
     -  Мы,  немцы,  -  рассуждал  Лансдорф,  -  наделены  способностью  в
совершенстве  овладевать  всеми   формами   государственного   послушания.
Инстинкт дисциплины, слепой исполнительности у нас необычайно развит.  Это
необходимые качества для разведчика, но нам не хватает артистизма, которым
обладают французы, а также славяне. Особенно славяне -  им  присущи  черты
реалистической фантазии. не случайно именно русские  одарили  человечество
Достоевским, Толстым, Чеховым. И дерзость! Совершили же они, черт  возьми,
эту революцию!
     Поэтому Лансдорф был крайне скуп на  похвалы  своим  сотрудникам.  Он
всегда усматривал в их операциях склонность к излишним силовым  акциям,  а
внеплановые террористические акты считал признаком неврастении  -  работой
на публику. И  к  Штейнглицу  относился  пренебрежительно:  ну  какой  это
разведчик - обыкновенный мясник, лишенный чувства воображения.
     Дитрих знал, сколь трудно заслужить одобрение Лансдорфа.
     А вот Вайс не знал, как пристально наблюдает за ним Лансдорф.  Именно
в этом прислуживающем ему молодом  ефрейторе  он  находит  тот  артистизм,
которого так не хватало  немецким  разведчикам.  Он  тонко  подметил  этот
артистизм, когда Иоганн читал ему вслух скучнейший  французский  роман.  У
Иоганна был почти неосознанный  дар  перевоплощения.  И  он,  очень  тонко
модулируя голосом, передавал интонации, тональность,  манеру  произношения
тех персонажей,  длиннющие  монологи  которых  читал  дремлющему  в  ванне
умудренному опытом крупнейшему немецкому разведчику, с равной преданностью
служившему и кайзеру, и Гинденбургу, и Гитлеру, -  как,  впрочем,  и  весь
генералитет Третьей империи.



                                    30

     И потянулись бесконечные лагеря: прифронтовые,  сборные,  транзитные,
сортировочные, отборочные, штрафные... Бесконечные открытые кладбища,  где
живые мертвецы были погребены в дощатых  склепах  бараков.  Холод,  голод,
эпидемии числились здесь в графе наиболее экономичных средств умерщвления,
и чем выше был процент гибели людей,  тем  плодотворнее  считалась  работа
лагерной администрации.
     Вайс  беседовал  с  комендантами,  слушал   их   жалобы,   сетования,
рассуждения. Жалобы повсюду были  прмерно  одни  и  те  же.  Администрация
вынуждена предоставлять лагерные емкости не только для военнопленных, но и
для устранения излишних едоков на "освобожденных территориях". Расстрелы -
слишком  расточительная  мера:  они  поглощабт   значительное   количество
боеприпасов,  необходимых  фронту,  -  но,  к  сожалению,  только  крупные
концентрационные лагеря оборудованы капитальной  техникой  уничтожения.  И
все коменданты выражали сочувствие  абверовцам:  да,  очень  трудно  найти
здесь надежный материал! Поражало Иоганна, что зондерфюреры не  помнили  в
лицо даже тех заключенных, которые  работали  на  немцев,  -  отличали  их
только по номерам. Это было какое-то непостижимо тупое равнодушие,  иногда
даже  беззлобное,  подобное  отношению  к   животным   на   бойне.   Среди
администрации  лагерей  часто  встречались  звери  в  человечьей   личине,
изобретательно и неустанно придумывающие изощренные пытки,  -  их  считали
увлекающимися, но полезными  чудаками.  Однако  массовые  акции  требовали
организаторско-хозяйственных  способностей.  И  тех,  кто  обладал  такими
способностями, ценили больше, чем садистов,  недостаточно  содействовавших
главному - плановому умервщлению заключенных. А эта  сторона  деятельности
лагерей строжайше контролировалась.
     Вайс выражал уважительное  сочувствие  комендантам  лагерей  и  почти
механически произносил при этом самые ужасные слова  из  их  лекикона.  Он
надеялся расположить их к себе, побольше выведать и о других трудностях, с
которыми встречается администрация. Ему нужно было  получить  материалы  о
подпольных   коммунистических   организациях,   действующих   в   лагерях.
Интересовали его также наиболее практически полезные сведения  о  способах
побегов, - он  хотел  знать,  как  осуществляется  система  охраны,  каким
образом предотвращаются побеги, ведется преследование и розыск беглецов. И
эти "задушевные беседы", в которых Иоганн был поддакивающей  и  восхищенно
сочувствующей стороной, давали ему немало полезного, чем он и не  преминул
воспользоваться.
     Как-то один из лагерных  комендантов,  со  званием  доктора,  в  чине
зондерфюрера,  выразил  сомнение  в   целесообразности   скоропалительного
массоваго умерщвления заключенных, Он напоминал,  что  в  доктрине  фюрера
есть формула "вспомогательный народ" - под этим  термином  подразумеваются
люди, предназначенные для  рабского  труда.  А  когда  германская  империя
завоюет  весь  мир,  возникнет  большая  потребность  в  таком  труде.  Он
глубокомысленно заявил, что раньше, по Веймарской  конституции,  президент
выбирался на семь лет, а Гитлеру теперь права главы государства  присвоены
пожизненно. Фюрер обладает неограниченной самодержавной властью подлинного
императора, и он сам сказал, что  отныне  "жизненная  форма  Германии  тем
самым  определена  на  ближайшее  тысячелетие".  И  когда   фюрер   станет
властелином мира,  ему  понадобится  много  рабочих  рук  для  гигантских,
значительно   превосходящих   египетские   пирамиды,   сооружений,   чтобы
увековечить свое имя. Он даже напомнил, как ценились рабы в древнем  Риме:
за убийство чужого раба суд сената приговаривал к очень  высоким  штрафам.
Но другой эсэсовец, в звании унтершарфюрера, возразил доктору.
     - На ближайший период, - сказал он, - империя с  излишком  обеспечена
рабской  рабочей  силой.  В  сельское  хозяйство  рейха  направлено  около
миллиона одних только польских  военнопленных,  а  в  промыщленности,  где
раньше ощущалась нехватка рабочих рук, теперь их хватает с  изытком  -  на
немецких   заводах   трудятся   фр