зрушительна война между цивилизованными державами, в итоге она укрепляет
экономическую и финансовую мощь самых могучих промышленных объединений, не
затрагивая политических и  экономических  устоев.  Именно  благодаря  этим
обстоятельствам мы вышли из огня первой мировой войны, как птица феникс, и
с еще большей энергией и оснащенностью вступили в новую силовую акцию.
     - Вы, несомненно, будете министром! - с восхищением воскликнул  Вайс.
- Вы обладаете исключительным аналитическим даром.
     - Я только называю вещи своими именами, - поскромничал Герд.  Добавил
добродушно: - Некоторые наши молодые люди считают представителей  делового
мира бездельниками, живущими в роскоши и праздности. Как видите,  я  отдаю
все свои силы работе, испытываю лишения наряду со всеми другими офицерами,
не позволяю себе никаких  излишеств.  И  служу  фюреру  с  преданностью  и
благодарностью  за  ту  исключительную  решимость,  с  какой  он  широкими
насильственными  мероприятиями  избавил  нас  от   опасности,   угрожающей
целостности исторически сложившейся системы, управляемой теми,  кто  этого
достоин по правовым принципам собственности.
     На ночлег остановились в Гомеле, в расположении абвергруппы N315.
     Как  обычно,  абверовцы,  офицеры  этой  группы,  были  в   штатском.
Держались они друг с другом свободно, по товарищески.  В  большинстве  это
были  выходцы  из  интеллигентных  семей,  воспитанные  и   тактичные,   и
представителям "штаба Вали" они оказали приятное, без тени подхалимажа, но
вместе с тем подчеркнуто уважительное гостепреимство.
     Разговоры с гостями носили характер светской болтовни.  Абверовцы  не
прочь  были  посплетничать  и  дружелюбно  высмеивали   различные   мелкие
происшествия, участники которых довольно терпеливо относились к тому,  что
их избрали мишенью для шуток за столом.
     Так, во время ужина, устроенного в  честь  Герда  и  Вайса,  объектом
дружеского  розыгрыша  стал  зондерфюрер  Вилли  Крахт.  Намекали  на  его
донжуанские похождения, что  ему,  несомненно  льстило.  Начальник  зондер
группы Дресс рассказал, между прочим, про него одну занятную историю.
     Вилли Крахт вынудил к сожительству  радистку  из  парашютной  группы,
некую Раю Мокину. Впоследствии выяснилось, что эта Мокина -  предательница
и работает на противника. Ее вторично арестовали, на этот раз  органы  СД,
начальником которого в Гомеле был Вилли Шульц, большой друг Крахта. И вот,
чтобы подшутуть над Крахтом, он во время допросов сожительствовал с ней.
     Потом они оба присутствовали, по долгу службы, при ее  казни,  а  она
вдруг стала кричать: "Вилли! Вилли!" Но, поскольку они оба были "Вилли"  и
имели к ней равное личное касательство, положение их  оказалось  настолько
комичным, что даже унтер-офицер, проводивший казнь, не мог  удержаться  от
улыбки.
     И Дресс, стремясь представить  себя  рыцарем  без  страха  и  упрека,
разъяснил свое повествование:
     - Как видите, чувство юмора  скрашивает  некоторые  мрачные  стороны,
связанные  с  выполнением  нашего  долга.   -   Заметив,   что   из   всех
присутствующих только Герд и  Вайс  не  улыбнулись,  сообщил  уже  другим,
строгим  и  осуждающим,  тоном:  -  Но  вообще  я  не   поощряю   подобных
развлечений. - И, обратившись к Крахту, спросил: - Вы помните,  Вилли,  мы
держали на отдыхе после основательного пребывания в  тюрьме  и  достаточно
энергичных допросов гестапо некую Милу,  в  прошлом  машинистку  какого-то
маленького  учреждения?  Хорошенькая  девица,  правда,  слишком  тощая   и
изнуренная. Но некоторым именно такие нравятся.  И  вот  гостившие  у  нас
старшие офицеры из  Берлина  после  ужина  с  напитками  возымели  желание
нарушить уединение этой девицы.
     Что же сделал я?  Умчался  вперед  на  машине  и  увез  ее  на  дачу.
Берлинские друзья были этим не только огорчены,  но  и  возмущены,  и  это
грозило мне неблагоприятным отзывом о нашей работе. Но я пошел  на  это  в
интересах абвера. Агентку должны были  на  следующий  день  забросить.  Но
помилуйте, как бы она могла выполнить задание после такого визита,  причем
нескольких мужчин? И тут я пресек их поползновения со всей решительностью,
не колеблясь ни на минуту.
     - И где же сейчас эта худышка? - поинтересовался Герд.
     Вилли Крахт не мог сдержать усмешки, но  Дресс,  строго  взглянув  на
него, с готовностью объяснил:
     - К сожалению, господин ротмистр, должен вам  доложить  -  разбилась.
При первом же выбросе на парашюте. Не раскрылся.  Но,  полагаю,  не  из-за
технической неисправности. Некоторые из них, знаете ли, избирают  подобный
возмутительный способ для того  только,  чтобы  уклониться  от  выполнения
задания.  -  Добавил  почтительно:  -  Конечно,  контингент  вашей   школы
представляет большую  ценность.  Мы  же  вынуждены  мириться  с  подобными
потерями. Вербуем наспех, по тюрьмам. Получаем материал  физически  крайне
ослабленный. Как  только  перестают  волочить  ноги,  засылаем.  Время  на
подготовку весьма ограниченное. Попадаются и ценные экземпляры  -  сыновья
тех, кого большевики некогда лишили крупной земельной собственности. У них
развиты способности к террористическим актам. Но, к сожалению,  они  снова
падают жертвами тех, кто воспользовался их землей.  -  Пожаловался:  -  Вы
видели белорусские деревни? Мужиков? Азия!  По  сравнению  с  крестьянами,
имеющими землю в любой европейской стране, - нищие. И вот загадка.  Уходят
целыми  селениями  в  партизанские  отряды,  дерутся,  как  дьяволы.   Мне
думается,  они  развращены  политически  значительно   сильнее,   чем   мы
предполагали.
     Поэтому только  соединением  усилий  частей  СС  и  вермахта  удастся
осуществить массовую ликвидацию излишнего населения на этих оккупированных
территориях. Это не гуманное, но единственно целесообразное действие.


     Вилли Крахт предложил Вайсу переночевать в его комнате.
     Сдержанность  гостя  Крахт  принял   за   своего   рода   чопорность,
свойственную выходцам из дворянских семей,  и,  желая  расположить  его  к
себе, рассказал подробно историю своего сближения с Раей Мокиной.
     После вина Крахт был настроен сентиментально и, лежа на койке и  куря
сигарету в длинном костяном мундштуке, говорил, мечтательно прикрыв глаза:
     - Вы себе представить не можете, какое это  было  занятное  существо.
Как неистово она меня вначале ненавидела! Но я, чтобы смягчить ее, сделать
более приятной, пользуясь своей дружбой с начальником  местного  отделения
СД Вилли Шульцем, попросил его  о  некоторых  поблажках  для  заключенных,
которые, как утверждала Рая, были абсолютно ни в  чем  не  виновны.И  даже
доставил ей письмо от них. Ну, и позволил  себе  также  быть  объектом  ее
пропаганды. Унизил своих родителей до степени рабочих.  Рассказал  о  себе
рождественскую сказку: бедный мальчик  копит  пфенниги,  чтобы  учиться  в
школе. Представьте, это измученное  беседами  в  СД  существо  стало  даже
жалеть меня, как заблудшую овцу в стае волков.
     Ее наивность  была  настолько  трогательной  и  восхитительной,  что,
откровенно между нами, я просто влюбился. К сожалению, наедине со мной она
говорила  такое,  что  мне  пришлось  официально  доложить  Шульцу  о   ее
неблагонадежности.
     - И что же было дальше?
     - Вы же слышали: ее казнили.
     - Были основания?
     - Да, кое-какие основания у Шульца были... Хотя  Шульц,  этот  грубый
баварский мужлан, мог бы повременить хотя бы из уважения к моим чувствам.
     - Вы ее вспоминаете?
     - Да, конечно. Это хотя  и  советская,  но,  безусловно,  Гретхен,  с
присущей ей наивностью, чистотой и страшно упрямой убежденностью.
     Иоганн   смотрел   на   Вилли   Крахта    -    такого    деликатного,
благовоспитанного. Смотрел на его высокую опрятную шею. На его лицо,  чуть
бледное, узкое, с  правильными  чертами.  На  его  выпуклые,  голубоватого
оттенка глаза. На его по-женски безмускульные  руки.  На  теплую  фуфайку,
которую Вилли заботливо надел, чтобы не простыть ночью даже  под  периной,
привезенной, очевидно из дому.
     Он  видел  на  тонкой  шее   Вилли   золотую   цепочку   со   связкой
медальонов-иконок, которые тот,  прошептав  молитву,  прежде  чем  лечь  в
постель, бережно поцеловал.
     Вилли показал Вайсу портрет своей сестры. Сказал, что  они  близнецы.
Нежно любят друг друга. И один  из  медальонов  -  талисман,  который  его
сестра приобрела за большие деньги у известного  в  Мюнхене  астролога,  и
этот талисман должен уберечь его от насильственной смерти.
     И, глядя на тонкую шею, на которой  висел  талисман,  Иоганн  не  мог
позволить себе даже подумать о том, с  каким  бы  наслаждением  он  сдавил
своими пальцами эту шею.
     Полузакрыв глаза, он мысленно повторял номера автомашин, которые, как
ему удалось заметить, развозят по конспиративным квартирам абвера в Гомеле
пайки с  продуктами.  Зная  номера  этих  машин,  оперативная  группа  или
партизанские группы смогут установить места явок немецких агентов.
     И пока он впечатывал всю эту нумерацию в свою память,  Вилли,  удобно
улегшись на  подушках,  понизив  голос,  сплетничал.  Говорил  он  главным
образом о своем начальнике.
     Капитан Дресс - пьяница. Недавно он, совершенно  пьяный,  ввалился  к
отмечавшему  свой  день  рождения  коменданту  города,  старому  прусскому
служаке. Бухнул на стол -  прямо  перед  носом  изумленного  полковника  -
вытащенную из абвергрупповской столовой пыльную,  полузасохшую  пальму  и,
прервав речь, которую тот произносил, долго жал и тряс его руку. Потом сел
за стол и уснул, положив голову на тарелку.
     Всего несколько дней назад он пил здесь, в этом  доме,  с  ротмистром
фон Вальде, но когда ротмистр покинул собутыльника и  пошел  спать,  Дресс
ворвался в его комнату и потребовал продолжить выпивку. Вальде  отказался.
Тогда Дресс объявил, что, если тот не вернется к столу, он помочится здесь
же, в комнате Вальде, на печку.
     Вальде взял пистолет, лежавший на ночном  столике,  и  прицелился.  С
трудом удалось утащить Дресса из комнаты.
     Постоянный собутыльник капитана, начальник гомельской жандармерии,  и
тот стал его избегать после того, как Дресс ночью вломился в жандармерию и
пошел по длинному коридору, стреляя в лампочки. Жандармы решили, что это -
нападение партизан, и  все  могло  окончиться  ужасно,  если  б  начальник
жандармерии не узнал голос Дресса, кричавшего при каждом выстреле:  "Желаю
пить, желаю пить!"
     Но вообще-то Дресс -  хороший  служака.  Добр  ко  всем  сослуживцам,
заботлив.  А  недостатки  его  можно  объяснить.  Ведь  допросы   местного
населения контрразведывательный отдел ведет ночью.
     К тому же у людей низшей расы настолько притуплены болевые ощущения и
так не развит естестванный для каждого живого существа страх  смерти,  что
приходится прибегать к особым мерам, и это требует от  работников  второго
отдела колоссального самоодладания и такой грубой  физической  работы,  по
сравнению с которой труд каменотеса или мясника - детская забава.
     О себе Вилли сказал с содроганием, что он не  выносит  криков.  И  не
может понять, как их выносят другие его коллеги. И вообще это ужасно,  что
мы, немцы, вынуждены так  ронять  свое  достоинство  с  этими  людьми,  не
желающими понимать всю бессмысленность сопротивления новому порядку.
     Вайс спросил:
     - Ну, а если нам несколько смягчить отношение к местному населению?
     - Что вы! - ужаснулся  Вилли.  -  Это  было  бы  воспринято  ими  как
проявление слабости, и они стали бы еще чаще нападать на нас. Нет-нет, как
это ни жестоко, но жестокость  -  единственное  средство.  Вы  же  знаете,
считается, что мы  находимся  в  тылу.  Но  опасности,  которым  мы  здесь
подвергаемяс, ничуть не меньше, чем на фронте. - Пожаловался: -  А  наград
дают меньше. Это несправедливо.
     - Вы свое получите, - твердо сказал Вайс. - Это я  вам  обещаю.  -  И
тон,  которым  он  это  произнес,  ему  самому  показался   непростительно
откровенным.
     Но Вилли ничего не заметил.
     - Конечно, вы можете замолвить в "штабе  Вали"  доброе  словечко  обо
мне, - сказал он. И вежливо пожелал: - Спокойной ночи, дружище!
     А что оставалось Вайсу? Ответить тем же.
     Утром, еще до завтрака, Иоганн напомнил Вилли Крахту  о  его  желании
быть аттестованным "штабу Вали" с лучшей стороны и в связи с этим попросил
как о любезности чисто по-товарищески информировать его о  достоинствах  и
недостатках  агентов,  работающих  на  группу  N315.  Вайс  объяснил,  что
ротмистр Герд имеет поручение подобрать  кандидатов  для  разведывательных
школ, но, по вполне понятным  мотивам,  капитан  Дресс  предпочтет  лучших
агентов  оставить  при  своей  группе   и   поэтому   может   необъективно
охарактеризовать их.
     Крахт,  замявшись,  напомнил  о  правилах   обращения   с   секретной
документацией.
     Вайс изумленно пожал плечами.
     - Но разве я прошу, чтобы вы давали списки  мне  в  руки?  Отнюдь.  И
читать их буду не я, а вы. Просто я взгляну на то, что вы читаете, и, если
агент не заслуживает доверия, ну... вы ограничитесь одной лишь мимикой.  -
Положив руку Крахту  на  плечо,  Иоганн  сказал  доверительно-дружески:  -
Только между нами - вы знаете, чей зять господин Герд?
     - О! - воскликнул Вилли. - Еще бы!
     -  Так  вот,  ротмистр  Герд  не  обладает   некоторыми   качествами,
необходимыми  для  офицера  абвера,  и,  повидимому,   не   стремится   их
приобрести. Капитан Дресс легко проведет его. Но если Герд узнает, что  вы
оказали ему маленькую услугу...  -  Вайс  устремил  глаза  ввысь,  признес
задумчиво: - В конце концов, после воины нам с вами, Вилли, как  и  многим
молодым  людям,  благодарность  совладельца  такой  крупной  фирмы,  какую
представляет Герд, может дать значительно лучшее положение в обществе, чем
железные кресты всех степеней. Я лично именно так думаю и так поступаю.
     Крахт заколебался.
     - Но как я могу быть уверен в том... - он несколько замешкался, скулы
его порозовели, - ну, в том, что вы не припишете себе мою заслугу?
     - Если ротмистр не выкажет вам благодарность, вы  можете  без  всяких
церемоний  представить  меня  перед  ним  в  самом  невыгодном  свете,   -
решительно заявил Вайс. И добавил с улыбкой: - Но клянусь  вам,  Вилли,  у
вас не будет нужды прибегать к этому.
     Вилли Крахт выполнил просьбу Иоганна  Вайса.  Натренированная  память
помогла Иоганну с автоматической точностью почти зрительно запечатлеть то,
что его интересовало.
     Оставался Герд. Тут требовалась работа на чистом воображении.
     Иоганн спросил Герда, не считает ли  он  разумным  взять  в  качестве
сувениров несколько икон со старинного русского  храма.  В  самых  богатых
домах Германии иконы сейчас считаются модным украшением.
     Герд обрадовался.
     Тогда Иоганн произнес тоном заговорщика:
     - Капитан Дресс намеревается раздобыть намеревается раздобыть их  для
себя, но зондерфюрер Крахт, желая сделать вам приятное, сообщил  мне,  где
находится этот храм.
     - Отлично. Я ему чрезвычайно признателен.
     Вайс сказал настойчиво:
     - Я думаю, господин ротмистр, вы выразите Крахту свою  благодарность,
но  только  в  самых  общих  выражениях,  чтобы   не   поставить   его   в
затруднительное положение перед капитаном.
     - Можете быть уверены, - решительно пообещал Герд.
     И он выполнил свое обещание.  Горячо  пожал  руку  Крахту,  дал  свою
визитную  карточку.  И  многозначительно  заявил,  что  не   забудет   его
любезности.
     О церкви, превращенной в склад боеприпасов, Иоганн узнал  от  бывшего
дьякона, находящегося на службе абвергруппы <315> в качестве возчика.
     Вайс не раз беседовал с "этим типичным  русским  бородачом",  который
интересовал его главным образом потому,  что  развозил  продукты  агентам,
живущим на квартирах в разных концах города.
     По пути на аэродром они заехали на  склад,  и  Герд  беспрепятственно
получил "модные украшения" для своего загородного дома.


     На  секретном  аэродроме  абверчасти,  где  стояло  только  несколько
транспортных самолетов,  Вайса  подстерегала  первая  и  очень  неприятная
неожиданность. Здесь оказалась  группа  агентов,  подготовленных  в  школе
"Зет". И если они и не  отличались  столь  фундаментальной  и  технической
подготовкой, как агенты Варшавской центральной школы при "штабе Вали",  то
обладали  другими  особенностями,  свойственными  стилю  этой  специальной
школы.
     Почти всех их заставляли быть  исполнителями  казней,  и  фотографии,
запечатлевшие их в этот момент, заменяли  в  их  личных  делах  письменные
работы курсантов Варшавской школы, в  которых  те  объясняли,  почему  они
считают себя врагами советской власти. Их тренировали в технике  свершения
террористических  актов.  Это  были   утратившие   человеческие   чувства,
отупевшие, готовые на все, законченные мерзавцы.
     Группу Варшавской школы включили в  группу  агентов  школы  "Зет",  и
старшим оказался уже не Гвоздь, на чем строил Вайс свои расчеты,  а  агент
из "Зет" по кличке "Хлыст", совершивший уже не одну операцию.
     В соответствии с инструкцией  за  час  до  вылета  Вайс  выдал  своим
курсантам карту объекта разведки масштаба 1:30000.  Карту  пути  от  места
высадки до объекта масштаба 1:1000000. Наганы с патронами. Компас, один на
двоих. Карманный электрический фонарь, один на двоих. Советские дензнаки -
по 10 тысяч рублей каждому. Ручные часы. Складные ножи.
     В порядке исключения заставил радиоинструктора  опробовать  вместе  с
Гвоздем его позывные и  позывные  его  корреспондента.  Еще  раз  проверил
букву, обозначающую его подпись, пароль на случай перехода  обратно  через
линию фронта, личный номер для предъявления в штабе любой немецкой  части.
Выдал гранату, которой Гвоздь был обязан в  случае  крайней  необходимости
уничтожить рацию.
     Вайс знал, что руководство никогда  не  смешивало  в  одной  операции
выучеников  разных  школ.  Необычный  поступок  со  стороны   педантичного
начальства его насторожил и заставил видеть  за  всем  происходящим  нечто
недоброе и опасное.
     По выражению глаз Гвоздя  он  понял:  тот  уже  догадался,  что  план
срывается и Хлыст со своими людьми занимает господствующее положение.
     Вайс задержал Гвоздя под тем предлогом, будто  хотел  проверить,  как
тот пригнал ремнями себе на грудь обернутую в одежду рацию.
     - Плохо? - прошептал Гвоздь.
     Иоганн кивнул.
     - Мне бы хоть первым выпрыгнуть.
     - Зачем?
     - Есть соображение. - Он посмотрел Иоганну в глаза и твердо  добавил:
- Надо.
     Иоганн знал, что в  соответствии  с  инструкцией  посадка  в  самолет
производится в  порядке,  обратном  порядку  выброски  (тот,  кто  садится
последним, выбрасывается первым), и сказал об этом Гвоздю.
     В довершении всего Гвоздю вдруг было приказано снять с себя  рацию  и
передать ее  радисту  из  школы  "Зет".  Тем  самым  терялась  возможность
сообщить  в  Центр  радиосигналами  о  месте   нахождения   группы   после
приземления. Но новый радист, взяв у Гвоздя рацию, забыл попросить у  него
полагающуюся к ней гранату, и она осталась у Гвоздя.
     Перед самой посадкой Гвоздь уселся на землю и стал переобуваться.
     Из-за этой задержки он поднялся по трапу  последним.  Оглянувшись  на
тоскливо и потерянно глядящего ему вслед Иоганна, Гвоздь вдруг  успокоенно
и торжествующе усмехнулся.


     Вернувшись с летного поля в штабной барак, Вайс застал здесь Хакке  и
Синицу. Вначале его удивило их путешествие вместе с курсантами,  но  потом
он как-то не задумывался об этой странности, и только  теперь,  увидев  их
встревоженные лица, он понял, что все это  неспроста  и,  вероятно,  имеет
какое-то отношение и к нему, потому что оба они  устремили  на  него  явно
беспокойно-вопросительные взгляды.
     Вошел ротмистр Герд вместе с комендантом аэродрома и, держа  в  руках
телеграфную  ленту,