проценты
с каждой единицы сбытой продукции.
     В Пруссии у Кранца был конный завод, но, увы, покупал его лошадей  не
вермахт, а только полиция.
     Густав Крупп был личным другом фюрера. В 1933 году  он  учредил  фонд
Адольфа Гитлера, предоставив нацистской партии огромные суммы для СА,  СС,
"гитлерюгенда" и ряда подобных же  организаций.  Кранц  не  без  оснований
считал фюрера должником фирмы.
     Кранц прибыл в генерал-губернаторство, чтобы организовать в Освенциме
строительство  предприятий,  изготавливающих  детали   к   автоматическому
оружию. Он сразу же потребовал от  эсэсовского  руководства  выделить  для
этой цели из концлагерей наиболее жизнеспособных заключенных.
     Забравшись на возвышение посреди аппельплаца,  он  приказывал  гонять
заключенных по кругу, а сам наблюдал за ними  в  бинокль,  которым  обычно
пользовался во время скачек на ипподроме.
     Тех, кто  после  нескольких  кругов  оказывался  способным  сохранять
вертикальное положение, Кранц отмечал  для  себя.  Записывал  их  лагерные
номера  и  приказывал  отправлять  отобранных  им  людей   в   специальный
концентрационный  лагерь  фирмы.   За   каждого   обладающего   подходящей
специальностью заключенного он уплачивал в  финансовые  органы  СС  четыре
марки, а за тех, кто не имел профессии, - по три  марки,  и  в  итоге  это
составляло довольно крупные суммы.
     Поскольку большинство отобранных им  заключенных  не  внушало  Кранцу
уверенности в том, что они смогут долго протянуть на тяжелых  работах,  он
сделал в контракте специальную оговорку: устранение ослабевших возлагается
на администрацию лагерей, причем  убывшие  заменяются  без  дополнительной
оплаты.
     Добиться  оговорки  в  контракте  было  непросто,  пришлось   сделать
денежные подарки местным руководителям СС. Но для этого  Кранц  располагал
неподотчетными суммами, специально выделенными ему  на  подобные  цели.  И
считал сделку крайне выгодной, так как смертность заключенных, занятых  на
различных работах, была чрезвычайно высока, а транспортировка и погребение
каждого трупа по предварительной калькуляции обходились бы фирме в среднем
в 30-50 марок.
     Успешность всех этих деловых операций привела герра Кранца в отличное
расположение духа, и он был одним из самых приятных гостей баронессы,  так
как мысли его в ее гостиной были заняты только тем, чтобы всем нравиться и
быть любезным со всеми.
     И хотя другой гость, герр  Шик,  представлял  конкурирующую  и  давно
развившую здесь гигантскую деятельность организацию,  защищающую  интересы
концерна "ИГ Фарбениндустри", Кранц добродушно подшучивал над ним.
     Шик в противоположность Кранцу был тучен и коротконог, к тому  же  он
порядком обрюзг и отличался крайне нервной озабоченностью,  не  покидавшей
его даже в доме баронессы.
     На химических предприятиях концерна кроме заключенных работали  люди,
насильственно увезенные в  оккупированную  Польшу  из  многих  европейских
стран. Герр Шик планировал увеличение производства главным образом за счет
использования рабского труда заключенных и нервничал, справедливо полагая,
что приоритет в отборе рабочей силы из  лагерей  должен  принадлежать  "ИГ
Фарбениндустри",  основавшей  свои  предприятия  в  Освенциме  задолго  до
нашествия  представителей   крупповского   концерна.   Но,   зная,   какую
признательность питает фюрер к  Густаву  Круппу,  он  льстиво  расхваливал
деловые  способности  Кранца,  скрывая  под  потоком  лживых   слов   свое
недовольство его деятельностью
     Среди  уважаемых  гостей  находился  и  видный  мюнхенский  терапевт,
профессор Виртшафт, получивший в одном из освенцимских лагерей специальный
блок для проведения медицинских экспериментальных  работ.  За  эти  работы
профессор был  награжден  званием  штурмбанфюрера,  но,  будучи  человеком
сугубо штатским, никогда не носил эсэсовского мундира.
     Профессор трогательно заботился о своей рыжей таксе по кличке Амалия.
Он никогда и нигде с ней не расставался, сам мыл ее и  на  ночь  укладывал
рядом с собой в постель.
     У него было увесистое, мясистое лицо и  добродушные,  яркокоричневые,
заплывшие, узенькие глазки.
     Он говорил:
     - Если раньше было  принято  думать,  что  войны  сулят  человечеству
расцвет мастерства хирургов, то теперь перед  всей  медициной  открываются
такие возможности исследования человеческих  организмов,  о  которых  даже
самые дерзкие умы не могли и мечтать.
     Герр Шик имел некоторое представление о роде занятий профессора,  так
как первоначально, еще в марте 1941 года, рейхсфюрер  Гиммлер  намеревался
построить в Верхней Силезии  близ  Освенцима  завод  синтетических  жиров,
руководимый СС. Но Геринг, чтобы не допустить слишком большого влияния  СС
на экономику  рейха,  сорвал  эти  планы  Гиммлера,  передав  строительные
площадки концерну "ИГ Фарбениндустри".
     О том, какого рода сырье предполагалось использовать для производства
синтетических жиров, Шику стало известно из медицинской  документации,  на
основе которой  были  составлены  исходные  данные  о  содержании  жировых
веществ в предназначенном для переработки материале. Но возмущен он был не
столько  как  христианин,  сколько  как   человек,   понимающий   толк   в
производстве синтетической продукции: основным  исходным  сырьем  для  нее
должны служить минеральные, а вовсе не органические вещества!
     Более успешны и плодотворны были эксперименты профессора,  касающиеся
ожогов третьей степени, а  также  обильных  искусственных  кровотечений  и
продолжительного замораживания.
     И  хотя  работал  он  со  слабым  материалом,  доставленным  ему   из
молодежных и детских лагерей, - подопытные часто не выдерживали  до  конца
всю  программу  эксперимента,  -  ряд  статистических  выводов  профессора
представлялся уже чем-то новым. Ведь не было еще случая в  истории,  чтобы
кто-либо решился на  подобную  бесчеловечность  только  ради  установления
способности человека выносить самые чудовищные страдания.
     Но что бы там  ни  было,  профессор  Виртшафт  слыл  хорошим  лечащим
врачом, замечательным диагностом и давал друзьям  много  полезных  советов
относительно того, как лучше сохранить самую величайшую для людей ценность
- здоровье. Правда, о своем драгоценном здоровье он совсем  не  заботился.
Много и  жадно  ел,  пил,  курил  крепкие  сигары  и,  будучи  холостяком,
человеком одиноким, был крайне неразборчив в отношении женского пола...
     Если в годы первой мировой войны в лучших домах  Германии  с  почетом
принимали авиаторов  вне  зависимости  от  их  происхождения  и  воинского
звания, то ныне авиаторов  сменили  абверовцы:  таинственная  деятельность
этих черных рыцарей, владеющих тайными способами ведения  войны,  окружала
их заманчивым ореолом.
     И когда баронесса представляла гостям Иоганна Вайса, мужчины крепко и
многозначительно жали ему руку, а моложавая супруга  Шика  улыбнулась  ему
так  нежно,  застенчиво  и  многообещающе,  что  Иоганн  даже  на  секунду
сконфузился и не сумел сразу ответить на ее вопрос: как давно  он  решился
отдать  свою  жизнь  военному  шпионажу,   столь   романтической,   полной
приключений профессии?
     Помедлив, он скромно сказал, что, по его мнению,  у  лучших  немецких
разведчиков эти склонности обычно обнаруживаются еще в  детстве.  Мужчинам
же он как бы вскользь заметил, что высшее офицерское звание составляет для
сотрудника  абвера  некоторое  неудобство,  поскольку  разведчик  нигде  и
никогда не должен привлекать внимания к своей особе внешними атрибутами.
     И все немедленно с ним согласились
     С герром Кранцем он поддержал беседу о скаковых лошадях,  использовав
те сведения, которые приобрел в спортивном динамовском  манеже  от  своего
инструктора, бывшего бойца Первой Конной армии.
     С  герром  Шиком  обменялся  мнениями  о  значении  химии.   Когда-то
Александр Белов увлекался химией, и это позволило ему пленить Шика  своими
познаниями в области переработки бурых углей.
     Профессора Виртшафта Вайс заинтересовал сообщением  о  том,  что  уже
древние египтяне совершали трепанацию черепа,  -  об  этом  он  слышал  от
экскурсовода в Ленинградском Эрмитаже.
     Вайс давно подметил одну любопытную и важную для него закономерность.
К какому бы роду службы или общества  ни  принадлежали  здесь  немцы,  они
неукоснительно и благоразумно воздерживались от разговоров, касающихся  их
собственной деятельности и вышестоящих лиц данного круга, но все, что было
за   пределами   этого   круга,   обсуждалось   охотно,   с   всесторонней
осведомленностью
     От сотрудников гестапо, например, он узнавал о  руководителях  абвера
больше, чем от самих  абверовцев.  А  его  сослуживцы  говорили  о  работе
гестапо такое, чего никогда и никому не осмелился бы сказать  ни  один  из
сотрудников гестапо.
     Эсэсовцы из числа  лагерной  администрации  поведали  Вайсу  о  своих
связях с крупнейшими концернами Германии,  которых  они  снабжают  рабочей
силой,  и  о  тех  колоссальных  суммах,  которые  уплачивают  финансовому
управлению  СС  за  подобные  услуги   различные   фирмы.   Что   касается
уполномоченных этих фирм, то они обычно жаловались Вайсу на службу СС.
     Словом, почти каждый, с кем встречался  здесь  Вайс,  охотно  делился
своими достаточно обширными знаниями о  тайных  делах  других  служб,  тем
более, что это было и безопасно:  никакие  законы,  правила  и  уставы  не
предписывали хранить чужие тайны.
     Вайс успешно этим пользовался.
     Так,  о  строительстве  новых  предприятий  он  узнавал  от  лагерной
администрации, а о создании новых лагерей -  от  представителей  различных
фирм, которые рассматривали лагеря как источники рабской  рабочей  силы  и
либо приближали свои новые предприятия к этим источникам, либо  добивались
от руководства СС,  чтобы  новые  лагеря  создавались  поблизости  от  уже
существующих предприятий.
     Каждый из гостей баронессы представлял  интерес  для  Вайса.  Научный
интерес, если можно так выразиться. Самого беглого знакомтсва с ними  было
достаточно,  чтобы  понять,  как  полно  воплощали  они  в  себе  то,  что
составляло сущность строя, породившего фашизм.
     Искренне,  по-человечески  заинтересовал  Вайса  только  один   гость
баронессы -  инженер-химик  Карл  Будгофт,  работавший  на  ведущемся  "ИГ
Фарбениндустри" строительстве завода искусственного каучука.
     Это был крупный специалист по производству синтетического каучука,  в
котором  так  остро  нуждалась  Германия.  Будгофт  принадлежал  к   числу
необходимых рейху людей и поэтому держался совершенно независимо.  Он  мог
позволить себе многое, зная, что едва ли кто-нибудь отважится хоть пальцем
тронуть его.
     Седовласый человек с моложавым лицом, нервозный, раздражительный,  он
был склонен к неосмотрительным, едким суждениям.
     На вопрос, где он живет, Будгофт ответил:
     -  В  паршивом  провинциальном  городишке  Освенциме,  который  скоро
прославится в веках как мировой центр работорговли.
     - Скажите лучше, Карл, - спросил  его  профессор,  -  что  нового  вы
собираетесь подарить науке?
     Будгофт усмехнулся:
     - Труд о влиянии тугих мундирных воротников на зрение солдат.
     - Но это, скорее, медицинская проблема, - улыбнулся профессор.  -  Вы
шутник, Карл! С вашим умом и знаниями, - льстиво добавил он,  -  вы  давно
могли бы подарить рейху что-нибудь исключительное.
     - Профессор, - живо отозвалсяч Будгофт, - я  весь  к  вашим  услугам.
Желаете кислотные растворители для  трупов  умерщвленных  вами  младенцев?
Какая будет экономия  в  топливе!  Ведь  вы,  кажется,  отправляете  их  в
крематории?
     - Вам не следует много пить. И,  кстати,  среди  моих  пациентов  нет
никаких младенцев. Вы все преувеличиваете.
     - Преуменьшаете, вы хотите сказать?
     - Бросьте, Карл! Каждый из нас делает свое дело.
     - Делает, но по-разному.
     Профессор, будто не  расслышав,  услужливо  наполнил  коньяком  узкий
сверху и широкий снизу  бокал,  который  держал  в  ладонях  Будгофт.  Тот
машинально сделал несколько глотков. На впалых висках  инженера  выступили
капельки пота. Глядя на господина Шика, он спросил:
     - Слушайте, господин Шик. Знаете, как называют военнопленных у нас на
стройке?
     - Если нарушение не носит очень злостного характера, кладут на  козлы
и отпускают ни в коем случае не сыше двадцати пяти ударов по мягким частям
тела.
     - А кто считает эти удары?
     - Конечно, сам провинившийся.
     - А если он после десяти - пятнадцати ударов теряет сознание?
     - Делают перерыв.
     - И кто должен потом продолжить счет?
     - Он же.
     - Но человек, едва придя в сознание, не способен считать.
     - Естественно.
     - И тогда его забивают насмерть?
     - Солдаты действуют по инструкции, - напомнил Шик. -  Считать  обязан
провинившийся, и он сам виноват, если не использует  предоставленного  ему
права. - Спросил обидчиво: - Вас самого разве не пороли в школе? И отец не
порол? Странно!
     Чтобы предотвратить  вспышку  ярости  Будгофта,  Вайс  предложил  ему
прогуляться по парку. Тот, несколько смущенный своей  горячностью,  охотно
согласился.
     Темные шеренги лип с култышками обрезанных ветвей, скорлупа  льда  на
дородках, тонкий, жалобный месяц...
     Лицо Будгофта было почти таким же белым, как и его волосы.
     Он сказал Вайсу с отчаянием:
     - Вы не представляете, какой это яд - лагеря!..
     - Почему же не представляю? -  Иоганн  усмехнулся.  -  Вы,  очевидно,
забыли, к какому роду службы я принадлежу?
     - Но вы же не гестаповец?
     Вай ответил:
     - По убеждению - нет.
     Будгофт подхватил оживленно:
     - Вы правы, среди нас есть гестаповцы  не  по  службе,  а  по  образу
мышления.
     - Вы имеете в виду тех? - Вайс кивнул по направлению к дому.
     Будгофт спросил:
     - Вы считаете, что я был неправ, когда сказал, что Освенцим  -  центр
работорговли?
     - Я думаю, вы ошибаетесь.
     - А почему?
     - Есть и другие районы лагерей, не меньших масштабов.
     - О! - радостно воскликнул Будгофт. -  Эта  ваша  поправка  дает  мне
надежду, что вы не осуждаете меня за мои слова.
     -  Напротив!  Я  просто  считаю,  что  вы  были  не   совсем   точны,
характеризуя ваш город.
     Будгофт пожаловался:
     - Гостиница, в которой я живу, переполнена представителями  различных
фирм, прибывшими для приобретения рабочей силы. И, поскольку я  здесь  уже
почти абориген, они обращаются ко мне за советами. Лагерная  администрация
сбывает им людей, находящихся в таком состоянии, что половина их умирает в
пути. Это не столько убыточно, сколько представляет  некоторое  неудобство
для финансовой отчетности, документы которой должны сохраняться в  архивах
фирмы.
     - И что же?
     -  Ну  как  вы  не  понимаете!  -  рассердился  Будгофт.  -  Ведь   в
бухгалтерских книгах Стиннесов, Фликов,  Борзигов  будет  значиться  сотни
тысяч трупов, за которые были заплачены деньги.
     - А при чем здесь вы?
     - Ну как же! Филиалы "Фарбен" здесь обосновались давно, и  сотрудники
управления  рабочей  силой  концерна  прибегали  к  особой   бухгалтерской
методике, чтобы зашифровать такого рода убытки.
     - Значит, представителей других фирм заботит этическая сторона  дела?
- спросил Вайс.
     - Да. И, очевидно, потому, что все это преступно и гнусно.
     - Но это утверждено имперским правительством -  значит,  законно.  И,
как я слышал, даже установлены твердые  цены,  чтобы  не  было  спекуляции
людьми.
     - Вы серьезно?
     - А разве к этому можно относиться  иначе  как  серьезно?  -  в  свою
очередь спросил Вайс. - Но я просто констатирую, что мы, немцы,  узаконили
торговлю людьми и это не совсем совпадает с общечеловеческими законами.
     - Но человечество нас ненавидит! - с отчаянием воскликнул Будгофт.
     - Вы полагаете, все мы, немцы, заслуживаем ненависти?
     - В глазах других народов - да.
     - Но вот это ваше признание свидетельствует о том,  что  есть  разные
немцы.
     - Вы хотите сказать, какой я немец?
     - Вы уже сказали.
     - Я не все сказал. - На  бледных  щеках  Будгофта  выступили  красные
пятна.  -  Среди  немецких   рабочих,   которые   руководят   на   стройке
военнопленными, есть такие,  которые,  невзирая  на  то,  что  сами  могут
очутиться в положении этих заключенных, оказывают им всяческую  помощь.  А
ведь эти наши рабочие были  отобраны  и  проверены  гестапо  как  наиболее
благонадежные и преданные рейху. Но вот недавно одного из них  казнили  за
то, что он помог бежать группе заключенных. И он не один  помогал  им.  Но
когда беглецов поймали, они никого не выдали. Это произвело очень  тяжелое
впечатление на всех наших рабочих.
     - Почему тяжелое?
     - Ну как же! Русские - наши враги, и они могли назвать имена десятков
немцев, отомстить нам, потому что всех названных, несомненно, казнили  бы.
А они ни одного не назвали. Во время побега они убили охранников, а  наших
двух рабочих только связали.
     -  Кажется,  у  советских  это   называется   чувством   пролетарской
солидарности?
     - Я не знаю, как это у них называется,  но  в  результате  существует
предположение,  что  среди  наших  рабочих  возникло  нечто  вроде  тайной
организации помощи русским.
     - Вы сообщаете об этом мне как сотруднику абвера?
     - Нет, отнюдь  нет.  Просто  мне  показалось,  что  вы...  -  Будгофт
замялся.
     - Что вам показалось? - строго спросил Вайс.
     - Ну, просто, что вам не очень симпатичны  гости  госпожи  баронессы,
общество которых мы покинули.
     - Вы ошибаетесь.
     - Нет, - решительно объявил Будгофт, - я настолько не  ошибаюсь,  что
заявляю вам здесь: я симпатизирую  моим  рабочим  больше,  чем  всем  этим
господам.
     - Вам не следует много пить, - мягко  упрекнул  его  Вайс.  -  И  еще
больше не следует в таком состоянии откровенничать с кем-либо.
     - Слушайте, - восторженно заявил Будгофт, -  ну  их  к  черту!  -  Он
махнул рукой. - Поедем сейчас ко  мне  в  Освенцим.  Я  вас  познакомлю  с
чудными ребятами. Один - учитель, другой,  как  и  я,  -  химик,  но  они,
понимаете, настоящие немцы, не из коричневых.
     - Есть еще другие цвета, - уклончиво заметил Вайс.
     - Например? - спросил  Будгофт.  Потом  вдруг,  как  бы  догадавшись,
успокоительно объявил: - Да нет, они вовсе не красные.  Вы  что  подумали,
что я сочувствую красным?  Никогда.  Просто  мои  друзья,  как  и  я  сам,
стыдятся того, что сейчас творится.
     Вайс сказал:
     - Но там, где расположены военные  заводы,  теперь  дырявое  небо,  и
приглашать туда - это все равно что приглашать в гости на фронт.
     Будгофт лукаво усмехнулся:
     - Вы забываете,  что  "ИГ  Фарбениндустри"  не  только  представитель
германской империи. Американская авиация не станет бомбить наши цехи.  Это
то же самое, что бомбить у себя дома дюпоновские химические  заводы:  удар
был бы нанесен по общим капиталовложениям.
     - А англичане?
     -  Две  тысячи  английских  военнопленных  работают  здесь  на  наших
предприятиях.  Гестапо  организовало  побег  двух  англичан.  Они   должны
предупредить Черчилля: ведь нельзя же бить по своим!
     - Здорово!
     - Да, в правлении  "Фарбен"  заседают  умные  головы.  Если  Германия
выиграет  войну,  американские  акционеры  честно  получат  свою  долю   А
проиграет  -  концерн  "Фарбен"  не  будет  обделен  своими   заокеанскими
компаньонами. Для всех них война - без проигрыша.
     - А для вас?
     - Для меня? - машинально протянул Будгофт  и,  видимо  протрезвев  на
свежем воздухе, произнес  скороговоркой:  -  Знаете,  вернемся,  я  что-то
продрог. - Спросил: - Не очень подло будет, если я извинюсь перед Шиком? -
Оправдываясь, объяснил:  -  Ему  ничего  не  стоит  устроить  какую-нибудь
гадость.
     Вайс не ответил.
     Баронесса при свечах играла со своими гостями в покер.