роизводными  от  основного.  Вот  когда   будет
полностью оправдан риск, на который идет группа Зубова. Подвиг  его  людей
озарит благородная цель, без осознания которой нельзя идти на смерть. Ведь
даже самые отчаянные храбрецы,  если  их  не  воодушевляет  высокая  цель,
испытывают щемящую тоску и неуверенность в себе перед лицом опасности.
     Спасени5е приговоренных к смерти - это удар по мозгам и душам немцев,
сокрушительный удар по гитлеровской пропаганде.  К  обреченным  на  смерть
потянется рука борцовантифашистов,  ненавидящих  фашистскую  Германию,  но
страдающих о тех немцах, которые стали ее жертвами.
     И еще одно обстоятельство, даже не одно, а два: операция эта  попутно
послужит новым подтверждением того, что  "штаб  Вали"  находится  якобы  в
окружении партизан, и одновремено избавит Генриха Шварцкопфа  от  чреватой
опасностями нравственной пытки.
     Зубов встретил Вайса неприветливо. Проводил его в кабинет  с  темными
суконными  шторами  на  окнах,  уставленный  во  вкусе  бывшего  владельца
тяжеловесной мебелью черного дуба, усадил в кресло с высокой, с затейливым
резным узором спинкой и спросил досадливо:
     - Ну, что еще? - Усмехнулся.  -  Хоть  похищение  твоего  эсэсовца  с
благородными целями - дело для нас слишком умственное, ребята согласны. Но
не по нутру им эта затея, я так понял. Ты извини, конечно. Тебе виднее.
     - Правильно! - радостно согласился Иоганн. -  Правильно,  что  не  по
нутру. - Обняв Зубова, спросил: - Спасти  приговоренных  к  казни  честных
немцев вы согласны? - Не давая ответить, повторил:  -  Спасти!  Понимаешь,
как это будет здорово! Слушай: в связи с передислокацией "штаба  Вали"  на
четвертом километре от расположения сняли эсэсовский контрольно-пропускной
пункт. А мы его восстановим. Машина с заключенными пойдет по этому  шоссе.
Обычно здесь каждую минуту останавливали и, независимо от того, кто  едет,
у каждого проверяли документы. Мы так и поступим, только и всего. Ясно?
     Зубов мотнул головой, широко улыбнулся и спросил в свою очередь:
     - А ты знаешь, о чем я до твоего прихода думал? О том,  что  я  самый
последний мандражист и трус! Понимаешь,  так  неохота  было  из-за  твоего
фашиста покойником заделываться. Даже выпил с горя,  чтобы  не  думать  об
этом.
     - Значит, ты пьян?
     - Был, - твердо сказал Зубов. Пожаловался: -  Раскис  я  оттого,  что
цель задания была мелкая, а мишень  я  по  габаритам  крупная.  При  таком
соотношении только и оставалось, что текст речуги о  самом  себе  сочинять
для траурного митинга. - И добавил уже  серьезно:  -  А  теперь  пропорции
соблюдены правильно,  операция  с  большой  политической  перспективой.  -
Крепко пожал Иоганну руку. - Вот теперь тебе спасибо!  Операция  красивая.
Ничего не скажешь. -  Попросил  умильно:  -  Слушай,  ты  можешь  Бригитте
соврать, но только правдиво, чтобы она  обязательно  поверила,  будто  мне
надо в Лицманштадт съездить по служебным делам?
     - Пожалуйста, сколько угодно! - с готовностью согласился Вайс. И  тут
же спросил удивленно: - А ты сам-то что, разучился?
     - Да нет, просто по-товарищески прошу:  возьми  сейчас  на  себя  эту
нагрузку.
     Зубов  исчез  за  дверью  и  через  минуту   появился,   сияющий,   в
сопровождении Бригитты. Она смотрела на  Иоганна  тревожновраждебно,  хотя
губы ее и улыбались.
     Протягивая гостю руку, спросила, пристально, в упор  глядя  ему  в  в
глаза:
     - Так что вы, господин Вайс, придумали, чтобы помочь моему супругу? У
него, я замечаю, в последнее время  не  хватает  воображения,  и  ему  все
труднее изобретать достаточно убедительные поводы для того, чтобы  надолго
исчезать из дома.
     Иоганн, не удержавшись, свирепо глянул на Зубова.
     Тот испуганно спросил жену:
     - Откуда ты это взяла, Бригитта? Почему такие странные мысли?
     Она положила ладонь к себе на грудь:
     - Вот отсюда. Из сердца.
     - А! - обрадовался Зубов. - Конечно,  я  так  и  думал.  -  Торопливо
объяснил Вайсу: - Бригитта чрезвычайно мнительна.  Правильно,  я  как  раз
хотел сказать тебе, Бригитта... - начал было он.
     Женщина сняла ладонь со своей груди, прикрыла рот Зубову, попросила:
     - Пожалуйста, не говори. Я понимаю, я все понимаю. - И, обратившись к
Вайсу, объявила с гордостью: - Я  понимаю,  что  ему  теперь  все  труднее
покидать меня. И он не умеет скрывать этого. И потому я  ему  все  прощаю.
Все.
     Зубов покраснел, но глаза его радостно блестели.
     -  Пойду  приготовлю  кофе,  -  выручила  мужа   Бригитта   и   ушла,
торжествующая.
     Как только дверь за ней закрылась, Зубов сказал виновато:
     - А что я могу поделать, если она так меня чует, что ли? Я  даже  сам
удивляюсь. Но это  вполне  естественно.  Даже  в  литературе  такие  факты
описаны. Может, это нервные флюиды?
     - Флюиды! - передразнил его Вайс. - От таких  флюидов  того  и  гляди
засыпешься, только и всего. Не такая уж она наивная дурочка,  оказывается.
Тебе повезло. Но за такую для тебя "крышу" мне  голову  оторвать  мало.  -
Пояснил строго: - Боюсь я за тебя, вот что!
     Зубов только победно усмехнулся.
     Разливая кофе, Бригитта нежно говорила Вайсу о Зубове:
     -  В  нем  столько  ребячества,  наивности  и  постодушия,   что   я,
естественно, всегда беспокоюсь за него. Он - как Михель из детской сказки.
Черные крысы напали на города и селения, и он ничего не  замечает,  играет
себе на своей дудочке и шагает по земле, глядя только вверх, -  на  солнце
да на облака. А все кругом так ужасающе мрачно.
     Зубов, не удержавшись, с усмешкой посмотрел на Вайса.
     - Слышишь? А ты, птенчик, пугался!
     Вайс, делая вид, что не понял намека, спросил Бригитту:
     - Позвольте, откуда на нашей земле черные крысы?
     Зубов лукаво подмигнул жене.
     - Бригитта вовсе не собирается намекать на гестаповские мундиры.  Что
это тебе пришло в голову спрашивать, да еще таким тоном?
     Бригитту не смутил вопрос Иоганна. Вызывающе глядя ему в  глаза,  она
сказала твердо:
     - Мой покойный муж носил черный мундир, и в профиле  его  было  нечто
крысиное. Но, возможно, это мне только казалось.
     Теперь Вайс уставился на Зубова. Но тот, поднеся к  губам  чашечку  с
кофе, исподлобья  посмотрел  на  Иоганна,  еле  заметно  пожал  плечами  и
пробормотал с притворной обидой:
     - Пусть моя супруга считает меня глупеньким Михелем, но мне  кажется,
что об этом ей не следовало говорить вслух, даже в твоем присутствии, хотя
ты и мой друг.
     Бригитта обиженно поджала губы.
     После кофе мужчины удалились в кабинет  и  обсудили  все  подробности
предстоящей операции. А когда Вайс шел к себе в гостиницу, его не покидала
щемящая  грусть,  какая  порой  охватывает  одинокого  человека,  невольно
ставшего свидетелем чужого счастья, пусть даже недолгого и хрупкого.
     Уже давно Зубов рассказал Иоганну,  что  жизнь  Бригитты  с  покойным
мужем, старым развратником, была подобна домашнему аресту. Она  ненавидела
его упорно, злобно, неистово. И только одурманенная наркотиками, к которым
ее приохотил муж, становилась  вяло-покорной,  ко  всему  безразличной.  И
после смерти муж она еще долго жила как бы  двойной  жизнью.  Когда  Зубов
впервые увидел ее в кабаре, она показалась ему полупомешанной. Но потом он
понял: это - действие наркотиков. Он сказал Иоганну:
     - Что бы там ни было, а сначала мне просто было ее жаль, -  и  ничего
больше. Вижу, пропадает она, ну, и пожалел...
     А теперь Бригитта предстала перед Иоганном совсем иной.
     Безгранично преданная, жадно любящая, она мгновенно настораживалась в
минуты, когда безошибочное  женское  чутье  подсказывало  ей,  что  Зубову
угрожает опасность.
     Рядом с ней Зубов, высокий, сильный, с могучим конусообразным  торсом
и круглой мускулистой шеей, казался  крепким  дубком,  на  ветвь  которого
устало опустилась яркая залетная  птица  и  вдруг  начала  доверчиво  вить
гнездо, не ведая, какие гибельные бури будут  обрушивать  на  дерево  свою
ярость, сотрясать ствол, ломать ветви, срывать листву...
     На  другое  утро  Иоганн  решил  зайти  к  Дитриху,  чтобы   выведать
дополнительные подробности, относящиеся к казни немецких военнослужащих.
     В коридоре особняка, где находился замаскированный под  водолечебницу
филиал "Вали III", он увидел пана Душкевича.  Некогда  этот  пан  Душкевич
помог  майору  Штейнглицу  подыскать  в  окрестностях   Варшавы   усадьбы,
подходящие для размещения разведывательных школ. С тех пор Иоганн с ним не
встречался.
     Душкевич только что вышел из комнаты, отведенной Дитриху.
     Почти механически, по давно выработанной привычке,  мгновенно  связав
все относящееся к тому или другому человеку, устанавливать, имеет  ли  тот
человек отношение к задаче, которую предстоит в ближайшее время решить,  и
вспомнив  сказанное  Зубовым  о  намерении  польских  партизан   совершить
покушение на Генриха, Иоганн прикинул: "Пан Душкевич - агент-провокатор. С
ведома контрразведки он также агент польского эмигрантского  правительства
в Лондоне. Проник в среду польской патриотически настроенной ителлигенции,
где вербует одиночек-смертников для участия в  эффектных  террористических
актах, каждый раз завершающихся самоубийством или же поимкой героев. Такие
провокации служат СС также поводом для казни заложников и массовых арестов
среди  польской  интеллигенции  якобы  в  целях   обнаружения   "огромной"
террористической организации.
     Душкевич вышел от Дитриха...
     А что, если Дитрих поручил Душкевичу не просто  припугнуть,  а  убить
Генриха?  Если  так,  он  ловко  рассчитал.  Убийство   племянника   Вилли
Шварцкопфа, сподвижника рейхсфюрера Гиммлера, - великолепное, шумное дело!
Это убийство повлечет за собой гигантские карательные меры, и если  Дитрих
уже заранее наметил виновников, за  их  поимку  его  ждет  признательность
самого рейхсфюрера.
     В  самом  деле,  почему  контрразведка  не  охраняла   Генриха?   Ну,
естественно, почему: по званию ему  не  положена  личная  охрана.  Правда,
могли принять во внимание родственные связи. Но не приняли..."
     Обожженный своей догадкой, Иоганн понял, что нельзя терять  ни  часа,
но вместе с тем нельзя терять и головы. Не ответив на вежливый поклон пана
Душкевича, он поманил его пальцем и, будто с трудом узнавая, спросил:
     - А, это вы... Разве мы вас еще не повесили?
     - За что, пан офицер?
     - Вернемтесь на минуточку, - и Вайс открыл дверь в комнату Дитриха.
     И, как только дверь за Душкевичем закрылась, ударил  его  в  челюсть.
Душкевич рухнул на пол и, видимо совершенно оглушенный, не сделал  попытки
подняться.
     Дитрих вскочил из-за стола. Но Вайс  остановил  его  движением  руки,
приказал:
     - Садитесь! - И, склонившись к Дитриху, вымолвил раздельно: -  Сейчас
мне этот мерзавец  похвастал,  что  вы  лично  поручили  ему  организовать
покушение на Генриха Шварцкопфа. Я вас арестую, капитан Дитрих. - И, держа
свой пистолет в правой руке, левой вынул из кобуры пистолет Дитриха.
     - Неправда! - воскликнул, побледнев, Дитрих. -  Я  не  поручал  этого
Душкевичу, он сам предложил нам организовать покушение.
     - А вы разрешили?
     - Разрешил, но только для того, чтобы выловить преступников: на место
засады я собирался направить свою группу. И жизнь  Шварцкопфа  была  бы  в
полной безопасности.
     - Напишите коротко обо всем, что вы мне сейчас рассказали.
     - Зачем?
     - А затем, что если на Шварцкопфа  будет  совершено  покушение  и  он
погибнет, вы последуете за ним. Только ждет вас не пуля, а виселица.
     - А если я не напишу?
     - Я сейчас же сообщу Вилли Шварцкопфу о вашем преступном намерении.
     - А где доказательства?
     - Вот! - Иоганн кивнул в сторону лежащего на полу Душкевича,  который
стал уже подавать признаки жизни.
     - Хорошо, -  согласился  Дитрих  и,  с  ненавистью  глядя  на  Вайса,
спросил: - Но потом вы мне вернете эту бумагу?
     - Возможно, - кивнул Вайс. - Говорите: кто исполнители?
     - Это служебная тайна. Я не имею права ее разглашать.
     - Вы хотите получить обратно бумагу?
     Дитрих утвердительно кивнул в ответ.
     - Так вот, знайте: вы получите ее в день отъезда Шварцкопфа.
     - Вы клянетесь?
     - Бросьте, мы не в кадетском корпусе! Я сказал - и так будет.
     Дитрих  показал  глазами  на  папку,  в  которой   лежало   донесение
Душкевича. Пробежав его глазами, Вайс  вынул  бумагу  из  папки,  акуратно
сложил и спрятал в карман.
     - Что вы  делаете?  Оно  ведь  уже  зарегистрировано!  -  всполошился
Дитрих.
     - Ничего, - спокойно сказал Вайс. - В ваших  же  интересах  подсунуть
под этим же номером какое-либо другое донесение.
     - Это правильно, - согласился Дитрих, внезапно меняя тон. -  Надеюсь,
Иоганн, вы не захотите повредить моей карьере.
     - Да, - сказал Вайс, - вот именно.  Просто  мечтаю,  чтобы  вы  стали
фюрером.
     Дитрих сел за стол и начал быстро писать свое собственное  донесение.
Вайс пробежал его глазами. Похвалил:
     - Вы настоящий службист. Очень точно все изложили. Это у вас талант -
точность. - И, возвращая пистолет Дитриху, спросил: -  Вы  не  собираетесь
выпалить мне в спину?
     - Что вы, Иоганн! - удивился Дитрих. - Как можно! Мне кажется, мы все
уладили? - И добавил с уважением: - Я понимаю вас, Генрих Шварцкопф -  ваш
друг, и ваши действия даже благородны. Ну, значит, все.
     Вайс небрежно прикоснулся к козырьку фуражки и вышел из комнаты.
     В коридоре он неожиданно почувствовал ломящую боль в  затылке.  Перед
глазами, ослепляя, поплыли сверкающие радужные пятна. Руки и  лицо  покрыл
липкий пот.
     Иоганн прислонился к стене: "Ну кончено, - подумал он, - нервы сдают,
нервы. - И вдруг вспомнил: он не  только  не  обедал,  но  даже  не  успел
позавтракать сегодня. А вчера? - Это  уже  распущенность,  -  осудил  себя
Иоганн. - Самая безобразная распущенность. - Пообещал себе  мстительно:  -
Ты сейчас, что бы там ни было, пойдешь в столовую, и съешь две отбивных, и
будешь тщательно пережевывать пищу, как будто  тебе  некуда  спешить,  как
будто ничего нет такого, что может  помешать  тебе  регулярно  питаться  и
вести здоровый гигиенический образ жизни". Он уговаривал  себя  и  все  же
довольно долго не мог сдвинуться с места.
     Наконец, предолевая слабость, Иоганн оторвался от  стены  и  медленно
пошел по  длинному  коридору.  И  тут  из  комнаты  Дитриха  донесся  звук
выстрела. Иоганн повернул назад, кинулся к двери, распахнул ее.
     Дитрих, застегивая кобуру,  обернулся  к  Вайсу  и  неохотно  сообщил
сквозь зубы:
     - Этот тип пытался напасть на меня.
     Стараясь не глядеть на безжизненное тело  пана  Душкевича,  брезгливо
отворачиваясь от этого зрелища, Дитрих сочувственным тоном осведомился:
     - Вы, наверное, в отчаянии? Увы! Единственный свидетель - и  вдруг...
Но что ж я мог поделать? Действовал в порядке самозащиты.
     - Вы защищались от СД, - сказал Вайс. - От Вилли Шварцкопфа.
     - Ну-ну, вам не следует больше пугать меня, - сказал Дитрих. - Теперь
это только слова. У вас нет никаких доказательств.
     - А если поляки все-таки нападут на Генриха Шварцкопфа?
     - Теперь вы уж сами думайте, что может произойти, а  меня  вы  в  это
дело больше не вмешаете. - И, потрясая папкой, Дитрих заявил торжествующе:
- Душкевича я все-таки заставил признаться кое  в  чем.  Здесь  лежит  его
маленькая записочка... Я теперь полностью гарантирован  от  ваших  попыток
навязать мне какие-либо незаконные намерения. Вот так, дорогой Вайс. Мы  с
вами сыграли ноль-ноль. Кажется, так это называется?
     Вернувшись в гостиницу, Иоганн не стал подниматься к себе в номер,  а
сразу направился в ресторан с твердым намерением основательно пообедать. И
хотя есть ему не хотелось, особенно после всего,  что  произошло  с  паном
Душкевичем, он, преодолевая подступавшую к горлу от запаха  пищи  тошноту,
вынудил себя войти в зал ресторана. И сразу же натолкнулся на  столик,  за
которым в обществе офицеров СД  и  гестапо  сидел  Генрих  Шварцкопф,  уже
основательно накачавшийся, в  расстегнутом  кителе.  Увидев  Вайса,  он  с
трудом поднялся и,  пытаясь  неверными  пальцами  застегнуть  пуговицы  на
кителе, объявил:
     - Господа, я вынужден покинуть вас. Он, - Генрих кивнул на  Вайса,  -
пришел за мной, чтобы... - Пошевелил согнутым указательным пальцем,  будто
нажимая на спусковой крючок. - Чтобы он или я... - С  трудом  вылез  из-за
стола, подошел к Вайсу, оперся на его плечо, приказал: - Веди меня ко мне,
сейчас я сделаю из тебя  труп.  Ты  хочешь  стать  трупом?  Нет?  А  я  не
возражаю. Пожалуйста, сколько угодно!
     Поднялись по лестнице. Иоганну пришлось взять у Генриха ключ и самому
открыть дверь в его комнату.
     Генрих тяжело плюхнулся на кушетку, закрыл глаза. Пожаловался:
     - Я тону, понимаешь, тону! - Руки и лицо его были бледными и  мокрыми
от пота.
     Вайс снял с него китель, смочил салфетку водой  из  графина,  положил
ему на сердце.
     Генрих бормотал, глядя тусклыми глазами на Иоганна:
     - Ты понимаешь, прежде чем казнить, их  пытались  заставить  кричать:
"Хайль Гитлер!" Простреливали мягкие части  тела,  чтобы  кричали.  А  они
молчали. Молчат, как животные.
     - Ты что, уже вернулся из тюрьмы после казни?
     - Нет, меня возили в концлагерь. -  Усмехнулся.  -  На  экскурсию.  Я
надрался с утра, вот они и повезли проветриться.
     - Ну и как, понравилось?
     - Да, - сказал Генрих. - Но почему только их? Надо и нас всех.  Чтобы
никого не осталось. Одна пустая вонючая земля, и на ней никого, ни  одного
человека. Ни одного! Человек хуже, чем вошь, хуже...
     Иоганн выжал лимон в стакан с содовой водой, заставил Генриха выпить.
Генрих, мотая  головой,  судорожно  глотал  воду.  Потом,  откинувшись  на
кушетке, долго лежал неподвижно. Иоганну показалось,  что  он  заснул.  Но
Генрих открыл глаза, сел и сказал трезвым голосом:
     - Ты пришел, отлично! - Подошел к  столу,  не  задумываясь,  поспешно
написал записку, вложил в конверт, заклеил и, протягивая его Вайсу, заявил
небрежно: - Я готов.
     - Еренда! - сказал Вайс. - Все это глупо, как сновидение идиота.
     - Значит, струсил?
     - Именно! - рассердился Вайс. - Струсил.
     - Ну зачем ты лжешь? - спросил Генрих. - Зачем?
     - А на черта я буду говорить тебе правду?
     - Но ведь когда-то ты говорил...
     - Кому?
     - Ну хотя бы мне.
     - А ты сам способен говорить правду?
     - Тебе?
     - Да!
     - Что ты от меня хочешь?
     - Кто ты теперь, Генрих Шварцкопф? Кто?
     - А ты не знаешь? Прочти письмо,  кажется,  мне  удалось  найти  себе
титул.
     - Не стану, - сказал Вайс. - И вообще вот что я  сделаю.  -  Разорвал
конверт, бросил обрывки в пепельницу. Положил на клочки  бумаги  зажженную
спичку и, наблюдая, как горит этот крохотный костер, сказал с облегчением:
- Вот! Глупость - прах!
     - Напрасно, - возразил Генрих. -  Мне  все  равно  придется  оставить
письмо, но, боюсь, не удастся снова написать столь пылко и убедительно.
     - Да ты что?
     - Ничего. Просто я, как все мы, провонялся дохлятиной, но  в  отличие
от других не хочу больше дышать  этой  вонью.  -  Съязвил  зло:  -  А  ты,
конечно, принюхался и мечтаешь только о том, как бы выбиться из  подручных
на бойне в мясники.
     - Ну да! - сказал Вайс. - Я  так  завидую  твоему  положению  в  этой
должности.
     - Вот я и освобожу ее для тебя!
     - Каким образом?
     - А вот каким, - Генрих кивнул на тлевшую в пепельнице бумагу.
     - Брось, этим не кокетничают, - упрекнул его Вайс. - В конце  концов,
если тебе и приходилось принимать участие в акциях...
     - Я никого не убивал! - истерически крикнул Генрих. - Никого!
     - Значит, ты решил начать с меня? - спросил Вайс.
     - Ты же меня оскорбил, и потом... - Генрих задумался,  слабая  улыбка
появилась у него на губах. - Все равно я бы проиг