детей матрацами и, обняв, прыгают  вниз.  А
по ним снизу из автоматов...
     Ну,  организовал   оборону.   Девушки,   парни,   совсем   школьники.
Расшифровался, что русский. Был момент - не поверили,  вызвали  старика  -
когда-то жил  в  России,  -  тот  подтвердил.  Таскал  его  за  собой  как
переводчика, пока не убили. Но он мне авторит создал  -  стали  слушаться.
Набьем фашистов, а совсем маленькие ребята к трупам ползут -  за  оружием,
патронами. Я кричу: "Назад!" - не слушают. А ведь огонь, от камней осколки
летят. А они же совсем дети! - Потер лоб ладонью. - За нашей группой стали
из артиллерии охотиться. Плечо задело осколком. А я один у пулемета - и за
первого и за второго номера.
     - А что группа?
     - Что,  что!  Ну,  не  стало  группы,  девяносто  процентов  потерял.
Увязался за мной помощник, шустрый  такой  мальчишка,  ничего  не  боялся.
Только научил я его оружием владеть, как  вс„  -  подстрелили.  Начал  его
перевязывать. А он попольски объясняет: "Извините, говорит, вы не  доктор,
вам стрелять надо". Отполз к краю крыши, чтоб мне его было не  достать,  и
там у желоба помер. Потом старуха с дочерью у меня за второго помера были.
Дочь - врач, ловко умела перевязывать, но когда в третий раз меня  ранили,
их уже не было. Кто-то в подвал меня  сволок,  там  я  отлежался,  выполз.
Работал из автомата - прикрывал, пока старики, женщины и дети  в  люке  от
канализации скрывались. Их потом там дымовыми шашками немцы задушили.
     - А ты?
     - Ну, что я, существовал. Фашисты ночью уже по пустому гетто бродили,
сапоги обмотали тряпками, чтобы неслышно ступать, и,  как  найдет  живого,
добивали.
     Я  для  личной  безопасности  больше  ножом  действовал,  от   пальбы
воздерживался. Потом вконец устал, без памяти свалился.
     Очнулся как  бы  в  земляной  норе,  аккуратно  перебинтованный.  Ну,
ухаживали за мной, будто я самый лучший человек на земле. Понимаешь, такие
люди! Им самим там дышать нечем  -  воздуху  нет.  Знаешь,  хлебом,  водой
поделиться - это что, а вот когда дышать нечем... А тут такая  здоровенная
дылда, как я, зубами от боли скрипит и последний воздух хлюпает.  Уполз  я
от них. Вижу - дети синеют, ну и уполз.
     И, представь, напоролся вдруг на  Водицу  с  Пташеком  -  вылезли  из
канализационного люка. Они, оказывается, беглецам решетку пропиливали, где
выход из туннеля на Вислу. Кое-кто спасся - те, кто не потонул. Ну, тут я,
очевидно, и скис. Как они меня оттуда уволокли, не знаю.
     Недели через две или вроде того я с  ними  одну  диверсию  не  совсем
аккуратно сработал. Все получилось, но вроде как гестапо чего-то учуяло. Я
намекнул Бригитте: неплохо было бы в  Берлин  эвакуироваться,  -  ну,  она
выхлопотала.
     Зубов опустил голову, пробормотал:
     -  А  вообще-то  как  там,  в  гетто,  все  было,   нет   возможности
человеческими словами рассказать! - Посмотрел на озеро, добавил: - И  моря
не хватит, чтобы такое смыть навечно из памяти. Так вот. - Встал  и  начал
одеваться.  -  Из  Берлина  туристские  автобусы  приезжали,   специальная
остановка возле варшавского гетто. Гид пояснения публике давал, брюхоногие
развлекались, как в цирке. Может, из здешних вилл жители.
     - Так кем же ты сейчас числишься у немцев? - спросил Вайс.
     - Видел же, - неохотно процедил Зубов. - Командую  по  линии  "Тодта"
спасательными отрядами из немцев, но главным образом - заключенными.
     - Ну и как?
     Зубов сказал сконфуженно:
     -  Наши  вначале  договорились  убить  меня.  Народ   организованный,
понимаешь, постановление вынесли. Один подлец мне об этом  донес.  Ну,  я,
конечно, разволновался: от своих смерть принять - это же ни к чему. А поом
решение принял: пристрелил под каким-то  предлогом  при  всех  заключенных
этого гада во время спасалки, но чтобы все поняли, что к чему. Как шлепнул
- сказал: "Это был весьма хорошего языка человек". Ну, видимо, они сами на
этого  подлеца  уже  глаза  щурили.  Спустя  день  старшина   подходит   и
спрашивает: "Герр комиссар, вы  застрелили  нашего  товарища  -  он  хотел
сделать вам плохое?" - "Не мне, а вам", - это я так ему сказал.  Поглядели
мы в глаза друг другу и разошлись. Выходит, отменили они после этого  свое
решение: много было возможностей пришибить меня, а не использовали.
     - А есть случае бегства?
     - Обязательно. Бегут, да еще как! - ухмыльнулся Зубов.
     - Но ведь это может на тебе отразиться.
     - Почему? Составляю акт по форме  -  и  всех  делов:  мол,  поймал  и
расстрелял на месте - за мной все права  на  это.  А  некоторых  заношу  в
списки погибших при бомбежке или во время завалов. Бухгалтерия у  меня  на
такие дела чистенькая. - Сказал завистливо: - Чувствую  по  всему:  у  них
партийная и другая организация имеются, они решают, кому и  когда  бежать.
Живут коллективом. А я для них вроде как пешка - не человек, одна фигура.
     - Слушай, а почему они так здорово работают?
     - Так ведь людей спасают.
     - Немцев, - напомнил Вайс.
     - Да ты что! - возмутился Зубов. - Знаешь, когда детей задавленных из
рухнувшего  бомбоубежища  выносят,  смотреть  невозможно:  будто  они   их
собственые, эти ребятишки. - Вздохнул: - Вот,  значит,  какая  конструкция
души у советских! И кто скажет, слабина в этом или сила...
     - А ты как считаешь?
     - Как? А вот так и считаю.
     Они сели за столик на открытой веранде кафе, свободной от посетителей
в этот ранний час. Кельнер, не спрашивая о заказе, принес  кофе,  булочки,
искусственный мед  и  крохотные,  величиной  в  десятипфенниговую  монету,
порции натурального масла.
     Зубов отпил кофе, брезгливо сморщился:
     - Надоело это пойло, лучше закажу пива.
     - Да ты что? Пиво - утром? Здесь не принято.
     - Ну, тогда щи суточные.
     - Ладно, не дури, - сказал Вайс.
     Зубов  посмотрел  на  грязное  от  дымных  пожарищ,  все  в  багровых
отсветах, будто налитое кровью небо, спросил сердито:
     - Ты вот что мне объясни. Союзники бомбят Германию. А почему немецкая
промышленность не  только  не  снизила  выпуск  продукции,  но,  наоборот,
постоянно его увеличивает и кульминационная точка  производства  самолетов
приходится как раз на время самых сильных бомбежек? И все  это  вооружение
гонится против нас.
     - А союзники лупят не по объектам, а только по немецкому населению  -
с целью терроризировать его и вызвать панику, - продолжил его мысль Вайс.
     - Но гестапо так терроризировало население, что куда там бомбежки!  -
сказал Зубов. - Недавно репрессировали более  трехсот  тысяч  человек.  И,
понимаешь, вчера ночью я видел, как на молочных цистернах фирмы "Болле"  и
автомашинах  берлинской  пожарной  охраны  вывозили  на  Восточный   фронт
стационарные батареи, входящие  в  систему  ПВО  Берлина.  А  раньше  туда
отправили много зенитных железнодорожных установок.  Я  уж  не  говорю  об
эскадрильях ночных истребителей, снятых с берлинской ПВО для той же  цели.
Выходит, союзники должны сказать гитлеровцам: "Мерси, услуга  немалая".  -
Поморщился, словно от зубной боли. - Похабная эта  стратегия,  вот  что  я
тебе скажу!  Вместо  того  чтобы  сломать  хребет  военной  промышленности
Германии,  бьют  вкупе  с  гестаповцами  гражданское  население.  Союзники
усиливают воздушный террор, а гестаповцы - полицейский. И немцу  от  всего
этого податься некуда, разве только на фронт.  Всех  и  сметают  подчистую
тоталкой. И тоже на Восточный фронт гонят. - Сказал со злостью:  -  Был  я
тут на одном  военном  заводишке,  смотрел.  Вкалывают  немцы,  отбывающие
трудовую повинность, по  двенадцать  часов  в  сутки.  Началась  воздушная
тревога - работают. Вот, думаю, народ! А что оказалось? Бомбоубежища  нет,
а кто оставит станок  -  саботажник,  ему  прямой  путь  в  концлагерь.  В
заводских зонах  дежурят  не  зенитчики,  а  наряды  гестапо.  Вот  и  вся
механика. Самые же крупные военные заводы находятся за пределами  городов,
и союзники их не бомбят - не та мишень. - Помолчал. Вздохнул: -  Занимаюсь
кое-чем в свободное от спасательных работ время.
     - Чем же именно? - спросил Вайс.
     - Да так, мелочи, - устало сказал Зубов. - Со стройки бомбоубежищ для
высокого начальства воруем взрывчатку, ну и используем по назначению.
     - У тебя что, снова группа?
     - Так, скромненькая, - уклончиво сказал Зубов. - Но ребята  отважные.
Воспитываю, конечно, чтобы без излишней самодеятельности.  Недавно  одного
агента из вашего "штаба Вали" пришибли.
     - Как вы разузнали об агенте?
     - Есть человек наш, связной, - дал приметы, сообщил, что  этот  агент
прибудет в Берлин на поезде, с одним  сопровождающим.  Встретили  обоих  с
почетом, на машине. Повезли. Как всегда, бомбежка. Ну,  и  остановились  у
бомбоубежища, которое я по особому заказу  построил,  но  клиенту  еще  не
сдал. Ну, входит. Допросили. Приговорили. Все по закону, как полагается. -
Зубов поднял глаза, спросил: - А ты,  значит,  без  передышки,  все  время
немец? - Покачал головой. - Я бы не смог. Душа присохла бы.  Железный  ты,
что ли, - такую нагрузку выдерживать? - Пожал плечами. -  Одного  не  могу
понять: на черта тебе было в тюрьме из себя  благородного  немца  корчить?
Ну, настучал бы Мюллеру на своего Шелленберга, и пусть цапаются. Ради чего
в петлю лез?
     Вайс сказал:
     - В прошлом году гестапо арестовало агентов Гиммлера,  возвратившихся
после тайных дипломатических переговоров с  представителями  английских  и
американских разведок,  и  предъявило  им  обвинение  в  незаконном  ввозе
иностранной валюты. И Гиммлер подписал им смертный приговор  лишь  потому,
что они настаивали, чтобы его уведомили об их аресте.
     - Дисциплина! - усмехнулся Зубов.
     - Нет, - сказал Вайс, - не только. Это метод их секретной службы:  не
обременять себя людьми, допустившими  оплошность.  Есть  и  другие,  более
скоростные способы. Сотруднику  не  делают  замечаний,  если  он  допустил
ошибку. Его посылают к врачу. Тот делает прививку - и все.
     - Понятно. - Зубов погладил руку Иоганна. - Ты уж там у них  старайся
на полную железку. - Добавил печально: - И не  надо  нам  с  тобой  больше
видеться. Я человек не совсем аккуратный, иногда грубо работаю.
     - Ну, а Бригитта как?
     На лице Зубова появилось выражение нежности.
     -  Ничего,  живем.  -  Наклонился,  произнес  застенчиво   счастливым
шепотом. - Ребенок у нас будет. Хорошо бы подгадать, чтоб к приходу  нашей
армии: я бы его тогда зарегистрировал как советского гражданина,  по  всем
правилам закона.
     - А Бригитта согласится?
     - Упросим, - уверенно сказал Зубов. - Будут же все условия для полной
аргументации. Уж тогда я перед ней всю картину  нашей  жизни  развену.  Не
устоит. Она на хорошее чуткая.
     Вайс встал, протянул ему руку.
     - Ну что ж, прощай, - грустно  вздохнул  Зубов.  -  Нервный  я  стал.
Раньше не боялся помереть, а теперь очень  нежелательно.  Чем  ближе  наша
армия подходит, тем труднее становится ее ожидать...
     Густав зашел невестить Вайса в его коттедж  и  как  бы  между  прочим
осведомился, какое впечатление на него  произвели  участники  заговора,  с
которыми он был в заключении.
     Вайс сказал пренебережительно:
     - Самое жалкое.
     Густав, не глядя на Вайса, заметил:
     - Штауфенберг, чтобы спасти от казни своих  арестованных  друзей,  по
собственной  инициативе  пытался  совершить  покушение   на   фюрера   еще
одиннадцатого июня.
     - Скажите какое рыцарство! - усмехнулся Вайс.
     - Оказывается, один генерал, будучи участником  заговора,  все  время
информировал о нем рейхсфюрера.
     - Ну что ж, следовало бы зачислить этого генерала в штат гестапо.
     - А он и не покидал своей секретной службы там.  Между  прочим,  Ганс
Шпейдель, начальник штаба фельдмаршала  Роммеля,  также  донес  на  своего
начальника.
     - НО Роммель, кажется, погиб в автомобильной катастрофе?
     - Да, так, - согласился Густав, - и, очевидно, для того, чтобы он  не
страдал от ранений, полученных в этой катастрофе,  кто-то  из  сотрудников
предложил ему принять яд, что он и сделал.
     - Герой Африки - и такой бесславный конец!
     - Когда-то он был любимцем фюрера... - напомнил Густав.
     Вайс, пытливо глядя ему в глаза, спросил:
     - Очевидно, вы хотели услышать мое мнение не о Роммеле?
     - Разумеется, не о Роммеле, а о тех, - мотнул головой Густав.
     - В сущности, - твердо  сказал  Вайс,  -  насколько  я  понял  из  их
разговоров, руководители заговора  приняли  решение  капитулировать  перед
Западом, с тем чтобы потом начать наступление на Восточном фронте. Это был
чисто военно-политический маневр - и только.  И  хоть  они  покушались  на
жизнь фюрера, дух его они впоследствии хотели воскресить во всем величии.
     - В чьем лице?
     - Я полагаю, в лице нового фюрера. Но, - иронически заметил  Вайс,  -
Геббельс точно определил этот заговор как "телефонный".
     Густав помолчал, потом порекомендовал дружески:
     - Если к вам с таким же вопросом обратится наш шеф, я  полагаю,  ваши
ответы  в  этом  духе  могут  удовлетворить  его.  Они  смелы,  неглупы  и
свидетельствуют о вашей проницательности.
     - Благодарю, - кивнул Вайс.
     Густав улыбнулся.
     - Разрешите вручить вам секретный пакет. Распишитесь на конверте и не
забудьте кроме даты точно указать время.
     Когда Густав  ушел  и  Иоганн  вскрыл  пакет,  он  увидел  тот  самый
документ, который некогда, во время первой их встречи, показал ему Вальтер
Шелленберг. Только теперь на удостоверении был наклеена его фотография.



                                    64

     Вскоре Вайс вновь выехал в Швейцарию. На этот раз  в  его  подчинении
была группа, состоявшая из трех человек.
     Его обязанности  заключались  в  том,  чтобы  встречать  и  расселять
прибывающих в Швейцарию людей и  устанавливать,  не  ведется  ли  за  ними
наблюдение. Кроме того, он должен был  принимать  курьеров  из  Берлина  и
отправлять их обратно, а также осматривать запломбированные портфели-сейфы
из стальной  сетки,  прежде  чем  вручить  их  курьерам  или  получить  от
курьеров.
     Если  документы  были  чрезвычайной  важности,  в  эти  портфелисейфы
помещалась плоская портативная мина с часовым механизмом.  В  том  случае,
если бы  курьер  задержался  в  пути,  мина,  сработав,  уничтожила  бы  и
документы и курьера.
     Получив такой портфель, Вайс должен был вскрыть потайной кармашек  на
стальной  сетке,  в  котором  хранилась  мина,   и   ключом   определенной
конфигурации  остановить  часовой  механизм.  После  этого  он   передавал
портфель кому следовало. Когда же он отправлял курьера, то заводил часовой
механизм мины, но уже другим ключом.
     Довольно быстро Иоганн разработал методику,  позволявшую  изымать  из
портфеля документы и фотографировать их. Однако он  был  вынужден  на  это
время не останавливать часового механизма мины, хотя курьеры, доставлявшие
портфель, частенько запаздывали и мина могла сработать, пока он  занимался
своим делом. Останавливать часовой механизм,  прежде  чем  начать  работу,
было рискованно: при контрольном осмотре  циферблата  могло  обнаружиться,
что мину обезвредили до того, как  вручить  портфель  тому,  для  кого  он
предназначался.
     Для того чтобы получить возможность  обрабатывать  портфелисейфы  без
особых  помех,  Вайс  предложил  своему  начальству  по  СД  вкладывать  в
определенное место портфеля крохотный кусочек фотопленки.  В  том  случае,
если портфель подвергся бы вскрытию, это можно было легко обнаружить,  так
как пленка оказалась бы засвеченной. Он придумал также  ловушку-улику:  из
пульверизатора опылял сетку специальным  невидимым  порошком.  И  если  бы
кто-нибудь прикоснулся к сетке, на ней остались бы отпечатки пальцев.
     В Швейцарии Вайс вел жизнь сурового, требовательного к себе  и  людям
педанта. Он  был  чрезвычайно  исполнителен  и  настолько  предан  работе,
настолько  поглощен  своим  делом,  что  сотрудники  невзлюбили   его   за
нелюдимость, пуританизм и неумолимую взыскательность.
     Дни, похожие один на другой, тянулись томительно  медленно.  Все  это
время гитлеровцы вели с англичанами и американцами переговоры о подписании
соглашения. Даллес втайне от СССР  вероломно  договаривался  с  немцами  о
сепаратном мире. И почти в каждый из этих дней Вайс отсылал в Центр  через
связного фотопленки. Что на них запечатлено, он не знал: читать  документы
при фотографировании у него не было времени.
     В тот день, когда  по  поручению  советского  правительства  Народный
комиссариат иностранных дел СССР указал в негодующем письме послу США, что
"в течение двух недель  за  спиной  Советского  Союза,  несущего  на  себе
основную  тяжесть  войны  против  Германии,   ведутся   переговоры   между
представителями германского военного  командования,  с  одной  стороны,  и
представителями английского и американского командования - с другой", -  в
тот день Вайс уже снова был в Берлине. Он не знал об  этой  ноте,  как  не
знал и о содержании тех  документов,  фотокопии  которых  почти  регулярно
отсылал в Центр. И пребывание в Швейцарии он вспоминал потом как  один  из
самых скучных и серых периодов своей жизни.
     Неожиданно Вайс получил от Густава  довольно  странное  указание.  Он
должен был обратиться к библиофилам и заняться поисками  книг,  рукописей,
документов,  касающихся  деятельности   тайных   организаций,   когда-либо
существовавших в истории человечества. Надо было  изучить  буквально  все,
будто  то  средневековые  рукописи  о  тайных   монашеских   орденах   или
современные американские издания о ку-клукс-клане, писания о  карбонариях,
иллюминатах, ирландских синфейнерах, масонах.
     Это  занятие  оказалось  не  только  не  обременительным,   но   даже
интересным  и  дало  возможность  познакомиться  со  многими  собирателями
редкостных фолиантов и старинных рукописей.
     От хранителя берлинской университетской библиотеки Иоганн узнал,  что
уже в 1942 году, после поражения вермахта над  Москвой,  Гейдрих  приказал
повсюду изымать книги такого характера в свое личное  пользование.  Иоганн
попросил хранителя составить список книг,  переданных  Гейдриху,  и,  если
возможно, устно аннотировать их. Хранитель, обладавший  отличной  памятью,
сделал это с изумительной точностью, тем более что некогда  ему  уже  было
поручено  письменно  изложить  содержание  таких  книг,  чтобы   облегчить
Гейдриху знакомство с ними.
     Особо одобрительно хранитель отозвался о японской литературе  на  эту
тему,  где  описывались  различные  японские  тайные  организации.  Иоганн
вспомнил,  что  Гесс  в  свое   время   изучал   в   Японии   деятельность
разведывательных служб и написал о ней  диссертацию,  за  которую  получил
научное звание. Когда  он  сказал  об  этом  хранителю,  тот  самодовольно
заметил, что имел честь помогать Гессу в  работе  над  диссертацией.  Вайс
щедро заплатил хранителю за отобранные в университетской библиотеке  книги
и рукописи и уговорил, чтобы тот оказал ему  такую  же  помощь  в  работе,
какую он когда-то оказал Гессу.
     Спустя некоторое время Вайс сообщил Густаву,  что  не  только  собрал
указанные ему книги, но даже составил нечто  вроде  конспективной  справки
для пользования ими.
     Густав тщательно ознакомился с объемистым исследованием и был поражен
его  обстоятельностью  и  предугаданной  направленностью.  И,  очевидно  в
поощрение за  проделанную  Вайсом  работу,  разрешил  ему  лично  передать
Вальтеру Шелленбергу все собранные материалы - книги, рукописи и аккуратно
переплетенную библиографическую справку.
     Когда Вайс приехал в Хоенлихен и сдал дежурному  ящики  с  книгами  и
опечатанную папку со своей рукописью, ему приказали подождать.
     Дежурный ненадолго вышел, потом вернулся, протянул  открытую  ладонь,
потребовал:
     - Ваше оружие! - И, приказав  следовать  за  собой,  привел  Вайса  к