озеру, а потом вытянул руку в сторону аллеи: - Идите прямо.
     Иоганн пошел было в указанном направлении, как  вдруг  его  остановил
негромкий возглас:
     - Стойте!
     Под сенью огромных каштанов сидел на скамье Шелленберг, а рядом с ним
- рейхсфюрер Гиммлер.  На  столе  перед  ними  лежала  раскрытая  папка  с
рукописью Вайса.
     Вайс вытянулся и доложил о себе рейхсфюреру.
     Гиммлер сидел, разбросав руки на спинке  скамьи  и  закинув  ногу  на
ногу. Стекла очков ледяно блестели. Шея тонкая,  с  дряблой  кожей,  плечи
узкие и - что самое отвратительное - крохотные, женские  руки  с  розовыми
отшлифованными ногтями. Большой  белый  и  жирный  лоб,  обрюзгшие,  слабо
свисающие щеки, петлистые уши.
     Шелленберг показал глазами на рукопись:
     - Рейхсфюрер одобрил вашу работу.
     Вайс снова вытянулся, замер. Ах, если бы у него  был  пистолет!  Лицо
его стало бледным от отчаяния...
     Наклонясь к рейхсфюреру, Шелленберг сказал, кивнув на Вайса:
     - Вы только взгляните на него  -  и  убедитесь,  какой  благоговейный
трепет внушаете вы моим людям.
     Гиммлер рассмеялся, но глаза его при  этом  не  утратили  мертвенного
выражения. Он спросил неожиданно тонким голосом:
     - Это вас должны были повесить?
     - Да, мой фюрер.
     Гиммлер, будто не заметив,  что  ему  присвоили  титул  фюрера,  чуть
подавшись вперед, чтобы лучше разглядеть лицо Вайса, осведомился:
     -  И  почему  же  вас  не  повесили?  Вы   ведь   нарушили   валютное
законодательство империи.
     - Виноват, мой фюрер, - сказал Вайс.
     - Так вот, - сказал Гиммлер, - если вы дадите  нам  новый  повод,  мы
вспомним об этом вашем преступлении, и тогда уж вам не миновать  петли.  -
Обернулся к Шелленбергу, объяснил: - Я только тогда  верю  в  преданность,
когда она зиждется на страхе, - и махнул рукой.
     Вайс отдал приветствие, повернулся,  щелкнул  каблуками  и  пошел  по
аллее к выходу, стараясь ступать твердо и четко.
     Когда он вернулся на Бисмаркштрассе, поджидавший его  Густав  сообщил
радостно:
     -  Поздравляю  вас:  вы  произвели   благоприятное   впечатление   на
рейхсфюрера!
     Еще раньше, когда Иоганн занимался поисками  книг  для  Гиммлера,  он
неожиданно встретился с Хакке - бывшим радистом "штаба Вали". Хакке был  в
гестаповской форме. Он рассказал Иоганну, что в ночь  на  23  ноября  1943
года,   когда   было   разбомблено   здание   гестапо   в   Берлине,    на
Принц-Альбрехтштрассе,  8,  он  оказался  там  на   третьем   этаже,   где
располагался штаб Гиммлера, и только чудом уцелел.
     В знак особого расположения к Вайсу за  то,  что  тот  в  свое  время
выручил его, Хакке сообщил доверительно:
     - Во время бомбежки все заботились только  о  том,  как  спасти  свою
шкуру. Горели важнейшие документы, но никто о них и не подумал.
     - А вы? - спросил Вайс.
     Хакке хитро подмигнул.
     - После того, как меня  тогда  все  предали,  я  поступил  на  службу
безопасности. И в ту страшную ночь кое-что предпринял, чтобы обеспечить на
дальнейшее свою личную безопасность. - Сказал злобно: - Теперь многие  вот
где у меня! - и показал сжатый кулак.
     Вайс, делая вид, что не понял намека Хакке, заметил одобрительно:
     - Конечно, теперь, когда вы работаете в гестапо,  никто  и  ничто  не
может вам угрожать.
     - Ясно, - согласился Хакке и тут же  пригласил  Вайса  зайти  к  нему
домой.
     По  всему  видно  было  -  здесь,  в  Берлине,  Хакке  сумел  о  себе
позаботиться. Его комнату заполняли дорогие вещи. Возле дивана,  накрытого
пушистым ковром, Иоганн заметил несгораемый шкаф. Он почему-то не стоял, а
лежал на полу, вниз дверцей, прикрытый спускающимся с дивана ковром.
     Уходя, Вайс записал адрес и номер телефона Хакке. О себе  он  сказал,
что в Берлин приехал на короткое время, в командировку.
     Вечером Иоганн через тайник сообщил Зубову адрес Хакке и рекомендовал
ему поинтересоваться содержимым  несгораемого  шкафа,  если  дом,  где  он
живет, подвергнется бомбардировке и представится такая возможность.
     В эти же дни Иоганн  узнал  о  довольно  странной  операции,  которая
проводилась якобы по указанию Гиммлера. Агенты полиции получили  несколько
тысяч фотографий и картотеку примет некиих безымянных людей. Их  следовало
обнаружить в Берлине в течение двух недель, но применять при  этом  оружие
строжайше запрещалось. Несомненно, тут  что-то  крылось,  и,  по-видимому,
важное, так как были мобилизованы все лучшие криминалисты.
     Вайс зашел в дирекцию полиции и пожаловался, будто в число фотографий
разыскиваемых людей по ошибке попала и  карточка  его  агента,  задержание
которого весьма нежелательно.
     Полицейский  офицер  предложил   ему   просмотреть   все   фотографии
разыскиваемых, чтобы изъять этот снимок.
     Перебирая  пачки  снимков,  Вайс  обнаружил  среди  них  фотокарточки
нескольких знакомых ему эсэсовцев и сотрудников гестапо,  в  том  числе  и
Хакке. Закончив работу, он поблагодарил офицера за  любезность  и  сказал,
что фотографию своего агента, к сожалению, не мог  найти.  Но  если  будет
задержан человек, который скажет, что  его  кличка  "Лунатик",  он  просит
полицейского офицера немедленно позвонить в гестапо.  Иоганн  укрепился  в
своей догадке о том,  что  назначение  этой  операции  -  тренировка  лиц,
отобранных для "вервольфа".
     Возвращаясь из полиции, Вайс встретил на  Кенигсаллее  штурмбанфюрера
Клейна,  начальника  экспериментального  концлагеря,  который  он  некогда
посетил вместе с Дитрихом. Узнав, что Вайс  теперь  служит  в  СД  и  стал
офицером, Клейн захотел в свою очередь похвастаться собственными успехами.
Он сообщил, что его вызвали в Берлин прочесть для видных сотрудников СС  и
гестапо цикл лекций о правилах поведения, нравах и обычаях  заключенных  в
концлагерях. И что лекции на эти темы для такого же состава слушателей  он
уже прочел в других крупных городах.
     - Вы, вероятно, делитесь  также  своим  богатым  опытом  обращения  с
заключенными? - предположил Вайс.
     - Нет, - ответил Клейн. - Моя тема  строго  ограничена:  быт,  нравы,
обычаи, правила поведения заключенных. Особенности их взаимоотношений друг
с другом. Приемы, к которым они прибегают для конспирации и укрывания тех,
кто подлежит ликвидации, а также некоторые особенности их терминологии.  -
Похлопал Вайса по плечу, сказал снисходительно: - Что  касается  вас,  то,
если вы будете продолжать подвиг наци в иных условиях, нет  оснований  для
беспокойства. Я уверен, вас не  понадобится  обучать,  как  вести  себя  с
заключенными, чтобы удостоиться  их  доверия.  -  Рассмеялся.  -  Вы  меня
поняли?
     - Вполне. - И Вайс добавил  внушительно:  -  Надеюсь,  вас  не  очень
удивит, если я скажу, что меня больше интересует  движение  Сопротивления.
Ну, оказаться среди подпольщиков значительно труднее, чем быть принятым за
своего в концлагере.
     -  Несомненно,  -  согласился  Клейн.  -  Но  эти  вопросы  вне  моей
компетенции. Лекции на эту тему для того же контингента слушателей  читают
другие.
     - Вы не помните, кто?
     Клейн поморщился.
     - Кажется, из бывших  социал-демократов,  типа  Гаубаха.  Находясь  в
рядах заговорщиков, покушавшихся на жизнь фюрера, он считал  своим  долгом
информировать обо всем гестапо. - Добавил презрительно: - Один такой был у
меня в лагере осведомителем. И, представьте, после Сталинграда  я  получил
указание выпустить его, но  потом  его  снова  вернули,  причем  приказали
содержать  в   исключительно   привилегированных   условиях.   -   Спросил
озлобленно: - Неужели такие вот еще рассчитывают выплыть  на  политическую
арену?
     - В качестве лягушки, перевозящей на спине скорпиона.
     - Вы умница, - рассмеялся Клейн. - И  как  только  мы  переплывем  на
западный берег, мы их всех утопим.
     - Несомненно, - согласился Вайс.
     Генрих  во  время  встречи  с  Иоганном  рассказал,  что   его   дядя
превратился сейчас в типичного хозяйственника: заготавливыает  в  огромных
количествах продукты питания, способные долго сохраняться, а  также  самую
разнообразную штатскую одежду, вплоть  до  рабочей.  И,  очевидно  пытаясь
скрыть свою обиду на то, что ему поручили столь непривлекательную  работу,
делает вид, будто у него задание особой секретности и важности.
     Вайс спросил:
     - Что же, все это хранится на каком-нибудь определенном складе?
     - Да нет, - сказал Генрих, - вывозят в какие-то селения, которых даже
нет на карте, или в такие места, где, по-моему, и селений никаких нет. Да,
еще что интересно, -  Генрих  усмехнулся,  -  в  свое  время  закрыли  все
кустарные предприятия, изготовлявшие игрушки, вечные ручки  и  всякие  там
предметы домашнего обихода. А теперь, представь, они  снова  работают,  но
режим на них такой же секретности, как на военных заводах.
     - А ты не видел у дяди изделий таких предприятий?
     - Он держит образцы в несгораемом шкафу.
     - Да, - протянул Иоганн, - это  в  самом  деле  интересно.  -  Сказал
озабоченно: -  Если  тебе,  Генрих,  не  удастся  записать  названия  всех
пунктов,  куда  Вилли  направляет  снаряжение,  надо   будет   постараться
сфотографировать карту, на которой эти  пункты  помечены.  И  как  это  ни
трудно, но необходимо добыть один из образцов таких секретных  изделий.  И
будь осторожен, Генрих, когда возьмешь в руки подобную игрушку.
     - Почему?
     - Я думаю, они обладают способностью взрываться, -  серьезно  заметил
Иоганн. - Фашистские летчики уже разбрасывали такие вещички над советскими
городами, и дети, подбирая их, гибли от взрывов.
     - Хорошо, - согласился Генрих, - допустим. Ну,  а  зачем  тебе  карта
размещения складов? Их же,  по-моему,  сотни.  Может,  лучше  узнать,  где
находится базовый склад?
     - Ни продукты питания, ни запасы  одежды  -  каково  бы  ни  было  их
количество - сейчас не имеют никакого значения. Главное - установить,  для
кого и для чего они предназначены. Зная пункты, мы сможем это выяснить.
     - Мы с тобой?  -  удивился  Генрих.  -  Да  для  того,  чтобы  только
объездить их, и полугода не хватит.
     Вайс улыбнулся.
     - Мы - это Советская Армия. У нее найдется и время и люди, чтобы  все
это сделать.
     - Ну, знаешь, собирать такие трофеи!.. - возмутился Генрих.
     - Не собирать трофеи, а выявлять тех, для кго предназначаются склады,
- сказал Иоганн.
     Он все больше утверждается в правильности своих подозрений, возникших
у него с того  момента,  когда  Густав  поручил  ему  собрать  для  самого
рейхсфюрера книги на определенную тему.
     И он правильно понял намек Гиммлера, пригрозившего повесить его, если
об этом станет известно кому-либо, кроме тех, кто выполнял поручения  того
же характера.
     Как-то Иоганн позвонил Хакке по телефону.
     Тот просто завопил от восторга, что Вайс  снова  вспомнил  о  нем.  И
настоял, чтобы Иоганн сейчас же приехал к нему.
     - Куда роскошных новостей! - кричал Хакке  в  трубку.  -  Прошу  вас,
приезжайте немедленно! - Было слышно, как, стоя у телефона, он топал ногой
от нетерпения.
     Советская Армия вела мощное наступление  на  территории  рейха.  И  в
такое время вдруг ликующий нацист  -  на  это  уникальное  зрелище  стоило
подивиться.
     Хакке  Иоганна  встретил   в   ситцевом   фартуке,   надетом   поверх
гестаповского мундира.
     Он приготовил ужин, проявив незаурядные  кулинарные  способности.  На
столе стояло несколько бутылок дорогого вина, только что откупоренных, - в
знак уважения к высокому гостю.
     Хакке принял в обе руки фуражку Вайса и бережно,  как  драгоценность,
положил ее на сервант.
     Сказал, хитровато щурясь:
     -  Недавно  вы  были  обер-лейтенантом,  а  теперь  уже   капитан   -
гауптшарфюрер. А Хакке - он кто? - Показал вытянутый мизинец,  усмехнулся.
- Но, знаете, мой дорогой, чем выше пост занимает человек, тем  меньше  он
знает и видит. А мы, мелюзга, повсюду, и, встречаясь,  усиками  пошевелим,
как  муравьи,  и  готово,  всесторонний  обмен  информацией.  -   Произнес
уважительно: - Я знаю подробности всех ваших злоключений и  горжусь  вашей
стойкостью. Наш шеф господин Мюллер сказал, что таких людей, как вы,  надо
хоронить в мраморном мавзолее.
     - Но почему же хоронить? - спросил Вайс.
     - А как же! - удивился Хакке. - Мюллер  мечтал  повесить  вас,  чтобы
насолить Шелленбергу: он его не любит. Да  и  за  что  любить?  Подумаешь,
магистр юридических наук!  Кормили  его  эти  науки!  С  тысяча  девятьсот
тридцать четвертого года - шпик СД в рейнских университетах.
     - Неплохая практика работы с интеллигенцией, - заметил Вайс.
     - Знаю! - всплеснул руками Хакке. - Знаю! Вы готовы жизнь  отдать  за
своего  шефа.  Но,  уверяю  вас,  служба  в  гестапо  имеет  свои   особые
преимущества.
     - Какие же? - поинтересовался Вайс.
     - В политической загранразведке много университетской публики. А  вот
в гестапо образованный человек - фигура. Он сумеет не только, как все  мы,
выбить кулаком мозги, но и вложить вместо них подследственному такое,  что
тот был бы рад, если бы его поскорее повесили.
     - Не понимаю, каким образом?
     - Ну как же!  Вот,  к  примеру,  штурмфюрер  Крейн.  Был  профессором
Боннского  университета.  Образованный  человек.  Обрабатывали  мы  одного
журналиста.  Кожа  клочьями,  но  ничего,  молчит.  Крейн   приказал   его
выпустить. Показался этот журналист своим знакомым в Берлине, все  узнали,
что он на свободе, а  потомы  тихонечко  снова  его  взяли.  И  штурмфюрер
собственноручно написал несколько статей и опубликовал за его подписью. Но
только в нашем духе. Узнал журналист - сам в  камере  повесился.  Вот  это
мина! Но чтоб такую мину подложить, нужна культура. Так что вы  подумайте,
- многозначительно сказал Хакке.  Помолчал,  добавил  внушительно:  -  Вот
доктор Лангебен был тайным эмиссаром Гиммлера в  секретных  переговорах  с
Даллесом. А мы, гестаповцы, раз - и арестовали его, когда он  вернулся  из
Швейцарии в Германию И что же? Рейхсфюрер не захотел из-за него раскрывать
свои  интимные  секреты.  Повесили.   -   Вздохнул.   -   В   политической
загранразведке служить - все равно  что  блох  у  волка  вычесывать.  А  в
гестапо   сейчас   колоссальные   перспективы.   -   Наклонился,   сообщил
значительным тоном: - Имею точные сведения: множество руководящих деятелей
СС зачислено сейчас в списки участников  заговора  против  фюрера.  А  еще
больше заведено следственных дел на крупнейших функционеров партии.  И  их
имена даже стали известны англичанам и американцам. Сам по радио слышал  -
восхваляли их союзники за борьбу с Гитлером.
     - И что же, все они уже арестованы?
     - Нет.
     - Скрылись?
     Хакке поежился.
     - Нет.
     - Странно, -  удивился  Вайс.  -  Политические  преступники  -  и  на
свободе?
     Лицо Хакке вдлруг стало хмурым, озабоченным. Он сказал неуверенно:
     - Правильно. Тут что-то не то.  -  Признался  озлобленно:  -  А  я-то
ликовал, пускал пузыри, надеялся: возьмут их  -  и  откроется  перспектива
занять место повыше. - Стукнул себя кулаком по толстому колену и, морщаясь
от боли, воскликнул: - А я-то, я-то думал, пойду теперь вверх по  лесенке!
А они что же? Выходит, начальники себе убежище  подготавливают.  Участники
Сопротивления! А меня, старого нациста, под ноги бросят!
     Лицо Хакке стало багровым, потным, яростным, глаза, казалось, вылезли
из орбит. Он потерял всякую власть  над  собой  и,  склонившись  к  Вайсу,
истошно, неудержимо говорил, захлебываясь словами, как в горячечном бреду:
     - Все, картина ясная! Лейнера знаете? Хоронили недавно с  необычайной
пышностью: венки от партии, от СД и СС, от имперского руководства. Речи. С
женой и детьми истерика. В тот же вечер я к ним на виллу пришел с  визитом
- выразить соболезнование. Сидят  ужинают.  На  лицах  такое  спокойствие,
будто ничего не произошло. В столовой сигарой пахнет, окурок в  пепельнице
дымится. А у них в семье, кроме самого Лейнера, никто и не курил.
     - Уверяю вас, вам это показалось.
     - Нет! - еще больше распаляясь  от  недоверия  Вайса  к  его  словам,
возразил Хакке. - Нет, не показалось! За  одну  эту  неделю  восемь  таких
скоропостижных смертей! И все покойники накануне своей  внезапной  кончины
почему-то аккуратно сдали ключи от служебных  сейфов  тем,  кто  потом  их
заменил. Это откуда же такая предусмотрительность?
     - Вы стали болезненно мнительны, Хакке,  -  насмешливо  упрекнул  его
Вайс.
     Насмешка обожгла Хакке.
     - Нет, - сказал он, - я всегда  хладнокровен.  Только  сейчас  я  вне
себя. Вот, слушайте. В расово-политическом управлении партии была заведена
картотека на самых чистейших арийцев, элиту нации. Профессора неоднократно
вымеряли их циркулями и всю их родословную расписали.  А  теперь  карточки
сменили. И знаете, кем они числятся?  Они  записаны  как  евреи.  А?!  Как
евреи! Это зачем же? Из концентрационного лагеря для  евреев  в  Блехамере
привезли в партийную канцелярию документы, одежду с красными  крестами  на
спинах и желтыми полосами.  И  столько  комплектов  в  брезентовых  мешках
привезли, сколько в картотеке вместо лучших наци стало числиться евреев.
     - Ну знаете, - сказал Вайс, - это же трусы, чтобы спасти свою  шкуру,
они на все идут.
     - Да, - согласился Хакке, - на все. Сейчас осудили  и  приговорили  к
казни с десяток самых надежных из тех, кого я знаю. Пришел  я  на  службу,
стал их поносить - ну,  как  изменников.  А  мой  начальник  приказал  мне
заткнуться.  Потом  я  двух  этих  "покойничков"  в  госпитале  эсэсовском
встретил в Ванзее  -  гуляют  по  парку  в  пижамах.  Один  только  бороду
отращивает, а у другого вся рожа забинтована после пластической операции.
     Вайс, закинув ногу на ногу, сказал пренебрежительно:
     -  Вы  наивны,  Хакке.  И,  в  сущности,   не   только   недостаточно
осведомлены, но, к сожалению, ваша горячность подтверждает, что на  службе
вам не доверяют. Вот и все.
     - И вы обо всем этом знаете? - изумился Хакке.
     - Конечно, - утвердительно кивнул  Вайс.  -  И  все  это  делается  в
интересах будущего империи.
     Хакке налил себе вина, выпил залпом, вытер  тыльной  стороной  ладони
губы. Глаза его смотрели тревожно.
     - Я, кажется. наговорил лишнего?
     - Отнюдь, - сказал Вайс. - Я слушал вас с большим интересом. И извлек
пользу для себя, а значит, и для моей службы. - Потянулся, заложил руки на
затылок, пояснил: - Ведь нам тоже, возможно, придется принимать  меры  для
маскировки. И кое-чем из вашей информации мы, конечно,  воспользуемся.  Вы
не возражаете?
     - Только не упоминайте источника! - испуганно взмолился Хакке. - Ради
бога!
     - Хорошо, - согласился Вайс, - это я могу вам обещать. Но  услуга  за
услугу: вы мне поможете составить записку по этому вопросу, и я в  порядке
личной инициативы представлю ее своему руководству. А то, я полагаю, -  он
усмехнулся, - герр Мюллер, перенеся свою неприязнь к моему шефу на область
служебных отношений,  неполно  ознакомит  его  с  опытом  гестапо  в  этом
направлении. И если вы окажете мне существенную помощь, то, понятно,  и  я
смогу  быть  вам  полезным.  Помните:  у  нас,  заграничной  службы,  есть
кое-какие контакты с западными разведками.
     - Я знаю, - уныло сказал Хакке.
     - Ну, тем  более.  Следовательно,  если  мы  соответствующим  образом
аттестуем вас перед ними, вам не придется отращивать бороду.
     - Мне кажется, - неуверенно заметил Хакке, - в гестапо меня  все-таки
ценят. По приказанию начальства я  теперь  ежедневно  читаю  в  канцелярии
различную   марксистскую   литературу,   изучаю    листовки,    выпущенные
подпольщиками...
     - Вас хотят сунуть к ним?
     - Возможно, - сказал Хакке. - Но мне бы не хотелось.
     - Почему?
     - Как бы я  ни  крякал  цитатами,  коммунисты  сразу  поймут,  что  я
подсадная утка. Кого мы только ни совали в камеры, все до одно