надеживающий характер: состояние Гитлера безнадежно.  Тогда  он  устроил
Гиммлеру свидание с де Крини  и  имперским  руководителем  здравоохранения
Конти. Гиммлер выслушал их напряженно и жадно, с  полным  пониманием:  еще
прежде он прочел в медицинской  энциклопедии  статью  о  такой  называемой
болезни Паркинсона - этот диагноз ставили Гитлеру.
     Сейчас, когда просмотр кинопленки был закончен и в зале зажегся свет,
Гиммлер сказал с лицемерным сочувствием:
     - Это все оттого,  что  фюрер  ведет  совершенно  противоестественный
образ жизни: превращает ночь в день, оставляя для сна только два-три часа.
Его  беспрерывная  деятельность  и  постоянные  взрывы  бешенства  изводят
окружающих и создают невыносимую атмосферу. - Признался: - Когда  он  меня
вызывает, я каждый раз испытываю смертелный страх - ведь в припадке ярости
ему ничего не стоит застрелить меня.
     - Да, - согласился Шелленберг. - И если вы  будете  медлить,  в  один
прекрасный день ваш труп вывезут из бомбоубежища под рейхсканцелярией, как
уже было с другими.
     Гиммлер побледнел, но по-прежнему лицемерно воскликнул:
     - Погибнуть от руки фюрера - великая честь!
     Шелленберг обладал железной выдержкой и терпением, но даже его иногда
обезоруживало это бесстыдное и теперь уже никому  не  нужное  притворство.
Лицемерие было как  бы  второй  натурой  Гиммлера.  Подписывая  приказ  об
"особом  режиме"  для  десятков  тысяч  заключенных  в   концлагерях,   он
жаловался:
     - Если бы наши противники оказались более гуманными, они взяли бы  на
себя затраты на содержание военнопленнных и сами  снабжали  их  продуктами
питания. Не могу же я обрекать на голод немецкий народ, чтобы за его  счет
откармливать этих бездельников.
     Большинство медицинских экспериментов над заключенными  производились
с его санкции. И, читая присланные ему палачамимедиками материалы об  этих
экспериментах, Гиммлер говорил:
     - Я забочусь о здоровье немецкого народа как никто другой.  Испытания
различных новых препаратов на живом материале гарантируют нашу медицину от
ошибок при лечении людейу высшей расы.
     С  особым  вниманием  он  следил  за  успехами  эсэсовских   медиков,
проводящих опыты стерилизации заключенных.
     - Фюрер требует от нас, чтобы мы умерщвляли миллион славян в год.  Но
я мечтатель. Мы можем обезопасить свое будущее: сохраним для себя  рабочую
силу, но лишим ее опасной возможности размножения.
     Гиммлер исступленно боялся, что Гитлеру станет известно о его  тайных
переговорах с агентами западных держав. И накануне их прибытия в Хоенлихен
он притворился больным. Чтобы  вызвать  у  Гиммлера  порыв  к  активности,
Шелленберг даже решился  припугнуть  его.  Сказал,  что,  по  его  данным,
Кальтенбруннер подозревает об  этих  переговорах  Гиммлера.  Сотни  личных
агентов Кальтенбруннера рыскают вокруг Хоенлихена  и  охотятся  за  людьми
Шелленберга.
     Тогда Гиммлер воскликнул раздраженно:
     - Их нужно убивать, убивать на месте! - И уже мягче посоветовал: -  А
тех наших агентов, которые не  смогут  с  ними  справиться,  не  привлекая
внимания,  нужно  немедленно  ликвидировать  и  так  составить   материалы
следствия, чтобы было ясно: в наших рядах есть изменники и их уничтожают.
     - Слушаюсь, - ответил на это Шелленберг.
     Через  несколько  дней  после  просмотра  кинопленки  Гиммлер  вызвал
Шелленберга в свое имение в Вустраве и, когда они гуляли по лесу, сказал:
     - Шелленберг, мне кажется, что с Гитлером  больше  нечего  делать.  -
Спросил: - Вы верите диагнозу де Крини?
     - Да, - ответил Шелленберг, - я, правда, давно не  видел  фюрера,  но
мои наблюдения позволяют мне сделать вывод: сейчас настал последний момент
для того, чтобы начать действовать.
     Гиммлер,   соглашаясь,   кивнул.   Потом   остановился   и   произнес
значительным тоном:
     - Если англо-американцы окажут мне добросовестную помощь в победе над
Россией, я согласен вознаградить их.  Мы  можем  передать  под  управление
Англии часть Сибири - ту, что между Обью и  Леной.  А  США  отдадим  район
между Леной, Камчаткой и Охотским  морем.  -  Спросил:  -  Я  полагаю,  их
удовлетворят эти условия?
     - Да, - сказал Шелленберг. - Несомненно.
     Сейчас его не  интересовали  мечты  будущего  фюрера.  Он  был  более
реалистичен. И его обрадовало, что Гиммлер настроен решительно. Значит,  и
действовать теперь можно более энергично.
     Больше всего  Шелленберга  беспокоила  кровавая  репутация  Гиммлера.
Самым первонеобходимым сейчас было по возможности обелить его,  чтобы  эта
репутация не послужила препятствием к возведению нового диктатора на трон.
Более шести миллионов евреев было умерщвлено по утвержденному Гиммлером на
совещании в одной из вилл в районе Ванзее плану, получившему поэтому  гриф
"План Ванзее".
     Еще в  январе  1944  года  Шелленберг  предусмотрительно  организовал
свидание Гиммлера с бывшим президентом Швейцарии Мюзи. От имени  еврейских
организаций  тот  предложил  пять   миллионов   швейцарских   франков   за
освобождение евреев-заключенных по определенному списку.
     Гиммлер был склонен произвести эу сделку. Он потребовал, чтобы на всю
сумму доставили в рейх тракторы, автомашины и техническое оборудование.  А
для себя лично пожелал, чтобы в  американской  и  английской  печати  были
опубликованы статьи, авторы которых охарактеризовали  бы  его  только  как
государственного деятеля Третьей империи.
     О его роли руководителя службы безопасности следовало умолчать.
     И вот сейчас для переговоров с Гиммлером в Германию прибыл из  Швеции
Бернадотт, а из Швейцарии, почти одновременно с ним, -  восьмидесятилетний
Артур Лазар. Старика сопровождал его младший сын.
     Шелленберг доставил Лазара в одлну из резиденций Гиммлера.
     Мюзи выполнил свое обещание  -  Артур  Лазар  привез  с  собой  пачку
английских и американских газет, в  которых  были  опубликованы  статьи  о
Гиммлере.
     Старик Лазар молча сидел  в  кресле.  В  черной  визитке,  в  широких
полосатых  серых  брюках,  складками  спадающих  на   ногах.   Крахмальный
воротничок с отогнутыми  углами  как  бы  поддерживал  его  голову.  Глаза
тусклы, взор их обращен внутрь, и от этого они были мертвы.
     Когда он уезжал в Германию, жена простилась с ним, как с  покойником.
Но он не боялся смерти: она и так уже тащилась где-то рядом, как тень, как
дань прожитым годам. Убьют сына? Шесть миллионов плюс один  человек.  Себя
он уже не мог считать жертвой. Он поехал сюда потому, что был очень  стар:
его высохшему сердцу легче перенести все это.
     Он думал: если бы был бог, он не допустил  бы  ничего  подобного.  Но
если можно выторговать сейчас у фашистов жизнь нескольких  тысяч  человек,
почему не сделать этого? Он знал, когда Гитлер пришел к  власти,  западные
державы  помогали  ему  вооружаться,  рассчитывая,  что  он   нападет   на
большевиков. И когда нацисты в Германии убивали евреев,  западные  державы
молчали. Молчали, а наци на евреях обучались ремеслу убийц.
     Он знал, что Эйхман даже изучил  еврейский  язык,  стремясь  обладать
нужной подготовкой для должности начальника службы, специализированной  на
истреблении евреев.
     Лазар был противником Советского Союза: считал,  что  в  этой  стране
ограбили тех, кто благодаря превосходству ума умеет делать деньги так  же,
как он сам умел их делать.
     Но поражение фашистской Германии нанес не кто-нибудь, а большевики. И
только Советская Армия могла бы  освободить  всех  узников  от  фашистских
концлагерей. Если бы!..
     Лазар знал о тайных переговорах союзников с гитлеровцами.  Знал,  что
фашисты все свои армии перебрасывали  с  Западного  фронта  на  Восточный,
надеясь при поддержке союзников остановить русских.
     Он знал, что Аллен Даллес в беседе с агентом гитлеровцев заявил: "При
всем уважении к историческому значению Адольфа Гитлера и его  делу  трудно
себе  представить,  чтобы  возбужденное  общественное  мнение  англосаксов
согласилось увидеть в Гитлере бесспорного  хозяина  великой  Германии".  И
далее: "Гиммлер может быть партнером для переговоров".
     Лазар знал: Даллес, и не  только  он  один,  настойчиво  поддерживает
кандидатуру Гиммлера как преемника Гитлера.
     Если Гиммлер  станет  новым  фюрером,  он  запросит  за  освобождение
заключенных слишком много.  Но  может  и  уничтожить  их  всех,  чкобы  по
повелению Гитлера. Свалит убийство на ближайшее окружение фюрера.
     Лазар  знал,  что  миссия,  которую  он  взял  на  себя,  более   чем
сомнительна. Он должен был вступить в переговоры с главным палачом  своего
народа ради того,  чтобы  спасти  несколько  тысяч  человек,  указанных  в
списке, а сотни тысяч, обреченные на смерть, останутся в концлагерях.
     Но он взял на себя эту миссию, надеясь убедить Гиммлера, чтобы он  не
эвакуировал концетрационные  лагеря  ни  перед  неудержимо  накатывающейся
лавиной советских армий, ни перед войсками союзников, медленно и осторожно
продвигающимися от западного побережья.
     Ради всего этого он здесь.
     Рейхсфюрер вошел  в  комнату  в  сопровождении  Шелленберга.  Он  был
неуверен в себе, раздлражен и  явно  волновался,  сознавая  всю  опасность
переговоров с Артуром Лазаром. Пожать руку еврею - для Гиммлера и  то  уже
было подвигом. Но он пошел на этот подвиг ради выгод,  которые  сулил  ему
Шелленберг.
     Гиммлер с первых же слов сбивчиво  заговорил  о  том,  что  он  лично
предлагал разрешить еврейский вопрос путем эвакуации евреев куда-нибудь на
острова.  Но  это  оказалось  невозможным:  во-первых,  из-за  иностранной
пропаганды, а  во-вторых,  из-за  сопротивления,  возникшего  в  партийных
кругах. Как бы пытаясь  оправдаться,  он  вдруг  захотел  показать  Лазару
какое-то   документальное   доказательство   своих   гуманных   намерений.
Извинившись, ушел к себе в кабинет и стал рыться там в бумагах.
     Он перебирал поступающие к нему из концлагерей  сводки  о  количестве
производимых умерщвлений - в неделю,  в  месяц,  в  квартал.  Копии  своих
приказов с выговорами руководителям лагерной администрации за  проявленную
медлительность.  Докладные  с  техническими  проектами  газокамер  и   его
одобрительными резолюциями в углу титульного листа.
     Снимки препарированных трупов с разорванными легкими после пребывания
в вакуумных камерах, где проводились с его санкции испытания  человеческих
организмов на степень выносливости в разреженной атмосфере (заказ  Геринга
для изучения влияния на летчиков высотных полетов).
     Сводки о количестве тонн крови, полученной для нужд фронта от  детей,
заключенных в концлагерях.
     Донесение   министерства   сельского   хозяйства   об   использовании
удобрений, изготовленных из кремационного пепла.
     Под руку ему попался приказ от 16 февраля 1942 года за его  подписью.
Он бегло пробежал его.
     "Высшему руководителю СС и полиции на  Востоке  обергруппенфюреру  СС
Крюгеру. Краков.
     В целях обеспечения безопасности  приказываю,  чтобы  после  перевода
концентрационного лагеря  Варшавское  гетто  было  снесено  до  основания.
Причем перед этим следует использовать все годные части  домов  и  всякого
рода  материалы.  Снос  гетто  и   устройство   концентрационного   лагеря
осуществить необходимо, так как иначе мы никогда не  успокоим  Варшаву,  а
бесчинства преступных элементов не  смогут  быть  искоренены,  если  гетто
будет оставлено.
     Мне должен быть представлен общий  план  ликвидации  гетто.  В  любом
случае нужно добиться, чтобы имеющаяся до сих пор жилплощадь,  на  которой
проживает 50 тысяч челоек низшей расы и которая никогда не будет  пригодна
для немцев, была стерта с лица земли, а миллионный город  Варшава,  всегда
являющийся опасным очагом разложения и мятежа, был уменьшен.
     Г. Г и м м л е р"
     Он со злостью сунул эту бумагу обратно в ящик, туда, где лежал  кусок
экспериментального мыла из человеческого жира.
     На столе он увидел копии заранее подготовленных телеграмм комендантам
лагерей Дахау и Флоссенборг.
     "О передаче не  может  быть  и  речи.  Лагерь  необходимо  немедленно
эвакуировать. Ни один заключенный не должен попасть живым в руки врага.
     Г е н р и х Г и м м л е р"
     Он схватил эти телеграммы, скомкал и бросил в корзину под стол, потом
наклонился, поднял и сжег в пепельнице. И, сделав  это,  пришел  в  лучшее
настроение: одной уликой меньше.
     Вернувшись в комнату, где его терпеливо ожидал Лазар,  Гиммлер  сразу
заявил, что принимает все три предложенных ему пункта.  Пункт  первый:  он
прикажет не убивать больше  евреев.  Второй  пункт:  имеющиеся  в  наличии
евреи, число которых весьма неточно и спорно, во всяком случае,  останутся
в лагерях, их не будут "эвакуировать". И третий: все лагеря, в которых еще
имеются евреи, будут перечислены в списке, и о них будет сообщено.
     Лазар выслушал это все с каменным выражением лица, молча. После паузы
сказал:
     - Я хочу, чтобы мой сын посетил один из лагерей. Это нужно для  того,
чтобы мы могли быть уверены, что ваши указания выполняются в точности.
     Гиммлер встревоженно оглянулся  на  Шелленберга.  Тот  кивнул.  Тогда
Гиммлер поспешно сказал:
     - Ваше желание,  мосье  Лазар,  будет  исполнено.  У  вас  не  должно
остаться никаких сомнений.
     Гиммлер верил в талант Шелленберга выкручиваться из любого положения.
     Ему хотелось  произвести  на  Лазара  благоприятное  впечатление.  И,
усевшись рядом в кресле, он с самым дружелюбным видом посетовал на то, что
германская экономика при решении еврейского  вопроса  потерпела  некоторый
ущерб, лишившись искусных рабочих  рук,  а  также  той  части  технической
интеллигенции, которая могла быть особенно полезна. И со вздохом сожаления
заключил:
     - Но увы! Принципы, какими  бы  они  ни  казались  на  первый  взгляд
странными, есть принципы. Нам приходилось идти на жертвы  ради  укрепления
национального духа. - Встал и, сославшись на занятость, извинился, что  не
может продолжать беседу. На прощание протянул руку.
     Лазар в старческой рассеянности, казалось, не заметил этого жеста.  И
был озабочен в этот момент только тем, чтобы раскурить  сигару.  Руки  его
были заняты.
     Гордо вскинув голову, Гиммлер  вышел  из  комнаты.  Он  действительно
спешил: в Хоенлихене у него была назначена встреча с Бернадоттом.  Встреча
эта имела для Гиммлера исключительно важное значение, ибо Бернадотт должен
был подтвердить признание  кандидатуры  Гиммлера  на  пост  нового  фюрера
заинтересованными кругами США и Англии.
     Но все-таки, прежде чем покинуть комнату,  Гиммлер,  задержавшись  на
пороге, успел сказать  Лазару,  что  сегодня  же  прикажет  освободить  из
Равенсбрюка группу женщин-евреек. Но Лазар обязан найти быстрейший  способ
информировать генерала Эйзенхауэра об этом акте милосердия.
     Гиммлер намеревался через посредничество Бернадотта добиться свидания
с Эйзенхауэром и был чрезвычайно любезен с графом.
     Граф  Бернадотт  не  впервые  удостаивался  чести  быть  принятым   в
Хоенлихене  -  этой  штаб-квартире  Гиммлера,  барском   имении,   отлично
замаскированном под огромный благоустроенный госпиталь якобы  для  раненых
эсэсовцев.
     Здесь во множестве коттеджей помещались  самые  секретные  канцелярии
службы безопасности; в отдельных флигелях  были  расположены  лаборатории,
где  химики  и  бактериологи  изобретали  новые  средства   для   массовых
умерщвлений.
     Рядовые сотрудники этих служб с искусно перевязанными конечностями  и
снабженные костылями  приезжали  и  уезжали  из  Хоенлихена  в  санитарных
машинах. Некоторых, особо секретных агентов выносили из машин и вносили  в
машины на носилках, и, как у  тяжело  раненных  в  голову,  лица  их  были
тщательно забинтованы.
     В таком же виде доставляли сюда тех, кого  Гиммлер  счел  необходимым
допросить лично. Такие люди, как правило,  не  возвращались  обратно:  при
Хоенлихене имелось кладбище, как и при некоторых других госпиталях.
     В этом "госпитале" никого не подвергали грубым истязаниям: в  отлично
оборудованном  хирургическом   кабинете   производились   разнообразнейшие
операции, но без применения какихлибо средств анестезии.
     Вызывали   на   откровенность   посредством   электродов,    которыми
прикасались к трепанированным участкам мозга или освобожденным от мышечных
тканей сплетениям нервных узлов.
     Эсэсовцы не в мундирах, а в больничных пижамах исправно  несли  здесь
свою службу.
     Еще в предыдущие визиты к Гиммлеру графу Бернадотту удалось  добиться
свободы для ряда лиц  скандинавского  происхождения.  Из  концентрационных
лагерей их вывозили по ночам на автомашинах шведского Красного Креста  под
надзором людей  Шелленберга.  Граф  дал  обязательство  сообщить  об  этом
Эйзенхауэру, когда будет  передавать  ему  условия  Гиммлера,  на  которых
желательно было бы заключить сепаратный мир с США.
     Встречаясь в эти же дни с Риббентропом и Кальтенбруннером, граф  и  с
их  стороны  выслушивал  ту  же  просьбу  -  посредничать  между  ними   и
Эйзенхауэром. Он знал о том, что некоторые круги союзников  делают  ставку
на Гиммлера.  И  сам  держался  подобной  точки  зрения.  Он  был  глубоко
разочарован,  когда  Кальтенбруннер  вдлруг  воспрепятствовал  дальнейшему
вывозу пленных шведов на родину.
     Граф, будучи дипломатом,  понимал,  что  Кальтенбруннер  сделал  это,
желая повредить  Гиммлеру  -  помешать  ему  разыгрывать  перед  западными
державами роль гуманиста. Понимал он также, что Кальтенбруннер и  сам  был
не прочь играть перед ними подобную роль. Но факт этот свидетельствовал  о
том, что Гиммлер не настолько еще всесилен, чтобы выступить открыто против
своих соперников, и тем более против Гитлера.
     Граф давно  подозревал  Гиммлера  в  нерешительности,  слабодушии.  И
теперь  ему  оставалось  только  одно:  удивляться,  как  этот  человек  с
конституцией слизняка мог исполнять обязанности главного плача  в  Третьей
империи.
     Кроме того, до сведения графа было  доведено,  что  советским  кругам
стали известны переговоры  гитлеровцев  с  агентами  союзников,  ведущиеся
через шведских посредников. Его имя деликатно не упоминалось,  но  граф  и
без этого понял, как детально информированы о его  деятельности  советские
круги. Все это  явилось  результатом  тонкой  работы  советской  разведки.
Очевидно, разведчик проник в главную цитадель германской секретной службы.
     Зная непреклонную позицию  Советского  Союза,  его  стратегическую  и
политическую мощь и понимая, какова будет роль Страны Советов при  решении
послевоенных проблем Германии, граф отдавал себе отчет в  том,  что  любые
попытки  выдвигать  теперь  кандидатуру  Гиммлера  на  пост  главы  нового
германского правительства безнадежны и в будущем могут принести ему только
вред.
     Был  момент,  когда  Гиммлер  мог  возглавить  правительство:  лидеры
заговора "20 июля" шли на то, чтобы Гиммлер стал главой Германии.  Зная  о
заговоре,   рейхсфюрер   попустительствовал   заговорщикам,   его   служба
безопасности до поры бездействовала. Но он был робок и нерешителен. Вместо
того  чтобы  самому  руководить  организацией  убийства  Гитлера,  Гиммлер
ожидал, когда это сделает однорукий, одноглазый человек, отдавший  себя  в
жертву подвигу отчаяния.  А  ведь  Гиммлер  мог,  если  бы  он  действовал
наверняка, казнить потом убийцу и главных  заговорщиков  и  по  их  трупам
взойти на престол фюрера, как его верный восприемник.
     Сейчас, в конце войны, ненависть к фашизму объединила народы мира,  и
трудно будет убедить общественное мнение в том, что роль посредника  между
германскими фашистами и  западными  державами  относится  к  сфере  тонкой
дипломатии, и только. Бернадотт в  душе  сознавал,  что  деятельность  его
выглядит как попытка помочь  убийце  спрятать  улики,  как  советы  убийце
свершить какое-нибудь мелкое доброе дело, - например, выпустить из  кл