Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
и праздничный вид.
Рядом с этой сравнительно большой комнатой было несколько небольших
комнат, отделявшихся друг от друга дешевыми занавесками в восточном стиле;
в этих комнатах были приготовлены карточные столы. Группы дам и мужчин
толпились в них. Дамы, по приказанию императора, в закрытых вечерних
платьях, мужчины же штатские - в черных костюмах, военные - в полной
парадной форме.
Дорогие материи ярких цветов виднелись повсюду, потому что, хотя
император и проповедовал экономию по всем, он приказал дамам одеваться
так, чтобы костюмы их соответствовали пышности и блеску двора. Простота
классических костюмов отошла в область преданий вместе с эпохой революции,
и теперь преобладали одеяния в восточном стиле. Восточные костюмы вошли в
употребление со времени завоевания Египта и надевались в честь
императора-завоевателя; этот стиль требовал большого вкуса, но зато и
давал возможность выделиться среди массы других костюмов. Римская Лукреция
сменилась восточной Зулейкой, и салоны, отражавшие величие древнего Рима,
внезапно обратились в восточные залы.
Войдя в комнату, я поспешил стать в углу, потому что был уверен, что
не увижу здесь никого из тех, кого я знал, но, сверх ожидания, кто-то
вскоре потянул меня за руку. Обернувшись, я увидел перед собою желтое,
неподвижное лицо дяди Бернака. Он схватил мою руку и с притворной
сердечностью крепко сжел ее, хотя я не сделал ни малейшей попытки ответить
на это пожатие.
- Мой дорогой Луи, - сказал он, - только в надежде встретить вас, я
явился сюда из Гросбуа. Вы, конечно, понимаете, что, живя так далеко от
Парижа, я не имел возможности бывать часто при дворе, и не думаю, чтобы
мое присутствие здесь могло иметь для кого-либо значение. Уверяю вас, что
являясь сюда, я думал только о вас. Я слышал о том, как хорошо принял вас
император, и что вы приняты на личную службу к нему. Я говорил с ним о
вас, и мне вполне удалось убедить Наполеона в том, что если он будет
обходиться с вами хорошо, то это может привлечь к нему других молодых
эмигрантов.
Я видел по глазам, что он лгал, тем не менее я поклонился и холодно
поблагодарил его.
- Я вижу, что вы не хотите забыть о происшедшей между нами размолвке,
- сказал он, - но вы должны согласиться, что не имеете права быть
недовольным, ведь я желал только вашего личного блага. Я уже не молод и не
отличаюсь хорошим здоровьем, да и профессия моя, как вы сами могли
убедиться, далеко не безопасна. Но у меня есть дочь и есть имение. Кто
возьмет дочь, - тот завладеет и имением. Сибилль очаровательная девочка, и
вы не должны быть предубеждены против нее, судя по обращению ее со мной.
Готов поклясться, что она имеет свои причины, чтобы раздражаться и быть
опечаленной последними событиями. Но я все еще надеюсь, что вы одумаетесь
и дадите мне более благоприятный ответ!
- Я ни разу и не вспомнил о вашем предложении, - отрезал я.
Несколько минут он стоял в глубокой задумчивости, затем посмотрел на
меня своими жесткими холодными глазами.
- Ну, хорошо, будем считать этот разговор поконченным, я всегда буду
сожалеть, что не вы будете моим наследником. Надо быть благоразумным, Луи!
Должны же вы помнить, что теперь мирно покоились бы на дне соляного
болота, если бы я не вступился за вас, рискуя собою. Разве это неправда?
- Cпасая меня, вы преследовали свою цель, - сказал я.
- Все это так, но тем не менее я спас вас. К чему же такое недоверие
ко мне? Не моя вина, если я владею вашим имением!
- Я не касаюсь этого вопроса.
- Почему же?
Я мог бы объяснить ему, что я ненавидел его за измену товарищам, что
Сибилль также ненавидит его, потому что он замучил свою жену, потому,
неконец, что мой отец всегда считал его главным виновником наших несчастий
и страданий, но на приеме императрицы было не место подобным объяснениям,
так что я только пожал плечами и промолчал.
- Да, я очень сожалею о всем этом, - сказал он, - а я имел совершенно
иные планы на ваш счет. Я помог бы вам сделать карьеру, потому что
немногие пользуются таким влиянием на императора, как я. Я обращаюсь к вам
еще с одной просьбой!
- Чем могу служить, сэр?
- У меня сохранены многие вещи, принадлежавшие когда-то вашему отцу:
его сабля, печать, письменный стол с его письмами, несколько серебряных
тарелок, короче сказать, - много таких вещей, которые вы, я думаю, хотели
бы сохранить на память о нем. Вы мне доставите большое удовольствие, если
приедете в Гросбуа, - для этого не потребуется времени больше одного дня;
вы выберете из этих вещей, что вам захочется сохранить для себя, и тогда
моя совесть будет окончательно чиста!
Я пообещал неукоснительно исполнить его просьбу.
- А когда вы приедете? - быстро спросил он.
Что-то возбуждало мое подозрение в тоне его голоса и, мельком
взглянув на него, я заметил мимолетный блеск удовольствия в его глазах.
Мне тотчас пришли на ум предостережения Сибилль.
- Я не могу явиться к вам, прежде чем окончательно не узнаю, в чем
будут состоять мои обязанности по отношению к императору. Когда это будет
вполне установлено, я явлюсь к вам!
- Тем лучше! На будущей неделе или недели через две, я буду
непременно ждать вас, Луи. Я полагаюсь на ваше обещание, потому что де
Лавали никогда не нарушали данного слова!
Я снова не ответил на его жаркое рукопожатие; Бернак сконфуженно
отошел и быстро исчез в толпе, становившейся все гуще и гуще. Я по
прежнему стоял в углу комнаты, размышляя над зловещим приглашением дяди,
как вдруг услышал, что кто-то назвал меня по имени; обернувшись на голос,
я увидел высокую стройную фигуру де Коленкура, который приближался ко мне.
- Это первое ваше появление при дворе, monsieur де Лаваль? - сказал
он очень приветливо, - вы не будете чувствовать себя одиноким, потому что
здесь много друзей вашего покойного отца, и многие из них, я уверен, будут
рады познакомиться с вами. По словам де Миневаля, вы здесь почти никого не
знаете, даже по внешности?
- Я знаю только маршалов, которых видел на военном совете в палатке
императора. Я вижу здесь рыжеголового Нея; а вот это Лефевр с его
удивительным ртом, Бернадот, с носом, похожим на клюв хищника!
- Совершенно верно. А вот это Рапп с его круглой, точно мяч, головой.
Он разговаривает с Жюно, красивым, смуглым мужчиной с черными баками. Они
плохо себя чувствуют здесь, эти бедные солдафоны!
- Почему? - спросил я.
- Потому что это все люди, вышедшие из низших слоев населения. Высшее
общество и его этикет для них страшнее, чем все опасности на войне. В
пороховом дыму, в лязге сабель при рукопашных схватках, они чувствуют себя
как дома, но стоя здесь с треуголками под мышкой, постоянно опасаясь
оборвать дамские шлейфы, принужденные вести разговоры о картинах Давида
или пьесах Пассаниэлло, они совершенно изнемогают на этих приемах. Но
император не пустил бы их к себе на глаза, если бы они попробовали не
явиться ко Двору. Он приказывает им быть солдатами в среде солдат, и
придворными при Дворе, но подобные задачи им не под силу. Взгляните-ка вон
на Раппа, сколько усилий прилагает
[отсутствует часть текста]
- Она думает, что имеет права на Наполеона, и что поэтому ей должно
принадлежать здесь первое место! По сей день сестры Наполеона не могли
примириться с мыслью, что Жозефина - Ее Императорское Величество, тогда
как они просто Их Высочества.Они все ненавидят ее, и Иосиф, и Люсьен,
словом, вся их семья! Во время коронации составляя свиту Жозефины, они
попытались показать, что и они кое-что значат, и Наполеону пришлось
вмешаться для обуздания их. В жилах этих женщин течет южная кровь, и с
ними трудно ужиться.
Но несмотря на очевидную ненависть и презрение родных Наполеона,
императрица казалась такою беспечной, так легко и свободно чувствовала
себя, обходя гостей. Каждого она обласкала своим мягким взором, ласковым
словом. Высокий, воинственного вида человек с бронзовым от загара лицом и
густыми усами шел рядом с нею; иногда она ласково клала свою руку на его
плечо.
- Это ее сын, Евгений де Богарнэ, - сказал Коленкур.
- Ее сын! - воскликнул я, потому что на вид он казался старше ее.
Де Коленкур рассмеялся над моим удивлением.
- Она ведь вышла замуж за Богарнэ еще очень юной, ей тогда еще не
было шестнадцати лет. Жозефина вела тихую, спокойную жизнь в то время, как
ее сын вел полную лишений жизнь в Египте и Сирии, - вот чем и объясняется,
что он кажется старше ее! А вот этот высокий, представительный, гладко
выбритый человек, который в настоящий момент целует руку императрицы,
знаменитый актер Пальма. Он однажды оказал помощь Наполеону, когда тому
приходилось плохо, и император никогда не забыл помощи, оказанной консулу.
В этом также кроется и секрет могущества Талейрана. Он дал Наполеону сто
тысяч франков перед его походом в Египет, и теперь, хотя император сильно
недоверяет ему, он не может забыть услуги. Никогда Наполеон не покидает
своих друзей, но и врагов не забывает. Сослужив ему службу однажды, вы
можете делать потом, что вам угодно. В числе гостей вы встретите здесь его
бывшего кучера, пьяного с утра до ночи, но он получил крест при Маренго, и
потому все бесчинство проходят ему безнаказанно.
Де Коленкур отошел от меня, чтобы поговорить с какими-то дамами, и я
снова мог отдаться своим мыслям, которые невольно обращались к этому
необыкновенному человеку, являвшемуся то героем, то капризным ребенком;
благородные черты его характера так тесно смешивались с низменными, что я
совершенно не мог разгадать его. Казалось, что я окончательно понял этого
человека, но вот узнаю что-либо новое о Наполеоне, и все мои определения
снова путаются, и я невольно прихожу к новому заключению.
Было очевидно одно, - что Франция не могла бы существовать без него,
и, следовательно, служа ему, каждый из нас служил и стране. С появлением
императрицы в салоне исчезла всякая формальность и натянутость, и даже
военные, по-видимому, чувствовали себя свободнее. Многие присели к зеленым
столам и играли в вист и в 21.
Я совершенно углубился в наблюдения за жизнью Двора; любовался
блестящими женщинами, с вниманием разглядывал сподвижников Наполеона,
людей, имена предков которых никому не были известны, тогда как их
собственные прогремели на целый свет. Как раз против меня Ней, Лан и Мюрат
весело переговаривались между собою так же свободно, как если бы они были
в лагере. Если бы они знали, что двое из них в недалеком будущем обречены
на казнь, а третий должен был пасть на поле битвы! Но сегодня даже и тень
грусти не омрачала их веселые, жизнерадостные лица. Маленький, средних лет
человек, все время молчавший, выглядывавший таким несчастным и забитым,
стоял против меня около стены. Заметив, что он так же, как и я, был чужд
всему этому обществу, я обратился к нему с каким-то вопросом. Он очень
охотно ответил мне, но смешанным исковерканным французским языком.
- Вы, вероятно, не знаете английского языка? - спросил он. - Я не
встретил здесь ни одного человека, который бы понимал этот язык.
- Я свободно владею английским языком, потому что большую часть моей
жизни провел в Англии. Но без сомнения вы не англичанин? Я думаю, что с
тех пор, как нарушен Амьенский мирный договор, во Франции не найдется ни
одного англичанина, исключая, конечно, заключенных в тюрьму!
- Нет, я не англичанин, - ответил он. - Я американец. Меня зовут
Роберт Фультон, и я являюсь на эти приемы с исключительной целью напомнить
о себе императору; он заинтересовался теперь моими изобретениями, которые
должны произвести полный переворот в морской войне!
У меня не было никакого дела, и потому я решил поговорить с этим
странным человеком об его изобретениях и из его слов сразу убедился, что
имел дело с сумасшедшим. Он стал рассказывать мне об изобретенном им
судне, которое может двигаться по воде против ветра и против течения;
приводится в движение эта диковинка углями или деревом, сжигаемым в печах
внутри его. Фультон говорил и другие бессмыслицы вроде идеи о бочках,
наполненных порохом, которые обратят в щепки наткнувшийся на них корабль.
Я слушал его тогда со снисходительной улыбкой, принимая за сумасшедшего,
но теперь, когда жизнь моя приближается к концу, я ясно понимаю, что ни
один из знаменитых воинов и государственных мужей, бывших в этой комнате,
до императора включительно, не оказал такого влияния на ход истории, как
этот молчаливый американец, выглядывавший таким неряшливым и банальным в
среде блестящего офицерства.
Внезапно все разговоры стихли. Роковая, жуткая тишина воцарилась в
покоях; тяжелая, неприятная тишина, которая наступает, когда в детскую,
полную оживленных голосов, возни и шума, является кто-нибудь из старших.
Болтовня и смех смолкли. Шорох карт и звон денег прекратился в соседних
комнатах. Все, не исключая дам, встали с выражением глубокого почтения на
лицах. В дверях показалось бледное лицо императора, его зеленый сюртук с
белым жилетом, обшитым красным шнурком. Император далеко не всегда
одинаково относился к окружающим его, даже и на вечерних приемах. Иногда
он был добродушным и веселым болтуном, но это скорее можно отнести к тому
времени, когда Наполеон был консулом, а не императором. Иногда он
отличался чрезмерной суровостью и делал вслух оскорбительные замечания на
счет каждого из присутствующих. Наполеон всегда переходил от одной
крайности к другой. В данный момент молчаливый, угрюмый, в дурном
настроении духа, он сразу привел всех в тяжкое, стесненное положение, и
глубокий вздох облегчения вырывался у каждого, когда он проходил мимо него
в смежную комнату.
На этот раз император, повидимому, еще не вполне оправился после
бури, которую вынес несколько часов тому назад, и он смотрел на всех с
нахмуренными бровями и сверкавшими глазами. Я был невдалеке от него, и он
остановил свой взгляд на мне.
- Подойдите ко мне, monsieur де Лаваль, - сказал он, кладя руку на
мое плечо и обращаясь к группе сопровождавших людей. - Полюбуйтесь-ка на
него, Камбасерес, простофиля вы этакий! Вы всегда говорили, что знаменитые
аристократические фамилии никогда не вернутся обратно, и что они навсегда
поселятся в Англии, как это сделали гугеноты! Вы, по обыкновению,
оказались плохим предсказателем: перед вами наследник древнего рода де
Лаваль, добровольно пришедший предложить мне свои услуги. Monsieur де
Лаваль, я назначаю вас моим адъютантом и прошу вас следовать за мною!
Карьера моя была сделана, но я, конечно, отлично понимал, что не за
мои личные заслуги император обошелся со мною так милостиво; его
исключительной целью было желание побудить других эмигрантов последовать
моему примеру. Моя совесть оправдывала вполне мой послупок, потому что не
желание подслужиться к Наполеону, а любовь к родине руководила мною. Но в
этот миг, когда я должен был следовать за Наполеоном, я чувствовал
унижение и стыд побежденного, идущего за колесницей торжествующего
победителя!
Вскоре он дал мне и другой повод почувствовать себя пристыженным за
поведение этого человека, чьим слугой я становился отныне. Его обращение
было оскорбительно положительно для всех. Наполеон сам говорил, что везде
стремится быть первым; даже по отношению к женщинам он совершенно отвергал
всякую вежливость и любезность и обращался с ними так же дерзко и
высокомерно, как и с подчиненными ему офицерами и чиновниками. С военными
он был любезнее и приветствовал каждого из них кивком головы или пожатием
руки. Со своими сестрами он обменялся несколькими словами, хотя эти слова
были сказаны тоном сержанта, муштровавшего новобранцев.
Но когда императрица приблизилась к нему, его раздражение и дурное
настроение духа достигли своей высшей точки.
- Я не желаю, чтобы вы так сильно румянили ваши щеки, Жозефина, -
проворчал он. - Все женщины думают только о том, как бы им получше одеться
и не имеют для этого достаточной скромности и вкуса. Если я когда-нибудь
увижу вас в подобном наряде, я выброшу его в огонь, как это сделал однажды
с вашей шалью!
- Вам так трудно угодить, Наполеон! То, что вам нравится сегодня,
раздражает вас завтра. Но я, конечно, изменю все, что может оскорблять ваш
вкус, - сказала Жозефина с удивительной кроткостью.
Император сделал несколько шагов в толпу, которая, расступившись,
образовала проход, через который мы могли идти. Затем он снова остановился
и через плечо взглянул на императрицу.
- Сколько раз повторял я вам, Жозефина, что я не выношу вульгарных
женщин?!
- Я хорошо знаю это, Наполеон!
- Почему же тогда я вижу здесь m-me Шевре?
- Но право же она не так вульгарна.
- Она вульгарнее, чем должна быть. Я предпочитаю не видеть ее. Кто
это такая? - он указал на молодую девушку в голубом платье. Несчастная
затряслась от ужаса, видя, что имела несчастье привлечь на себя внимание
раздраженного императора.
- Это mademoiselle де Бержеро!
- Сколько ей лет?
- 23, Ваше Величество!
- Вам пора выходить замуж! В двадцать три года все женщины должны
быть замужем. Почему же вы до сих пор не сделали этого?
Бедная девушка, казалось, была неспособна произнести хотя бы одно
слово; императрица, желая выручить ее из беды, добродушно заметила, что с
этим вопросом надо было бы обратиться к молодым людям.
- Ах, так вот в чем затруднение? - сказал он. - Тогда беру на себя
заботы о вас, m-lle, и найду вам супруга!
Он повернулся и, к моему ужасу, я увидал, что он вопрошающе смотрел
на меня.
- Мы и вам найдем жену, m-r де Лаваль, - сказал он. - Об этом,
впрочем, речь впереди! Ваше имя? - обратился он к оставшемуся совершенно
покойным, изящному человеку в черном.
- Я музыкант по професии, Гретри!
- Да, да, я припоминаю вас! Я видел вас сотни раз, но никак не могу
запомнить ваше имя. Кто вы? - обратился он к следующему.
- Мое имя Иосиф де Шенье.
- Ах, да я видел вашу трагедию. Я не помню ее названия, но она плоха.
Вы написали что-нибудь еще?
- Да, Ваше Величество. Вы разрешили мне посвятить последний том моих
произведений вам!
- Очень возможно, но только у меня не было времени, чтобы прочесть
его. Жаль, чьл у нас во Франции нет поэтов, потому что события последних
лет дали бы довольно материала даже для Гомера и Вергилия. К сожалению, я
могу создавать королевства, но не поэтов! Кто, по вашему мнению, лучший
французский писатель?
- Расин, Ваше Величество!
- Ну тогда вы мало знакомы с литературой, потому что Корнель
несравненно выше. Я плохо разбираю красоту стихов, но я могу
симпатизировать или не симпатизировать духу поэта, и я считаю, что Корнель
- величайший из всех поэтов. Я бы сделал его моим первым министром, если
бы он жил в одну эпоху со мною. Я удивляюсь его уму, его знанию
человеческого сердца и глубине его чувств. Что вы пишите теперь?
- Я пишу трагедию из времен Генриха IV, Ваше Величество!
- Это совершенно лишнее! Сюжет выбран вами слишком близко к нам, а я
не желаю иметь на сцене современную политику. Пишите лучше пьесы об
Александре. Ваше имя?
Он обратился к тому же музыканту, с которым только что говорил.
- Я Гетри, музыкант, - спокойно повторил тот.
Император вспыхнул на мгно