не мог расслышать, и принялся махать рукой в знак приветствия.
     Минуты две спустя, дверь распахнулась, и его высокая стройная  фигура
показалась на пороге. Его черные, как смоль, кудри развивались по ветру.
     - Добро пожаловать, дорогие  друзья,  -  крикнул  он,  вглядываясь  в
темноту, приставив к глазам руку в виде козырька, чтобы предохранить их от
резкого ветра и песка, носившегося в воздухе.
     - Я перестал надеяться, что вы придете сегодня, ведь я ждал два часа.
     Вместо ответа я стал перед ним так, чтобы свет  падал  прямо  на  мое
лицо.
     - Я боюсь, сударь... - начал я, но не успел договорить фразы, как он,
с криком бросился от меня и через  минуту  был  уже  в  комнате,  с  шумом
захлопнув дверь перед моим носом.
     Быстрота его движений и жесты  представляли  полный  контраст  с  его
внешностью. Это так поразило меня, что я несколько минут стоял  совершенно
безмолвно. Но в это время я нашел новый повод, к большему удивлению. Как я
уже сказал, изба давно нуждалась в  ремонте;  между  трещинами  и  щелями,
через которые пробивался свет, была щель во всю длину двери около  петель,
на которые она была насажена. Через эту щель я ясно  видел  самую  дальнюю
часть комнаты, где именно  пылал  огонь.  Пока  я  рассматривал  все  это,
молодой человек снова появился у огня, ожесточенно шаря  обеими  руками  у
себя за пазухой; потом одним прыжком он исчез за камином, так  что  я  мог
видеть только его башмаки и одетые в черное икры, когда он стоял за  углом
камина. Через мгновение он уже был в дверях.
     - Кто вы? - крикнул он голосом, изобличавшим сильное волнение.
     - Я заплутавшийся путешественник.
     За этим последовала пауза; он словно размышлял, что ему делать.
     - Вряд ли вы найдете здесь много привлекательного, чтобы остаться  на
ночлег, - вымолвил он наконец.
     - Я совершенно истощен и измучан, сэр, и я уверен, что вы не откажете
мне в приюте. Я целые часы скитался по соляному болоту.
     - Вы никого не встретили там? - порывисто спросил он.
     - Нет.
     - Станьте несколько дальше от двери. Здесь  дикое  место,  а  времена
теперь стоят смутные. Надо быть очень осторожным.
     Я отошел на несколько шагов, а он приотворил дверь  настолько,  чтобы
могла просунуться его голова, и в течение некоторого времени, не говоря ни
слова, смотрел на меня испытывающим взором.
     - Ваше имя?
     - Луи Лаваль, - отвечал я, думая, что будет безопаснее  назвать  свое
имя без дворянской частицы де.
     - Куда вы направляетесь?
     - Мое единственное желание найти какой-нибудь приют!
     - Вы прибыли из Англии?
     - Я пришел с моря.
     Он  в  недоумении  потряс  головой,  желая  показать  мне,  как  мало
удовлетворили его мои ответы.
     - Вам нельзя оставаться здесь, - сказал он.
     - Но может быть...
     - Нет, нет, это невозможно!
     - В таком случае скажите мне, пожалуйста, как  я  могу  выбраться  из
этого проклятого болота.
     Он подвинулся на два или на три шага, чтобы  указать  мне  дорогу,  и
потом вернулся на свое место.
     Я уже несколько отошел от него и его негостеприимной сторожки, как он
позвал меня.
     - Войдите, Лаваль, - сказал он уже совершенно иным тоном. - Я не могу
бросить вас на произвол судьбы в эту бурную ночь. Идите погреться у огня и
выпить стакан  доброго  коньяку,  -  это  вас  укрепит  и  даст  силу  для
дальнейшего пути.
     Вы, конечно, хорошо поймете, что мне было не  до  пререканий  с  ним,
хотя я положительно недоумевал, чем объяснить эту внезапную перемену.
     - От всей души благодарю вас, сэр!- сказал я и последовал  за  ним  в
его хижину.



                           3. РАЗОРЕННАЯ ХИЖИНА

     Как  хорошо  было  сидеть  около  ярко-пылавших  дров,  в  защите  от
пронизывающего до костей ветра и холода, от которого закоченели мои члены!
Но  мое  любопытство  было  настолько  возбуждено,  этот  человек  и   его
оригинальное жилище так занимали меня, что я забыл и думать о  собственном
комфорте. Внешность его  самого,  эти  развалины,  помещающиеся  в  центре
болота, поздний час, в который он ожидал прибытия нескольких лиц, судя  по
его  словам;  наконец  загадочное  исчезновение  за  камином  -  все  это,
согласитесь сами,  невольно  должно  было  возбуждать  любопытство.  Я  не
понимаю, почему  он  вначале  наотрез  отказался  принять  меня,  а  потом
предложил мне с самой подкупающей сердечностью, отдохнуть под его  кровом.
Я совершенно недоумевал, как объяснить все это.
     Во всяком случае я решился скрыть мои чувства и принять вид человека,
находящего совершенно естественным все окружающее и настолько погруженного
в мысли о своем бедственном положении, чтобы не замечать ничего вне  себя.
Одного взгляда было вполне достаточно, чтобы окончательно убедить  меня  в
догадке, промелькнувшей в моей голове, при  виде  полуразрушенной  хижины;
она была совершенно не приспособлена для постоянной жизни и служила просто
местом  условных  встреч.  От  постоянной  сырости  штукатурка  на  стенах
совершенно облупилась, и на них во многих  местах  проступила  зеленоватая
плесень; в воздухе чувствовался резкий запах пыли.
     Единственная, довольно большая комната была  совершенно  без  мебели,
если не считать расшатанного стола, трех деревянных ящиков, заплесневевших
стульев и совершенно обветшалого вряд-ли пригодного на что-нибудь  невода,
который загромождал собою весь угол.
     Прислоненный к стене топор  и  расколотый  на  части  четвертый  ящик
указывали, откуда взялись дрова  для  камина.  Но  мое  внимание  особенно
притягивал  стол:  там,  около   лампы   стояла   корзинка,   из   которой
соблазнительно  выглядывал  окорок  ветчины,  коврига  хлеба  и   горлышко
бутылки.  Хозяин  хижины,  словно   извиняясь   за   свою   холодность   и
подозрительность при первой встрече, своей любезностью старался  заставить
меня забыть первые моменты нашей встречи. Чем  объяснить  эту  перемену  в
общении со мной, - я решительно не мог догадаться.
     Высказав сожаление о моем грустном положении, он  придвинул  один  из
ящиков к свету и отрезал мне кусок хлеба и ветчины. Я продолжал  наблюдать
за ним, хотя его чувственные губы, с низко опущеннымми  углами,  улыбались
самой  искренней,  задушевной  улыбкой;   глаза,   поразительной   красоты
постоянно следили за мной, словно желая прочесть на моем лице, кто я и как
попал сюда.
     - Что касается меня, - сказал он с  напускным  чистосердечием,  -  вы
хорошо поймете, что в такое время каждый,  мало-мальски  понимающий  дело,
коммерсант должен изобретать какие либо способы,  чтобы  получить  товары.
Ведь Император, дай Бог  ему  здоровья,  возымел  желание  положить  конец
свободной торговле, так что  для  получения  кофе  и  табака,  без  оплаты
пошлиной, приходится забираться вот в такие трущобы! Смею вас уверить, что
и в Тюльерийском  дворце  можно  без  труда  получить  то  и  другое;  сам
император выпивает ежедневно по десяти чашек настоящего  мокка,  прекрасно
зная, что он не растет в  пределах  Франции.  Бонапарт  знает  и  то,  что
королевство, где произрастает кофе, еще не завоевано им, так  что  если-бы
купцы  не  рисковали,  беря  на  себя   такую   ответственность,   вряд-ли
дождаться-бы барышей от торговли. Я полагаю, что и вы тоже принадлежите  к
купеческому сословию?
     Я ответил отрицательно и этим,  кажется,  еще  сильнее  возбудил  его
любопытство. Слушая его рассказ о себе, я читал ложь  в  его  глазах.  При
ярком свете лампы, он был еще красивее, чем показался мне в  начале  нашей
встречи, но тип его  красоты  нельзя  было  назвать  симпатичным.  Тонкие,
женственные черты его лица были идеально правильны; все дело  портил  рот,
являвшийся полным контрастом с благородством черт верхней части лица.  Это
было умное и в то же время слабое лица, на котором выражение восторженного
энтузиазма беспрестанно сменялось полным бессилием и  нерешительностью.  Я
чувствовал, что чем больше знакомлюсь с хозяином этой  хижины,  тем  менее
доверяю ему, и все таки он не пугал меня: я почему-то был вполне уверен  в
своей безопасности, хотя вскоре в этом пришлось горько разубедиться.
     - Вы, конечно, извиняете мою холодность, господин  Лаваль,  -  сказал
он, - с тех пор,  как  Император  побывал  на  берегу,  там  всегда  кишат
полицейские агенты, так что купцы должны быть всегда начеку, охраняя  свои
интересы. Вы понимаете, что мои опасения были совершенно естественны:  ваш
вид и ваше платье не внушали особенного довери в таких местах  и  в  столь
поздний час!
     Он, очевидно, ждал возражения, но я сдержался и скромно заметил:
     - Я повторяю, что я просто заплутавшийся путник, и  теперь,  когда  я
уже вполне отдохнул и освежился, я  не  буду  более  злоупотреблять  вашим
гостеприимством и только  попрошу  вас  указать  мне  дорогу  к  ближайшей
деревне.
     - Я полагаю, что вам гораздо лучше будет остаться здесь,  потому  что
буря разыгрывается сильнее и сильнее!
     И пока он говорил, сильный порыв  ветра  долетел  до  моих  ушей.  Он
подошел к окну и принялся так-же внимательно всматриваться, как и при моем
приближении.
     -  Хорошо  было-бы,  г-н  Лаваль,  -  сказал  он,  глядя  на  меня  с
притворно-дружеским видом, - если-бы вы не отказались оказать  мне  весьма
существенную услугу, побыть здесь не более получаса.
     - Почему это? - спросил я, колеблясь между недоверием и любопытством.
     - Вы хотите откровенности, - и он взглянул на  меня  так  правдиво  и
искренне, - дело в том, что я жду нескольких сотоварищей по ремеслу; но до
сих пор, как видите, совершенно тщетно; я решил отправиться на встречу им,
пройти вокруг всего болота, чтобы помочь им, если они потеряли дорогу.  Но
в то же время, было-бы очень невежливо с моей стороны, если они придут без
меня и вообразят, что я ушел от них. Вы-бы оказали мне большое  одолжение,
согласившись остаться здесь полчаса или около  того,  чтобы  объяснить  им
причину моего отсутствия, если мы случайно разминемся с ними по дороге.
     Все это казалось вполне естественным, но его странный загадочный взор
говорил мне,  что  он  лгал.  Я  колебался  принять  или  не  принять  его
предложение, тем более, что оно давало мне  удобный  случай  удовлетворить
мое любопытство. Что было за этим старым камнем и  почему  он  скрылся  от
меня именно туда? Я  чувствовал  бы  себя  неудовлетворенным,  если-бы  не
постарался выяснить это, прежде чем идти дальше.
     - Отлично, - сказал он, нахлобучивая  черную  с  приподнятыми  полями
шляпу и быстро бросаясь к двери. Я был уверен, что вы не  откажете  мне  в
моей просьбе и не могу долее медлить, потому  что  в  противном  случае  я
останусь без товара.
     Он поспешно захлопнул за собою дверь, и шаги его  постепенно  замерли
вдали,  заглушенные  ревом  ветра.  Таким  образом,  я  был  один  в  этом
таинственном жилище, предоставленный самому себе и жаждущий разрешить  все
свои недоумения. Я поднял книгую, уроненную под стол.  Это  было  одно  из
сочинений Руссо. Трудно было предположить, чтобы купец, ожидающий  встречи
с контрабандистами, стал читать подобные книги. На заголовке было написано
Люсьен Лесаж, а внизу женской рукой приписано - "Люсьену от Сибилль".
     Итак, имя моего добродушного, но странного,  незнакомца  было  Лесаж.
Теперь мне предстояло  узнать  только  одно  и  притом  самое  интересное,
именно, что он спрятал в камин. Прислушавшись несколько  минут  к  звукам,
доходившим извне и убедившись, что не было слышно ничего кроме рева  бури,
я стал на край решетки, как это делал он, и перескочил через нее.
     Блеск пламени скоро указал мне тот предмет, о  котором  я  так  долго
думал.  В  углублении,  образовавшемся  впоследствие  падения  одного   из
кирпичей, лежал маленький сверток. Несомненно, это был именно тот предмет,
который мой новый приятель поспешил спрятать,  встревоженный  приближением
постороннего человека. Я взял его  и  поднес  к  огню.  Это  был  сверток,
завернутый в маленький, четырехугольный кусок  желтой  блестящей  материи,
перевязанный кругом белой тесьмой. Когда я развязал его, в  нем  оказалась
целая пачка писем и одна, совершенно особенно сложенная бумага.
     У меня захватило дыхание, когда я прочел адреса. Первое  письмо  было
на имя гражданина Талейрана, остальные, написанные республиканским стилем,
были аддресованы  гражданам  Фуше,  Сольт,  Мак  Дональд,  Бертье  и  так,
постепенно, я прочел целый лист знаменитых имен военных и  дипломатических
деятелей, столпов нового правления. Что-же мог иметь  общего  этот  мнимый
купец с такими высокими личностями? Несомненно разгадка кроется  в  другой
бемаге. Я сложил письма на место и  развернул  бумагу,  которая  сейчас-же
убедила меня, что соляное болото было для меня более безопасным  убежищем,
чем это проклятое логовище!
     Мои глаза сразу наткнулись на следующие слова:
     "Товарищи, сограждане Франции! События дня указывают, что тиран, даже
окруженный своими  войсками,  не  может  избегнуть  мести  возмущенного  и
раздраженного народа! Комитет Трех, временно  действующий  за  республику,
приговорил Бонапарта к той-же участи, которая постигла Людовика Капета.  В
отместку за 19-е Брюмера...
     Едва я успел дочитать до указанного места,  как  вдруг  почувствовал,
что меня кто-то схватил за ноги; бумага выскользнула из моих  рук.  Чьи-то
железные пальцы плотно обвились вокруг моих ног, и  при  свете  угольев  я
увидел две руки; несмотря на охвативший меня ужас, я заметил, что руки эти
были покрыты густыми, черными волосами и поражали своей величиной.
     - Так, мой друг, - послышался надо мной чей-то голос, - на этот  раз,
наконец, нас вполне довольно, чтобы задержать нас!



                          4. НОЧНЫЕ ПОСЕТИТЕЛИ

     Я недолго предавался размышлениям о своем  опасном  положении:  точно
схваченную с насеста птицу, меня приподняли за ноги  и  со  всего  размаху
выбросили в комнату, при этом спиной я ударился о  каменный  пол  с  такой
силой, что мне казалось, я перестал дышать.
     - Не убивай его, Туссак, - сказал чей-то мягкий голос, - надо скачала
удостовериться, кто он.
     Я чувствовал страшное давление больших пальцев на мой подбородок, так
как остальные пальцы  железным  кольцом  сдавили  мою  гортань:  давлением
пальцев этот Туссак отогнул мне вверх голову, насколько это было возможно,
не ломая шеи.
     - Еще четверть дюйма, и я сломал бы ему шею, - сказал тот-же громовой
голос, - верьте моему долговременному опыту.
     - Не делай этого, Туссак, не делай, - повторил чей-то мягкий голос, -
я уже был однажды свидетелем подобной расправы и это ужасное зрелище долго
стояло у меня перед глазами!
     Моя шея была так повернута, что я не мог видеть тех, от кого зависела
моя участь, я мог только лежа слушать их.
     - Однако-же приходится считаться с  фактами,  мой  милый  Карл!  Этот
молодец проник во все наши тайны, наша жизнь зависит от него!
     По голосу у узнал в говорившем Лесажа.
     - Мы должны лишить его возможности вредить нам! Отпусти его,  Туссак,
все равно он не может выбраться отсюда.
     С неимоверной силой, давление которой я все время чувствовал на своей
шее, я был  приподнят  и  приведен  в  сидячее  положение,  что  дало  мне
возможность в первый раз осмотреться вокруг себя и разглядеть получше  тех
людей, в чьей власти я находился. Очевидно, это были субъекты, на  совести
которых лежало немало убийств  в  прошлом,  судя  по  их  словам,  они  не
задумаются над убийством и в будущем. Для меня вполне  ясно  было,  что  в
центре уединенного соляного болота я был совершенно в их руках. Я вспомнил
имя,  которое  носил,  и  затаил  в  душе  чувство   смертельного   ужаса,
разливающегося по моему существу.
     Их было трое в комнате - мой старый знакомец и два  новых  пришельца.
Лесаж стоял у стола с  той-же  засаленной  книгой  в  руках  и  совершенно
спокойно смотрел на меня. В его глазах отражалась насмешка;  в  них  порою
светилось  торжество  человека,  разбившего   по   всем   пунктам   своего
противника, который теперь принужден был бездействовать.
     Около него на ящике сидел человек лет пятидесяти с лицом  аскета.  На
его желтом лице виднелись глубоко-вдавшиеся глаза, резко-очерченные  губы;
кожа  его,  изборожденная  морщинами,   спускалась   складками   с   резко
выдававшегося подбородка. Он был одет в  костюм  табачного  цвета,  причем
длинные ноги его поражали своей худобой. Он с грустью  покачивал  головой,
глядя на меня, и я читал утешение в его, казалось, безчеловечных глазах.
     Третий,  Туссак,  положительно  устрашал   меня!   Это   был   колосс
коренастого сложения, с непомерно развитыми мускулами.  Его  огромые  ноги
были искривлены, как у обезъяны; вместо рук у него  были  громадные  лапы,
которые все время держали меня за шиворот. Было что-то  животное  во  всей
его внешности; борода начиналась от глаз и совершенно  скрывала  выражение
его лица, ускользавшее от вас, потому что всклоченные  волосы  торчали  во
все стороны, как солома. Взгляд его больших черных глаз переходил  с  меня
на его приятелей. В нем я читал свой приговор. Если те двое были  судьями,
я не мог дальше сомневаться, кто был палач!
     - Когда он пришел? Чем он занимается? Как он мог найти это убежище? -
спросил тот, кто, казалось мне, был на моей стороне.
     - Когда он только что подошел сюда, я принял его за  вас,  -  ответил
Лесаж, - в такую адскую ночь вряд-ли  можно  было  рассчитывать  встретить
кого-нибудь другого на болоте. Поняв свою ошибку, я запер дверь и  спрятал
бумаги в камин. Я совершенно упустил из виду, что он мог  видеть  все  это
через щель в двери, но когда я вышел, чтобы указать ему дорогу, мне  сразу
бросилась в глаза эта щель. Я более уже не сомневался, что  он  видел  мои
действия, и, конечно, они возбудили его любопытство настолько, что  он  не
перестанет думать о них и сделает попытку разъяснить все  себе.  Я  вернул
его в избушку, чтобы иметь время рассудить, что делать с ним.
     - Черт возьми! Пара ударов этого топорика и постель в самом  покойном
углу соляного болота исправят все происшедшее, - сказал  Туссак,  сидевший
рядом со мною.
     - Совершенно верно, мой милый Туссак, но к  чему-же  сразу  открывать
свои козыри? Надо быть более разборчивым и сообразительным!
     - Что-же было дальше?
     - Первым делом моим было узнать, кто этот Лаваль?
     - Как вы назвали его? - вскрикнул старик.
     - Он назвал  себя  Луи  Лавалем.  Я  повторяю,  мне  необходимо  было
убедиться в своем предположении, видел-ли он, как я запрятал  бумаги.  Это
не только было важно для нас, но, и  как  видите,  оказалось  роковым  для
него. Я дожидался вашего приближения, и тогда только оставил его одного. Я
следил за ним из окна и увидел, как он бросился в  наш  тайник.  Когда  мы
взошли, я обратился к тебе, Туссак, с просьбой вытащить его из-за  камина,
и вот он лежит перед вами.
     Красивый брюнет обвел всех взором, чувствуя  одобрение  товарищей,  а
старик вспеснул руками, бросая на меня суровый, неумолимый взгляд.
     - Мой милый Лесаж, - сказал он, - ты  положительно  превзошел  самого
себя. Когда мы, республиканцы, ищем  исполнителя  наших  замыслов,  всегда
умеем найти наиболее достойного. Признаюсь, что когда я привел  Туссака  к
этому приюту и последовал за вами, то при виде чьих-то ног,  торчавших  из
камина, так растерялся, что  обыкновенно  сообразительный,  никак  не  мог
понять, в чем дело. Однако, Туссак сразу  со  своей  обычной  сметливостью
понял, что его надо было схватить именно за ноги!
     - Довольно слов! -  проревел  подле  меня  косматый  великан,  -  все
благодаря тому, что мы много говорили и  мало  действовали,  Бонапарт  еще
носит корону на своей голове, или вернее голову на плечах.  Расправимся  с
этим молодцем, да поскорее приступим к делу!
     Нежные, тонкие черты Лесажа невольно манили меня  к  себе.  Я  в  них
искал защиты