и десятка два журналистов из "музыкальной" тусовки. Осветить, так сказать, предстоящие звездные выступления в нужном ключе. В этих двух десятках оказалась и Марина.
     Несмотря на почти что ангельскую внешность, Марина была неплохим журналистом и - главное - хорошо разбиралась в мире рок-музыки. У нее возникли сомнения в том, что в клубах братьев Карпенко будут выступать настоящие "Води Джи" (музыканты этой группы вообще гастролировали очень редко, а если и давали концерты, то не в ночных клубах). Поговорив с парой продюсерских фирм, занимавшихся организацией гастролей иностранных исполнителей, и сделав звонок в Великобританию, Марина пришла к выводу, что в Петербург приехали не сами "Води Джи", а их двойники.
     Марина поделилась своим открытием с несколькими коллегами. В итоге на следующий после пресс-конференции день братья Карпенко с удивлением обнаружили в ворохе восторженных публикаций о предстоящих гастролях несколько заметок, в которых с той или иной степенью уверенности говорилось, что выступления "Води Джи" в петербургских ночных клубах - не более чем мошенничество и афера.
     Таких "гнусных поклепов" на братьев Карпенко оказалось четыре (включая и Маринину статью в "Телескоке"). Братья сочли себя оскорбленными, к тому же часть поклонников "Води Джи" уже требовала вернуть обратно деньги за билеты (были и такие, кто пытался "забить" братьям "стрелку", чтобы разобраться "по понятиям" и получить "ответку за базар").
     В общем, вышел скандал. Гастроли пришлось отменить. А тщательно лелеемый братьями образ коммерсантов новой формации дал трещину.
     На следующие сутки после выхода статей Карпенко решили разобраться с журналистами. С Мариной особо не церемонились. На подходе к редакции "Телескока" путь ей преградили два мордоворота, посадили в вишневую "девятку".
     Правда, эта операция не обошлась без сюрпризов: одному из амбалов Марина ногтями расцарапала ухо, второму отодрала лацкан его пиджака "от Версаче" (видимо, "Версаче" был поддельным). Мордовороты тоже не церемонились: один из них заехал журналистке в ухо.
     Машина доставила Марину во двор "Лаки чена", и через несколько минут она предстала перед хозяевами клуба.
     Как я уже говорил, в последние несколько лет оба Карпенко: и старший Виктор, и младший Станислав - тщательно работали над своим образом "интеллигентных петербургских коммерсантов новой волны, не чуждых политике, здоровому либерализму, исконной петербургской культуре". Они действительно старались, чтобы память об их делах в период "первоначального накопления капитала" стерлась как можно скорее. И во многом это им удавалось.
     Наверное, со стороны это выглядело потешно: благоухающие изысканным парфюмом господа в стильных дорогих костюмах орали и брызгали слюной, как подзаборные синяки, промышляющие сбором пустых бутылок. Но Марине было не до смеха. "Сучка" и "соска вшивая" были самыми ласковыми эпитетами, которыми ее наградили. Претензии Карпенко сводились к тому, что из-за "пустозвонства" Марины и ее "недотраханных дружков" братья попали на крупные бабки ("Тебе, соска вшивая, такие деньги и не снились...").
     - Мы вас, щелкоперов, на счетчик поставим! Вы нам по гроб жизни за свои писульки башли отстегивать будете!
     Руганью дело не ограничилось. Младший Карпенко схватил Марину за шею и долго тряс. Затем отвесил несколько оплеух (браслет его часов и оставил царапину на Марининой щеке).
     - Квартира у тебя есть? Не будет у тебя квартиры, - кричали Марине. - На помойку отправишься к бомжам... - Эта идея неожиданно вдохновила братьев. - Сейчас и видок тебе сделаем, для помойки в самый раз!
     Пока охранники братьев держали Марину, Станислав вооружившись ножницами, защелкал ими по кудрям журналистки.
     Наконец он посчитал работу законченной, и охранники получили от своих хозяев указание отправить "говнючку" на помойку.
     Выполнили амбалы приказание буквально. Марину выволокли на задний двор "Лаки чена", откинули крышку помоечного бака и сунули девушку внутрь. Да сверху еще и крышкой закрыли...
     К концу рассказа Маришку совсем сморило. Она отключилась.

***

     Интересно, подумал я, только Марина попала под горячую руку Карпенко или еще кто-нибудь из наших коллег "понюхал помойки"? Впрочем, всем этим у меня будет время заняться утром. Сейчас меня ждали более насущные дела: стирка измазанных брюк и футболки Марины...
     Утром Марина выглядела неважно.
     Но все равно очаровательно.
     - Я всю ночь думал, - сказал я, - на твоем месте я бы пошел в РУБОП и написал на обоих Карпенко заявление.
     Нет. Я боюсь!
     Тогда я попытался выяснить, с кем еще из ее коллег братья могли провести воспитательные мероприятия, но она наотрез отказалась говорить со мной на эту тему.
     Еще чуть-чуть, и истерики было бы не избежать. Я не стал настаивать. В конце концов, и сам могу все выяснить.
     Маринина одежда уже высохла.
     - Одевайся, я отвезу тебя домой...
     - Все будет хорошо, - попытался успокоить ее я.
     Мы - расстались возле дверей ее квартиры на Петроградской. Я пообещал позвонить ей вечером.
     - Посиди некоторое время дома, на работе не появляйся, - попросил Марину я напоследок. - Ты же можешь заболеть на пару дней?

***

     Теперь предстояло заняться кое-какими изысканиями. Я отправился в контору. Была суббота. Но многие коллеги появлялись в Агентстве и по выходным: кто поработать, а кто и отдохнуть. Восьмеренко, например, обычно общался с кем-то по казенному интернету. А Спозаранник опять кого-то допрашивал с пристрастием в своем кабинете с решетками на окне - из-за двери слышались приглушенные мужские рыдания.
     Мне повезло. Агеева оказалась в Агентстве. Ее, как всегда, загрузил срочным заказом Обнорский.
     - Марина Борисовна, вы не дадите мне посмотреть, что у нас есть на обоих Карпенко? Очень надо. Все, что есть, включая свежий скандал с "Води Джи".
     Агеева посопротивлялась для вида, но затем смирилась и выдала мне толстую папку распечаток и газетных вырезок.
     Раскурив трубку, я зашелестел бумагами.
     Минут через двадцать передо мной лежал список тех журналистов, кого могли пригласить для вправления мозгов к братьям Карпенко. Он был невелик. Кроме Марины Ясинской в нем оказались Алик Заборин из "МК в Питере", Витя Кожевников из питерской "Комсомолки" и Толик Мартов из "Смены". На выходных я имел шанс разыскать только Заборина, домашних координат других у меня не было.
     Потом я стал изучать досье на братьев Карпенко. Оно было толстым.
     Разница в возрасте у братьев была десять лет. Карпенко владели сетью кафе, ресторанов, ночных клубов, казино и дискотек. Им принадлежало несколько журналов и газет (в основном бульварных). Кроме того, Карпенко были акционерами нескольких крупных компаний, занимающихся фармацевтикой, нефтебизнесом и грузовыми перевозками. Оба брата в разное время становились депутатами городского парламента, а старший даже просидел один срок в Госдуме, но последние выборы проиграл.
     Ходили слухи и о нелегальном бизнесе братьев. Известно было, что оба они входили в ближний круг одного из крупнейших городских авторитетов Михаила Ломакина (он же - Лом). Против братьев дважды возбуждались уголовные дела: за мошенничество и хищение. Они даже провели некоторое время за решеткой, но затем дело благополучно развалилось. Правда, в РУБОПе интерес к Карпенко не потеряли и только и ждали, когда они на чем-нибудь проколются. Но даже РУБОПу подступиться к влиятельным братьям было трудно.
     Видимо, чувствуя свою безнаказанность, рассуждал я, Карпенко и обнаглели - история с Мариной тому подтверждение.
     Изучив бумаги, я понял, что "гарнира", как любит говорить шеф, у меня уже более чем достаточно, а вот "мяса" в этой истории следовало добавить (рассказ Маришки требовалось дополнить еще чьими-нибудь показаниями).
     Записная книжка у меня в жутком беспорядке. Я раза три перелистал ее от корки до корки, прежде чем отыскал домашний телефон Алика Заборина. Позвонил. На том конце провода ответили после девятого гудка - мужской голос.
     - Привет, Алик, Соболин беспокоит. Не забыл еще такого?
     Мы обменялись еще парой ничего не значащих фраз, прежде чем я решил взять быка за рога и предложил Заборину пересечься со мной где-нибудь в центре.
     - Да нет, ты знаешь, я тут последние дни все больше дома сижу (Опа! Вот оно!..), - ответил Заборин. - А что за интерес у тебя ко мне?
     - Хочу побеседовать о последствиях одной твоей публикации. Про гастроли "Води Джи"...
     - Уже знаешь? - Голос моего собеседника поскучнел. - Черт с тобой, приезжай. Только пива купи. И рыбки захвати...
     Он продиктовал адрес. Ехать предстояло на Юго-Запад.
     Через час тридцать пять минут я звонил в дверь квартиры Заборина на третьем этаже девятиэтажного дома на Маршала Жукова. Когда он открыл мне дверь, я присвистнул. Видок у него был еще тот. На месте левого глаза фиолетовая с отливом опухоль.
     - Ну чего вылупился? Битого журналиста не видал? Не стой столбом, Соболин, входи. Любуйся последствиями столкновения неподкупной журналистики с кровавой мафией.
     Заборин посторонился, пропуская меня в квартиру.
     - На лицо смотреть неприятно, но болит меньше. Хуже всего - ребра, дышать тяжело... - Заборин отобрал у меня бутылки с пивом. - Да не сиди пнем, сгоняй на кухню, там возле мойки бокалы какие-то есть.
     Стаканы оказались не первой свежести, но я их сполоснул под краном...
     - Ну, Алик, - перешел я к делу, когда две бутылки пива практически опустели, - я так понимаю, у тебя есть к братьям Карпенко небольшой счет. Думаю, мы в состоянии его предъявить к оплате.
     - Вы там у Обнорского своего всей конторой крышей поехали?
     - У меня к братьям есть свой счет, - сказал я и рассказал ему все (или почти все) про историю с Мариной Ясинской.
     Заборин вздохнул, поморщился от слишком глубокого вдоха и тоже рассказал мне все, что посчитал нужным.
     Заборина не отлавливали по дороге в редакцию. Ему просто позвонили по телефону. Позвонил знакомый - "коллега по журналистскому цеху" - и пригласил попить пивка в "Лаки чен".
     Но бедному Алику даже пива попить не дали. Едва он вошел в клуб, как к нему подошли два амбала и попросили пройти к руководству клуба.
     Заборин не сопротивлялся - все равно бесполезно.
     Оказавшись перед братьями Карпенко, Заборин на свою беду начал хорохориться. Тогда братья приказали своим мордоворотам оттащить его куда-нибудь, где никто не услышит, и поработать над ним. Охранники приказание исполнили, увели Заборина в небольшой спортзал, скрывавшийся, как выяснилось, в глубинах "Лаки чена", и минут сорок отрабатывали на нем приемы восточных единоборств, используя Алика в качестве говорящей макивары.
     До дома он еле добрался - мало того что все тело болело, так еще и в машину никто сажать не хотел. К тому же бумажник его остался в клубе.
     - Ты представь, Соболин, там же не только деньги были, там моя кредитная карточка была - нам из Москвы на нее зарплату перечисляют.
     Я не представил. У меня у самого никогда никаких кредитных карточек не было.
     - Что делать собираешься? - поинтересовался я.
     Заборин пожал плечами:
     - Прижать бы как-нибудь негодяев... Да только что с ними сделаешь?..
     - Можно в РУБОП пойти, ими там давно занимаются.
     - Думаешь, поможет? С их-то связями и депутатской неприкосновенностью?
     - Старший-то мимо неприкосновенности пролетел на последних выборах, как веник над Парижем...
     - Ты всерьез дурак или прикидываешься? - Алик замахал на меня руками.
     Пришла моя очередь пожимать плечами.
     Я поинтересовался, как отыскать двух оставшихся журналистов, нехорошо написавших о Карпенко.
     Заборин не знал - посоветовал звонить в понедельник в редакции.

***

     Субботний день катился к вечеру.
     Я нашел ближайшую телефонную будку и позвонил Марине.
     - Я соскучился... Не говори ничего, скоро приеду.
     Желтые розы я купил у входа на "Ленинский проспект" у "Петроградской" вышло бы раза в полтора дороже. А неподалеку от ее дома заскочил в кондитерскую и купил несколько пирожных. Выглядела Ясинская уже получше, но все равно неважно. Я понял, - что эту ночь мы вряд ли проведем вместе. Кофе мы тем не менее выпили и пирожные съели.
     - Не бойся, котенок, - я чмокнул ее в лоб, уходя, - мы их еще прищучим.
     Я позвоню тебе завтра.
     Делать до наступления ночи было совершенно нечего. Пешком я прошел по Каменноостровскому проспекту. Оставил позади Австрийскую площадь (мне она всегда напоминала площадь Звезды из "Трех толстяков"). В бывшей столовой, где когда-то я пил маленький двойной за двадцать шесть копеек в перерывах между съемками "Афганского излома", теперь находился китайский ресторан. На пляже перед Петропавловкой уселся прямо на песок, выбрав местечко почище. Пришло настроение раскурить трубку. Достал ее из кармана жилетки и стал набивать табаком.
     До двадцати пяти лет я не курил и нос воротил от табака. А потом Света Завгородняя подарила мне на день рождения трубку и пачку табака. Этакий отдарок - за год до этого я привез нашей супермодели по ее собственному заказу из Стокгольма длинный мундштук для папирос. Подарили - надо пользоваться. После первой в жизни выкуренной трубки минут на десять я поплыл. А потом ничего, привык, даже стал находить удовольствие в процессе курения.
     Я и забыл, когда последний раз сидел вот так, просто глазея на окружающее, позволяя мыслям течь, как заблагорассудится, перескакивая с предмета на предмет. Когда буду богатым - куплю себе островок в шхерах рядом со Стокгольмом, буду сидеть, курить трубку, глядеть на волны и проплывающие мимо пароходы...

***

     Спал я крепко и допоздна. Выспался с запасом на всю следующую неделю. Хотя ни разу мне этого запаса даже до среды не хватало. В воскресенье я тоже не поехал к Анюте и Антошке на дачу - скинул жене сообщение на пейджер, что замучили до головной боли неотложные дела.
     Насчет головной боли это я, конечно, приврал. Но дел у меня и вправду было немало. Для того чтобы выяснить координаты Кожевникова, пришлось опять отправиться на работу и залезть в одну хитрую компьютерную базу. Я - не хакер, но некоторые кнопки на компьютере нажимать умею. Из всех данных Виктора Кожевникова, журналиста "Комсомолки", я знал лишь имя, фамилию и примерный возраст: двадцать семь - тридцать лет - негусто, но под эти характеристики подошли только двое из всех обнаруженных мной Кожевниковых. Я выписал их адреса и домашние телефоны и засел за телефон. По первому никто не отвечал. Я стал пытать удачу второй раз. И она мне улыбнулась.
     Трубку на том конце провода подняла женщина.
     - Добрый день, простите, ради Бога, могу ли я поговорить с журналистом "Комсомолки" Виктором Кожевниковым?
     - А кто вы?
     Я объяснил, что я коллега - журналист Владимир Соболин из "Золотой пули". Это оказалось лучшей рекомендацией.
     - Той самой знаменитой "Золотой пули"?
     - Да, да, той самой. И тот самый знаменитый Владимир Соболин. Так могу я поговорить с Виктором?
     Трубку передали Кожевникову. Я начал все сначала:
     - Это Владимир Соболин из Агентства журналистских расследований Андрея Обнорского.
     - Чем обязан?
     - Мне бы хотелось обсудить это при личной встрече. Если хотите, я подойду завтра к вам в редакцию.
     - Я вряд ли там появлюсь в ближайшие пару недель. Я - на больничном.
     Очень плохо себя чувствую.
     Все-таки мне удалось уломать Кожевникова, что я могу зайти к нему домой сегодня же вечером. Из вежливости я записал его адрес, хотя он уже был у меня записан.
     Виктор Кожевников жил на Васильевском острове - на тринадцатом этаже в двухуровневой квартире неподалеку от гостиницы "Прибалтийская".
     Я минуты три жал на кнопку звонка, прежде чем за дверью раздалось хоть какое-то шевеление.
     - Кто там? - с опаской спросил женский голос.
     - Это Соболин из "Золотой пули".
     - А документ у вас есть какой-нибудь?
     Я поднес к глазку редакционное удостоверение. Наконец щелкнул замок, и меня впустили внутрь...
     Кожевников сидел в кресле в гостиной, уложив на пуфик загипсованную ногу. Обе кисти у него тоже были забинтованы. А вот с лицом у него, в отличие от Марины и Алика, все было в порядке.
     - Что вы хотели обсудить со мной? - спросил меня Кожевников.
     Это касается ваших травм.
     - Я упал на тренировке по мини-футболу и повредил связки на ноге.
     - Это падение удивительно совпало с выходом вашей статьи о проделках с двойниками "Боди Джи" и последующей встречей с братьями Карпенко.
     Кожевников молчал. Я решил надавить:
     - Виктор, вы не первый, с кем я беседую об этой истории. Карпенко встречались и с другими журналистами. Они тоже вышли после этих встреч не в лучшей своей форме.
     - Володя, вам лучше во все это не соваться. Расчлененки, убийства, мелкие чиновники-взяточники, блудливые адвокаты - занимайтесь лучше этим.
     - Похоже, вас эта история здорово подкосила. - Я допил чай и отставил чашку на поднос.
     Я слышал, что после некоторых публикаций у Кожевникова бывали проблемы и раньше. Один раз после статьи об одном воротиле шоу-бизнеса известный питерский бард, любитель серых волков и певец лиговской шпаны, прилюдно обозвал Виктора "писучей ублюдочной мразью", но тогда Кожевников в ответ только посмеялся. А теперь в его глазах был страх...
     Но тут Кожевникова прорвало. Почти на одном дыхании он выложил мне: как люди братьев вломились к нему в квартиру, как сами Карпенко измывались над ним в своем кабинете, как ему топтали каблуками пальцы ("чтобы эта сука шелудивая больше никогда авторучку в руки взять не смогла!"), как его спустили с лестницы, в результате чего у него оказалась сломана нога...
     Я даже почувствовал раскаяние, что заставил его рассказывать все это, но что сделано, то сделано.
     Когда он выговорился, я намекнул, что уж ему-то сам Бог велел обращаться в РУБОП, но Кожевников только замахал на меня руками.
     - Я на тот свет еще не собираюсь.
     Да и вам не советую. И вообще забудьте, что я вам тут наговорил...

***

     Утром в понедельник настроение у меня было препаскудное. Во-первых, впереди целых пять рабочих дней: сидеть на телефоне, метаться по городу, добывать информацию и отписывать ее для нашей сводки новостей с десяти утра до позднего вечера - дело довольно утомительное, а когда еще и пять дней подряд, так вообще - труба.
     Во-вторых, в понедельник у нас летучка в кабинете шефа, и это тоже не добавляет безмятежности настроения.
     Правда, существенных проколов наш репортерский отдел за истекшую неделю не допустил, напротив даже, мы с Валечкой Горностаевой показали чудеса трудового героизма и энтузиазма, отписав за пять рабочих дней по три с половиной десятка информации каждый. Но кто его знает, что Обнорскому в голову придет, он ведь к любому пустяку прицепиться может (например, к Восьмеренко, который вместо того, чтобы писать о пожарах, предпочитал дуться с компьютером в футбол).
     В-третьих, я совершенно не представлял, где мне ловить Мартова, который был просто необходим для завершающих мазков в описании истории прохвостов Карпенко.
     Мне повезло: Обнорский в очередной раз отправился в Швецию к своему закадычному приятелю Ларсу Тингсону. А в его отсутствие летучка прошла быстро и без чтения нотаций кому ни попадя.
     После летучки я часов до двух вместе со своими репортерами активно вспахивал криминальную почву Петербурга в поисках новостей. Понедельник тяжелый день и потому, что за два выходных дня криминальных событий успевает накопиться великое множество. Наше счастье, что в основном они имеют под собой пьяно-бытовые причины, так что мы оставляем их за бортом нашего профессионального интереса. Но все-таки кое-что приключилось: на овощебазе в Купчине в воскресенье из-за неисправности проводки сгорели дотла в одном из боксов три легковушки - в боксе, как выяснилось, располагался подпольный отстойник для угнанных автомобилей, где их либо разбирали на запчасти, л