Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
Открыв глаза, Василий Петрович посмотрел на меня явно удивленно, но быстро врубился в ситуацию.
- А, Валечка! - произнес он. - Как вы себя чувствуете?
- Отвратительно, - сказала я. - Выпустите меня.
Вронский встал и накинул шелковый халат, висевший в изголовье кровати на специальной деревянной распорке.
- Погодите, сейчас я сварю кофе, а потом отвезу вас.
- Не нужно, я не хочу. Выпустите меня.
Василий Петрович посмотрел на меня сочувствующим взглядом и продекламировал: "Прекрасно в нас влюбленное вино и добрый хлеб, что в печь для нас садится. И женщина, которою дано, сперва измучившись, потом нам насладиться..." - "Мороз и солнце, день чудесный!" - со злостью оборвала его я. И Вронский открыл дверь.
С тех пор мы больше не виделись. Сейчас, судя по его встревоженному голосу, он звонил мне явно не для того, чтобы читать Гумилева.
***
- Что-нибудь случилось? - спросила я Вронского, стараясь, чтобы мой голос звучал достаточно вежливо.
- Случилось!!! Разве вы ничего не слышали о вчерашнем пожаре в редакции "Сумерек Петербурга"?
- Да, конечно, - пробормотала я, вспомнив, что видела в сводке информацию о пожаре. - Примите мои соболезнования, но рукописи, как известно, не горят.
- Ах, Валя, мне не до шуток. Кому-то очень хочется сделать из меня поджигателя. Вот вы верите в то, что я мог совершить этот гнусный поступок?
Я представила Вронского, который в галстуке с Дедами Морозами ночью крадется с канистрой бензина, чтобы спалить родную редакцию, и твердо ответила: "Не верю".
- Вот видите, - обрадовался он. - Валенька, может быть, вы по старой дружбе смогли бы организовать материал в "Явке с повинной". "Золотая пуля" имеет вес в городе, словом, вы меня понимаете?
Я понимала Василия Петровича, хотя намек на "старую дружбу" вонзился в мое сердце занозой.
- Но почему именно я? Почему вы не хотите обратиться к Обнорскому, которого, если мне не изменяет память, глубоко уважаете?
Вронский стал говорить, что это не совсем удобно, и никто, кроме меня, у которой так сильно развито чувство справедливости, не сумеет разобраться в этой нестандартной ситуации. Говорил он не очень убедительно и все больше какими-то полунамеками, но его лесть рождала в моей душе неосознанное чувство вины и возвращала к воспоминаниям, которые я хотела забыть. Чтобы поскорее отделаться от него, я пообещала Вронскому все выяснить. Это была моя первая ошибка.
***
На другой день я еще раз внимательно перечитала сводку. Ничего особо интригующего в ней не было. В качестве возможной причины пожара называлось неосторожное обращение с огнем при курении. Единственным, что наводило на некоторые размышления, было упоминание о том, что пожар случился после того, как было принято решение о назначении нового главного редактора. Вронский об этом почему-то мне не сказал. Что-то во всей этой истории мне определенно не нравилось, и я решила пойти к Спозараннику.
- Глеб, что ты думаешь про пожар в "Сумерках"?
- Думаю, что Вронский плохо сумел скрыть свою радость по этому поводу.
- Ты уверен в том, что он причастен к пожару?
- В этом уверены все, хотя прямых доказательств нет. Сработано чисто.
- И что - других версий нет?
- Конечно, есть - пожар действительно мог быть случайным. Или - его мог устроить новый редактор "Сумерек"
Андрей Грустнев, чтобы потом свалить все Вронского.
- Может, стоит заняться этим делом? - спросила я.
- Наш отдел заниматься этим не будет, - отрезал Глеб. - Василий Петрович Вронский, кстати, уже звонил Обнорскому, просил помощи.
- Тогда почему ты не хочешь об этом писать?
- Валентина Ивановна, вы, кажется, нынче в архивном отделе работаете? - поинтересовался Спозаранник. - Вот идите и архивируйте то, что положено. В роли расследователя вы проявили себя достаточно, а ваше личное знакомство с Вронским - еще не повод для того, чтобы писать о нем в газете.
"Уже пронюхал", - в ужасе подумала я и тут же успокоила себя тем, что всего Глеб знать не может. Поэтому вслух сказала:
- Твои секретные источники работают безукоризненно.
- На том стоим, - отчеканил Спозаранник, давая мне понять, что наша беседа подошла к логическому завершению.
***
В архивно-аналитическом отделе Агеева в одиночестве сидела над сводкой.
- Помочь? - спросила я.
- Да нет, - ответила Марина Борисовна. - Уже почти все. Займись лучше газетами.
Ежедневный, обязательный просмотр газет был мукой для меня. Количество вырезок и ксерокопий, которые следовало разложить по многочисленным папкам и завести в компьютер, наводили на меня безотчетную тоску.
- Валя, - обратилась ко мне Агеева, - как ты думаешь, какую рубрику следует поставить к такой информации: мужик топором разрубил жену на части, а сам сиганул в окно с шестого этажа?
- Окна. Расчлененные трупы. Любовь, - без запинки продиктовала я, просматривая очередную газету.
Внезапно мое внимание привлек броский заголовок "Пожар получил наименование циничного". Нет, в статье шла речь не о редакции "Сумерек Петербурга", а о неведомом фонде социальной защиты, но слово "циничный" прочно засело у меня в мозгу. Я опять вспомнила Вронского, его звонок и то, что он солгал мне, сказав, что не звонил Обнорскому. Но зачем?
- Марина! Ты знаешь Вронского? - спросила я Агееву.
- В каком смысле? - Моя начальница оторвала взгляд от компьютера и сладко потянулась.
- Не в этом, - сказала я, глядя на ее высокую грудь, плотно обтянутую фирменной блузкой.
- Фи, - поморщилась Марина Борисовна. - В этом смысле Вронский меня никогда не интересовал. Думаю, что в постели от него толку немного.
Я почувствовала, что мои щеки заливает предательская краска, и поспешила перевести мысли Агеевой в нужное русло.
- Что он за человек?
- Забавный. Любит быть в центре внимания. Был неплохим редактором.
- Почему был? - прикинулась я наивной овечкой.
- Валентина! Где ты работаешь? - изумилась Марина Борисовна. - Ты всегда умудряешься последней узнать то, что знают все вокруг. Вронского - благодаря интригам Грустнова, который очень хотел стать редактором, сняли с должности за четыре часа до того, как в "Сумерках" случился пожар.
- И Вронский спалил редакцию от обиды? - брякнула я.
Марина рассмеялась и сказала, что если Вронский и сделал это, то кроме обиды у него должны были быть и более веские причины для такого поступка.
- Например, сжечь труп убитой любовницы, - не унималась я.
- Сжигают не только трупы, - назидательно сказала она.
Продолжения этой загадочной истории я не услышала, потому что Повзло привел в нашу комнату очередных практиканток.
По установившейся традиции знакомство с деятельностью "Золотой пули" начиналось с архивно-аналитического отдела. На сей раз практиканток было двое, они приехали в наше Агентство из далекого южного города и испытывали священный трепет перед личностью Обнорского. Марина Борисовна в очередной раз стала рассказывать о том, какое важное место в работе расследователя занимают открытые источники информации. Она подробно расписывала достоинства наших баз данных, демонстрировала папки, картотеки, сводки. Это было надолго. И чтобы не мешать молоденьким и очень симпатичным девчонкам вникать в премудрости архивно-аналитической работы, я решила пойти в библиотеку. Там меня давно уже дожидались толстенные монографии по токсикологии, с помощью которых я надеялась удовлетворить интерес Скрипки о действии ядов на человеческий организм.
На улице шел дождь пополам со снегом, а на дверях Российской национальной библиотеки красовалась табличка, извещающая о том, что она закрыта на санитарный день. "Вот черт! - разозлилась я. - И как я могла забыть, что сегодня последний вторник месяца. Теперь Скрипка, чего доброго, решит, что я из ревности умышленно срываю выполнение его производственного задания. А впрочем, пускай сам расхлебывает свои отравления", - думала я, с сожалением глядя на насквозь промокшие туфли и размышляя над тем, возвращаться ли мне в Агентство или под видом библиотечного дня закосить рабочий день и поехать домой. Способность к непредсказуемым поступкам всегда была отличительным свойством моей натуры.
Поэтому из двух возможных вариантов я выбрала третий и решительно направилась в редакцию "Сумерек Петербурга".
***
Объяснить причину этого внезапного решения я вряд ли сумела бы даже себе.
Сгоревшая редакция выглядела ужасно: выбитые стекла, обугленные столы, свисающие с потолка провода с разбитыми лампочками. На фоне почерневших стен белым пятном выделялось грозное объявление "Курить воспрещается!".
В коридорах было пусто, я прошла в кабинет Вронского, откуда, если верить нашим репортерам, и начался пожар. На полу плотным слоем валялись обгоревшие бумаги, которые я зачем-то - сама не знаю зачем - стала ворошить ногой.
Из-под бумаг показалось что-то блестящее - я нагнулась. Это была ручка. "Паркер". Я оттерла ее от грязи - и увидела выгравированную надпись "Чарлику в день рождения". Смешно.
Я продолжила бессмысленно бродить по кабинету и под очередной грудой мусора наткнулась на пачку документов. Каким-то чудом они обгорели совсем немного, но текст был основательно испорчен водой, и разобрать написанное было почти невозможно. Зато шапка - Бюро региональных расследований - сохранилась отчетливо.
Это Бюро доставило немало неприятностей "Золотой пуле" и именно с ним было связано мое предыдущее приключение, когда волею судьбы я оказалась "внедренной" в него. Результатом этого внедрения стало мое купание в Финском заливе...
Повинуясь внезапному импульсу, я сунула найденные бумаги в сумку и, выходя из кабинета, столкнулась с Женей Бахтенко. Мы не виделись с ним с тех самых пор, как он помог мне "внедриться" в Бюро региональных расследований.
- Ты здесь? - удивилась я.
- Теперь спроси меня - почему? - зло ответил Женя.
При этих словах моя нечистая совесть болезненно екнула, потому что своей загубленной карьерой в Бюро мой бывший сокурсник был обязан исключительно мне.
- Женечка, - начала я, - я очень виновата перед тобой. Я знаю, что подставила тебя, но ты прости меня! Ты ведь ко мне хорошо относишься?
- Ладно, проехали, - немного помягчел Женя. - Сюда-то ты зачем пожаловала? Опять пришла внедряться по заданию своего шефа?
Мне сделалось стыдно, а еще я подумала о том, что старая любовь действительно не ржавеет, и этот повзрослевший мальчик до сих пор относится ко мне хорошо. И я честно рассказала ему про звонок Вронского, про свое странное ощущение по поводу пожара в редакции, про то, что собиралась в библиотеку, а пришла сюда. Единственное, о чем я не смогла рассказать Женьке, была та ночь, которая не давала мне покоя.
- Знаешь, Рыжая, - окончательно простил меня он. - Не суйся ты сюда.
- Это почему?
- Потому, что кончается на "у". - Голос Жени снова стал суровым. - Объяснять ничего не буду, но если хочешь спокойно жить - забудь про Вронского и по пожар тоже.
- А если не забуду?
- Делай, как знаешь, но я тебя предупредил. - С этими словами Бахтенко со слался на занятость и ушел.
Я осталась одна и стала думать, что делать дальше. Здравый смысл подсказывал мне, что к Женькиным словам стоит прислушаться, но какой-то вредный бес уже прыгал внутри меня, убеждая в обратном. В раздумье я побродила по пустому коридору и полезла в сумку за сигаретами. Потом вспомнила о грозном предписании и, чтобы не нарушать правила противопожарной безопасности, вышла на улицу.
***
Я сидела в Агентстве и пыталась разобраться в документах, обнаруженных мной в редакции "Сумерек". Всего документов было девять. И только один относился заинтересовавшему меня Бюро региональных расследований. Насколько я смогла понять, это было какое-то деловое письмо главному редактору Вронскому, но основной текст письма был почти безнадежно испорчен - мне не удалось разобрать ни чего даже с помощью лупы. Еще три бумажки, насколько я поняла, были расписками - в получении каких-то (каких, было опять-таки непонятно) сумм Вронским.
Кроме того, среди найденных документов находились три счета и несколько платежных поручений. Деньги редакция "Сумерек" направляла каким-то ООО "Марта" и "КДК". В одной из платежек я разобрала отправленную со счета редакции сумму - 540 тысяч рублей. "Очень крупные для газеты деньги, - подумала я, - почти двадцать тысяч долларов. Откуда в "Сумерках" такие деньги?" В журналистской среде постоянно ходили слухи о тяжелом финансовом положении редакции вечерней газеты.
***
Нового редактора газеты Андрея Грустнова - я шапочно знала по его работе пресс-секретарем петербургского отделения Общего банка - главного акционера "Сумерек". Я позвонила ему и без проблем договорилась о встрече.
Я сложила найденные документы в сумочку и отправилась обратно в редакцию "Сумерек", благо, идти было недалеко.
Грустнов принял меня в маленьком кабинете возле туалета.
- Извините, Валентина, - сказал он, - что принимаю вас в такой обстановке, но сами понимаете, половина помещений редакции сгорела, вот пришлось временно заселиться в этот кабинетик. Вы наверное, хотели поговорить со мной о пожаре.
- Да, - подтвердила я. - О пожаре и об обстоятельствах смены руководстве в "Сумерках Петербурга".
- Почему сняли Вронского? Это собирались сделать давно. И, на мой взгляд, сняли его совершено справедливо, хотя и несколько запоздало. Во-первых, газета не развивалась. Тираж падал. План по доходам не выполнялся. Во-вторых, банк давал газете деньги - на покрытие убытков. И деньги, заметьте, очень немаленькие. Но куда они исчезали, попав в газету, - никому неизвестно. Сотрудники получали мизерные зарплаты. А Вронский катался по заграницам. В итоге банк решил, что на месте редактора хорошо бы иметь человека, которому можно доверять. Так главным редактором назначили меня. То есть вы утверждаете, что Вронский воровал?
- Я ничего не утверждаю. Но и у меня, и у руководства банка есть подозрения.
Эти подозрения чем-нибудь подтверждены?
- К сожалению, практически все финансовые документы сгорели.
- А пожар - это случайность?
- Возможно, и случайность. Но как-то все очень вовремя случилось. Только Вронскому объявили, что он больше не редактор, как бац - и все сгорело.
- Вы собираетесь сообщать куда следует о своих подозрениях относительно Вронского? - спросила я.
- У нас нет документов, подтверждающих хищения. Если они найдутся - вопрос об обращении в органы будет решать совет директоров банка.
"Отдавать или не отдавать Грустнову найденные мной документы?" - вот какой вопрос мучил меня. Может быть, это именно те доказательства, которых недостает банкирам, чтобы обвинить Вронского в нечистоплотности. Я немного посомневалась, но мне стало жалко Вронского. А вдруг его посадят? Он же не выдержит тюрьмы! Нет, пусть лучше документы пока полежат у меня.
***
Я вышла на улицу. Было отвратительно холодно. Несколько минут я безуспешно боролась с зажигалкой, которая гасла на ветру, а когда наконец прикурила, передо мной резко затормозила красная "вольво". Дверца распахнулась, и я услышала голос Вронского: "Садитесь, Валечка!" Если бы не мерзкая погода, я никогда не приняла бы его приглашения.
Василий Петрович был настроен меланхолично.
- Ну как, вам удалось что-нибудь выяснить? - спросил он.
- Ничего такого, из чего я могла бы вылепить ваш светлый образ, - ответила я.
- Я не имею никакого отношения к этому пожару, и мне же приходится оправдываться, - горестно вздохнул Вронский.
- Почему вы не сказали мне, что звонили Обнорскому? - взвилась я.
Вронский промолчал, и в его молчании было что-то тревожное. Я вспомнила слова Бахтенко и почему-то испугалась.
- Остановите машину!
- Что с вами, Валя? Я что, похож на похитителя? Взгляните, что творится на улице, или вы хотите простудиться?
- Куда мы едем? - спросила я, успокаиваясь.
- А куда бы вам хотелось? - поинтересовался Василий Петрович.
- В Агентство или к ближайшей станции метро.
- Я довезу вас до дому, - сказал Вронский. Озеро Чад сегодня явно не входило в его планы.
В салоне "вольво" было тепло и уютно.
Из динамиков слышалась негромкая музыка. Я зажгла сигарету, и моя тревога рассеялась окончательно. Машина постоянно попадала в пробки, она то ползла, как черепаха, то легко и стремительно вырывалась из плена. Вронский по-прежнему молчал, а я внимательно наблюдала за работой "дворников", которые неутомимо очищали стекло от тут же налипающего снега.
- Я говорила с Грустновым, - наконец прервала молчание я.
- И что? - мрачно спросил Вронский.
- В банке считают, что вы - вор.
- Бред!
- Они говорят, что если появятся документальные подтверждения растрат, они могут заявить об этом в милицию.
- Вряд ли, - я поразилась спокойствию Вронского, - они не будут ничего делать.
- Почему?
- Потому что... Потому что деньги в основном давались налом - в чемоданчике. Не думаю, что они захотят об этом рассказывать в милиции или прокуратуре.
- Кому выгодно обвинить вас в поджоге?
- Грустнову, - четко ответил Вронский. - Он всегда мечтал стать главным редактором. Я уверен, это он распространял в банке слухи о том, что в "Сумерках" воруют. И о том, что главный вор - я.
А теперь, когда случился этот пожар, он сделает все, чтобы все думали, что это именно я поджег редакцию, заметая следы.
- А куда исчезали деньги, которые давал газете банк?
- Никуда они не исчезали. Мы их тратили. На производственные нужды: типография, знаете ли, бумага, зарплата опять-таки.
- Говорят, зарплаты в "Сумерках" были просто мизерные.
- Так денег на большее не хватало...
Мы опять замолчали. Убаюканная равномерным движением машины, я погрузилась в некое подобие нирваны. Разговаривать не хотелось.
Наконец "вольво" остановилась.
Прежде чем выйти из машины, я сурово спросила Вронского:
- Скажите честно, вы воровали?
- Нет, - твердо и, как мне показалось, искренне ответил Вронский.
- Поклянитесь!
- Клянусь!
- А что такое ООО "Марта"?
- "Марта"... - Вронский задумался. - Что-то знакомое. По-моему, Лейкин упоминал как-то что-то похожее.
- Кто такой Лейкин?
- Коммерческий директор такой у меня. В смысле в "Сумерках". Очень способный молодой человек. Финэк закончил...
Я сухо попрощалась с Вронским и вышла. Но дойти до дома мне не удалось. На моем пути неожиданно оказался бандитского вида верзила в куртке с капюшоном.
Сомкнув на моем запястье стальные пальцы, он затащил меня в стоящую с заведенным мотором "девятку". Не знаю, почему, но я не кричала. Я сидела молча рядом с верзилой и думала только о том, какая гадина Вронский - он же фактически сдал меня этим бандитам. Специально повез домой... Минут через десять я вдруг осознала, что не понимаю - зачем? Зачем Вронскому отдавать меня этой братве? Я же ничего ему не сделала. Я же ничего не знаю...
Машина заехала в какой-то двор и остановилась. Только в лифте верзила наконец отпустил мою руку, и я успела заметить, что он хоть и бандит, но симпатичный.
Дальнейшие события напоминали полную фантасмагорию. Дверь в квартире на шестом этаже открыл Бахтенко. Он молча посторонился, придерживая огромного рыжего с белым бассета, который бросился к нам с хриплым лаем. Увидев Женю я вздохнула с облегчением и подумала, мое убийство с последующим расчленением в его присутствии не состоится. Мы чинно разделись и прошли в комнату, где царил идеальный порядок, а количество книг вызывало законное уважение. Около дивана на низком стеклянном столике стоял коньяк, минералка и раскрытая коробка конфет.
- Садись, - предложил Бахтенко.
- Ты всегда приглашаешь гостей подобным образом? - не выдержала я.
- Это не мой дом, - хмуро ответил Женя.
- А чей?
Мой вопрос повис