вич вынести уже не мог и потому однозначно указал своей супруге на дверь. Но тут как раз случилось это непонятное убийство Умнова, а еще через день застрелился и Твердохлебов. Отныне им с женой вроде как делить стало нечего. Тем более что она со слезами вымолила у него прощение. Да и сам профессор уже не слишком настаивал на разрыве - остаться на старости лет одному, это, знаете ли, не очень-то приятно.
     Теперь мне все было более-менее понятно: этот самый злосчастный ствол времен "казанских" войн, который не давал покоя Резакову, всплыл по причине возвращения своего законного владельца. Кулыгин замочил из него своего бывшего соратника по лопате Умнова, а потом из этого же ствола грохнул и Твердохлебова, изящно инсценировав самоубийство последнего. Непонятным оставалось только одно: почему Ирина все-таки решила избавиться от профессора (раз уж он ее простил)? Где я мог видеть этого мужика из салона? И вообще, правильно ли я понял суть их разговора?
     ПО
     Румянцев рассказал, что сегодня Ирина действительно к трем часам собирается приехать к профессору в морг, после чего они на его "мерее" должны поехать на дачу. Так что, в принципе, все сходится. Однако Николай Гаврилович категорически отказывался верить тому, что его машина должна взлететь. Я даже предложил профессору вызвать парочку своих знакомых экспертов, дабы они пощупали машину на предмет наличия взрывных устройств, но он категорически был против. Устав убеждать Румянцева, я понял, что проверить мои догадки можно было лишь одним способом - практическим.
     - Николай Гаврилович, ваша машина застрахована?
     - Да, а почему вы спрашиваете? - профессор еще не догадывался, к чему я клоню.
     - Знаете, иногда для того, чтобы убедиться в истинности тех или иных фактов, следует заплатить. Причем достаточно высокой ценой. Впрочем, простите, я немного увлекаюсь.. Николай Гаврилович, подскажите, где у вас находится дача?.. В Комарове? Отлично. У меня к вам большая просьба: не могли бы вы с супругой подбросить меня до Черной Речки? Кстати, Ирине Сергеевне вы можете представить меня, ну, скажем, как старого знакомого. Договорились?
     Явно ничего не понимающий профессор лишь молча кивнул.
     Насколько я смог понять, взрывное устройство должно было привестись в действие после поворота ключа зажигания. После этого у Ирины Сергеевны было две минуты на то, чтобы удалиться на безопасное расстояние, сославшись на некую женскую рассеянность. Ну что-нибудь типа "прости, милый, я забыла сходить по-маленькому, сейчас вернусь, а ты пока прогревай машину".
     Слава богу, сегодня машина профессора покоилась на служебной стоянке одна. Когда профессор с женой подошли, я уже поджидал их рядом с машиной.
     - Вот, Ириночка, познакомься. Это мой знакомый, Георгий Михайлович, журналист, - заученно произнес Румянцев. Голос его немного дрожал, но в целом со своей ролью он справился. - Подбросим его на Черную Речку, нам ведь все равно по пути.
     Ирина Сергеевна испуганно посмотрела на меня, молча протянула руку и, обращаясь к мужу, вопросительно спросила:
     - Милый, мы же с тобой сначала собирались поехать по магазинам. Холодильник на даче совершенно пустой. Удобно ли будет Георгию Михайловичу делать такой круг?
     - Что вы, Ирина Сергеевна, - любезно встрял я. - Я ни в коей мере не хочу быть для вас обузой. Бог с ней, с Черной Речкой, просто выбросьте меня где-нибудь у ближайшей станции метро.
     Румянцева злобно сверкнула глазами, на мгновение задумалась, после чего решительно тряхнула головой.
     - Хорошо, если вы так хотите, поехали.
     Она пискнула брелком сигнализации, открыла салон и уселась на водительское сиденье. Рядом пристроился профессор, я, соответственно, разместился сзади. Сердце предательски колотилось. Неужели я ошибся? А если нет? Такие эксперименты, Жора, могут ой как хреново закончиться. Ирина вставила ключ в замок зажигания и повернула его. Мотор затарахтел - обратный отсчет пошел. Ну и?..
     - Ой, любимый, - повернулась Румянцева к не менее напряженному профессору. - Я забыла у тебя в кабинете свою сумочку. Дай, пожалуйста, ключ - я сбегаю. Извините, Георгий Михайлович, - это она уже обратилась ко мне. - Я быстро.
     С этими словами она стремительно выпорхнула из машины.
     - Милый, не выключай, пусть салон немного прогреется - сегодня так холодно.
     Вот сука! А я, признаться, надеялся, что присутствие постороннего человека послужит уважительной причиной для отсрочки приведения приговора в исполнение.
     - Выключайте зажигание, - рявкнул я профессору.
     Однако тот сидел "как статуй".
     - Да выключайте же, мать вашу. - Я с трудом сумел дотянуться до передней панели и повернул ключ. Виртуальный обратный отсчет, надеюсь, прекратился.
     Но тут все испортил Румянцев, который, как обиженный капризный ребенок, которого постоянно шпыняют родители, решил взбунтоваться и обозначить свою независимость.
     - В конце концов, что вы себе позволяете? - с негодованием взревел профессор и вернул ключ зажигания в прежнее положение.
     Я снова явственно ощутил, как застучали невидимые часы, отсчитывая заданные две минуты.
     Вот ведь придурок! Я выскочил из салона, распахнул дверцу и за шиворот выволок Румянцева из машины. Он упирался - тогда я вырубил его несильным ударом в бок и, подхватив обмякшее, довольно грузное тело, потащил его в безопасное место. Мы успели добежать до здания и свернули за угол. И в это время раздался взрыв...
     Я осторожно выглянул из-за угла - черт, а ведь и правда - "мерседесы" действительно летают. Интересно, сколько Ирина Сергеевна заплатила за то, чтобы испытать подобное ощущение? За спиной раздался приглушенный вскрик - профессор Румянцев медленно оседал, снова схватившись руками за сердце. Я присел на корточки и стал массировать старику область груди. Н-да, сегодня явно был не его день...

***

     "Что случилось? Георгий Михайлович, что случилось?" - это над нами склонилась госпожа Румянцева. Надо отдать ей должное - держалась она молодцом.
     - Нашлась сумочка?
     - Да, - Ирина Сергеевна продолжала демонстрировать полнейшую неосведомленность по поводу произошедшего. - Объясните же наконец, что происходит?..
     - Нитроглицерин, валидол, что там еще - есть?
     Румянцева порылась в сумке и протянула мне пластиковую коробочку. Я достал таблетку и сунул профессору под язык. Румянцев рефлекторно зашевелил губами. "Да, ты еще крепкий старик, Розенбом!" - подумал я, поднялся и достал папиросу.
     - Огоньку не найдется, Ирина Сергеевна? А то я, похоже, оставил зажигалку в вашей машине, - и я кивнул в сторону красиво полыхающего "мерса".
     Вокруг уже вовсю сновали высыпавшие из здания морга люди в белых халатах и случайные прохожие. Кто-то кричал "Пожар!", кто-то звал милицию. Словом, царила обычная в таких случаях суматоха.
     Между тем Ирина Сергеевна, не сводя с меня пылающих ненавистью глаз, молча протянула мне позолоченную "зиппо". Я с наслаждением сделал пару затяжек и взял ее под локоток.
     - Нам надо поговорить. Думаю, несколько минут у нас с вами еще есть.
     Она покорно дала отвести себя в сторону, подальше от активно делающего сосательные движения профессора, и вопросительно взглянула на меня.
     - Значит так, Ирина Сергеевна. Мне известно, что вы заказали убийство своего мужа... Прошу вас, не перебивайте. Ваше счастье, что профессор не пострадал. (Кстати, можете за это поблагодарить меня... Не хотите? Не надо.) Теперь у вас есть два варианта: первый - вы немедленно сдаете мне киллера, то есть адреса, явки, пароли. А также удовлетворяете мое любопытство по части того, зачем вы вообще решились на такой, мягко говоря, некрасивый поступок. В этом случае я оставляю вас в покое, вы забираете своего мужа и окружаете его заботой и вниманием. В которых он, - я посмотрел на привалившегося к стене профессора, - в настоящее время остро нуждается.
     - А второй? - нервно перебила меня Ирина.
     - Второй вариант очень простой. Сейчас сюда приедет милиция, и я сдам вас как предполагаемого заказчика убийства. Возможно, впоследствии каким-то образом вы и сумеете выкрутиться, но длительную экскурсию в изолятор временного содержания с питанием и проживанием я вам гарантирую твердо.
     - Дайте сигарету!
     - К сожалению, у меня только "Беломор".
     - Все равно. - Она схватила папиросу и дрожащими пальцами стала щелкать зажигалкой. - Хорошо, я все расскажу. Но поверьте, я... действительно его не знаю...
     До приезда милиции Румянцева успела рассказать мне, что частное расследование, которое профессор провел после прочтения небезызвестного бестселлера, действительно увенчалось уличением Ирины Сергеевны в супружеской неверности. Испугавшись перспективы остаться на бобах и лишиться не только статуса профессорской жены, но и собственного салона, она решила организовать убийство мужа.
     К разработке способа и деталей убийства Ирина подключила Твердохлебова, заявив, что хватит тому сидеть на шее любовницы - пора что-то сделать своими руками. Для общего, так сказать, счастья.
     Твердохлебов, естественно, поначалу испугался, но Ирина была неумолима. Поскольку совершить убийство самостоятельно Саша был не в состоянии ("кишка тонка"), он обратился за советом к единственному среди его подчиненных судимому - санитару Умнову. Тот пообещал помочь и через некоторое время свел Твердохлебова с человеком, с которым был знаком еще со времен работы на Южном кладбище. Этот человек, имени которого Ирина не знает, взялся за решение проблемы, пообещав взорвать машину профессора. Все контакты проходили через Твердохлебова. Именно через него Ирина передала аванс на исполнение заказа - десять тысяч долларов. Заказ должен был быть исполнен еще позавчера, однако неожиданно застрелили Умнова, а на следующий день погиб Саша. Ирина была в шоке, она не знала, что подумать и что делать дальше. Но этот самый человек неожиданно появился вчера у нее в салоне, и она... дала согласие на доведение первоначального замысла до конца.
     Твою мать! То, над чем я столь долго и безуспешно ломал голову, объяснялось до идиотизма банально и просто: в сложившейся ситуации ее в большей степени устраивала роль богатой вдовы, нежели перспектива в скором будущем стать женой-сиделкой (профессору-то ведь было уже далеко за шестьдесят).
     В этот момент почти одновременно показались пожарные, "скорая" и милиция. "Что-то мои сегодня на удивление оперативно подъехали", - подумал я, поймав себя на мысли, что снова называю ментов "своими".

***

     Поскольку на место происшествия прибыла в том числе и группа Резакова, со всеми положенными в таких случаях ментовскими формальностями я расправился довольно быстро. Правда, все равно с меня взяли расписку о том, что я обязуюсь прибыть "куда надо" по первому зову доблестных правоохранительных органов. Покидая кабинет профессора, на время превратившийся в штаб проведения первоначальных оперативно-розыскных мероприятий, я поймал благодарный взгляд Ирины Сергеевны. Что ж, я действительно умолчал о ее роли во всей этой истории. Однако уверенности в том, что ей гарантировано счастливое и безоблачное будущее, у меня, честно говоря, не было.
     Наверняка Винт (а теперь я понял, что это именно его разговор с Румянцевой я вчера подслушивал) или сам Кулыгин были где-то неподалеку и видели, что "мерседес" отправился в полет без пассажиров. Какие выводы они сделают и что предпримут, оставалось только гадать. Я вспомнил вечер в "Тройке": нет, только Шах мог словить такой "фарт" - договориться о встрече с двумя убийцами и целый вечер жрать с ними водку ни о чем не догадываясь. Хорошо еще, что тогда мы только начинали влезать в тему. Не удивлюсь, что владей Витька чуть большей информацией, его могла бы постигнуть участь тех же Умнова и Твердохлебова. Но версию они ему подкинули красивую - разборки санитаров, большие бабки, замешан профессор. "Н-да, но ты-то, старый опер, куда смотрел? Купился, как последний придурок".

***

     Во внутреннем дворике перед входом в Агентство царила та особая суета и неразбериха, которую умеют создавать исключительно киношники. Многочисленная толпа зевак наблюдала за тем, как Ян Геннадьевич Худокормов совершал спринтерские рывки от камеры к ассистентам, от ассистентов к звукооператору, от звукооператора к осветителям, сопровождая свои перемещения потоками красноречивой брани. Полностью отвести душу Худокормову, скорее всего, мешали лишь наблюдающие за съемкой зрители.
     Сгрудившаяся под аркой группа поголовно куривших актеров наблюдала за этим с неприкрытой иронией. Мол, "папа сегодня опять не в духе". Я потянул за рукав Юру Птичкина, оживленно болтающего с Мишей Беляком, на чьи плечи был возложен тяжкий груз увековечить светлый образ самого Спозаранника.
     - Здорово, Юра! Как продвигается ваше убийство?
     - А, Георгий Михайлович! Привет! Да вот сам видишь - никак не продвигается. Третий час не можем снять пустяковую сцену: Худокормов ждет каких-то особенных, зловещих сумерек, а они все никак не наступают. Осветители ему говорят: погода не та сегодня, пасмурно, а он, видишь, тучи руками разгоняет.
     Действительно, глядя со стороны на жестикуляцию режиссера, можно было усмотреть нечто подобное. Но в этот момент Худокормов поймал, наконец, нужный свет.
     - Так. Все по местам. Начинаем работать. И побыстрее - времени мало, скоро совсем стемнеет. Олечка, - обратился он к миловидной ассистентке, - ну, и где у нас покойник?.. Я же просил вас... Нет, все, что вы мне до этого показывали, - это тихий ужас. Неужели нельзя найти достойный типаж?
     Неожиданно Птичкин подбежал к режиссеру, что-то пошептал ему на ухо, и они уже вдвоем подошли ко мне.
     - А что, очень даже недурно. Только вот куртку надо снять и заменить на плащ. Такой, знаете ли, бежевый. - Худокормов повертел по сторонам и взглядом выхватил из группы статистов нужный предмет гардероба. - Вот этот... Олечка, распорядитесь!
     Подскочила находившаяся поблизости Олечка, стащила с бедолаги-статиста плащ и решительно направилась ко мне.
     - Юра, какого черта! Что здесь происходит?
     - Михалыч, выручай! затараторил Птичкин. - Мы все уже здесь просто закоченели... Ну чего тебе стоит? Сыграешь маленькую роль, в ней и слов-то почти нет. Подойдет киллер, стрельнет в тебя - и ты упадешь. Ничего сложного. Вот и плащ тебе несут, так что даже куртку свою не запачкаешь. Опять же, жена по телевизору тебя увидит. Да и гонорар заплатят.
     - Да идите вы со своим гонораром, знаете куда! - рявкнул я, но было уже поздно.
     Заботливые, но настойчивые женские руки меня сначала раздели, затем приодели, а потом бог весть откуда подскочившая старуха принялась пудрить мне нос и расчесывать металлическим гребешком.
     Рядом стояла вездесущая Олечка со сценарной папкой и бубнила:
     - Значит так. Выходите из подъезда. Неторопливо. К вам подходит человек, спрашивает: "Узнал?" Вы вздрагиваете. Испуганно спрашиваете в ответ: "Кто вы?" Человек отвечает: "Я - смерть твоя" и достает пистолет. Камера отъезжает. Крупный план. Вы что-то говорите ему, он отвечает (что говорить - не важно, план идет со спины). Затем вы поворачиваетесь и бежите. В вас стреляют. Вы падаете. Всё. Запомнили, или еще раз повторить?
     - Запомнил, - проскрипел я, и старуха умудрилась сыпануть пудры мне на язык. Видимо, чтобы не говорил лишнего.
     Между тем проблемы киношников одним покойником явно не ограничивались.
     - Где киллер? - носился по площадке разъяренный Худокормов. - Где этот чертов Хозиков? Опять в пивной? Уволю, уволю к едрене-фене! Ну что вы все стоите? Ищите его!
     Актеры, ассистенты, статисты и прочие разом пришли в движение, изображая активный поиск. Однако желанные сумерки сгущались, а неведомый мне актер Хозиков не находился.
     - Все, хватит! - раздался властный голос Худокормова. - Ждать больше нельзя. Киллером будет... киллером будет... - он обвел глазами толпу заворожено следящих за происходящими на съемке событиями зевак, - киллером будете... вот вы, - и он ткнул пальцем в стоящего несколько позади остальных блондина в темной куртке. В отличие от меня, не испытывавшего ни малейшего желания участвовать во всей этой лабуде, приглянувшийся режиссеру мужик весьма охотно стал пробираться сквозь толпу на съемочную площадку. К нему тотчас же подбежали Ирочка со старухой и потащили под прожектора.
     - Гримировать и переодевать не будем, так сойдет! - прокричал им вдогонку Ян Геннадьевич. - И не забудьте дать ему револьвер... Так, всем готовность - пять минут...
     ...Мотор, хлопушка - начали!
     Выждав пару секунд (как учили), я вышел из родного агентского подъезда и побрел (опять же как учили) в сторону арки. Откуда-то из-за спины вынырнул блондин-киллер.
     - Узнал?
     Я обернулся. Нагло ухмыляясь, на меня смотрел... человек из "Тройки" - тот самый Сева, который сидел за столиком с Винтом и Шахом. Человек с обложки книги "Кости для Запада". Человек, убитый в 1997 году во время разборок на Южном кладбище. Сам Кулыгин - собственной персоной...
     - Как же, узнал, Алексей Владимирович, - ответил я.
     - Я - смерть твоя, - ерничая и явно входя в образ киллера, произнес Кулыгин.
     - Да, вижу, - в тон ему ответил я, скосив взгляд на оружие, которое он держал в руке. Однако это был не бутафорский револьвер. Чего-чего, а боевого оружия я в своей жизни перевидал немало. Это был настоящий ТТ.
     - Объясни мне, Алексей, зачем ты все это делал? На тебе два трупа и две искалеченные жизни? Не слишком ли много для банальной мести?
     - Три.
     - Что три? - не понял я.
     - Три трупа, - нагло ухмыляясь, пояснил Кулыгин.
     - Я так понимаю, третий - это Винт. Господи, его-то за что? Допустим, Умнова ты убрал как нежелательного свидетеля, чтобы зачистить следы. Твердохлебова ты ненавидел уже давно, и тому были причины. С Румянцевыми тоже вроде бы понятно. Но Винт? Это ведь он помог тебе тогда выкарабкаться и остаться в живых?
     - Вот за это я его и убил, - ответил Алексей, бешено сверкнув глазами. - Лучше бы я умер тогда, чем такая жизнь, как сейчас. Ты знаешь, сколько мне пришлось перенести, пока эти тут развлекались, сорили бабками, жрали водку и трахались?.. Я хотел убежать от себя. Я провел год в клиниках - сменил внешность. На мне нет ничего своего - все, что ты видишь, пересажено с чужих задниц...
     "Да он просто спятил, - догадался я. - Он же самый натуральный псих... Сейчас он застрелит меня, а потом продолжит выслеживать профессора и его жену. И уж на этот раз он не станет выдумывать изощренные хитроумные комбинации. Просто подкараулит и прихлопнет обоих".
     - Ты болен, Алексей. Тебе надо в больницу.
     - Это вы все тут больные, понял? - Ствол пистолета уткнулся мне в живот. - А теперь давай. Поворачивайся и беги. Тебе же прочли сценарий - классный получится кадр. Ну, быстро...
     - Олечка, ну где вы набрали таких дилетантов! - это к нам подлетал разъяренный Худокормов. - Вам же все русским языком объяснили: встретились, две-три фразы, повернулся, стрельнул, упал. Все. Неужели так трудно запомнить? Что вы мне тут устраиваете диалог Чацкого с Фамусовым?.. И позвольте, - обратился он к Кулыгину, - где вы взяли эту игрушку? Где нормальный револьвер, который вам выдали?
     - Пошел на хер отсюда, - коротко бросил Кулыгин и на мгновение повернулся к режиссеру.
     Этого самого мгновения мне было достаточно, чтобы рубануть его по руке, в которой он держал ствол. Вторым ударом, в который я вложил всю свою ненависть к маньяку, я отправил его в глубокий нокдаун. Кулыгин медленно завалился на асфальт.
     - Объясните мне, что здесь, в конце концов, происходит? - вскипел Худокормов. - Это не съемки, это какой-то цирковой балаган. Черт меня дернул связаться с этой "Пулей", здесь же все сумасшедшие.
     "Ну все не все, а один-то точно", - про себя отметил я и попросил подбежавшего к нам Юру Птичкина:
     - Вызови, пожалуйста, милицию.
     И тут раздался выстрел. "Ствол! Какой же я идиот, я же не подобрал ствол!", - сверкнула в мозгу догадка, и я понял, что сейчас умру