понять - человека колбасит. Похоже, что это и был тот самый Синюшников А. Е. И если так, то своей фамилии он, безусловно, соответствовал.
     Зато сидящий напротив, невысокого роста, плотно сбитый мужичок в штатском, был весьма бодр и энергичен. После того, как я утвердительно кивнул на его вопрос: "Журналюга? Из "Пули"?", он приветливо махнул мне рукой: давай, мол, заходи.
     - Ну, будем знакомы. Филиппов. Владимир Николаевич.
     - Шаховский. Виктор... Виктор Михайлович.
     - А я тебя вчера ждал. Андрей мне сказал, что ты вчера должен был объявиться. Чего-то не срослось?
     - Да, возникли там, кой-какие накладки, - вынужден был ответил я.
     Блин, вот далось им всем мое вчера!
     - Ну ладно. Это я к тому, что сегодня для тебя времени у меня поменьше будет, так что давай сразу к делу.
     - О-ё-ё-ё-о... - подал голос из своего угла майор Синюшников. Похоже, ему стало совсем плохо.
     Филиппов с какой-то совершенно отеческой жалостью посмотрел на коллегу и, немного поколебавшись, сказал:
     - Сашка! Чем так мучиться, давай сгоняй-ка в магазин.
     При слове "магазин" Синюшников было встрепенулся, однако тут же угас и безнадежно выдавил:
     - А деньги?
     - Черт с тобой. Возьми в сейфе, там еще немного "девятки" осталось.
     И давай чеши. Мы тут как раз пока с Виктором покалякаем.
     - Не вопрос, Николаич. Понял.
     - Ухожу. Майор весьма резво, чего от него трудно было ожидать, добрался до сейфа и чуть ли не с головой погрузился в его недра. Вынырнув оттуда с зажатой в руке стошкой и, видимо, все еще не веря своему счастью, переспросил:
     - Ну так я пошел?..
     - Да давай, иди уже. И пожрать чего-нибудь не забудь...
     - Обижаешь... - донеслось уже из-за закрытой двери.
     - Обидишь его, как же... - пробурчал Филиппов, обращаясь ко мне. - Ты извини, Виктор... Просто довели, понимаешь, мужика до белого каления. Ему тут на днях на совещании в РУВД таких навставляли за некомплект, что он уже второй день кривой ходит. Теперь вот неполным служебным грозят, если в течение месяца народу не наберем. А где его взять-то, народ? За такие деньги сюда даже дебилы уже не идут, поинтереснее да поспокойнее места находят. А с июля как льготы поснимают, так у нас и последние разбегутся... Ты, кстати, как? Не из наших?
     - В каком смысле?
     - Ну в смысле - не из ментовки?
     Я слышал, у вас там в "Пуле" чуть ли не половина сотрудников - бывшие силовики.
     - Да нет, я немного из другой отрасли, - признался я и, похоже, малость огорчил Николаевича. - Бизнесом немного занимался. В общем, из народного хозяйства.
     - Среди бизнесменов иногда тоже нормальные ребята попадаются, - утешил меня Филиппов. - Но редко. В основном, сволочи они все, конечно...
     Я решил не вступать в диспут о том, где именно наблюдается наибольший процент сволочей, хотя на этот счет мнение у меня было совершенное противоположное.
     - Я, собственно, Владимир Николаевич, к вам с небольшим вопросом.
     У нас в газете сейчас материал готовится - по квартирным кражам. А тут на днях на вашей "земле" как раз квартиру депутата Бореева обнесли.
     - Откуда знаешь? - удивился Филиппов. - Вроде же нигде не проходило? И своим я строго-настрого запретил языками трепать. А хотя, чего я спрашиваю? У вас же там, у Обнорского, дело с информацией не в пример нашему поставлено. Небось и осведомителей своих держите?..
     - Волка ноги кормят, - скромно ответил я, поскольку рассказ о визите Бореева в Агентство в мои планы, разумеется, не входил. - А насчет осведомителей, это вы уж чересчур у нас же все-таки не детективное бюро.
     - Ну-ну... Понимаю: что в ментовке, что на гражданке, но сдавать источника - это самое последнее дело. Или все-таки скажешь по дружбе, кто тебе информацию по Борееву слил? Из моих кто-нибудь?
     Я многозначительно улыбнулся и пожал плечами, что должно было означать, мол, думайте сами, решайте сами.
     - Ладно, поскучнел Филиппов, - все равно, если кто из наших, то узнаю. А касаемо Бореева, то ведь, сам понимаешь, никаких претензий к нам быть не может. Заяву писать он отказался. Никто его к этому насильно не принуждал, да и не стали бы мы этого делать. Он же, блин, крутой. Видел его квартирку? Нет? Сходи как-нибудь, интервьюшечку возьми.
     Посмотришь, как живут народные избранники. Охренеешь. Потому как они у нас не от слова "избирать", в смысле голосовать, а от слова "избранные", особенные. Вот ведь какая пидерсия получается - слово одно, а смысла у него два...
     "Да вы, Владимир Николаевич, философ, вам бы новеллы писать...
     А Обнорский-то был прав, любит майор почесать языком", - подумал я и постарался снова подтолкнуть постоянно сбивающегося на полемику Филиппова, к главной теме нашего разговора:
     - Мне бы понять - не было ли у вас на территории в последнее время похожих краж? Может, почерк схожий, либо еще каких-нибудь крутых обносили? Или все-таки к нему случайно влезли?
     - Знаешь, Витя, не похоже, что случайно. Вошли грамотно, можно сказать, профессионально. Особо не рылись, как будто знали, где брать.
     И что брать. Я так думаю, они у него что-то серьезное увели. Потому как, ребята говорили, жена его все причитала: давай, мол, пиши заявление, сережки мои любимые золотые украли, те что ты мне на свадьбу дарил, колечко с бриллиантиком мамино...
     А он ее утешал, ничего, говорит, новые куплю. А сам бледнющий, нервничает, дергается, и все на сейф свой поглядывает. А сейф-то вскрыт был аккуратненько, со знанием дела... Такая вот ситуевина. Да, а что касается похожих краж, то был тут у нас такой случай - тебе как журналисту, интересно, думаю, будет. Короче, залезают два наркомана через форточку на первом этаже к одной бабе...
     Все, что в рассказе Филиппова было связано с Бореевым, мне уже было известно и до этого. А после двух историй майора о кражах, совершенных группой местных наркоманов, я понял, что от визита больше никакого толку не будет. К середине же четвертой истории, в которой, помнится, был замешан вор-домушник, оказавшийся лидером профсоюзной организации Вторчермета, мне стало уже откровенно скучно. Филиппов загружал меня своими бравыми милицейскими байками, а я чувствовал, как меня постепенно убаюкивает. Из этого состояния меня вывел сам Филиппов:
     - Ты, Виктор, записывай, а то ведь забудешь потом, а для вашей "Явки с повинной", может, когда и пригодится.
     Я у вас всегда на последней странице юмор про ментов читаю.
     - Не волнуйтесь, Владимир Николаевич, у меня в кармане диктофон, - соврал я. - Так что все будет в порядке.
     - Лихо, - ободрительно крякнул Филиппов. - Казенный небось? А у нас от начальства снега зимой не допросишься. Тут у нас недавно был такой случай...
     Я испугался, что сейчас он загрузит меня очередной порцией своих бесконечных баек, и весьма бестактно прервал его:
     - Владимир Николаевич. У меня тут еще такой вопросик. Сугубо личного плана.
     - Давай, выкладывай. Чем сможем - поможем.
     - Тут с моим приятелем одна скверная история приключилась. - (Ну не мог же я ему признаться в собственном кретинизме.) - У него недавно на Загородном какие-то уроды колесо прокололи. Ну и пока он его менял, из машины сумку увели. Словом, по стандартной схеме.
     - Что ж ты с такими лохами дружбу водишь? - (Интересно, что я должен был ему на это ответить.) - Тема-то древняя, жеваная-пережеванная. Ты же сам постоянно на криминальных статьях сидишь. Неужели не мог человека просветить?
     Не дождавшись от меня ответа, Филиппов продолжил:
     - Так где, говоришь, бомбанули?..
     А, знаю такую кафешку, захаживали туда как-то с Сашкой, - он кивнул на соседний стол. - Кстати, - Николаевич посмотрел на часы, - чегой-то он задерживается... Но вообще-то, Витя, эта земля уже вокзальной считается.
     Там из линейного отдела ребята приглядывают.
     Филиппов подвинул к себе телефон, набрал номер и попросил позвать Евтушенко. Показав мне большой палец, мол, все в порядке, на месте, уже через несколько секунд он напрочь забыл обо мне, полностью погрузившись в процесс общения со старым приятелем-закадыкой:
     - Здорово, старый черт!.. Кто-кто - конь в пальто!.. Ну, значит, богатым буду... Как сам?..
     Обмен воспоминаниями продолжался минут пять. Лишь после того, как я, не выдержав, демонстративно откашлялся, Филиппов вспомнил, зачем он собственно позвонил.
     - Слушай, у меня тут у приятеля одна проблемка возникла. Обидели его... Что?.. Обидели его, говорю, причем на вашей земле... Возле "Плакучей ивы". Барсетчики опустили... Я ему то же самое и сказал... Ладно, чего уж теперь. Так кто там у вас такими вещами балуется?.. Черные?.. Подожди, я запишу... Разберемся, говорю. Все. Счастливо... Обязательно посидим, вот двадцатого получка будет... Ага. Все! Отбой.
     Филиппов положил трубку и вытер рукавом вспотевший лоб.
     - Значится, Витя, дела следующие. Про барсетчиков этих Евтушенко в курсе. Это в основном черные орудуют. Там сейчас у них на вокзале плотно прописались, - он посмотрел в свой листочек, - какие-то зугдидские. Через "д". Держат практически все вокзальные ларьки, шашлык-машлык, шавермы и так далее. Иногда герычем приторговывают. Ну и приворовывают. Евтушенко считает, что и по барсеткам в машинах они работают. Самое интересное, что чурки на это дело в помощь местных пацанов подписывают - те как раз проколы-то и делают. Ну а уж когда лохи колеса менять начинают, тут уж в дело, как говорится, вступают профессионалы. У них там такие умельцы есть, что им "дипломат" или барсетку незаметно увести, как два пальца... Но Евтушенко залупаться с черными не советует, все равно ничего не добьешься, да еще и лицо начистить могут. Круговая порука, мать их, все друг за дружку держатся. Разве что через этих самых пацанов попробовать, но там тоже такие оторвыши попадаются не приведи Господь.
     У нас в отделе недавно один такой малец, лет десять ему было, не больше, участкового ножом в ногу пырнул, когда тот его в пикет хотел отвести.
     Я вспомнил вдруг, что в тот злополучный день возле моей "Нивы" тоже крутился какой-то пацаненок. Помнится, ведь еще хотел понаблюдать за ним, но тогда как раз принесли кофе...
     - Владимир Николаевич, вы еще его вроде спрашивали о том, где они обычно собираются. Но я не понял кто - черные или пацаны?
     - Про пацанов я спрашивал. Евтушенко говорит, что они обычно возле "Пятого колеса" тусуются, есть такой гадюшник на задворках, там шавермой и пивом торгуют.
     В этот момент в кабинет ввалился уже подзабытый майор Синюшников А. Е. Сейчас он уже выглядел не в пример лучше. Закрыв дверь на два поворота ключа, он выгрузил на свой стол 0,75 "Синопской", три зеленых огурца и небольшой кружок колбасы.
     - А хлеба купить, конечно, не догадался, - сказал Филиппов, осмотрев все это великолепие.
     - Николаич, так денег уже не хватило, - аргументировал свой выбор Синюшников.
     - Так взял бы лучше два огурца и хлеб. На хрена три-то покупал?
     - Как же? А для господина журналиста. Извините, не расслышал вашего имени-отчества, - обратился он ко мне.
     Виктор Михайлович. Только я, к сожалению, вынужден буду отказаться. Мне еще работать сегодня.
     - Да ладно, Вить. Нам с Александром Евгеньевичем, между прочим, сегодня тоже еще работать, - веско сказал Филиппов. - Но по чуть-чуть, за содружество, так сказать родов войск, и вообще для профилактики, выпить можно.
     - И нужно, - подтвердил Синюшников, доставая из сейфа три неопрятного вида стакана.
     Пить водку в самый разгар рабочего дня, да еще по такой жаре, да еще и с ментами - для меня это было нечто из ряда вон выходящее. Но пока я придумывал предлог, чтобы деликатно соскочить (уже подумывал, а не признаться ли мне, что я бывший рэкетир), черту под нашими прениями подвел Филиппов:
     - И не вздумай даже отлынивать.
     Ты ко мне пришел за помощью, за информацией. Я тебе помог. Информацию ты получил. Так где же твоя человеческая благодарность? Что ж тебя два заслуженных ветерана, опера, два майора, наконец, теперь должны как красну девку уламывать? Дают - бери, бьют - беги. Не поверю, что Обнорский у себя в конторе таких людей держит, которые даже сто граммов выпить не в состоянии...
     "При чем тут Обнорский?" - успел подумать я, до того как Синюшников протянул мне стакан и огурец. Ладно, хрен с ними. Все равно ведь не отвяжутся. И... понеслось...
**
     Я вышел из отдела где-то в начале седьмого. Хоть убей - не помню, почему сидели так долго, о чем говорили и как появились вторые 0,75.
     Помню лишь, что из отдела я отправился на Витебский, горя желанием набить морду всем зугдидским, которые встретятся на моем пути. Поскольку на следующий день на моем теле никаких следов от побоев не оказалось, наши пути, видимо, в тот день все же не пересеклись. Потом, помнится, я какое-то время торчал у "Пятого колеса". Следил за беспризорниками, пытаясь узнать в них своего.
     Пытался даже поймать парочку, но они оказались гораздо проворнее меня и убежали.
     Каким-то образом я все-таки добрался до дома и даже сумел самостоятельно раздеться. Об обещании отзвониться Спозараннику я, естественно, забыл. Зато перед тем как окончательно отрубиться, оказывается, успел записать на подвернувшейся газете внезапно пришедшую в мою пьяную голову абсолютно трезвую мысль. Я узнал об этом только утром, после того как газета совершенно случайно попалась мне на глаза.
     С трудом разбирая собственные каракули, я прочитал:
     Водка, жара и менты - это абсолютно несовместимые вещи.

***

     На следующий день я сумел дотащиться до Агентства только к полудню. Нажираться два дня подряд - это явный перебор. К тому же мой организм, по-видимому, совершенно отвык от подобных нагрузок: и он, и я чувствовали себя отвратительно.
     До конторы я снова добирался общественным транспортом, поскольку вести машину в подобном состоянии было бы полным безумием. К тому же наш горячо любимый президент, похоже, обосновался в родном городе надолго (а к чему это может привести, мне уже довелось испытать на собственной шкуре). Последнюю стометровку по Зодчего Росси я преодолевал мучительно долго, мысленно представляя себе процесс неизбежного объяснения с Глебом. Да и Скрипка наверняка попытается продолжить парить мне мозги по поводу утраченного пейджера.
     Первым еще на лестнице мне попался охранник Григорий. Раскрасневшийся и потный, он смолил свой извечный "Беломор" и, увидев меня, радостно заулыбался.
     - Ну вот, хоть еще один мужик подтянулся, - сказал он, протягивая мне руку. - Слушай, Витя, меня наши бабы уже задолбали.
     - Чего там у нас опять стряслось?
     - Да они с этим переездом окончательно свихнулись-. Марине Борисовне не нравится, как у них в кабинете расставили мебель. Ей, видите ли, не так уютно, как было раньше.
     И Горностаева туда же: шкаф хорошо бы сюда, стол развернуть, сейф передвинуть. Я уже замудохался с этой мебелью. Главное, сами еще не знают, куда чего поставить. Ты, мол, Гриша, двигай, а там посмотрим.
     А мне, между прочим, еще и за дверью следить надо, - обиженно закончил он. - Потом сам же Обнорский на меня и наедет, если опять какой-нибудь шизик проскочит.
     - Гриша, вы там скоро, - откуда-то сверху раздался голос Агеевой. - Мы тут с Валюшей, кажется, придумали наиболее оптимальный вариант.
     Вслед за голосом объявилась и сама Марина Борисовна.
     - Ой, Виктор, и вы тоже здесь.
     Как хорошо. А то мы Гришу уже совсем загоняли. - Гриша натужно выдохнул и, загасив хабарик, просительно взглянул на меня:
     - Вить, поможешь, а?
     - Ну пошли. Миллионера из меня не вышло, придется переквалифицироваться в грузчики.
     В конце концов, рассудил я, шкафы двигать - это вам не со Спозаранником общаться. Дурное дело - не хитрое.

***

     В архивно-аналитическом отделе Завгородняя что-то эмоционально рассказывала Горностаевой. Валентина поздоровалась со мной довольно приветливо, а вот Светка, наоборот, поморщилась и удостоила меня едва заметным кивком головы. После того, как она узнала про наши отношения с Татьяной, некогда бурный роман, апогеем которого стала поездка к Красному озеру, был похоронен окончательно и бесповоротно. Попыток реанимировать его я уже не предпринимал. Хотя от созерцания Светки получал удовольствие по-прежнему. Потому как, безусловно, было что созерцать.
     Между тем Агеева стала раздавать нам ценные указания:
     - Мальчики! Гриша, Витя! Вот этот шкаф с книгами нужно поставить к стене, а стеллажи перенести поближе к центру комнаты. Только аккуратнее, ради Бога, постарайтесь не царапать пол, он и так выглядит ужасно. А я пока подумаю, куда лучше повесить Обнорского - здесь он совершенно не смотрится.
     Марина Борисовна сняла со стены портрет живого классика и принялась тщательно вытирать запылившийся застекольный образ, тихонько напевая при этом Бог весть кем сочиненную песню:

     Парней так много холостых
     В РУБОПе на Чайковского.
     Вот только все они менты,
     А я люблю Обнорского...

     Мы же покорно занялись физкультурой. Пользуясь отсутствием начальства, Завгородняя с Горностаевой курили у открытого окна, и Светка продолжала возмущаться:
     - ...Нет, ну ты представляешь, Валька, какой гад! Расписал мне по телефону: тяжкие телесные, смертельный исход, эксклюзив. Я, как дура, ночью ловлю тачку (заметь, на свои кровные), тащусь на эту чертову Разъезжую. И что в результате? Трое черных избили четвертого такого же. Подкараулили его у подъезда и просто банально избили. Правда, хорошо так избили, неслабо. Но не убили же! А этот гад, Хижняк, старший опер из РУВД, меня там во дворе поджидает. Еще и улыбается.
     Мол, Светочка, как вы сегодня очаровательно выглядите (а я, блин, чуть ли не в комбинации приехала, даже глаза накрасить не успела). Зараза такая! Извините, говорит, Светочка, оперативный дежурный малость напутал. Оказывается, наряд соседи вызвали, когда драка закончилась. Смотрят в окна - избитый на земле валяется, они и подумали, что убили. А как менты приехали, так этот жмурик и очнулся. Мало того: от госпитализации отказался и заявление в милицию писать никакого не стал. Уперся рогом, ни в какую! Оклемался слегка и домой поперся, раны зализывать.
     - Ты его сама-то видела? - поинтересовалось Валентина.
     - Кого? Потерпевшего, что ли?
     - Ну да. Мужик-то хоть симпатичный? Тебе же вроде кавказцы всегда нравились?
     "Ого", - отметил я. Что-то мне Светка раньше не рассказывала о подобных своих пристрастиях.
     - Да куда там - страшнее ядерной войны. Наш Гвичия по сравнению с ним - бог Аполлон! - (Эх, жаль, Зураб не слышит, подобное сравнение из уст нашей Светочки, думаю, он бы был польщен.) - Представь себе: маленький (ниже меня росточком), лапы волосатые, носяра горбатая, да к тому же еще и куда-то набок сдвинутая. Похоже, что не первый раз уже по морде получает. Да, и еще, представь себе - знаешь, как его зовут? Казбек! Ничего себе имечко, правда?
     Девчонки так заразительно захохотали, что даже хмурый, окончательно задолбавшийся Гриша тоже сотворил некое подобие улыбки.
     И тогда, под аккомпанемент девичьего смеха, дверь в комнату неожиданно резко распахнулась и на пороге появился... призрак. Не внезапно вернувшегося раньше намеченного срока Обнорского, не жаждущего моего комиссарского тела Спозаранника, и даже не учуявшего табачный дым в неположенном месте Скрипки.
     Это был призрак Татьяны!

***

     За те несколько месяцев, что мы не виделись, она успела измениться.
     Что-то новое, незнакомое, иное появилось в ее взгляде, лице, даже в самой фигуре, походке. Налет столичного лоска? Блестки осыпавшего ее звездного дождя? Не знаю, может быть. Это была Татьяна - и в то же время не она.
     Черное короткое бархатное платье ей безумно шло. Тот, кто его пошил, безусловно, знал свое дело. Разве что чуть-чуть, самую малость переборщил с его открытостью - по крайней мере, раньше она старалась одеваться гораздо скромней. А теперь все окружающие при желании могли увидеть ее маленькую тайну, в которую еще