на новом сарафане.
     - А всегда - на рубль? - парировала я. В дни повышенной медоточивости Агееву побаивалась даже я.
     - Ну колись, колючка! - Марина не обратила внимания на мой выпад. - Небось нового мужичка подцепила? Кто он? Каков собой?
     - Хорош, как Аполлон, - честно сказала я, вспомнив Бориса.
     - Так уж и как Аполлон? - подколола Агеева.
     - Чистой воды - Бог! Но самое главное - голос. Знаешь, я когда слышу его голос - просто таю.
     - Голос? - хмыкнула Марина. - Ну да, пока не рявкнет, пока не рыкнет.
     - А чего это он на меня рыкать должен? - удивилась я.
     - Ну, милая, не ты - первая, не ты - последняя.
     - Все, что до меня - не считается, - отрезала я, направляясь в свой кабинет.
     - А после тебя - хоть потоп! - не сдавалась Агеева. - Кстати, Света, а ты почему перестала носить моего Тельца?
     - Серебро к рыжему сарафану не подходит.

***

     - Ну что нового на планерке было? - спросила я Соболина, только что вернувшегося с ежепятничных посиделок у начальства.
     - Не планерка, а сплошной дурдом! - махнул рукой Вовка.
     - Боги на Олимпе гневаются?
     - Не то слово. Сплошной ор и крик.
     - Кто - на кого?
     - Да на этот раз вдруг сцепились Обнорский с Лукошкиной. Анька вопила, что ей надоело вечерами и ночами сидеть с текстами Спозаранника, что вечерами и ночами у нормального человека должна быть личная жизнь. Обнорский орал, что она не нормальный человек, а юрист "Пули" с ненормированным рабочим днем и что про ее личную жизнь знать ничего не хочет и вообще - запрещает ей всякую личную жизнь.
     - Во дает! - опешила я. - Чего это он?
     - А хрен его знает! Как с цепи сорвался.
     - А Анька?
     - А та вообще сказала, что в таком случае увольняется, хлопнула дверью и убежала с планерки.
     - Ничего себе - дела! - ахнула Анюта Соболина. - Пойду проведаю Лукошкину. Может, ей чего надо?..
     Я вышла за ней следом. В коридоре одна Анюта утешала другую:
     - Да плюнь ты, Аня. - Соболина участливо погладила Лукошкину по плечу. - У него же это бывает: вдруг раз - и мигрень. Вот и орет. А ты - три к носу. Заведи любовника. Замуж выйди...
     Лукошкина заметила меня:
     - Это ты с подачи Завгородней мне такие советы даешь? - вдруг тихим деревянным голосом спросила Лукошкина.
     - А при чем я-то тут? - обалдела я. - Не хочешь - не заводи, не выходи. Мне-то что?
     - Ты всегда ни при чем! - еще тише сказала Лукошкина. В глазах у нее был подозрительный блеск. - Тебе-то - что...
     Она резко развернулась и быстро направилась к выходу.
     - Нет, прав Соболин, - рассудила я. - У нас действительно не Агентство, а дурдом. А вот я возьму и тоже уволюсь. Достали все!
     - Не забудь перед увольнением флюорографию сделать, - машинально напомнила о последнем приказе Скрипки проходившая мимо с озабоченным лицом Ксюша: она несла шефу стакан с водой.

***

     Агентство раскошелилось и купило всем сотрудникам полисы добровольного медицинского страхования.
     И теперь периодически Ксюша отправляла нас то проверять зрение, то делать ЭКГ. Теперь вот - флюорография. В поликлинике уже побывали почти все. Пройдоха Гвичия, обольстив медсестру с рентгена, вернулся в Агентство со снимком собственной грудной клетки. Пленку зачем-то выпросила у него Агеева и повесила себе в кабинете рядом с портретом Обнорского. Шах тут же попытался всучить мне свои кости, но я отказалась.
     В общем, надо было ехать в поликлинику. Ксюша записала меня на час дня, чтобы не томиться в очереди. Поликлиника была при больнице Святой Екатерины - это у черта на рогах.
     В поликлинику я опоздала, потому что по пути мне попался новый бутик. Я долго крутилась перед зеркалом в маленьком платье цвета пьяной вишни в белый горошек, потому что ко мне в примерочную сбежались все продавщицы магазина во главе с хозяином - игривым толстячком кавказского типа.
     - Девушка, надо брать! - хором верещали продавщицы.
     - Красавица, ух, красавица! - причмокивал губами хозяин. - В таком платье любой принц - твой!
     С принцем Борисом я встречалась вечером. Это платьишко любимого цвета было бы как нельзя кстати. Еще больше кстати оно будет завтра утром, когда я пойду сдавать новеллу Обнорскому. Не забыть бы только про гранатовые бусы...
     Поскольку у меня с собой было всего двести долларов, пришлось звонить Ваське, чтобы она довезла недостающую сумму.
     В общем, в поликлинику я опоздала. И к кабинету рентгенолога подходила в тот момент, когда он, рентгенолог, этот кабинет уже закрывал на ключ. Я не успела окликнуть его, потому что мой взгляд зацепился за бэйджик с именем врача, дежурившего в тот день: "Соловейчик Игорь Сергеевич".
     Соловейчик... Соловейчик... Где же на днях я слышала эту фамилию?
     Парень вынул табличку из крепления и, на ходу снимая халат, пошел к выходу. На бейсболке мелькнул логотип - буквы "С. Е." с маленьким красным крестиком. И я тут же вспомнила его: бледного, с невыразительным ртом, в темных очках устаревшей модели - хозяина Жужи-Найды.
     "Игорь Сергеевич! - хотела окликнуть я его. - Как поживает ваш песик? Вы меня не узнаете?"
     Но я не окликнула. Потому что, как громом пораженная, вдруг вспомнила Васькин речитатив: "Соловейчик Нина Александровна. Двадцать восемь лет. Лаборант в поликлинике. Не замужем. И в этом - ее проблема".

***

     Каширин "пробил" мне Соловейчиков в пять минут. Они были прописаны вместе - муж и жена, Игорь Сергеевич и Нина Александровна.
     Жили они на улице Вронской, дом 1, квартира 3.

***

     Нина разрыдалась с первой минуты. А потом начала рассказывать. Мы с Васькой не перебивали.
     Детство у Нины было сущим адом.
     Родители развелись, и у Нины оказались новые родственники - отчим со сводным братом. Брат - Олег Полярников - был на семь лет старше. Он вел себя отвратительно: когда не видели родители, щипал девочку, задирал платье, мерзко хихикая.
     Нина боялась расстраивать маму и молчала.
     Ей было девять лет, когда родители однажды ушли в поздние гости.
     Вечером в ее детскую вошел Олег и запер дверь изнутри. А дальше начался кошмар...
     Она ненавидит его всю жизнь. И с детских лет вынашивает план мести.
     Судьбы их разошлись. Она - нищий лаборант, замужем за нищим врачом-рентгенологом. ("Извините, Василиса Васильевна, про проблемы с замужеством я солгала: Игорь меня очень любит, хоть и все знает. Все остальное - правда".) Полярников - преуспевающий человек, будущий депутат.
     Нина исподтишка следит за ним всю жизнь. И, узнав, что он ходит на консультации к психотерапевту, решила воспользоваться этим. Депутат - псих! Понравится ли это электорату? И они с мужем решили выкрасть его кассету. Для этого на консультации пришлось записаться самой Нине.
     А Жужу они выкрали из Петровки всего на день ("Вы не думайте, мы сами - собачники, и песика вашего не обидели"), чтобы случайные люди в подъезде ничего не заподозрили: собачка, рассудили Соловейчики, будет радостно прыгать возле собственной двери, пока они ее вскрывают...
     "Какое счастье!" - думала я, слушая Нину. Какое счастье, что это - не Борис! Пакет с новым платьем приятно холодил колени. В глазах темнело от ожидания встречи. Мне показалось, что я даже ощутила запах мускуса - единственного и неповторимого запаха любви.
     Исповедь несчастной, истерзанной женщины наконец закончилась.
     - Простите меня, Василиса Васильевна!
     - Нина, верните пингвина.

***

     Я вытащила из пакета комочек своего горохового платьица и с наслаждением нырнула в прохладный шелк. Можно было не спешить: до встречи оставалось еще больше часа.
     Такси тормознуло возле цветочной палатки. До дома Бориса было метров пятьдесят: этот мастерски встроенный новодел в старинные корпуса еще петровской застройки уже виднелся сквозь листву деревьев.
     В тот момент, когда я, обходя цветочниц, собиралась ступить на узкую, мощенную плитками дорожку, зазвонил мобильник:
     - Света, а почему тебя в конторе нет? - обиженно спросила Нонна Железняк.
     - А что мне там сегодня делать? - удивилась я Нонкиной интонации. - У меня в городе дела.
     - Да?.. Значит, ты забыла...
     - А о чем я должна помнить?
     - У меня же сегодня - день рождения.
     - Ой, Нонна, извини...
     - Да нет, ты не виновата. У меня же день рождения - девятого мая, а праздную я всегда после всех майских праздников. А это - разные дни. Вот все и забывают...
     Я инстинктивно тормознула возле цветочниц. Глаза автоматически выхватили из яркого многоцветья рыжие герберы, которые нагло - огнем - выпирали на общем фоне и забивали остальные цветы. Оранжевые цветы - на фоне моего платья: фу, какая безвкусица.
     А впрочем, какие цветы, я же к Борису иду.
     - Понимаешь, Нонна, у меня такая важная встреча... - Мне не хотелось обижать ее.
     - Да? А народ уже подтягивается.
     Горностаева вместе с Татьяной Петровной помогают столы накрывать.
     Обнорский гитару принес.
     - Обнорский? Будет петь?
     Я знала, что шеф ревниво относится к корпоративным праздникам, любил лично вручить подарок имениннику, но уговорить его взять в руки гитару удавалось не всегда.
     - Что это на него сегодня вдруг сентиментальность напала? - снова удивилась я.
     - Как? Ты не знаешь? - зашептала Нонна в трубку. - Он же получил какое-то крутое предложение в Москве. С квартирой, с бешеным окладом.
     Подробностей я не знаю, но об этом сегодня целый день в Агентстве только и разговоров.
     - И он что - дал согласие? - Я вдруг почувствовала неожиданную неприязнь к тем большим москвичам, кто пытается переманить шефа. И - ревность к тем, кто, как оказывается, мог вместо нас стать членами его коллектива.
     - Неизвестно, - расстроенно сказала Нонна. - Может, у нас сегодня, помимо моего дня рождения, - отвальная...
     Я растерянно посмотрела на дорожку, которая вела к дому Бориса.
     В трубке молча дышала Железняк.
     Может быть, она, прижав трубку к уху, уже начала чистить редиску (Нонна много чего умеет делать одновременно). Может, она сейчас передвигает с места на место гитару Обнорского...
     Я беспомощно скользнула взглядом по цветочным радам. И вдруг, в самом углу заметила невиданные цветы. Это были огромные вишневые колокольцы на длинных стеблях Они полностью совпадали с тоном моего платья, и я невольно залюбовалась красивыми голландскими цветами. А рядом, как специально, стояла гипсофила. Белые пушистые цветочки, если соединить их в один букет, напоминали просыпанные горошинки.
     Вот интересно: если я появлюсь с этим букетом для именинницы, Андрей заметит, как красиво сочетаются цветы с моим платьем?..



ДЕЛО О ПРОКУРОРШЕ В ПОСТЕЛИ

Андрей КОНСТАНТИНОВ и Агентство журналистских расследований
OCR&spellcheck tymond






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     "Золотая пуля" - это петербургское агентство журналистских расследований, которое возглавляет Андрей Обнорский и которое распутывает самые сложные и деликатные дела. О приключениях неугомонных сотрудников "Золотой пули" снят телесериал, который вы скоро увидите.

     Максим МАКСИМОВ, Сергей БАЛУЕВ (ответственные редакторы проекта), Александр ГОРШКОВ, Елена ГУСАРЕНКО, Роман ЛЕБЕДЕВ, Галина ЛЕОНТЬЕВА, Наталия МОЛЬКОВА, Александр НОВИКОВ, Марина ОЛЬХОВСКАЯ, Александр САМОЙЛОВ

ДЕЛО О БРИЛЛИАНТОВОЙ ЗАПОНКЕ

Рассказывает Андрей Обнорский

     Обнорский (Серегин) Андрей Викторович, директор и главный редактор Агентства журналистских расследований.
     (Служебная характеристика отсутствует)

     - Igni et ferro! Это выражение, Андрей, переводится как...
     - Огнем и мечом, Бьянка.
     - О-о-о-о, Андрей! Если я напишу, что русский журналист владеет еще и латынью, мои читатели...
     - Я не владею латынью, синьора.
     ...А тебе лучше было бы прийти в длинной юбке. Я не могу смотреть на твои ноги и одновременно отвечать на вопросы о страшной, загадочной русской мафии. Это невозможно, Бьянка Мария...
     - Что, Андрей?
     - Я не владею латынью, Бьянка.
     Бог мой, какие ноги! Ты, наверно, сумасшедшая, если приходишь брать интервью в такой короткой юбке.
Igni et ferro...
     - И все-таки, Андрей, ты думаешь, что русская мафия...
     Я думаю, что у тебя красивые ноги. Я думаю, что у тебя невероятно красивые ноги. Я думаю, что устал. Что - ноябрь. Что - Петербург. Что - снегопад... Igni et ferro. Русская мафия?
     А, да... русская мафия... Два маленьких пацаненка на плацу Суворовского училища тараканят огромную лопату. Господи, Бьянка, лучше бы ты пришла в брюках...
     Вот так вот все это начиналось.
     Я, офигенная звезда российской журналистики, давал интервью для известной итальянской газеты. И открылась дверь. И Оксана сказала:
     - Андрей Викторович, к вам Васнецов. Говорит, что у него дело очень срочное. И не терпит отлагательства.
     - А-а... пусть заходит... Вот, кстати, Бьянка, классический представитель страшной русской мафии.
     А Васька услышал конец фразы.
     И распустил хвост. И наткнулся взглядом на ноги.
     - Я, - сказал Васька, - страшный русский мафиози. Я внук известного русского художника. В каждом кармане у меня по пистолету, по кастету, по тактическому ядерному заряду. А как зовут барышню?
     - Синьору зовут Бьянка Мария делла...
     - Все! - сказал Васька. - Я сражен, Андрюха. Больше ничего не говори. Я тихонько сяду в углу и буду плакать.
     Ага, будешь ты плакать... С Васькой Васнецовым я когда-то вместе занимался борьбой. Давно это было. Тысячу лет назад. Или две. Или три. Тогда я еще, разумеется, не знал, что буду директором агентства журналистских расследований, а Васька станет известным питерским криминальным авторитетом. А эта итальянская синьора с невероятными ногами...
     - ...О-о, это у нас строго, - говорит Васька. - Мы чуть что - гранату в зубы. И - кранты.
     - Что такое кранты, Василий?
     - Кранты, синьора? Кранты это...
     Костюмчик у Васьки стоит не меньше полутора тысяч баксов. В вашей Италии позволить себе такие шмотки могут только очень небедные люди. Да, портки и спинжачок за полторы тыщи баксов... аи да Вася. Igni et ferro.
     - Василий Петрович, ты вообще-то зачем пришел? Ты говорил, у тебя дело какое-то срочное.
     А Васька уже про меня забыл. Он смотрит на эти ноги, он смотрит в эти черные итальянские глаза. И заливается соловьем. Ну какое тут, к черту, интервью? Синьора Бьянка Мария делла чего-то там еще смотрит на русского бандита Василия Петровича Васнецова с открытым ртом.
     - А? Чего, Андрюха?
     - Ты по какому срочному делу-то пришел?
     - А, фигня... заказали тебя, понимаешь. А скажите, синьорина, чем вы заняты сегодня вечером?
     Вот так. Пустяк. Фигня. Заказали меня, понимаешь. Фигня... Я тихонько выхожу из кабинета. И они - рашен бандито и итальянская журналистка - просто не замечают этого. Думаю, что уже сегодня вечером они окажутся в постели. На женщин Василий Петрович всегда оказывает неизгладимое впечатление. А я выхожу из своего кабинета и сажусь напротив своей секретарши. Страшно болит голова.
     - Ксюша, - говорю я.
     - Да, Андрей.
     - Ксюша, - говорю я, - можно мне посмотреть в глаза твои бездонные и утонуть в них навсегда?
     - Да ну тебя, Обнорский! Взрослый человек, а прямо как ребенок...  Сколько лет с тобой работаю, а так и не могу понять, когда ты всерьез, а когда шутишь.
     - Я, Оксана, вообще никогда не шучу. В детстве мне по ошибке удалили чувство юмора. Хотели гланды, а получилось - чувство юмора. Такая у меня, Оксана, беда...
     Я еще чего-то вру, а голова раскалывается. Грипп, наверно. Пошло, глупо, банально... Грипп. Раньше это хоть называлось загадочно - инфлюэнца. Теперь - грипп. Кризис, дефолт, грипп... Из кабинета выходят итальянская синьора и Василий Петрович Васнецов. Ноги... Бог мой, какие ноги! Васька перешел на английский. Он держит Бьянку Марию делла чего-то там еще под локоток и бодро впаривает ей про то, что он приглашен на охоту к принцу Эдинбургскому, но...
     - Я тебе, Андрей, потом позвоню...
     - Ну-ну... привет принцу Эдинбургскому.
     Итальянские ноги и костюм за полторы тысячи баксов выходят. Оксана крутит пальцем у виска. Суворовцы за окном орудуют огромной лопатой. Звонит телефон.
     - Тебя, Андрей, - говорит Оксана, протягивая трубку.
     Господи! Если бы я знал... но тогда я еще не знал. Не мог знать... Я механически взял трубку. И услышал незнакомый голос. Голос сказал, что мы не знакомы. И его фамилия мне ничего не скажет... но есть документы, которые могут быть мне интересны... А что за документы?
     Голова у меня болела уже почти невыносимо, все документы мира, начиная от узелковой письменности майя до последних указов Ельцина, были мне до фонаря. Фанерная лопата суворовцев скребла по асфальту, как по оскальпированной голове: шир-р-р...
     - А что за документы?
     - Речь идет о таможенных аферах. Вам фамилия Фонарский о чем-нибудь говорит?
     Стоп! Стоп, машина! Малый назад!  Фамилия Фонарский мне о чем-нибудь говорит... Фанерная лопата проехала по мерзлому асфальту. Наверно, именно так делают трепанацию черепа.
     Фонарский! Виктор Васильевич Фонарский. Вот его-то фамилия и решила исход дела. А одна из следующих фраз моего анонимного собеседника поставила жирную точку под резолюцией.
     - Да, говорит. Вы по его поручению звоните?
     - Напротив... если бы господин Фонарский узнал о моем звонке вам...
     Я думаю, он бы сделал все, чтобы наш разговор не состоялся.
     - Вот так? Ну что же, давайте встретимся. Где и когда?
     - Лучше бы прямо сегодня, Андрей Викторович. Это возможно?
     Это, разумеется, невозможно. Das ist unmoglich {Это невозможно (нем.)}. Шир-р-р-р, прокатилась лопата по плацу Суворовского училища. Это невозможно!
     - Да, возможно. Если примерно через час в кафе "Северная Пальмира" - идет? Как я вас узнаю?
     - Я сам вас узнаю. Я... видел вас по телевизору.
     - Ну... хорошо. Значит, в двадцать ноль-ноль. В кафе.
     - Спасибо, Андрей Викторович. Вы не пожалеете, документы стоящие.
     Тогда я еще не знал, что пожалею.
     Еще и как пожалею. Если бы я знал...
     Но я не знал. Может ли это служить оправданием? Нет. Нет, это не может служить оправданием.
     ...На поставленный вопрос: может ли это служить оправданием, ответил: нет. Прочитайте и распишитесь...
     Ну-ну... ты не знал. Огнем и мечом, сказала Бьянка.
Das ist unmoglich.
     Короче, я поехал. Я съел две таблетки, которые дала мне Оксана, и поехал.
     Тысячи фар светили мне в лицо. Тысячи пронзительных фар дробились в тысячах дождинок. Голова раскалывалась. Будущие великие полководцы делали трепанацию черепа огромной фанерной лопатой. Дождь сменялся снегом. Снег сменялся меленькой шуршащей крупой. Дождь мгновенно замерзал, асфальт покрывался блестящей кольчугой. Стада автомобилей катились медленно.
     Самые предусмотрительные уже переобулись на шипы. Черная вода Фонтанки отражала желтые вспышки светофоров. Огнем и мечом, говоришь?
     Ну-ну...
     Фонарский. Виктор Васильевич Фонарский. Человек, который позвонил мне, не мог знать, что наша встреча обусловлена фамилией Фонарский.
     Если бы он не сказал - Фонарский, я бы хрен согласился на встречу. Я бы спихнул это дело на Глеба Спозаранника. Или на Володьку Соболина. А сам поехал домой. И выпил бы меду.
     И полстакана водки. И лег под одеяло.
     Да, Фонарский... Третье лицо в Северо-Западной таможне. А по значению, возможно, и не третье. Что-то ему нужно... Дело в том, что Виктор Васильевич сам позвонил мне сегодня. Был любезен. Просил о встрече. Намекал на возможное сотрудничество. И завтра в четырнадцать ноль-ноль у нас с Виктором Васильевичем встреча... Вы что же, Виктор Васильевич, пресс-конференцию собираете?.. Да помилуй Бог, Андрей Викторович, какая же пресс-конференция? Лично вам хочу сдаться.
     Эксклюзив, так сказать...
     Ага, эксклюзив... Эксклюзив - это хорошо.
     Вот, собственно, поэтому я и согласился встретиться с анонимом. Звонок Фонар